Несмотря на обширный и внушительный список религий и учений, существующих на сегодняшний день, я выбрал исключительно те учения и религии, которые существовали до нашей эры, где последней религией является христианство. Это обусловлено тем, что после появления Христа, исчисление даты должно быть обнулено, и именно этот факт проявляется максимально в субъективном переживании достижения святости, наравне с осознанием того, что мира людей не существует.
В древнем Египте, (еще дошла до наших дней информации об этом) при становлении человека – Фараоном, летоисчисление обнулялось, что свидетельствует о правильном осознавании древними людьми субъективного переживания святости. К слову сказать, именно символическое изображение младенца в кольце Змея, на одном из рисунков в пирамидах Египта, в полной мере отображает правильность понимания субъективного переживания святости с объективной стороны.
Не менее важным моментом является очищение от греха, путем раскаяния на этапе психоза. Об этом моменте стоит, наверное, написать отдельную книгу, поскольку очищение от греха относится к исключительно субъективному опыту, и на это духовный учитель повлиять не может, кроме разве, что дать ученику наставление об этом.
Помимо этого, стоит написать еще отдельную книгу и по огромному количеству древних рисунков, с изображением самих рисунков и их истинного толкования.
На сегодняшний день большинство таких рисунков ушло в эзотерику, где каждый, кто как хочет, то так и толкует, без каких-либо аргументов и обоснований.
В массе и хаосе различных религий и учений, нашей эры, уже нет информации о том, что внутри человека есть солнце, которое является абсолютно черным телом. Более того, несмотря на разнообразные заверения о том, где находится душа человека (в сердце, крови и так далее), нигде нет упоминаний о том, что душа содержится именно в солнце, в абсолютно черном теле. Наравне с этим, нигде не содержится информация о том, что ум человека и является этим самым солнцем, или абсолютно черным телом, или термоядерным реактором. Ну, и, наконец, самое главное, что абсолютно нигде уже не осталось информации о том, что обратимость взрослого ума в детский, заложена именно в солнце.
Тот читатель, кто всё-таки не понял принципа обращения взрослого человека в ребенка, может примерно представить себе мышление мужчины, который «любит» глазами, и при виде женщины, он может не заметить того, что женщина одета в красное платье, а женщины которые «любят» ушами, способны подмечать множество мелочей, при одном взгляде на мужчину или на женщину. Вот такая разница в подмечании мелочей, формирует различное мышление. В сравнении ребенка и женщины, ребенок подмечает еще большее количество мелочей и самое главное – для ребенка еще не существует красоты (в возрасте примерно 4-х лет).
Точкой, где взрослый человек обращается в младенца, является видение Хтонического Змея (Дракона), поскольку само видение Змея не распознается как Змея (аперцепция/перцепция), а лишь потом, по возвращению души в ум, спустя некоторое время, понимание «догоняет» осознание, где видения змея – осознается в большей степени, чем распознается умом. Возможно, что тут влияет то, что в момент видения Змея, у человека уже не работают привычные уму эмоции (эмоции первичны, а ум вторичен у взрослого человека).
На сегодняшний день, более лучшего объяснения я дать не могу, но возможно, что по мере развития науки, научное объяснение будет ближе ко всему этому, поскольку на сегодняшний день наука «работает вслепую», исследуя все подряд, и не ставя перед собой какую-либо цель в суммировании знаний. Как только будет определена цель – духовные знания, так и будут суммироваться научные знания относительно всего того, как промодулировать человеку в себе физическое поле гамма – излучения!
В завершение этой книги, я хочу процитировать некоторую часть рассказа из книги «Дальневосточные путешествия и приключения» выпуск пятый, г. Хабаровск, изд. 1974 год, из рассказа Алины Чадаевой «Петроглифы… на бересте».
– «У слова есть свой иммунитет от обесценивания. Столетиями «не сходя с языка», оно словно прячет до поры до времени свой сокровенный смысл. Так возникают идиомы – привычные, но не очень понятные словосочетания. В самом деле, можете ли вы перевести с языка идиомы на язык конкретных понятий такие, например, выражения: «быть в духе», «собраться с духом», «присутствие духа», «отвести душу» и так далее? Но попробуйте поставить их в этнографический контекст – и кажущаяся нелепость обернется первозданным смыслом.
Попытка проникнуть в тайны рождения древних понятий так же сложна и увлекательна, как и попытка осмыслить рождение древних орнаментов.
… Селение Сикачи – Алян, что лежит в семидесяти километрах от г. Хабаровска, казалось бы, похоже на все приамурские сёла…
Здесь, в Сикачи – Аляне, живет таежный человек – охотник Василий Данилович Донкан. Нанаец, он прекрасно знает мифологию своего народа. Темой одной из наших бесед были древние представления нанайцев о трех фазах души. Душа нерожденного ребенка – омя (дословно – утроба) живет в виде птички на ветвях небесного дерева – Омя-Муони. Когда ребенку исполняется год, его душа якобы переходит в новую фазу – меняет имя и облик. Теперь она похожа на воробьях и называется эргэ – «дыхание». Но человек умирает, и его дыхание – душа становится духом – паня.
Удивительно чуток к слову охотник Донкан. В цепочке терминов, выстроенной им, прослеживается процесс формирования древних представлений: конкретное явление, каким было, например, дыхание живого существа, абстрагировалось, возводилось в степень ирреальной души, а затем духа.
Чувство слова. даже взятого из чужеродного языка, я наблюдала не только в долгих беседах с В.Д. Донканом, но и с супружеской четой столетних Марии и Николая Ахтанка. Думается, эта чуткость – свойство общей душевной организации народов Приамурья.
Николай Алексеевич Ахтанка большую часть из своих стал с хвостиком лет провел в тайге и в лодке – оморочке. Возраст на редкость пощадил этого человека. Его память ясна…
Человек, считавший себя всего лишь скромной частью матери – природы, склонен был одухотворять любое ее творение и не видел в ней границ между живой и неживой материей. По мнению нанайцев, мертвого в мире ничего нет, вся природа живая. Не случайно, прежде чем идти на охоту, нанайцы молились: – «Большой отец, большая мать, горы, речки, узнайте, услышьте, пожалейте, дверь открывайте, чтобы души соболей вышли» (идет ссылка на источник: Л.Я. Штернберг «Гиляки, орочи, гольды, негидальцы, айны», Хабаровск, 1933 г., стр.496).
Догадки, прозрения древний человек облекал в одежды уже известных ему представлений. Он моделировал мир по собственному подобию. Камни, звери, лес, огонь, вода, дом – все это приобретало в его воображении антропоморфные черты, очеловечивалось.
До сих пор в селении Сикачи – Алян старики помнят космогонический миф о трех солнцах, передают его в разных вариантах, но в каждом из них непременно присутствуют «воспоминания о камне». Живучесть именно этого фрагмента мифа здесь можно объяснить соседством базальтовых камней, на которых человеком неолита были выбиты наскальные рисунки.
Из спиралей и завитков возникают личины, похожие на маски тигра и человека. Несмотря на статичность, их внутренняя драматургия полна экспрессии, предельно напряжена. Рядом с личинами на каменных боках глыб пасутся птицы, напоминающие лебедя, плывут лодки с людьми, вычерчивают странные зигзаги змеи.
Эта «картинная галерея» веками питала воображение аборигенов. Интерес к ней не остыл и сегодня. Нанаец Николай Алексеевич Ахтанка причины появления петроглифов трактует так: … Возможно «хозяин Дюлчу» и есть тот самый тифический сын мифического шамана Хадо, родившегося из березового дерева, и шаманки Мамилджи, от которых нанайцы вели отсчет жизни и смерти. Дюлчу был первым, кто проторил тропу в буни – загробный мир, ибо «на свет будет много людей, негде им будет на земле жить». Хадо, возвращаясь из буни от сына через дыру – отверстие, «снял свою верхнюю кожаную одежду, поднял два камня и закрыл дыру одеждой и камнями»…
В другом рассказе старый Ахтанка связывает легенду о происхождении камней и петроглифов на них с нанайским богатырем, который «носил камни с места на место, чтобы показать людям свою силу. Поднимет богатырь камень – и остаются на камне отпечатки его пальцев. До сих пор в некоторых местах эти отпечатки видны – руки были огромные. Какой же тогда весь человек был?»
Василий Данилович Донкан интерпретировал появление петроглифов с точки зрения реалистически бытовой.
– Когда-то народ жил без солнца. Одинаково было что днем, что ночью. Богатырь был. Голова у него огнем светилась. Он дорогу освещал. Остальные все за ним ходили…
Академик А.П. Окладников, много лет изучающий петроглифы Нижнего Амура, предполагает, что неолитический человек изображал на камнях своих духов, которым поклонялся, и что, возможно, здесь, у этих камней, проходили культовые обряды и церемонии…
«Камень-лось» у Петропавловки. Лось, выбитый на камне у Сикачи – Аляна… Думается, это не случайное совпадение. Видимо, в данном случае поклонялись камню, так как считали, что в нем живет душа лося. По предположению А.П. Окладникова «образ лося тоже входит в сюжетную ткань представлений о смерти и возрождении. Лось – жертвенное животное, умирающее и воскресающее божество таежных племен» (идет ссылка на книгу академика А.П. Окладникова «Петроглифы Нижнего Амура» Л., 1971 г., стр. 109).
Однако фольклор далеко не единственная форма существования народной памяти.
Свой очерк я начала с известных всем слов – привычек, первосмысл которых стерся от долгого употребления. Но вокруг нас существует множество и предметов – привычек. Мы воспринимаем их однозначно, чаще всего – только утилитарно. Например, мы говорим, что серьги – это украшение. Какой, казалось бы, еще смысл можно вложить в это понятие? И тем не менее можно, если опять – таки попытаться выяснить происхождение обычая носить серьги.
В.Д. Донкан нарисовал мне сангаха – серьгу, которую раньше нанайские женщины продевали в крылья или хрящевую перегородку носа. На его рисунке серьга (делали ее обычно из серебра) завивалась в типичную и для петроглифов спираль. Уже одна эта аналогия могла вызвать предположение скорее о ритуальном, чем о декоративном происхождении украшения. Разговаривая с Марией Ойковной Ахтанка (ей сто два года), я обратила внимание, что в ее ушах красуется по две пары серёжек. И у дочерей Марии Ойковны Анны и Тоси в ушных мочках тоже проколото по две пары дырок.
В книге Е.А. Крейновича «Нивхгу» есть интересное толкование подобного обычая: «Безусловно, обряд этот возник очень давно, и смысл его был иным. Курчук рассказал мне, что когда родился (а до этого у его матери умерло несколько сыновей), ему в одном ухе прокололи много дырок, чтобы спасти его. Кельм же рассказал мне, что в древности мужчины – нивхги носили в одном ухе серьгу.
Если в ухе не сделать отверстия для серьги, то душа человека может навсегда погибнуть после смерти. (далее идет ссылка на книгу Е.А. Крейнович «Нивхгу», М., 1973 г, стр.348).
Примерно такая же схема существует и в отношении к национальным орнаментам народов Приамурья. В течение долгого времени узоры на халатах, на изделиях из бересты, черенках ложек и ножей рассматривались просто как выражение эстетической тяги человека к декору.
Мало того, некоторые этнографы вообще отказывали нанайцам в самобытности художественного языка, считая систему его образности заимствованной у соседей. Они полагали, что нанайцы механически переняли от китайцев дракона, петуха и прочие сюжеты анимистического орнамента. Аргументировалась эта точка зрения ссылкой на отсутствие образа дракона в мифах нанайцев, а также на то, что такая птица, как петух, им почти совсем неизвестна.
Этнографы, проповедовавшие эти взгляды, допускали ошибку прежде всего в гносеологии образной системы нанайского искусства. Они отыскивали аналогии образов в ближайшем бытовом прошлом нанайцев, тогда как природа их образной системы была заложена в иные, древнейшие времена. Неточно определяли эти этнографы и сам характер образов, усмотрев, например, в мифической птице кори помпезного китайского петуха. Сама психология народного творчества не допустила бы слепого, механического копирования образцов чужого искусства, ибо «в творчестве народа не может жить долгое время непонятное и неинтересное (в любом смысле) для него. Поэтому, чтобы объяснить долгую жизнь в народном творчестве таких образов, следует обратиться к изучению тех элементов народного сознания, которые сохранили, пускай в качестве пережитков, но древнейшие, по существу языческие представления, обычаи, поверья.
Первые советские исследователи древностей Приамурья (экспедиция археологов 1935 года) обнаружили, что темы и пластический язык неолитических петроглифов бытуют в современном прикладном искусстве нанайцев, ульчей, нивхгов и так далее.
Вышивка ли это на матерчатых нонах, кисете, или аппликация из рыбьей кожи на старинном халате, или просто узор на паду – сумочке для кремня, самый популярный мотив орнамента на любом изделии – личина. По определению А.П. Окладникова, личины антропоморфны, но «представляют собой изображения не лиц людей, а одетых на них когда-то реально существовавших масок – личин»…
Время, сохранив родство темы, существенно изменило ее пластическое решение. И не только потому, что изменился характер материала, на который наносились рисунки: от камня – к рыбьей коже, ткани, бересте, дереву. Петроглифы неолита обнажено, страстно интерпретировали идею, но с течением веков культовые верования древних подвергались своего рода «коррозии» – смысл многих обрядов и образов, если не забывался, то в какой-то степени менялся, корректировался. Так, например, исчез образ инициации.
Пластика изображения регистрирует все эти колебания. Летом 1973 года на берегу Амура возле Сикачи – Аляна была найдена подвеска из мягкого светлого металла. Овал подвески повторял овал лица. Но само «лицо» чрезвычайно напоминало личины петроглифов. В тоже время выписанность рисунка, плавная завершенность линий говорит о более спокойной смысловой нагрузке подвески в отличие от ее «родственников» – экспрессивных личин. Эта находка представляет один из промежуточных этапов между неолитом и современностью.
Сегодня та же тема решается иначе. Личины – маски на халатах, ножах, сумках, берестяных шкатулках не самоценны – они лишь составная часть разветвленного орнамента. Ритуальные образы оссимилированы декором. От обобщенности, страстности образа – символа к стилизованному, изощренному декору – такова эволюция древних представлений. Искусство вышивания, ребзьба по бересте свидетельствует об этом глубоком, медленном, многовековом процессе.
С этой точки зрения любопытно проследить эволюцию некоторых образов. наиболее популярных в искусстве мастеров Приамурья.
Реальная пластика колец змеи положила начало знаменитости «амурской спирали». На камнях Сикачи – Аляна изображения змей еще не сплетены в орнаментальную систему. В них нет внутреннего ритма. Однако в петроглифах Шереметьева уже проглядывает начало змеиной спирали.
Восточные народы полагали, что змея – наместник Солнца на Земле; ее кольцо ассоциировалось с кругом солнечного диска. В мифологии нанайцев змея уже не была главным божеством, хотя следы почитания ее выражены еще отчетливо. Не случайно змеи, два дракона, два тигра, ящерицы, лягушки украшали хозя – юбку шамана. Каждый из этих образов имел символическое назначение. Все они служили шаману в его воображаемых странствиях во время кампаний. Драконы «носили» его по воздуху, тигры по лесам, а ящерицы, змеи и лягушки переправляли через реки, озера и болота.
У шамана, кроме того, был набор амулетов с изображениями змеи. Симур – змей, разрисованный полосами и кружочками якобы помогал при болезни спины. Если же болела рука, шаман сплетал тряпичного змея из разноцветных полос материи и пришивал к рукаву больного (мойда). В случае болезни груди он использовал мыйга – железный нагрудник, состоящих из трех параллельно расположенных больших змей, в трех местах изогнутых кольцами и перевитых мелкими змеями (идет ссылка на книгу Л.Я. Штернберг «Гиляки, орочи, гольды, негидальцы, айны», Хабаровск, 1933 г., стр. 516).
Сейчас у мифологических змей и лягушек от прежнего многообразия «нагрузок» осталась лишь сфера суеверий. Считается, что красная змея и лягушка с серебряными рожками относятся (как и кукушка) к разряду предметов, приносящих счастье…
Понемногу «выветривается» магический смысл образа змеи, но устойчиво живет «змеиная спирать» в орнаментах нанайских произведений. Сикачи – алянская учительница Т.В. Перминка на занятиях кружка национального искусства показывает девочкам узоры халата, вырезанные из рыбьей кожи мастерицей Янгоки Бельды, ее бабушкой, лет семьдесят назад. Халат можно читать как книгу нанайских мифов. Могущественный Амба, птица Кори (В.Д. Донкан сказал, что она похожа на жар-птицу из русских сказок), вариации личин – масок…
И у всех их главный, образующий форму компонент – змея, увенчанная головой птицы! Дуги надбровий, круги глазных впадин, туловище птицы – все это бесконечно гибкое тело змеи.
Вряд ли старая нанайская мастерица могла бы объяснить загадочный симбиоз магических существ. Ее руки, память повиновались древней традиции. Внучке старой Янгоки Бельды Т.В. Перминка и подавно неведом скрытый смысл этих узоров. Ее привлекает изящество линий, незамутненность национального стиля, тонкая гармония цвета.
В доме Екатерины Михайловны Пассар, вышивальщицы из Сикачи – Аляна, хранится шкатулка с рельефной резьбой по бересте – работа ее покойной матери. Из ажурных спиралей и завитков возникают синие птицы и лики, похожие на маску тигра и маску человека. Лики кажутся петроглифами… на бересте, так близки они к своим прародителям – личинам. Но вот птицы.
Их далекие предки лебеди были, по преданьям, главными персонажами в сотворении мира. «В начале света жили три человека: Шанвай, Шанхоа, Шанка. Однажды три человека послали трех лебедей нырять, чтоб достать для земли камней и песка. Птицы нырнули. Семь дней были под водой. Вышли, смотрят: земля растет, река Амур течет.
Камни Сикачи – Аляна помнят времена, когда поклонялись птице, копировали ее облик. Птица на базальтах Амура – одно из немногих существ, изображенных с реалистической дотошностью.
Отблески былого поклонения до сих пор определяют отношение нанайцев к избранным видам пернатых. Кукушка, гнездо журавля (уйгу), удод (обиби) – предвестники счастья. На кукушке обычно шаман «ездил» на небо к родовому дереву Омя – Муони, чтобы привезти на землю души нерожденных детей, похожие на утку, только еще не оперившуюся.
Синяя берестяная птица на резной шкатулке скорее напоминает пригудливый цветок, чем лебедя, кукушку или утку. Рисуя птицу Кори в авторских иллюстрациях к сборнику амурских сказок «Храбрый Азмун», Дмитрий Нагишкин был менее условен в трактовке этого образа, чем нанайские мастерицы. А на халате Янгоки Бельды образ птицы (в одном из вариантов) вообще замещается композицией из перьев.
Метаморфоза формы – следствие метаморфозы содержания. Птица на халате, на шкатулке – уже не идол, не божество, но в тоже время и не просто изображение.
Очевидна связь традиционного нанайского искусства с семантикой петроглифов, датируемых третьим – концом четвертого тысячелетия до нашей эры. Вот сквозь какую толщу времени проросло древо, которое принято называть нанайский национальной культурой. Уже одно это делает ее памятником, который еще далеко не до конца исчерпан историками, археологами, этнографами, и искусствоведами.
Как важно сохранить это звено прошлого в цепи времени!
В силу изменившихся условий жизни меняется само существо нанайской национальной культуры. Вчерашние духи – сеоны, черти амба, бузя, сторожившие каждый шаг религиозного нанайца, сегодня становятся персонажами сказок. Это свидетельство их культурной девальвации…»
На этом я прекращаю цитировать рассказ «петроглифы… на бересте» и немного прокомментирую рассказ.
Сокрушение автора рассказа над тем, что многим нанайцам неводом скрытый смысл петроглифов или их национального искусства – напрасен, поскольку за все вышеописанной символикой стоит утраченное понимание святости человека, и непосредственно механизм достижения святости. То есть, любой святой человек может восстановить истинный смысл как петроглифов, так и утраченный смысл символических изображений нанайской культуры. Разумеется, что автор права, заявляя о «коррозии в сохранности понимания символики нанайцев, но смысл тут таков.
Шаман у нанайцев, это и есть тот «особый человек», кто должен быть святым или претендентом на учение, ведущее к святости. Исходя из содержания рассказа, в среде нанайцев попросту давненько не появлялось святых людей. Несмотря на то, что в символике нанайцев нет обращения взрослого человека в младенцах, во многом остается с символикой других религий, где смысл не меняется. Например. Из текста – «Дюлчу был первым, кто проторил тропу в буни – загробный мир, ибо «на свете будет много людей. негде им будет на земле жить», следует, что речь идет о первом святом, и он же должен быть основателем «религии». Что касается птицы, то как я уже сказал ранее, за символикой птицы «прячется» понимание вознесения ввысь, к хтоническому Дракону, и эта точка и есть та самая точка святости на шкале времени жизни человека. Упоминание о том, что птица заменена композицией из перьев, не вызывает удивления, поскольку и в других религиях вознесение также символизируют птичьими крыльями или композицией из перьев. Самый пожалуй популярный рисунок – жезл Кадуцея, где также изображены крылья, вместо какой-либо птицы. Вот именно поэтому все правильно у нанайце, птица это не идол, и не божество, но и не просто изображение. Это символика восхождения человека на небеса (вознесение ввысь).
То, что на кукушке обычно шаман «ездил» на небо к родовому дереву Омя-Муони, то тут ничего удивительного, поскольку в йоге часто упоминается о том, что йог (и он же бог, что тождественно шаману) Кришна, также ездил на небо, на птице Гаруде. И что птица Гаруда была «ездовым животным» Кришны. При этом в йоге четко поясняется, что никакой птицы на самом деле нет, поскольку птица лишь символизирует молнию. То есть, именно молния возносит человека к змею, только вот другим людям удет непонятно, а как же молния (пинч-эффект) возносит ввысь. Вот поэтому молнию и изображают птицей.
Что же касается змея, да еще и с птичьей головой, то это и есть тот самый хтонический Дракон, к которому возносится святой человек (субъективное видение). На сегодняшний день, четкое определение видения змея, сохранилось лишь у индейцев майя в термине ЧИК-ЧАН (змей, небеса, видеть). В других религиях, этот же змей называется: в Индии (индуизме) Нанта-Шеша, или Вритра, или Калия; в буддизме он же Мучалинда или Мукалинда; в Библии (в аврамических религиях) он же Нехуштан; в России (от славян) он же Змей Горыныч; в Египте он же Апоп; у индейцев майя он же Кукулькан; у скандинавов он же Ёрмурканд, и он же Нидхёг, Мехента и еще десятки разных имен. Все эти змеи являеются одним и тем же Хтоническим Змеем. Я назвал этого Змея – Спайк. Это обусловлено тем, что термин спайк означает наивысший пик раздражимости у человека (абсолютный рефрактерный период). То есть, чтобы человеку увидеть хтонического змея, необходимо достигнуть фазы абсолютной рефрактерности. А это достигается путем психодуховной практики, либо спонтанным стечением обстоятельств по не знанию. То есть, всё то, что называется психодуховной практикой, с одной стороны означает стресс от начала и до конца, а с другой стороны, на этом пути есть множество «естественных препятствий», с которых необходимо знать заранее, чтобы как говорится – «знал бы где упаду, подстелил бы соломы».
Возвращаясь к смыслу книги о божественных младенцах, то в заключении можно сказать, что обратимость взрослого ума человека в детский ум, означает буквально – законы физики, а не физиологии. Принимая во внимание то, что наукой до сегодняшнего дня не выявлено еще, каким местом думает человек, то соответственно и нельзя понять, а что конкретно изменяется в нематериальном уме. То есть, учитывая позицию современной науки, противящейся тонкоматериальному существованию человека вне материального тела, получается, что люди (в массе) никогда не придут к святости, и будут постоянно перерождаться (реинкарнация), воспринимая каждый раз «материальную жизнь» как первую и последнюю, не понимая того, что мирская жизнь подобна просмотру фильма, или подобна просмотренному сну. И таким образом они сами себе перекрывают вход в мир богов. Кто же боги? А это и есть люди, только они находятся в позиции демонов, и каждый демон в отдельности, и сам не идет в мир богов (то есть не достигает святости), и других сбивает с толку. Таким образом, человек не понимает того, что он по сути «носит маску» человека (играет роль в театре), и не снимает с себя маску, чтобы осознать, что он является богом, и вернуться туда, откуда он пришел – из мира богов. Но возможно в будущем, взгляды людей будут пересмотрены. Разумеется, что так оно и будет, и это лишь вопрос времени. Таким образом, каждому человеку в будущем (неважно в какой жизни) предстоит стать святым, вознестись 4Таким образом, каждому человеку в будущем (неважно в какой жизни) предстоит стать святым, вознестись к хтоническому Дракону и стать ребенком по мышлению. Соответственно при этом, такой человек осознает, что мира людей не существует. Логикой этого не понять!