Всё, что не названо. Стихотворения

© Анатолий Смирнов, 2019

ISBN 978-5-4496-3262-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Очумелые тучки

Хронос и Логос

 
Хронос и Логос, сбежав на свободу,
парочкой шли по небесному своду.
Хронос выклёвывал зёрна мгновений;
Логос от мыслей отплёвывал тени,
их шелухой осыпая саванны,
в коих стадами паслись обезьяны.
 
 
Эти зверьки в пожираньи растений
брали губами и звучные тени,
брали, плевались повсюду тенями,
те прорастали в миру именами
и на полях именных растяжений
вновь вызревали колосья мгновений…
 
 
Установил Тот, Кто вечностью правит:
Хронос отнимет, а Логос добавит.
 

Русский Ваня

1

 
у Анастасии¹ пальчик
суровой ниткой обвязан²…
а в Успенском соборе мальчик
сегодня на царство помазан —
красивый да рослый Ваня,
воспитан и взгляд орлиный;
когда-то он Грозным станет,
но ныне почти невинный.
 

2

 
жизнь швыряла от трона до крупа,
от прозрений до злобства души…
много девушек царь перещупал,
много деток своих придушил,
много резал людишек для власти,
ещё больше и чаще зазря…
ах ты, Настенька, Настя, Настасья,
умерла – подменили царя!
 

Молния

 
Ломоносов с Рихманом ловили молнию
за сверкающий хвост и погиб Рихман,
измеряя электричества токи горние,
пока Ломоносов размышлял о минералах и шихтах.
 
 
Рихман верил: молния, птица с клювом острым,
требует заключения в клетку за блеск и вибро,
но она оказалась киллером «коза ностры»
с револьвером тридцать восьмого калибра.
 

О вреде подражания

 
Пётр-I гнул и нравы, и подковы,
а Павел-I гнул и гнал муштру,
и придушил его синклит дворцовый
за глупоподражание Петру:
 
 
До линий и углов немецких падкий,
в сородичей не веря ни хрена,
пытался Павел в прусские порядки
простор России уложить сполна.
 
 
Но был давно не в меру и не в пору
чужой мундир для воинства мужчин,
где Эверестом высился Суворов
и бить врага Кутузова учил.
 

Русский роман

 
небеса поля леса поляны
лещина помещики отчизна…
влюблена в евгения татьяна
но евгений – жертва нарциссизма:
знойно над собой как над цветочком
сохнет в скуке лепестки срывает
нет чтоб завести сынка иль дочку
пулю в грудь приятелю вбивает
 
 
бегство ницца тропы перевалы
желчь в лицо и вновь вокруг столица
где она – супруга генерала
высший свет звезда венера львица…
и евгений падает романно
в ноги к ней а с ним его харизма
но верна в супружестве татьяна
муж её – не жертва нарциссизма
 

Пушкин

«На свете счастья нет, а есть покой и воля.»

А. Пушкин

 
…историки к его обидам нижут,
мол, Пушкин шалым юношам в пример
был властью камер-юнкерством унижен,
другое дело – стал б он камергер.
 
 
Но тяготил любой капкан мундирный
его, певца свободы и любви
с умом провидца, с русской и всемирной
душой, со знойной Африкой в крови.
 
 
Что Гекерн, Бенкендорф, Дантес и доля,
глупцов вокруг терпеть иль не терпеть,
какой там выбор, – в мыслях только воля,
а если воли нет, то лучше – смерть!
 

Лермонтов

 
кусал доносов лёд подлючий,
глотал войны мертвящий сок,
к виску прикладывал падучей
звезды промёрзнувший кусок…
 
 
весь лёд, шипя, вздымался паром
туда, где небо, вечность, тьма…
ничто не остужало жара
его души, его ума.
 

Либерал и консерватор

 
Вот Родион Романович Раскольников,
производитель топорных покойников;
не профессионал и не любитель, —
просто топорный производитель;
героики, славы, власти искатель,
мятежник, топорный предприниматель…
 
 
А вот Порфирий Петрович следователь,
скрытных чувств и мыслей выведыватель;
барбос, ищейка, всё нюхающий в мире,
слуга государства в царской порфире, —
читает по жесту, по взгляду, по брови
преступные умыслы Порфирий Петрович…
 
 
А между ними закона пупок и экватор,
ибо первый – либерал, а второй – консерватор…
 

Чеховское

1

 
у Толстого в бороде полешко,
Горький ваксой вычернил усы,
ну а Чехов всё грызёт орешки
с белкой среднерусской полосы.
 
 
осень… сыро… под окном рябеет
жёлтым и бордовым лещина…
у калитки унтер пришибеев,
и в театр уехала жена.
 

2

 
хряснет в темя унтер пришибеев,
сунет под надгробную плиту
и в полку червей и скарабеев
станешь тем, чем не был на свету:
 
 
персть земли без страха и страданья,
пыль земли без боли и невзгод.
а душа, беспёрое созданье,
скаплет с гроба в ток подземных вод.
 
 
понесёт её кругами ада
сквозь бесчувствие, камень и века,
где одна надежда и отрада —
выйти к свету горлом родника.
 

Ильич

 
избегая города, двориков опричь,
в единично-общее вляпался Ильич.
 
 
уходил от сыщика, шедшего хвостом,
в единично-общее впёрся под кустом.
 
 
то ли человечье, то ли кобеля
единично-общее кучила земля.
 
 
почесала лысину крепкая ладонь:
«в общем единичное, ты – такая вонь!
 
 
раскачаем общество, завоюем мир, —
спустим единичное в лагерный сортир!»
 

Шалаш на озере Разлив

 
Очумелые тучки над озером, иней, сквозняк октября…
Сталин лысину Ленину трёт в шалаше скипидаром,
чтоб ломота в подкорке прошла
                                            и взметнулись пожаром
пролетарские мысли вождя
                                             на Керенского и на царя.
 
 
У обоих усами сокрыты клыки, словно в ножны палаш.
Скипидарная мысль, скипидарные жирные ручки…
Перекоп… Беломор… Колыма… Очумелые тучки…
И не выдаст полиции
                              знающий фин волкдлакский шалаш.
 

«Седлает Копёнкин с утра Пролетарскую Силу…»

 
Седлает Копёнкин с утра Пролетарскую Силу,
с шашкой наголо вихрем летит на врагов…
Гладит наган, как бабу, в любви к революции милой
контуженный на голову Макар Нагульнов…
 
 
Вокруг – русская степь
                                  и одна и та же людская фактура
но Шолохов смотрит с кургана, а Платонов – с Луны,
и «Поднятой целины» не понять без «Чевенгура»,
а «Чевенгур» не понять без «Поднятой целины».