Сотник из будущего. Начало пути

Очевидно, что для местного обывателя всё это сложно и непонятно. Каждый тут живёт в своём отдельном княжестве, строго и склочно готов эту самую свободу и независимость отстаивать от любого, будь тот хоть чужой варяг из-за моря или хотя бы тот же соседский Ваня из совсем недалёкой лесной росчищи.

Понятие «единая и неделимая» сейчас тут не просто не поймут и не примут, а пожалуй, что даже признают очень вредным, чуждым и опасным!

Так что с этим надо бы пока поаккуратнее, а то не ровён час на копья и вилы поднимут. Хоть в той же Новгородчине, Галичине или Черниговщине, да хотя бы во Владимире или в Киеве. А то и просто могут взять да и притопить эдак по-простецки в ближайшем болоте или в омуте, чтобы, значит, охальник этот народ мыслями вредными своими не смущал!

– Ибо веками мы тут так жили и живём! И нечего нам тут баламутить, ишь какой выискался!

И всё же есть что-то объединяющее, всеохватывающее и общее для всей вот этой земли. Вера эта христианская православная! Земля эта родная, русская. Да беда грядущая, злая и великая – нашествие Батыево и иго тяжкое монгольское!

Всего-то вот год прошёл, как чудом он возвернулся, посечённый и пробитый, из горькой для русичей битве при Калке. Ещё четырнадцать лет осталось, и вернутся опять монголы той бедой лютой! Разорят они землю Русскую. И обезлюдеет она под пятой ига жестокого. И как не ему-то знать об этом.

Вот что же теперь со всем вот этим ему сейчас делать?!

И сам себе же тихо ответил:

– Крепить Русь бронно и оружно перед приходом орды! Крепиться самому и помогать укрепляться другим в вере православной да с навыками отточенными воинскими!

«Вот и смысл тут всей жизни моей! Сколько бы мне ни осталось её здесь прожить», – подумал Андрей. Вдохнул глубоко пряный аромат разнотравья да и, укрывшись курткой, уснул у потрескивающего тихонько костерка.

Глава 3. В усадьбу

Когда утренний рассвет разогнал тьму на полянке, Сотник уже был на ногах.

– Пора в путь!

До его вотчины, пожалованной князем Мстиславом Удатным и Новгородским Господним советом за службу верную да кровь обильно политую, было неблизко. Полтора, а то и два дня, да и то если поспешать. Хотя шибко спешить-то в лесу не получится. Это, конечно, если ты сам живым хочешь остаться. Тут тебе и зверя лютого да и человека лихого хватает вполне себе и с избытком. Так что поостеречься бы следовало.

Поэтому, наскоро перекусив сваренным кулешом из вяленой лосятины и проса да запив всё душистым кипрейским иван-чаем, Андрей тщательно упаковал всё своё имущество в один большой походный рюкзак. Потом затоптал кострище и, проверив, быстро ли он сможет выхватить притороченный к спине лук со стрелами, направился в сторону захода солнца. Именно там, между двумя лесными речками Дубенкой да Ямницей, впадающими затем в Полометь, и находилось жалованное ему поместье.

За время перехода ничего примечательного с ним, окромя добычи парочки зайцев, не произошло. И уже на Успение Богородицы^[1] он был совсем рядом с домом.

Переправившись бродом неширокой, но кое-где глубиной, что и по грудь, Дубенки, поднявшись на покатую у реки возвышенность, Андрей притаился за зарослями крушины и, контролируя окрестности, начал внимательно всматриваться в недалёкое подворье. Оно же состояло из крепкого пятистенка, крытого тёсом, да из пары сараюшек и низенькой баньки, притулившийся поодаль у небольшого озерца.

Рядом с домом стоял невысокий худенький паренёк с копной светлых волос и споро так тюкал топориком.

«Не бездельничает Митюня! Вон как поленница-то за время моего отсутствия выросла», – тепло подумал о своём младшеньком Андрей и вышел из-за куста.

– Тятя, тятя! – закричал мальчишка и, бросив топор, стремглав кинулся к нему.

Следом от небольшой сараюшки, около которой жевала ветки пара коз, выкатился тёмный шарик из лап, хвоста и ушей и залился весёлым лаем. Андрей поймал сына на лету, закружил и подбросил пару раз вверх.

Лёгонький-то какой, что щеня. Не намного тяжелее нашего Волчка будет, что крутился радостный у его ног, тут же.

– Ну, будя, будя, – и, погладив по голове, поставил сына на землю. – А вот топор нечего на землю бросать. Топор – это ведь наше первое оружие издревле, а ты, сынок, всегда должен быть готов к бою! – слегка нахмурил брови тятя.

Митя вздохнул и опустил глаза.

– Виноват. Соскучился я, тять. Больно долго уж тебя не было. Думал, уж не случилось ли чего в пути ненароком, – и истово перекрестился.

– Да пять дней всего-то прошло. Не журись, Митюш, больше уже не оставлю! – И, улыбнувшись, он снова погладил светлую головушку.

Сын был у него младшеньким, почти год уж как не стало матушки, жены Андрея – Доброславы. Забрала её с собой за кромку лихоманка злая. Вот и жалел да ластил он как мог малого, пытаясь хоть как-то заменить так не хватающее материнское тепло.

– Тять, а что это у тебя такое на спине чудное? – кивнул Митя на рюкзак. – Да горшки вон какие-то там привязал, и рогожа али кошма, поди, какая на самом верху?

– Всё, сынок, объясню да покажу тебе, пошли-ка мы пока в дом. Хочу я с себя всё скинуть да разложить. А тебя же попрошу нашу баньку затопить. С дороги-то да с устатку, сам понимаешь, баня – она самое то будет!

Пока топилась баня, было время оглядеть всё своё хозяйство новым взглядом. Было оно по меркам XIII века весьма неплохим и крепким, хотя с боярским поместьем, конечно, было не сравнить. Нет тут крытого подворья за высоким забором, нет больших хором и кучи снующих вокруг холопов. А всё же очень даже достойно по нынешним меркам, хотя и не без причуд, конечно.

Вот возьмём ту же избу. С виду это обычный пятистенок, правда, крытый тёсом, а не дранкой или привычной соломой. Внутри-то пол из толстенных досок, а не какой-то там земляной да утоптанный и крытый соломой. Не очень-то и позволительная роскошь это по нынешним меркам! Пилорам иль лесопилок ведь ещё нет, а попробуй вот ты, скажем, бревно, да к тому же вручную и вдоль, распилить, а хотя бы и расколоть даже, ну или просто расщепить! Семь потов у тебя сойдёт, а времени-то сколько, клиньями всё раскалывать, да ещё и ровнять потом!

На стенах сверкали два небольших окошка из слюды, а не просто мутного бычьего пузыря или же вощёной холстины. Опять же редкая и дорогущая нынче вещь! Зато и в избе от того было светло да опрятно.

А вот и печь. Не печь – а просто чудо-печь! Эдакой-то печью редко какой боярин или князь может похвастать. Печь же была такая, как мы её и представляем в самом XXI веке. То есть стоящую огромную такую посреди избы, с топкой, с лежанкой и с трубой наверху. Но вся «фишка» заключалась в том, что в XIII веке ВСЁ печное отопление изб состояло из очага на полу! А это, считай, всё тот же костёр в камнях, ну пусть даже и обмазанных глиной.

Топились избы на Руси по-чёрному, то есть дым находил себе выход в отверстиях-продухах сверху, ну или ещё через какие-то там боковые щели. Тут же о щелях вообще можно было забыть. Всё законопачено, промазано глиной и побелено извёсткой! Чисто, бело, уютно – аж глаз радуется!

Ну а печь с её хитрыми продушинами, затворками и внутренними печными ходами-камерами, всё для увеличения КПД обогрева – это особый «отдарок» одного иноземного мастера Аристарха, что был обязан ещё княжьему сотнику Андрею жизнью за своё спасение. И похоже, что своего спасителя он очень уважал. Оттого и сложено всё было на совесть да красиво. А уж грела и готовила она просто изумительно!

Внутри избы, по меркам века грядущего, было всё-таки темновато, это вам Средневековье с освещением из берёзовых лучин да сало-жировых светильников. Восковые-то свечи тут были очень и очень дороги, и позволить их себе могли только весьма и весьма состоятельные люди.

Но со всем этим мы что-нибудь будем делать позже…

А пока Андрей скинул всю поклажу в сенях да разложил оружие в местной «оружейке», то есть в небольшой подклети за печью. Оружие – оно всегда требовало первого внимания. Всё же остальное подождёт!

Посмотреть тут, надо сказать, было на что, хозяин его явно знаток и умелец. Да и воин, похоже, он не бедный. Отдельно стояли обёрнутые вощёным сукном луки. Два охотничьих однодеревка и один степной сложносоставной, состоявший из композита рогов, смолы, сухожилий, металла и ещё много там чего. Всех тайн производства Андрей попросту не знал и знать даже не мог, потому что хранились они мастерами в строгом секрете. В нескольких саадаках-колчанах находились стрелы. Каких же их тут только не было, одних только охотничьих насчитывалось восемь видов. С прямым, косым, широким, узким срезом, долотом и вилкой. Боевые, черешковые и с гранёным наконечником для пробоя брони. Обычные и с полой сердцевиной, дающие леденящий звук при полёте. И были тут даже с тупым наконечником – для оглушения и взятия ворога живьём.

Стояли у стены два арбалета, или, как их ещё называли на Руси, самострелы. Рядом с ними лежали болты россыпью и в специальных кожаных сумочках мешочках, всё для удобства ношения.

Отдельно от стрелкового стояло холодное оружие. Пара мечей разной длины, сабля, лично снятая после поединка с половецким подханком. Топоры, метательные ножи, булавы, копья, секиры и сулицы.

Арсенал был весьма богатый!

Брони и защиты тут тоже хватало. Одних только кольчуг здесь было три. Из них самая маленькая была уже почти что впору Мите. Она висела тут и ждала своего часа.

Сзади, за спиной, раздалось учащённое сопение. Конечно, что может быть интереснее мальчишке, чем оружие?

– Тять, я, пока тебя не было, всё-всё воском навощил и маслом ещё смазал, каждый день ведь его проверял.

– Да я и не сомневаюсь, – улыбнулся Андрей. – Всё в полном порядке, сынок. Небось, опять броньку свою вдоль и поперёк перемерил?

– Великовата пока, но тяжести в ней не чувствую, хоть весь день в ней беги!

– Рановато, сынок, успеется. Два года тебе ещё до княжьих детских ждать. Вот пойдёшь в воинское обучение, так набегаешься ещё! – и усмехнулся, видно, вспоминая своё.

– Баню затопил, воды в шайки и кадушку наносил, – доложился малец. – Тять, а можно я всё твоё походное обихожу? Ты это, не сумлевайся даже – всё, я всё, как ты учил, сделаю.

– Да я и не сомневаюсь. Держи! – и Андрей протянул снятые с похода лук с колчаном да короткий меч. – Ты на лук только сверху побольше гусиного жира, Митяй, наложи, я вон, пока вброд шёл, вода на него попала.

Воин всегда воин, хоть в бою, хоть на пиру, а хоть и в переходе с охоты, бродом. И следовал этому правилу Андрей всегда неукоснительно. Поэтому и в этот раз, переправляясь, шёл он с оружием на изготовку. Всякое ведь в пути может быть, а брод, он самое удобное место для засады. Но засады не было, а вот вода была. Она и плеснула немного на самой стремнине. Так что обиходить оружие, конечно же, следовало, и оно было передано мальцу, который и принялся за работу со всей надлежащей для этого прилежностью.

Пока топилась банька, следовало побеспокоиться и об обеде.

Достав из походной сумы потрошёного да обложенного для сохранности крапивой зайца, Андрей порезал его крупными кусками, добавил немного сливочного козьего масла, соли, лука да и, сложив всё на гусятницу^[2], задвинул то блюдо в горнило печи. Пусть пока там потомится.

Позже туда же можно добавить и репы с черемшой^[3] и пряными травками для особого вкуса. А часика через два-три, как раз после помывки, как раз всё и подойдёт. Вот там вместе мы и поснедаем. В саму же баню было лучше идти натощак.

Андрей обошёл двор усадьбы. Скотины у него было немного: парочка коз во главе с кривым козлом Васькой, три овцы с бараном, жеребец Орлик да несколько курей с горластым Петькой. Причём по всему выходило, что козёл тут был за самого главного. Уж больно задиристая, пардон, эта скотина была. Не зря же вон ему глаз-то вышибли!

Самая же большая забота у хозяина была – борти!

В общем-то, это сейчас и был основной их источник дохода. Русь исправно и многие века вывозила за рубеж так востребованные всюду продукты пчеловодства: воск, пергу, прополис, ну, и, разумеется, сам мёд. Хорошие бортевые угодья ценились всегда очень высоко. Удачными в этом плане были они и у Сотника. И всё это благодаря редкому в данной местности обилию липы да цветочных полян равнинного междуречья. Удалось ему с десяток бортей и для себя окультурить, создав при этом мини-пасеку из рубленых и тесаных сосновых колод возле самого дома.

Большого богатства на этом, конечно, не заработаешь, но вот на то, чтобы прожить безбедно, вполне себе даже хватало.

Хотя сейчас, в свете новых, так сказать, открывшихся обстоятельств средств для подготовки к грядущим боям с монголами требовалось просто великое море. А вот где же их брать, пока что вообще было непонятно. И надо бы вот это всё как-то ему теперь решать. Ведь только одна задуманная им воинская школа по подготовке воинских отроков столько всего потребует, мама не горюй!

Очевидно, что помощи тут, конечно, ни от кого не дождёшься. У князей и бояр, что те средства имеют, есть и свои заботы. И даже правильнее сказать – они-то у них и есть, что только что лишь свои, личные и кровные.

Ну, вот какое им дело до тревог и забот по обороне общей державы?! Мошну бы свою личную набить да чужую где отобрать. Зачастую и пристукнув при этом самого хозяина вот этой вот самой мошны.

Феодальную раздробленность и княжьи усобицы опять же никто пока не отменял.

Ну ладно, поживём – увидим, хотя была надежда на помощь одного верного человека, с кем подружился он в далёком боевом отрочестве и в походы с ним потом ходил не единожды. Теперь же тот вышел в богатейшие купцы батюшки Великого Новгорода, оставив былую военную службу. А кроме богатства и людей нужных, знал друг и людей, состоящих при большой власти. Ну, об этом можно будет подумать и позже, а сейчас можно бы и в баню, готова уже она, поди.

Баня была простая, по-чёрному. Был это небольшой сруб с открытым очагом внутри и камнями-голышами поверху, кадушка с холодной водой стояла, полок был с парой шаек и берёзовым веником да медный котёл ведра эдак на два для крутого кипятка.

Десятский! Его давным-давно в свой первый поход на половцев взял в качестве законной добычи ещё молодой тогда боевой княжий отрок Андрейка. Вот так тридцать лет он теперь ему и служит. Варит этот котёл пиво осенью да греет воду для субботней бани.

И это всё лучше, чем в дальних походах кормить с десяток копчёных степняков варёной кониной. И, усмехнувшись, Андрей поддал из него крутым кипятком на голыши. Пошла жара!

После бани потрапезничали запечённой духмяной зайчатиной с репой вприкуску, пресными ржаными лепёшками и козьим сыром. Запили с Митей из местных глиняных канопок^[4] ржаным тёмным квасом, бьющим своей резкостью в нос, да и легли на боковую.

На дворе уже смеркалось. Андрей пристроился опочивать на длинном сундуке с матрасом-сенником у самой печи, ведь кроватей-то в это время не было. Вот и спали люди, кто на полатях и скамьях, а кто и вовсе где и на чём придётся.

Вытянувшись да расслабив уставшее тело, пересказал Митеньке, как прошло его путешествие. Ну, разумеется, без всяких там чудесных подробностей. Затем по его настойчивой просьбе поведал немного о службе ратной вообще и как она у него самого и с чего начиналась:

– Отдавали для обучения и служения в княжьи отроки в моём детстве, сынок, пораньше. Уже в двенадцать годков батя, твой дедушка, Хват Иванович, а во крещении Иван, будучи сам десятником в гриди князя Рюрика Ростиславовича, привёл меня, сопливого тогда мальчишку, в служение к будущему великому князю Мстиславу Удатному. Тот уже тогда отличался воинским задором да сметливостью, но и о дружине своей заботился он, как о себе самом. Хороший командир был, что и сказать… Поэтому-то попасть к нему было совсем не просто. И вот стоим мы, значит, у княжьего терема, да и спускается тут Мстислав Мстиславович с ближниками, приближёнными лучшими воинами боярами своими, по ступеням. Отца-то он хорошо знал, как-никак отменный воин в дружине его дяди Рюрика батька был, да и в походы вместе они не раз хаживали, вот и вопрошает князь его: «Здоров будь, десятский, с чем пришёл ко мне да никак привёл ты кого с собой, такого малого?»

Ну а батя голову склонил, поприветствовал, как полагается, князя и отвечает: «То мой малец, княже, третьяк, – нас трое братьев было, – Андрейка, хочет он сам, и я его в том добром намерении поддерживаю, у тебя службу ратную служить. А перед тем просит у тебя пройти обучение воинскому делу при дружине в детских отроках. А то, что мал он пока, так характер у него есть, кость на месте, ну а мясо, глядишь, и нарастёт с годами».

Взглянул на меня Мстислав, усмехнулся, да и говорит: «А давай-ка испытаем мы младшего твоего? Пусть простоит против детского отрока из моих. Из тех, кто готовится уже в дружину переходить, да полных сто ударов сердца пусть выдюжит в поединке. Есть характер, как ты говоришь, так не сплошает, поди, ну а коли худо себя покажет, уж не взыщи, десятник, придётся ему другого князя себе искать! – и засмеялся на весь двор.

Ну, тут все, кто был в окружении да кто подошёл поглядеть на представление, тоже засмеялись в голос с ним, значит. Как же, мальчонка двенадцати лет, вот такой же точно, что и ты сейчас, да с почти что готовым воином схватится. Видано ли такое где?

Делать нечего, встал я в круг, что образовали все присутствующие, и выходит против меня детина, сам на полторы головы выше. Руки в боки, и усмехается такой в прищуре. Ну а как же, ему-то уже почти шестнадцать лет стукнуло. Он-то уже всё обучение воинское прошёл. В походах пару раз был да кровь в бою, небось, не раз уже пролил, а тут какой-то сопливый мальчишка против него в круг вышел. И надо ему того нахала перед князем своим отменно так проучить.

Нам правила боя княжий воевода Ярило высказывает: куда можно, а куда нельзя нам бить, какие, значит, болевые приёмы разрешаются, а какие нет. А я стою ни жив ни мёртв и все-то те слова мимо моих ушей пролетают. Что и говорить, испугался я шибко, но виду всё равно, как батя потом сказал, не подал. Так просто, лицо чуть бледнее стало и злое такое, говорят, как у волчка прям. От того, значит, у меня и кличка стала в детских как у собачки нашей – Волчок.

Ну вот, значит, стою я в круге, а батя мне так говорит спокойно: «Сынок, страха нет… боль, кровь – всё пустое, пройдёт и забудется, а вот как ты в жизнь воинскую вступишь изначально, так к тебе и будут всегда и все относиться после. Вспомни всё, чему я тебя все эти годы учил, и не опозорь же род воинский свой». Вот после этих самых слов и отпустило меня.

Бились мы с тем парнем не сто ударов сердца, а пять раз по сто. Он, конечно, и более сильный был да и более умелый, чем я. Один только удар его словно кувалда пудовая. Но и я же вёрткий и жилистый был, словно свирепая ласка такая. Всё лицо в крови, грудь и спина отбиты при падениях, а зажать он меня всё не может никак. Уже в самом конце подмял всё-таки под себя, как медведь, да давай потом душить. Забылся, похоже, что по правилам поединок вести надо, и обозлился очень. Ломает да душит сам, а я всё молчу. Уже и в глазах потемнело, а нет, всё ему сдачи. Вот тут-то князь и закричал: «Стоять! Конец схватки! – И подошёл к отцу: – Прости, – говорит, – Хват Иванович, что дольше испытывал твоего сына, чем мы уговаривались. Но уж больно узнать хотелось, насколько малец твой удачный. Такой-то он мне в детских за радость будет!»

Батя же, поддерживая еле стоящего на ногах меня, сказал так весомо: «Тому я, княже, и сам рад, зато уверен, что сын мой в воинское сословие с честью к тебе теперь входит!»

Вот такое было моё вхождение в мир воинский, сынок. Потом было долгое и изнурительное обучение. Битвы, слава и кровь. Бывали и поражения, не без того. Но вот видишь, до сих пор я жив и не покалечен даже. И всё это во многом благодаря тому, что гоняли меня в обучении до седьмого пота. Гоняли все, начиная с бати, Хвата, раба Божьего Ивана Ивановича, Царствие ему Небесное, и заканчивая всеми моими наставниками, командирами да дружинными старшинами.

Поэтому и тебе предстоит пройти такое же обучение, как и мне, а и не ничуть даже не хуже того. И сделать ты должен всё, чтобы не посрамить по жизни честь свою и честь нашего рода воинского!

А пока давай набирайся сил да поспи от души, ибо утро вечера мудренее. После того даю я тебе день на отдых, а вот уже следующее утро мы с тобой начнём с зарядки и с бега долгого, да ещё с упражнениями и с премудростями разными.

На том они и уснули вместе.