Read the book: «Серебряный век. Лирика»

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Георгий Адамович

«Чрез миллионы лет…»

 
Чрез миллионы лет – о, хоть в эфирных волнах! —
Хоть раз – о, это все равно! —
Померкшие черты среди теней безмолвных
Узнать мне будет суждено.
 
 
И как мне хочется – о, хоть бессильной тенью! —
Без упоения и мук,
Хоть только бы прильнуть – о, только к отраженью! —
Твоих давно истлевших рук.
 
 
И чтоб над всем, что здесь не понял ум беспечный,
Там разгорелся наконец
Огромный и простой, торжественный и вечный
Свет от слиянья двух сердец.
 

«Один сказал: «Нам этой жизни мало…»»

 
Один сказал: «Нам этой жизни мало»,
Другой сказал: «Недостижима цель»,
А женщина привычно и устало,
Не слушая, качала колыбель.
 
 
И стертые веревки так скрипели,
Так умолкали – каждый раз нежнее! —
Как будто ангелы ей с неба пели
И о любви беседовали с ней.
 

«Я не тебя любил, но солнце, свет…»

 
Я не тебя любил, но солнце, свет,
Но треск цикад, но голубое море.
Я то любил, чего и следу нет
В тебе. Я на немыслимом просторе
 
 
Любил. Я солнечную благодать
Любил. Что знаешь ты об этом?
Что можешь рассказать
Ветрам, просторам, молниям, кометам?
 
 
Да, у меня кружилась голова
От неба, от любви, от этой рощи
Оливковой… Ну да, слова.
Ну да, литература… Надо проще.
 
 
Был сад во тьме, был ветерок с высот,
Две – три звезды, – что ж не простого в этом?
Был голос вдалеке: «Нет, только он,
Кто знал…» – мне одному ответом.
 
 
И даже ночь с Чайковским заодно
В своем безмолвии предвечном пела
О том, что все обречено,
О том, что нет ни для чего предела.
«Нет, только тот…». Пойми, я не могу
Ясней сказать, последним снам не вторя,
Я отплываю, я на берегу
Иного, не земного моря.
 
 
Я не тебя любил. Но если там,
Где все кончается, все возникает,
Ты к новым мукам, новым небесам
Покорно, медленно… нет, не бывает…
 
 
Но если все – таки… не будет, ложь…
От одного к другому воплощенью
Ты предо мной когда – либо пройдешь
Неузнаваемой, ужасной тенью,
 
 
Из глубины веков я вскрикну: да!
Чрез миллионы лет, но как сегодня,
Как солнце вечности, о навсегда,
Всей жизнью и всей смертью – помню!
 

«О том, что смерти нет, и что разлуки…»

 
О том, что смерти нет, и что разлуки нет,
И нет земной любви предела,
Не будем говорить. Но так устроен свет,
Где нам дышать судьба велела.
 
 
И грустен мне, мой друг, твой образ, несмотря
На то, что ты и бодр и молод,
Как грустно путнику в начале сентября
Вдруг ощутить чуть слышный холод.
 

«Ни музыки, ни мысли – ничего…»

 
Ни музыки, ни мысли – ничего.
Тебе давно чистописанья мало,
Тебе давно игрой унылой стало,
Что для других – и путь, и торжество.
 
 
Но навсегда вплелся в напев твой сонный, —
Ты знаешь сам, – вошел в слова твои,
Бог весть откуда, голос приглушенный,
Быть может, смерти, может быть, любви.
 

«Рассвет и дождь. В саду густой туман…»

 
Рассвет и дождь. В саду густой туман,
Ненужные на окнах свечи,
Раскрытый и забытый чемодан,
Чуть вздрагивающие плечи.
 
 
Ни слова о себе, ни слова о былом.
Какие мелочи – все то, что с нами было!
Как грустно одиночество вдвоем…
– И солнце, наконец, косым лучом
Прядь серебристую позолотило.
 

«Без отдыха дни и недели…»

 
Без отдыха дни и недели,
Недели и дни без труда.
На синее небо глядели,
Влюблялись… И то не всегда.
 
 
И только. Но брезжил над нами
Какой – то божественный свет,
Какое – то легкое пламя,
Которому имени нет.
 

Иннокентий Анненский

Среди миров

 
Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя…
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
 
 
И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной ищу ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.
 

1909

Смычок и струны

 
Какой тяжелый, темный бред!
Как эти выси мутно – лунны!
Касаться скрипки столько лет
И не узнать при свете струны!
 
 
Кому ж нас надо? Кто зажег
Два желтых лика, два унылых…
И вдруг почувствовал смычок,
Что кто – то взял и кто – то слил их.
 
 
«О, как давно! Сквозь эту тьму
Скажи одно: ты та ли, та ли?»
И струны ластились к нему,
Звеня, но, ластясь, трепетали.
 
 
«Не правда ль, больше никогда
Мы не расстанемся? довольно?..»
И скрипка отвечала да,
Но сердцу скрипки было больно.
 
 
Смычок все понял, он затих,
А в скрипке эхо все держалось…
И было мукою для них,
Что людям музыкой казалось.
Но человек не погасил
До утра свеч… И струны пели…
Лишь солнце их нашло без сил
На черном бархате постели.
 

В марте

 
Позабудь соловья на душистых цветах,
Только утро любви не забудь!
Да ожившей земли в неоживших листах
Ярко – черную грудь!
 
 
Меж лохмотьев рубашки своей снеговой
Только раз и желала она, —
Только раз напоил ее март огневой,
Да пьянее вина!
 
 
Только раз оторвать от разбухшей земли
Не могли мы завистливых глаз,
Только раз мы холодные руки сплели
И, дрожа, поскорее из сада ушли…
Только раз… в этот раз…
 

Август

1. Хризантема

 
Облака плывут так низко,
Но в тумане всё нежней
Пламя пурпурного диска
Без лучей и без теней.
 
 
Тихо траурные кони
Подвигают яркий гнет,
Что – то чуткое в короне
То померкнет, то блеснет…
 
 
…Это было поздним летом
Меж ракит и на песке,
Перед бледно – желтым цветом
В увядающем венке,
 
 
И казалось мне, что нежной
Хризантема головой
Припадает безнадежно
К яркой крышке гробовой…
 
 
И что два ее свитые
Лепестка на сходнях дрог —
Это кольца золотые
Ею сброшенных серег.
 

2. Электрический свет в аллее

 
О, не зови меня, не мучь!
Скользя бесцельно, утомленно,
Зачем у ночи вырвал луч,
Засыпав блеском, ветку клена?
 
 
Ее пьянит зеленый чад,
И дум ей жаль разоблаченных,
И слезы осени дрожат
В ее листах раззолоченных, —
 
 
А свод так сладостно дремуч,
Так миротворно слиты звенья…
И сна, и мрака, и забвенья…
О, не зови меня, не мучь!
 

Параллели

1

 
Под грозные речи небес
Рыдают косматые волны,
А в чаще, презрения полный,
Хохочет над бурею бес.
 
 
Но утро зажжет небеса,
Волна золотится и плещет,
А в чаще холодной роса
Слезою завистливой блещет.
 

2

 
Золотя заката розы,
Клонит солнце лик усталый,
И глядятся туберозы
В позлащенные кристаллы.
 
 
Но не надо сердцу алых, —
Сердце просит роз поблеклых,
Гиацинтов небывалых,
Лилий, плачущих на стеклах
 

1901

Тринадцать строк

 
Я хотел бы любить облака
На заре… Но мне горек их дым:
Так неволя тогда мне тяжка,
Так я помню, что был молодым.
 
 
Я любить бы их вечер хотел,
Когда, рдея, там гаснут лучи,
Но от жертвы их розовых тел
Только пепел мне снится в ночи.
 
 
Я люблю только ночь и цветы
В хрустале, где дробятся огни,
Потому что утехой мечты
В хрустале умирают они…
Потому что – цветы это ты.
 

Две любви

 
Есть любовь, похожая на дым;
Если тесно ей – она одурманит,
Дать ей волю – и ее не станет…
Быть как дым, – но вечно молодым.
 
 
Есть любовь, похожая на тень:
Днем у ног лежит – тебе внимает,
Ночью так неслышно обнимает…
Быть как тень, но вместе ночь и день…
 

Константин Бальмонт

«Я мечтою ловил уходящие тени…»

 
Я мечтою ловил уходящие тени,
Уходящие тени погасавшего дня,
Я на башню всходил, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.
 
 
И чем выше я шел, тем ясней рисовались,
Тем ясней рисовались очертанья вдали,
И какие – то звуки вокруг раздавались,
Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.
 
 
Чем я выше всходил, тем светлее сверкали,
Тем светлее сверкали выси дремлющих гор,
И сияньем прощальным как будто ласкали,
Словно нежно ласкали отуманенный взор.
 
 
А внизу подо мною уж ночь наступила,
Уже ночь наступила для уснувшей Земли,
Для меня же блистало дневное светило,
Огневое светило догорало вдали.
 
 
Я узнал, как ловить уходящие тени,
Уходящие тени потускневшего дня,
И все выше я шел, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.
 

Челн томленья

Князю А. И. Урусову

 
Вечер. Взморье. Вздохи ветра.
Величавый возглас волн.
Близко буря. В берег бьется
Чуждый чарам черный челн.
Чуждый чистым чарам счастья,
Челн томленья, челн тревог,
Бросил берег, бьется с бурей,
Ищет светлых снов чертог.
Мчится взморьем, мчится морем,
Отдаваясь воле волн.
Месяц матовый взирает,
Месяц горькой грусти полн.
Умер вечер. Ночь чернеет.
Ропщет море. Мрак растет.
Челн томленья тьмой охвачен.
Буря воет в бездне вод.
 

1894

«Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце…»

 
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце
И синий кругозор.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце
И выси гор.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Море
И пышный цвет долин.
Я заключил миры в едином взоре,
Я властелин.
Я победил холодное забвенье,
Создав мечту мою.
Я каждый миг исполнен откровенья,
Всегда пою.
Мою мечту страданья пробудили,
Но я любим за то.
Кто равен мне в моей певучей силе?
Никто, никто.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце,
А если день погас,
Я буду петь… Я буду петь о Солнце
В предсмертный час!
 

1902

«Я – изысканность русской…»

 
Я – изысканность русской медлительной речи,
Предо мною другие поэты – предтечи,
Я впервые открыл в этой речи уклоны,
Перепевные, гневные, нежные звоны.
Я – внезапный излом,
Я – играющий гром,
Я – прозрачный ручей,
Я – для всех и ничей.
Переплеск многопенный, разорванно – слитный,
Самоцветные камни земли самобытной,
Переклички лесные зеленого мая —
Все пойму, все возьму, у других отнимая.
Вечно юный, как сон,
Сильный тем, что влюблен
И в себя и в других,
Я – изысканный стих.
 

1902

Минута

 
Хороша эта женщина в майском закате,
Шелковистые пряди волос в ветерке,
И горенье желанья в цветах, в аромате,
И далекая песня гребца на реке.
Хороша эта дикая вольная воля:
Протянулась рука, прикоснулась рука,
И сковала двоих – на мгновенье, не боле, —
Та минута любви, что продлится века.
 

1921

К Елене

 
О, Елена, Елена, Елена,
Как виденье, явись мне скорей.
Ты бледна и прекрасна, как пена
Озаренных Луною морей.
 
 
Ты мечтою открыта для света,
Ты душою открыта для тьмы.
Ты навеки свободное лето,
Никогда не узнаешь зимы.
 
 
Ты для мрака открыта душою,
Но во тьме ты мерцаешь как свет.
И, прозрев, я навеки с тобою,
Я твой раб, я твой брат и поэт.
 
 
Ты сумела сказать мне без речи:
С красотою красивой живи,
Полюби эту грудь, эти плечи,
Но, любя, полюби без любви.
 
 
Ты сумела сказать мне без слова:
Я свободна, я вечно одна,
Как роптание моря ночного,
Как на небе вечернем Луна.
Ты правдива, хотя ты измена,
Ты и смерть, ты и жизнь кораблей.
О, Елена, Елена, Елена,
Ты красивая пена морей.
 

Норвежская девушка

 
Очи твои, голубые и чистые —
Слиянье небесной лазури с изменчивым блеском волны;
          Пряди волос золотистые
Нежнее, чем нить паутины в сиянье вечерней Луны.
          Вся ты – намек, вся ты – сказка прекрасная,
Ты – отблеск зарницы, ты – отзвук загадочной песни без слов;
          Светлая, девственно – ясная,
Вакханка с душою весталки, цветок под покровом снегов.
 

Андрей Белый

Вспомни

 
Вспомни: ароматным летом
В сад ко мне, любя,
Шла: восток ковровым светом
Одевал тебя.
 
 
Шла стыдливо, – вся в лазурных
В полевых цветах —
В дымовых, едва пурпурных,
В летних облачках.
 
 
Вспомни: нежный твой любовник,
У ограды ждал.
Легкий розовый шиповник
В косы заплетал.
 
 
Вспомни ласковые встречи —
Вспомни: видит бог, —
Эти губы, эти плечи
Поцелуем жег.
 
 
Страсти пыл неутоленной —
Нет, я не предам!..
Вон ромашки пропыленной —
Там – и там: и там —
 
 
При дороге ветром взмыло
Мертвые цветы.
Ты не любишь: ты забыла —
Всё забыла ты.
 

1906, Мюнхен

Асе
(При прощании с ней)

 
Лазурь бледна: глядятся в тень
Громадин каменные лики:
Из темной ночи в белый день
Сверкнут стремительные пики.
 
 
За часом час, за днями дни
Соединяют нас навеки:
Блестят очей твоих огни
В полуопущенные веки.
 
 
Последний, верный, вечный друг, —
Не осуди мое молчанье;
В нем – грусть: стыдливый в нем испуг,
Любви невыразимой знанье.
 

Август 1916, Дорнах

К ней

 
Травы одеты
Перлами.
Где – то приветы
Грустные
Слышу, – приветы
Милые…
 
 
Милая, где ты, —
Милая?
 
 
Вечера светы
ясные, —
Вечера светы
Красные…
Руки воздеты:
Жду тебя…
 
 
Милая, где ты, —
Милая?
 
 
Руки воздеты:
Жду тебя.
В струях Леты,
Смытую
Бледными Леты
Струями…
 
 
Милая, где ты, —
Милая?
 

Апрель 1908, Москва

Любовь

 
Был тихий час. У ног шумел прибой.
Ты улыбнулась, молвив на прощанье:
«Мы встретимся… До нового свиданья…»
То был обман. И знали мы с тобой,
 
 
что навсегда в тот вечер мы прощались.
Пунцовым пламенем зарделись небеса.
На корабле надулись паруса.
Над морем крики чаек раздавались.
 
 
Я вдаль смотрел, щемящей грусти полн.
Мелькал корабль, с зарею уплывавший
средь нежных, изумрудно – пенных волн,
как лебедь белый, крылья распластавший.
 
 
И вот его в безбрежность унесло.
На фоне неба бледно – золотистом
вдруг облако туманное взошло
и запылало ярким аметистом.
 

1901 или 1902, Москва