Ковчег-2020. Стихи и проза костанайских авторов

Составитель Анатолий Аркадьевич Корниенко

ISBN 978-5-4498-1166-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

.

Составитель А. Корниенко

Региональное литературное объединение «Ковчег»

организовано В. Л. Растёгиным в 1995 году.

В этом году «Ковчегу» исполнится 25 лет. Этот сборник

юбилейный.  И 3 года, как умер Владимир Растёгин.

Авторы:

 
В. Растёгин
Е. Демидович
М. Петрова
С. Серткалиева
А. Удовицкий
М. Капашев
Т. Спивак
А. Спивак
А. Корниенко
Г. Максимова
А. Антонов
Л. Голубева
Н. Ковтун
С. Онча
Е. Преображенская
О. Дубиковская
В. Пыжевский
 
 
©Ковчег
 
 
2020 г.
 

От составителя

Три года назад УМЕР ПОЭТ ВЛАДИМИР ЛЕОНИДОВИЧ РАСТЁГИН. Через 180 лет после смерти великого А. С. Пушкина почти день в день – 15 февраля.

«Ковчег» уже 3 года без Владимира Растёгина, известного в Казахстане и за рубежом Костанайского литератора, председателя общественного объединения – Ассоциации литераторов Северного Казахстана, главного редактора литературно-художественного журнала «Берега kz», руководителя регионарного литературного объединения «Ковчег» и молодёжного объединения «Крылья»,

Он один создал все эти литературные объединения и «КОВЧЕГ» его детище и все мы его ученики и последователи. Владимира Растёгина мы помним не только как прекрасного поэта и организатора литературной жизни в Северном Казахстане, отдававшего всю свою жизнь служению русской литературе и самому прекрасному её воплощению – ПОЭЗИИ. Мы сейчас, читая и обсуждая его стихи, понимаем, что от нас ушёл русский казахстанский поэт-классик, которого будут читать, изучать и помнить не только мы, но ещё многие поколения любителей русской поэзии. Он автор 12-ти сборников стихов, автор, вышедшего перед его кончиной трёхтомника «Избранные стихи», автор многочисленных статей в литературных журналах и прессе, создатель «Антологии современной костанайской поэзии». Лауреат многих региональных литературных конкурсов в том числе конкурса меценатов. Награждён медалями за литературный подвиг от АЛСК. Это был скромный, но очень энергичный человек, болеющий литературой, отдававший всё время служению ей. Как всегда бывает с высокоталантливыми людьми, он многим был неудобен и подвергался молчаливому, а порой и откровенному неприятию. Но он непреклонно шёл к признанию и победил. Этому свидетели многочисленные его последователи, как в Казахстане, так в России, в Украине, в Белоруссии, Грузии, Армении, Эстонии, Швеции, Франции Великобритании, Германии, Израиле, Мексике. Он организовал это сообщество прекрасных людей – поэтов, прозаиков, которые участвовали в международных конкурсах и в качестве конкурсантов, и в качестве членов жюри. И мы, его друзья и молодёжь, вышедшая из-под его крыла благодаря его победе сейчас получили признание в областной литературной среде, возможность общения друг с другом и с читателями «Толстовки», проводить конкурсы, семинары, литературные чтения. Особая заслуга Татьяны Ковальской – нового руководителя «Крыльев» и координатора литературного процесса. Созданная ей новая «крылатая» армия молодых поэтов настолько большая и талантливая, что их произведения не вошли в этот сборник. Совместно с бывшими «крыльевцами» – прекрасными поэтами и прозаиками – членами «Ковчега» и «АЛСК»: Александром Колесниковым, Александрой Лыксовой и Алексеем и Ангелиной Ковалёвыми, и др. будет создана другая КНИГА, в которой будут прекрасные стихи и проза.

Огромная благодарность авторам, чьи стихи и проза вошли в данный поэтический сборник. Это авторы разных возрастов и специальностей. Сборник уникален тем, что благодаря этой разности, можно ощутить внезапные литературные открытия, почувствовать экзотику в обычных вещах, наполниться энергией чувств, переживаний авторов. Кто-то, как поэт Сергей Есенин, разговаривает с берёзкой, кто-то пишет о подвигах «авганцев», кто-то выращивает новые сорта картовеля, кто-то выращивает «культуру», кто-то лечит людей или воспитывает детей, внуков или выдаёт читателям книги, или пишет умные тексты, или просто «пашет» и добывает как Владимир Маяковский необходимую всем «словесную руду», а потом ловит рыбу и поёт свои песни. Всё это вы прочтёте или почувствуете в этой книге. А главное наверно это то, что все они любят жизнь, и хотят передать эту любовь читателю.

Анатолий Корниенко

Посвящается Владимиру Леонидовичу Растёгину

Растёгин Владимир Леонидович

 
* * *
Синичка, маленькая птичка,
твой чёткий очерк, юркий звук
сгорает средь снегов, как спичка,
аллеи празднуя досуг.
 
 
Железом по стеклу петь в голос
попробуй до ночной звезды,
когда затяготится логос
доступной смыслу наготы.
 
 
Так почему же, почему же,
как откровение души,
тот странный писк в морозы нужен,
кому нужна основой жизнь.
 
 
И, значит, прав миропорядок,
что дан тем птичкам от Творца,
лелеять взор и тешить взгляды,
вернее, в стужу греть сердца.
 
 
* * *
 
 
Всего-то надо объясненье,
чтоб взгляд был знаком в другоряд,
а дружба, как заклад без денег,
когда не понят – говорят.
 
 
По направленью в одиночку
идти к холодным полюсам —
не значит ли, поставить точку,
ослепнуть в белизне глазам.
 
 
Мы ностальгируем по будням
о выходном, что не пришёл,
уверявши – раз смертны люди,
так каждый сам себе большой.
 
 
И каждый в одиночку тужит,
рутиной горькую пия,
а одиноким быть за дружбу,
равно, как злату не сиять.
 
 
Мы, к сожалению, не птицы,
нам стаей не встаёт заря.
Всего-то надо – объясниться
хотя б, о том не говоря.
 
 
***
Десь инкунабулы, – как тля ей
прикосновенья. Хуже трат
в пыли библиотек гуляет
околоречевой разврат.
 
 
Скудеют старческие плечи,
они не подлинны без дел,
в проулках злых противоречий
и Фауст, верно б, поседел.
 
 
Труды, что отдадут младенцам
от их самовлюблённых пра-,
пристрастием не тронут сердце,
когда судьбу слепит игра.
 
 
Поэзия, мы жизнью платим,
нам ветер не щекочет нос,
за радость не полушки ради,
за боль шипов венка из роз.
 
 
Ты, зашифрованная Богом,
ведёшь в ненастья, в неуют,
где этой речью, шифром-слогом
нам с неба ангелы поют.
 
 
***
Переборов в себе терпимость,
я крикну, выйдя в снегопад:
Не попадёшь в меня, я – мимо
тебя и всех, кто мне не рад!
 
 
Слепая колкая досада
иных полощет, как вода,
а мне как будто горя надо,
дразнить собак – моя беда.
 
 
Клыками полосуйте сплетен,
кровавый заметайте след,
злым пеплом, что подарок Лете,
хромой тщетой своих побед.
 
 
От вас не скрыться, пятой точкой
припаянные вы в свой стул,
а мне бежать в буран за строчкой
сквозь снега вал и ветра гул.
 
 
От вас я – мимо, мимо, мимо,
как в понимании пробел,
и где предел мне – Бог вестимо,
а вам пределом – беспредел.
 
 
Возраст любви
 
 
Двух одиночеств закавыка
и скорой близости затор —
привычка ёжиться и выкать,
и говорить совсем не то.
 
 
С налётом чувственного страха
искать для встреч любой предлог,
идти друг к другу, как на плаху,
под стук сердец, не чуя ног.
 
 
Что нас роднит в судьбе, что разнит
в том вряд ли кто-то виноват.
Наш разговор, как тихий праздник —
в молчанье слышится виват.
 
 
И столько смысла меж словами,
как световых лет про меж звёзд…
Два берега, и вот над нами
уже проложен первый мост.
 
 
Его лелеем мы и тешим
себя, что он спасенья суть,
с ним все превратности и бреши
исчезнут вдруг когда-нибудь.
 
 
Со стороны, как вид недуга,
привязанность иль эпатаж:
и жить нельзя нам друг без друга
и хлипок этот мостик наш…
 
 
Всё об осени
 

Всё об осени… Все об осени

разговоры, стихи. И стихи,

словно камешек в воду бросили

на приманку сердец глухих.

Рукотворное стихобедствие

тридевятых страшней валов —

обостренье

до сумасшествия

не привыкших терять умов.

Все от дворников да вершителей

чудных дел, чья тверда стопа,

вдруг почувствовали, увидели, —

как листва тает их судьба.

У природы есть провокации,

есть моменты, когда она

у страстей проверяет фракции:

как, зачем и какого рожна?

Только осенью мир в катарсисе,

каждый мокнет в её вине,

через год чтобы в том же градусе

петь, как Бог положил, о ней.

* * *

Не продаётся вдохновенье,

но рифму требует отдать

за золото листвы осенней

святая парка благодать.

Попробуй не пойди на это —

не подвести ни в чём черты,

скудельником пойдёшь по свету,

не понимая красоты,

ни в чём не ощущая славы

невиданной до сих поры,

смыв листопадные октавы

печалью – правилом игры.

Что значим мы в ней,

сходу вызнай!

Природа мимо нас идёт

как ей задумано, капризный

наш норов не беря в расчёт.

Она берёт своё в потребе

и отдаёт, за что взяла,

не мы её, она нас терпит

сгорая осенью дотла.

* * *

Огонь загородительный

обид не трать в себе,

он отметёт губительно

твой праведный успех.

Назло, мстя и свирепствуя,

душа найдёт надлом.

Есть в мире сила крестная —

отмщение за зло.

И слово, что воробышком

сорвётся невзначай,

вернётся, как хворобушка,

чтоб рубануть сплеча.

Живи, весь век кумекая

как обойти Содом…

Есть в мире сила некая —

за зло платить добром.

* * *

Случай выпал родиться,

быть на этой земле

человеком, не птицей,

но о том не жалей.

Крыльев Бог всуе не дал;

только как не взгляни,

у души где-то в недрах

всё равно есть они.

Их найти и расправить

должен каждый в себе,

воспарив мыслью к славе

под небесный пробел.

Всем присуще нам свойство

стать, как славный Икар,

отличиться геройством —

от рождения дар.

Пусть сочтётся за пафос

эта речь. Хуже – ныть!

Пешим быть, словно страус,

тучной курицей быть.

Растреножьте усилья, —

через тучи – на свет!

Да несут ввысь вас крылья,

как без них жить, поэт!

* * *

Да, полон мир несовпадений,

но откровеньем иногда

к нам ласточка влетает в сени

и ток стыкует провода.

Любви ни возраст и ни сроки

не в счёт; есть право у души

слагать до судных дней эклоги

на равных с вечным правом: жить.

И осенью вдруг распускают

цвет вишни пуще, чем в весну,

пусть им ветра с широт Биская

грозят расправой за вину.

Разбросаны, как половинки

одной судьбы, одной зари,

мы, словно Кай, сдвигаем льдинки,

чтоб слово «вечность» сотворить.

* * *

Пришла пора быть горьким

как рябина

перед осенним холодом зари,

со счёта сбившись века серпантина,

что не сбылось, о том не говорить.

Пришла пора ответствовать за Дело,

за Слово дань отплачена давно.

Оно когда-то зубом отболело,

с годами стало крепче, как вино.

Ночами пусть названья

дальних станций

зовут мечтою, как заветный приз,

пришла пора таким

как есть считаться,

не до показов мод,

не до харизм…

 
Из окна – в ночь
 

Разлетается муть, и глухой чернозём

ночи кажется мозгом Софии.

Мы когда-нибудь все в эту лузу уйдём,

как шары под ударами кия.

Вот и время писать мемуары, Года!

Я доверю бумаге наследство,

если много горланишь, гори, мол, звезда,

значит вечная ночь не по сердцу.

И с глотком ли спиртного, с надсадою ли,

где глумились в степях наших гунны,

припишу я к своей единице нули,

наберу вечных бубликов лунных.

Ну, протрите же зренье. Не видеть не зги

Им позволил один лишь Сусанин.

Если взгляд оттянул у пространства соски,

то не зреет ли буря в стакане?

И в бесшумной ночи ты увидишь свой страх

Как огонь двухфарный совиный,

Как корабль ищется жизнь в неизвестных мирах,

так и он доконал наши спины.

Унесёт звездолёт наши сны от Земли,

Ночь распишет, где альфа, где бета,

ты на сто лиц тогда будешь не разделим,

это ночи бессонное кредо.

***

И в дремотной тиши появляются ныне изъяны,

лишь листва зашуршит обделённым стареньем своим,

грусти не передав. Поклонитесь неведомым странам,

там в отсутствии зим, вновь весны зарождается гимн.

Здесь же всё как всегда: князь Болконский убит будет в осень

и Герасим утопит в смирительных водах Муму,

бабье лето, как юность, уйдёт по тропинке в межгрозье

и захнычет Ерёма, дождями напомнив Фому.

Только эти ветра, свет и лёгкие зиждющий воздух

Не засунуть в карман и не спрятать в шкафу про запас,

как святейшую радость иль слезоточивую прозу,

как от первой любви недосказанный тихий отказ.

Будем дни коротать мы себе доверяя не очень,

будем из ничего делать будней стремительней шаг

и смотреть за окно, в штормовые, бессонные ночи,

пропадать среди строчек и шорохов наших бумаг.

Евгений Викторович Демидович

 
* * *
 

«Свет одиночества в окне

всю ночь горит, не угасает…»

(Владимир Растёгин)

 
Ночами светится окно
на мир взирает одиноко.
Чудовища больного оком
порою чудится оно.
 
 
Всю ночь чудовище не спит,
ворочается, жарко дышит.
На небо смотрит и на крыши,
свой набирает аппетит.
 
 
Оно потребует себе
к утру положенную жертву.
Наполни же скорей фужер твой
и не печалься о судьбе.
 
 
Нам ничего не изменить,
когда судьба дана нам свыше.
Мы можем лишь её услышать,
в руке нащупать жизни нить.
 
 
Держи её, не выпускай
из рук своих, назло ироний.
Пусть озабочен карк вороний
проблемой верного куска.
 
 
Души на лозунги не трать —
водой уйдёт в песок Тобола…
точнее, Леты… Но оболом
стихов останется тетрадь.
 
 
Озноб проходит по спине —
с ночной реки тревожный ветер.
Кого-то, может быть, приветит
свет одиночества в окне.
 
 
Разговор об искусстве
 

Я не писал стихи целую вечность…

и потерял форму, и содержание.

Знаю, искусство не терпит простоя… оно, конечно…

ну а точнее, – оно бесконечно. Я это знаю!

Знаю ещё, что оно уступает жизни

(в «схватке за жизнь» «не на жизнь, а на смерть»);

только не дал бы за жизнь я и свой мизинец,

а за искусство пошёл бы… Хоть «курам на смех»

я бы пошёл, или на мыло – шеям,

собственной шее – на мыло и на верёвку…

Это метафоры только… меня нежнее

трудно найти и преданней той чертовке,

что называют жизнью, люблю её я!

(Речь не о той, что бьёт и имеет хватку,

жизнь как омоним жизни: зовясь любовью,

жизнь вступает лишь в схватку

со смертью и в родовые схватки).

…только лишь слово. Другой разговор – искусство,

есть оно, есть; и ни съесть его, и ни выпить,

и целовать его, и обнимать до хруста

также нелепо, как сахар на рану сыпать…

Знает любая девочка, в юбочке и сандалиях,

раны и огурцы посыпают солью.

Не потеряться не просто в прекрасных далях —

в этих глазах – как озёра, как лес и поле.

В этих глазах полыхают-горят закаты,

и зажигают во встречных сердцах рассветы…

Так и искусство, которого, знаю, хватит,

чтобы зажечь все светила и все фонари на свете.

Что есть искусство, которого нам не выпить,

как ни пытайся выпить его с друзьями?

Может, искусство красной подобно сыпи,

если болезнь Прекрасной подобна Даме.

* * *

В тёмной комнате… может, квартиры… «хрущёвки»…

может, отеля на каком-нибудь Парк-авеню…

мы, побросав с себя лишнее – джинсы, футболки, кроссовки, —

слились губами… и чувствовал я – как прикасаюсь к огню…

Или к источнику утоляющей жажду влаги,

что спасает жизнь путнику, блуждавшему сорок лет в песках…

Ты выбросила предо мною белые флаги —

а я позабыл своё имя… заботы свои и страх…

Или то было снежной, морозной зимою,

я закрывал от ветра тебя… дома шубу снимал, расстёгивал сапоги…

Ты везде и во всём, ты теперь навсегда со мною…

Каждый миг тебя вижу и слышу твои шаги…

***

В клетках памяти обретаем мы бытие,

и для каждого клетка отведена своя…

Даже если о саде неведомом нам поём

и не видим вырытых между словами ям.

На листе бумаги среди молодых могил

оставляешь след запятые былую боль

засыпаешь яму думаешь: … помоги!

…и тебе помогает. Ты помощи рад любой.

А под утро ты засыпаешь

глубоким сном,

словно снегом – землю,

память и речь. Ты нем.

Рыхлый сон тебе сыплет за шиворот, ты же в нём —

растворяешься, настежь… становишься ты никем

или всем, что одно и то же. Ты вышел в мир,

как выходят в море, стал каплей. Ты – плоть морей.

Ты являешься светом – и, кроме того, – дверьми,

что раскрыты для света,

и стражем у тех дверей…

 
Возвращаешь память себе, обретаешь речь,
открываешь клетки слов, кормишь их из рук.
Только свободу не можешь свою сберечь,
и продолжаешь обещанную игру.
 
 
* * *
 

моей душе…

…эти строки тебе напишу, для тебя

взял перо и бумагу… (перо зачеркнул я…

потому что смешно…) но запутался взгляд

в знаках речи, скользнул по поломанным

стульям

и проник за окно. И пейзаж за окном

расступился, открыв сокровенные дали.

Оказалось настолько прозрачным стекло,

что неясные буквы за ним проступали…

То ли список заветных для нас журавлей,

то ли строк быстротечных прекрасная пена,

то ли это звезда бесконечных полей,

то ли имя, что птица-синица напела.

Всё исчислено, взвешено, разделено

в тесном мире вещей, декорациях-стенах.

Но открыто в иное пространство окно

из условного быта, предметного плена…

Для чего мне свет солнца и трепет травы,

и вино, пригубив, на траву проливаю

для чего, коль бессмертные боги мертвы…

ты умрёшь… для чего мне трава полевая?

 
* * *
Ребёнком я знал
что когда-нибудь умру
как умирают все люди
меня больше не будет
 
 
Однажды в семь лет
я заплакал среди ночи
смерть неотвратима
исчезновение неизбежно
 
 
Теперь знаю о своём бессмертии
Душа подобно бабочке
преодолеет смерть тела
подобно птенцу
расколет скорлупу мира
подобно слову полетит в синем небе
 
 
Знаю
или пытаюсь обмануть себя сказкой
перед сном
последним сном
 

* * *

искушение Богом быть Богом же нам и дано

и из двух состояний мы выберем только одно

мы пойдём по делам или будем расти в высоту

покрываясь листвой открывая мечтой красоту

совлекая покровы – с небес и невест и холстов

среди долгих дорог опрокинутых в небо мостов

мы питаемся светом на этой земле мы стоим

что мы строим под солнцем что стоим пред взором Твоим?

к небу башню возвысив на камнях и в сердце своём

стану богом и храмом в пустыне Я стану царём

Я – стрела в неизвестность к высокому солнцу – рука

бесприютна пустыня и цель далека далека

только волны и камни в пустынях морях корабли

осыпается время… сады затонули вдали…

как же ветрено здесь… и песок забивает глаза

и опасно дышать и смотреть на светило нельзя

Я не знаю где свет на каком Я стою берегу

Я не вижу Тебя Я уже говорить не могу

да и что говорить если временны место и речь

остаётся гореть – или в землю осыпавшись лечь.

***

Об этом небе сером написать,

или о снеге рыхлом под ногами?..

Пусть будут благосклонны небеса

с далёкими античными богами

 
к поэту, и пошлют ему с небес
какого-нибудь в яблоках Пегаса,
чтоб тот копытом бил,
и ключ Кастальский сразу
открыл под снегом…
Далее… чтоб лес
вдали чернел, и ель чтоб зеленела…
 
 
И птичка певчая о милой его пела
(глагольной рифмою
нимало не стыдясь).
 
 
Хлеб прыгал в печь,
Емеля правил печью,
вещала щука речью человечьей
и обещала счастье навсегда…
 
 
Из льдинок слово
складывалось – «вечность»,
и таяло
на солнце
без следа.
 
 
Возвращение
 

Я иду… (но куда?.. и откуда я вышел? —

то ли из дому, то ли – из прожитых лет…).

Ухожу вглубь себя я: всё ближе,

всё выше;

достаю из кармана свой счастливый билет.

Я потерян – как день, – и забыл о потере,

и стою над вселенной своей

я один,

словно маленький бог в той сплошной Лотерее

от младенческих ливней до полярных седин.

Выпадает то снег, то нежданная карта…

человек упадёт – как звезда – из окна.

Выпадают из памяти детство и парта.

Выпадает любовь

и строка,

и страна.

Выпадает в осадок билет лотерейный…

белый дым, белый ангел, измученный мой…

Я найду тебя, в снежном саду, Лорелея.

Я вернусь!

Я вернусь, непременно, домой…

 
…о времени
1.
когда-то время текло
широким потоком
медленно катились
годы-волны
следы моих ног
отпечатывались
на послушном песке
давно их смыло волной
меня всё быстрее
уносит течение
неизвестной реки
2.
становлюсь рекой
растворяюсь в пейзаже
забываю берег
своего детства
 
 
…о времени 2
 

1.

время разлито вокруг меня

сырой ртутью

проступающее в вещах

вечно становящемся мире небытия

в ряби событий на поверхности сознания

как свойства высокоорганизованного духа

озера или зеркала

отражающего

окружающее небытие

2.

время собирать камни

на берегу живой речи

входить в родную речь

погружаться в себя

время считать стекающие

с исчезающего циферблата

минуты

подставлять речи-времени ладони

пропускать сквозь плотные

но

не существующие пальцы

как сквозь стрелки на циферблате

бесплотное

но существующее

время

3.

память – воображение

две половинки сердца

два зеркала

в одном отражается прошлое

в другом – будущее

два письма

или два выстрела

выпущенные навстречу друг другу

одновременно достигшие цели

 
…осенние яблоки
 

1.

это яблоко

тяжёлое

налитое силой земли

солнца

яблоко

которому стало бы тесно на тарелке

готовое упасть на голову

новому ньютону

гаутаме

яблоко на запретном дереве

яблоко

ждущее теплоты

твоих ладоней

2.

яблоко ночи

и яблоко дня

сорванные твоей рукой

заполняют

пространство памяти

едва ощутимым

ароматом

* * *

сердце

вырастающее на дереве жизни

сорвано для тебя

легче пуха

тяжелей камня

бьётся в твоих руках

ждёт твоего слова

* * *

снится

умираешь

идёшь за телом

произносишь речь

просыпаешься

но может быть только сниться

вновь

умирать

просыпаться

* * *

просыпаться каждое утро

и открывать глаза

чтобы видеть солнце

закрывать глаза

и вновь видеть солнце

днём и ночью

в солнечный день

и когда небо затянуто низкими тучами

смотреть взгляда не отрывая

видеть солнце.