7 футов под Килем

© Анастасия Таммен, 2023

© ITA GOTDARK, иллюстрация на обложке

© ООО «Издательство АСТ», 2024

* * *

Посвящается моему мужу

Глава 1
Ник

Полицейская машина стояла перед главным входом прямо посреди школьного двора, между обшарпанными скамейками и слегка завалившимся на бок столом для пинг-понга. Я сидел на ступеньках, рассматривал потухшие мигалки на крыше автомобиля и слизывал кровь с разбитой губы.

Третий вызов полиции за полгода. Я побил собственный рекорд. Адреналин схлынул, как волна после прибоя, оставляя после себя только бессилие и притупившуюся злость.

– Слушай, чувак, может, свалим отсюда? – Йоханн присел рядом.

Друг слегка толкнул меня локтем, чтобы я подвинулся, и выдохнул в лицо облако сигаретного дыма. Я скривился от мерзкого запаха. Когда-нибудь я выбью из этого низкорослого придурка привычку курить.

– Они знают, где я живу. Либо сейчас заберут в полицейский участок, либо из дома. Разницы никакой…

Йоханн глубоко затянулся, тоже уставившись на полицейскую машину.

– Думаешь, тебя посадят?

Я пожал плечами.

– Вряд ли. Скорее, отправят на общественные работы.

– Я могу попросить родителей вступиться за тебя, – неуверенно протянул Йоханн. – Не знаю, что это даст, но можно попробовать.

Его родители были замечательными людьми. Шестнадцать лет назад они, этнические немцы, бросили всех и вся в родной Сибири и переехали в Германию, чтобы дать единственному сыну шанс на лучшее будущее. Но, вырванные из родной среды, они так толком и не прижились, крутились среди таких же поздних переселенцев и большую часть времени говорили по-русски. Плохо представляю, каково им было на первых порах. Я полгода провел в приемной семье, лишенный всего, что любил, и мне хватило этого опыта на целую жизнь.

– Не впутывай их в мои проблемы. Я накосячил, мне и расхлебывать.

Ради Йоханна они бы сказали что угодно. Даже что это они набили морду Свену и разнесли в щепки школьные шкафчики.

Дверь за спиной распахнулась, и я медленно обернулся. Майк, огромный широкоплечий полицейский в темно-синей форме и с пышными черными усами, хмуро уставился сначала на меня, потом на Йоханна и в итоге задержал взгляд на сигарете, зажатой между зубами друга. И молчал так до тех пор, пока сигарета не оказалась на холодной земле, припорошенной снегом.

– Убери потом окурок, – сказал Майк и повернулся ко мне. – Никлас – за мной.

Я кивнул Йоханну на прощанье и пошел к машине. Развалился без приглашения на переднем сиденье и стал ждать, когда Майк займет место водителя. Все как и два года назад, когда он приехал за мной в школу, чтобы объявить о смерти своего напарника. Моего отца. Только сегодня Майк точно не будет со мной сюсюкать.

Но вот он захлопнул дверь, пристегнулся и косо посмотрел на меня. Я закатил глаза, защелкнул свой ремень безопасности и демонстративно подергал за него. Зануда. Мы выехали с территории школы, влились в поток машин на одной из главных улиц Любека, а буря все не начиналась. Майк угрюмо смотрел на дорогу, вцепившись в руль. Карие глаза сузились до щелочек, темная щетина не скрывала красных пятен гнева на щеках. Он был недоволен мной. Но я сам все понимал, незачем наказывать меня молчанием, как маленького ребенка. Спустя минут десять я не выдержал.

– Если тебе нечего сказать, то останови машину, я выйду.

Майк так резко вдарил по тормозам, что в нас чуть не врезался идущий позади «Фольксваген». Полицейская машина затарахтела и запрыгала, шины противно заскрипели об асфальт. Я быстро выставил ладони вперед, чтобы не стукнуться лбом о бортовую панель.

– Водительские права тебе подарили вместе с полицейской формой? – съязвил я.

Распрямился и потянулся, чтобы отстегнуть ремень безопасности, но тут же замер, когда Майк замахнулся. Я не вжал голову в плечи, а с вызовом посмотрел ему в глаза. Затрещиной меня не испугаешь. И все лучше, чем дебильное молчание. Но прошло еще одно мгновение, и Майк махнул на меня рукой, отвернулся и вновь нажал на газ. Мы двинулись по набережной Траве прочь от той части города, где находился его полицейский участок. Я почувствовал странную смесь облегчения и стыда.

– Вроде взрослый парень, а мозгов кот наплакал, – сказал Майк, качая головой. – Ты что думаешь, тебя за красивые глаза на спортивную программу в полицейскую академию возьмут? Да черта с два, Ник! Знаешь, сколько ребят пытаются туда прорваться? Сотни человек на одно место! Помимо спортивных достижений нужно иметь хорошее личное дело, рекомендации учителей и нормальный аттестат. А у тебя одна драка за другой! Порча школьного имущества! Третий вызов за полгода! Третий!

С каждым словом его голос становился громче, и я снова начал заводиться.

– Сам знаю! – ощетинился я.

Полицейская академия была моим единственным шансом на нормальное будущее. Я горел академической греблей, любовь к которой мне привил отец, а шансов заниматься ей на профессиональной основе имелось всего два: в университете или в полицейской академии. На студенческую стипендию я не проживу, даже на то, чтобы снимать квартиру, не хватит, да и оценки оставляли желать лучшего. А вот в академии действовала специальная федеральная программа для спортсменов: хорошее финансирование и учебный план позволяли готовиться к Олимпийским играм, параллельно получая профессию полицейского и отличную зарплату. Идеальный вариант для таких нищебродов, как я.

– Тогда нахрена ты сломал нос однокласснику? – заорал Майк.

– Потому что он… – взорвался я, но в следующее мгновение замолчал и облизал разбитую губу.

– Что он?..

– Ничего.

– Ник, тебя исключили из школы! – взревел Майк. – Ис-ключи-ли! – Он произнес слово по слогам, будто забивал гвозди в гроб. – Объясни, какого черта там случилось, или я палец о палец больше не ударю, чтобы спасти твою задницу.

Я опустил взгляд на протертые на коленях джинсы, заметил засохшие капли крови. Заскрипел зубами от злости на самого себя. Лишиться аттестата за полгода до выпускного означало упустить шанс заниматься греблей профессионально. Черт! Не думал, что слюнтяй Беренс пойдет на такой шаг. Сейчас вся надежда только на Майка.

– Свен растрепал на всю школу, что видел мою мать у «Канавы Ангелов». В стельку пьяную, полуголую. В компании двух мужиков. – К горлу подкатила тошнота. Саднящие кулаки зачесались. – Я заставил Свена заткнуться.

Майк выругался.

– Это правда?

Я пожал плечами.

– Думаю, что да. Она три дня дома не появлялась.

– Почему не позвонил мне?

Я начал отковыривать засохшую кровь с джинсов, лишь бы занять руки и не смотреть Майку в глаза.

– Ты ее знаешь.

После смерти отца мама начала пить. Все произошло незаметно: сначала пара бокалов вина, потом – пара стопок виски, потом – бутылок. Ее выгнали из ресторана, где она работала администратором, а вдовья пенсия утекала сквозь пальцы и оседала в магазине «Вивино» и пабах. Каждое утро начиналось с того, что я собирал пустые бутылки с кухонного стола, чтобы было куда поставить миску с хлопьями.

Спустя полгода сердобольные соседи растрепали о нас всем вокруг, маму упекли в государственную реабилитационную клинику, а мне – шестнадцатилетнему – гребаные бюрократы не позволили жить одному. Майк пытался забрать меня к себе, но ему отказали: не женат, маленькая жилплощадь, опасная профессия. И плевали они на то, что он был единственным, кому до меня было дело. Они нашли в своих правовых документах отмазки и засунули меня, как щенка, на передержку к семье с восьмью такими же неудачниками, как я. Там меня и научили драться.

Когда мама завершила лечение, то сразу забрала меня из того гадюшника, и я даже поверил, что все придет в норму. Не пришло. Уже через пару недель она купила бутылку вина, но на этот раз я научился лучше скрывать наши проблемы и составил план: дотерпеть до совершеннолетия, закончить школу, поступить в полицейскую академию и оплатить маме лечение в частной клинике в Гамбурге. Я не знал, поможет ли ей, но должен был верить, ведь ничего другого мне не оставалось. Но и тут не сложилось, потому что Свен не мог держать язык за зубами, а я – свои кулаки при себе.

Что теперь будет?

Я поднял взгляд на Майка, который с печальной миной на лице смотрел на меня. Оказывается, машина была припаркована на стоянке перед Старой гимназией в десяти минутах ходьбы от реки Траве, в самом центре Любека. Здание было древним, из темного кирпича, с позеленевшей от времени крышей. Никакого забора из проволоки, никаких граффити.

– Что мы здесь делаем? – спросил я.

– Ты идешь бегать вокруг школы. Не забывай, в конце января первый этап отбора в академию. Тебе нужно тренироваться. Пять километров сами себя не пробегут.

– Но…

Майк не дал мне договорить.

– А я иду к директору. В этой гимназии вековые традиции и своя лодочная станция с лучшим оборудованием только для учеников гимназии. Их команда по гребле неизменно занимает призовые места на соревнованиях.

– Но…

– Выметайся из машины. – Он посмотрел на часы. – Моя смена закончилась два часа назад, я не спал больше суток.

Послушно выбравшись из машины, я снял куртку и кинул ее на сиденье. Закатал рукава свитера и побежал вдоль школы. Для полноценного стадиона в центре города места, видимо, не нашлось, поэтому я наматывал круги вдоль дороги от детской библиотеки до церкви Св. Екатерины, пытаясь игнорировать прохожих, которые заметно шугались из-за моего разбитого лица. Морозный январский ветер хлестал по щекам, я даже перестал чувствовать боль от ссадин и ушибов. Мой взгляд скользил по стенам гимназии: благородно потемневший и потрескавшийся кирпич, большие окна с белыми реечками и вековые дубы перед входом. Чертов Хогвартс, не иначе. Однако главное – это лодочная станция. Вот бы Майку удалось пристроить меня сюда… А если не удастся?

Я замедлил шаг и сел на скамейку перед входом в школу. Без аттестата меня не возьмут в полицейскую академию, даже если мне удастся пройти все три этапа отбора. Кандидаты должны быть выносливыми, хорошо образованными, стрессоустойчивыми, дружелюбными, с образцово-показательным личным делом. Ничего удивительного, что только один из ста соискателей проходит отбор.

Понурив голову, я рассматривал носки своих потрепанных кроссовок. На хрена я полез к Свену, когда до выпускного всего полгода? Почему не промолчал? Ведь мне и не такое приходилось терпеть.

Когда из школы вышел Майк и направился ко мне, я остался сидеть на скамейке, пытаясь угадать по его лицу, удалось ему спасти мое будущее или нет. Меня до чертиков нервировала его невозмутимая физиономия. Наконец встав напротив меня, он шумно выдохнул и отрицательно покачал головой.

Твою ж мать!

Со всей дури я стукнул кулаком по деревянным брусьям скамьи. Дерево выдержало, зато и без того разбитые костяшки заныли с новой силой. Ужас тисками сжал внутренности. Все, мне конец. На меня навалилась такая тоска и безысходность, что даже вздохнуть было больно.

– Запомни это чувство, Ник, – спустя время нарушил тишину Майк. – Именно так ты будешь ощущать себя, если еще раз оступишься.

– Что? – ошарашенно переспросил я, вскинув голову.

Наглая улыбка изогнула губы Майка.

– Я смог договориться с герром Шредером. Тебя примут в гимназию. Но учти: одно слово, и ты снова окажешься на улице. И в этот раз – навсегда.

Я вскочил на ноги, захлебываясь от накатившей эйфории, толкнул Майка ладонями в грудь, но потом обнял до треска в ребрах.

– Сукин сын, – засмеялся я.

Майк обхватил меня сзади за шею и заставил посмотреть ему в глаза.

– Это последний шанс. Понял?

– Да.

Глава 2
Лу

Рука Патрика скользнула под платье. Наконец-то. Мне казалось, что прошла уже целая вечность с тех пор, как мы поднялись в его комнату и он повалил меня на кровать. Разгоряченная после трех стаканов глинтвейна, теряясь в музыке, сотрясавшей его дом, я плотнее закрыла глаза. Иногда я представляла, что целуюсь не с Патриком, моим парнем, а со Стивом, которого сыграл Мэттью Макконахи в фильме «Свадебный переполох».

– Лу! – раздался разгневанный голос Эммы с другой стороны двери.

Я разочарованно застонала.

– Луиза!

Кто-то толкнул меня в плечо. Я заморгала и поняла, что стою на третьем этаже в коридоре школы перед шкафчиком, в котором хранились мои учебники. Только сейчас, после двух недель зимних каникул, до меня дошло, что слева от моего шкафчика находился шкафчик Эммы. С пятого класса, как только вместе перешли в старшую школу, на каждой перемене мы стояли тут рядышком, придумывали тему для следующей вечеринки и планировали открыть ивент-агентство после выпускного наперекор ее родителям.

Интересно, успели ли они уже забрать ее вещи из шкафчика? Я знала код, могла открыть и проверить, но руки задрожали. Было страшно увидеть зияющую пустоту.

Так и не дотронувшись до замка, запихнула зимнюю куртку в свой шкафчик и оглянулась по сторонам. К счастью, Патрика нигде не было видно. Глупо было надеяться, что мы больше никогда не столкнемся, учитывая, что наши младшие братья друзья не разлей вода, наши отцы работают вместе, а мы с ним учимся в одном классе. И все-таки я натянула капюшон толстовки и опустила глаза в пол. Еще одного публичного выяснения отношений, как на похоронах, я просто не переживу.

Я направилась на урок литературы. По пути к кабинету у доски объявлений собралась толпа ребят, и я вся сжалась, боясь заметить среди них Патрика, но вдруг чей-то голос заставил меня остановиться.

– Какая нелепая смерть.

Поднявшись на цыпочки, я увидела, что именно рассматривали школьники на доске объявлений. По центру висел черно-белый портрет блондинки с острыми чертами лица и пронзительным взглядом. Нижний правый угол фотографии по диагонали пересекала черная полоса. Сердце пропустило удар. Окружающий мир потерял былую четкость.

– Лу, выходи немедленно!

Я крепче обняла Патрика, и он впился жадным поцелуем в мои губы.

Эмма забарабанила кулаками по двери.

– Луиза Мария Штарк! Немедленно выходи, иначе я сломаю эту дверь.

Патрик, отпрянув, закатил глаза.

– Кто-нибудь может угомонить твою подругу?

Я хмыкнула и замотала головой.

– Нет. Эмма слишком упрямая.

– Но мы же на самом интересном месте…

Патрик склонился ко мне, чтобы опять поцеловать, но Эмма с новой силой забарабанила в дверь. Было бесполезно игнорировать ее – она никогда не сдавалась. Я уперлась ладонями в плечи Патрика, оттолкнула его в сторону, встала с кровати и спустила платье ниже ягодиц.

– Она когда-нибудь от тебя отстанет? – проворчал Патрик.

– Ты же знаешь – где я, там и Эмма. – И, повернувшись в сторону двери, крикнула: – Да иду я!

На прощанье послала Патрику воздушный поцелуй. Он сел на кровати и сделал вид, что поймал его. Губы Патрика горели, грудь вздымалась, а пшеничного цвета волосы растрепались. Мне нравилось, что рядом со мной он терял голову.

Я повернула ключ в замочной скважине и открыла дверь. На пороге, пыхча, как дракониха, стояла Эмма. Голубые глаза метали молнии. И чего она взъелась на меня?

– Не могла минут пятнадцать подождать? – буркнула я, расправляя платье на бедрах.

– Ты на часы смотрела? – зашипела Эмма. – Уже пол-одиннадцатого! Мне родители голову оторвут! Мы же договорились в десять уехать?!

– Твою ж налево… – только и смогла выговорить я.

Ее родители были исчадьями ада – чуть что, сразу домашний арест и блокировка телефона. А у нас на зимние каникулы столько дел: в миллионный раз пересмотреть «Свадебный переполох», составить окончательный план на выпускной, утвердить место для его проведения, выбрать цветы… Я схватила ее за руку и бросилась к лестнице.

– Бежим!

Пронзительный звон разорвал воспоминание, сообщая о начале первого урока. Пошатываясь, я добрела до кабинета, зашла внутрь, окинула взглядом класс. Патрика не было, и только тогда я вспомнила, что он собирался в Австралию на какие-то там очередные соревнования для серферов. Может, он еще не успел вернуться? Как бы то ни было, я выдохнула с облегчением. Вдруг мне улыбнется удача, и он решит там остаться?

Парта во втором ряду у окна осталась свободной. Наша с Эммой парта. Никто не решился занять ее. Кожей ощущая на себе пристальные взгляды одноклассников, но изо всех сил игнорируя их, я села на свое место у окна, бросила рюкзак на пол и уставилась на бежевый пластик столешницы.

Проклятье.

У краешка стола на самой середине парты было вырезано сердечко, а внутри него – «Л + Э = друзья навеки». Кажется, мы нарисовали его в седьмом классе. Буквально вырезали в неподатливом пластике шариковыми ручками. Навеки…

Мы пробежали мимо гостиной в доме Патрика, где танцевали наши одноклассники, выскочили на крыльцо и застыли в ужасе. Глаза застилала пелена дождя.

– Какого черта? – спросила я.

Снаружи, где не грохотала музыка, мой голос звучал слишком громко и ужасно хрипло.

– Немецкая зима, а ты как хотела?!

Эмма застегнула куртку и сбежала по ступенькам на подъездную дорожку. Я не решалась следовать за ней. Мне совсем не нравилась идея свалиться с воспалением легких, катаясь на велике в декабре под дождем.

– Эмма, давай позвоним родителям и попросим нас забрать? – окрикнула я подругу.

– Ты первый день живешь, что ли? – не оборачиваясь, ответила Эмма. Она уже добралась до горы велосипедов и раскидывала их в стороны, чтобы найти свой. – Одно дело – они знают, что мы где-то тусуемся, а другое дело – видят, как именно это происходит.

Чертыхнувшись, я натянула капюшон и ринулась к подруге. Нашла свой велик и вскочила на него. Мы выехали на дорогу и принялись изо всех сил жать на педали. Дождь продолжал лить, я быстро моргала, фыркала и трясла головой, но ничего толком не видела.

– Эмма, поехали по Лаксвег! Там есть фонари!

– Ни в коем случае! – отрезала она. – Мы потеряем двадцать минут! Сворачивай направо! Мы срежем!

Эмма вырвалась вперед, я пыталась не отставать. Мы ехали по самому краю однополосной дороги, слева и справа черной стеной высились деревья, где-то впереди должен был быть еще один поворот. Тут не было ни пешеходной дорожки, ни светофора, а лампа на моем велосипеде из-за дождя освещала не больше трех метров перед собой.

Моя нога соскочила с мокрой педали, я потеряла равновесие и спрыгнула с велосипеда.

– Черт! – разозлилась я.

Вытерла лицо ладонью, села на велик и поняла, что Эмма пропала из виду, видимо, уже скрывшись за поворотом.

– Эмма! – крикнула я.

Тишина.

Загрохотал гром. Пульс ускорился. Я прижалась грудью к рулю. В следующую секунду меня ослепил свет фар, пробившийся сквозь деревья, и оглушил крик Эммы. Я соскочила с седла и, не задумываясь, бросилась бежать. Мой велосипед с металлическим скрежетом грохнулся на асфальт за моей спиной. На каждый метр мне требовалось больше сил, чем когда бы то ни было. У меня горели легкие и звенело в ушах.

– Эмма!

Я добежала до поворота и резко остановилась. Снова попятилась и прекратила дышать. В свете фар брошенной на дороге машины какой-то мужчина сидел на земле и держал на руках неподвижную Эмму.

Глава 3
Ник

Завтра меня ждал первый день в новой школе. Майк настоял, чтобы я подождал неделю и дал синякам сойти. Распугивать учителей и одноклассников разбитой мордой было, по его мнению, так себе затеей. Я вернулся домой лишь в одиннадцать вечера, откатав положенные два часа на гребном тренажере. Зимой, пока погода не позволяла плавать на лодке, приходилось тренироваться в районном спортивном клубе, где месячный взнос в пять евро мне был по карману. Старый гребной тренажер противно скрипел, но мне нужно было поддерживать форму до начала нового сезона. И как можно позже возвращаться домой. Я никогда не знал, что меня там ждет: смертельная тишина или пьяная вечеринка.

От усталости я еле волочил за собой спортивную сумку. В коридоре было темно и тихо. Я кинул сумку на пол и прошлепал на кухню, где горел свет. Мать отрубилась, сидя на стуле и уткнувшись лбом в стол. Руки плетьми свисали вдоль тела. Темные волосы до плеч с седыми прядками напоминали прошлогоднее гнездо дрозда. Маме бы в парикмахерскую сходить… Когда отец был жив, она следила за собой, была настоящей красоткой. Его сослуживцы провожали ее голодными взглядами. Сейчас же в замызганных легинсах и растянутой кофте она выглядела жалкой.

– Мам. – Я потрепал ее за плечо. – Мам, иди в кровать.

Она всхрапнула, но не проснулась. На столе стояла опустевшая бутылка виски и один стакан. Как бы эгоистично это ни звучало, но я радовался, когда она пила в одиночестве, потому что никто не буянил в квартире, и мне удавалось выспаться.

– Мам, – тщетно повторил я.

Убрал виски в шкаф и ополоснул стакан. В самом начале я выливал любое пойло в раковину, но потом смирился. Мать все равно пойдет и купит новую бутылку, а тут экономия.

Я подхватил маму на руки. Она была тяжелой, бесформенной, похожей на раненую касатку, выброшенную на берег. Она даже дышала с трудом, будто погибала под тяжестью собственного горя. Крепче прижав ее к груди, я осторожно отнес ее в спальню и уложил в кровать. Укутал одеялом, убрал волосы с лица. Она повернулась на бок, обняла подушку и осипшим голосом прошептала:

– Ох, Лиам…

Меня точно под дых ударили. Прошло два года, а мама продолжала цепляться за отца. Черт, да когда же это закончится? Я попятился, вышел из спальни, схватил рюкзак и куртку, выбежал из квартиры, вниз по лестнице, запрыгнул на велосипед и помчался как можно дальше от дома, где не было ничего, кроме горя.

Ночь я провел в гавани, где река Траве впадала в Балтику. Там находилась маленькая кофейня «Морской волк», в которой я подрабатывал вот уже около полугода, чтобы хоть как-то сводить концы с концами. В старой школе я прогуливал первые уроки, чтобы отработать нужное количество часов, но со следующей недели я уговорил шефа перекинуть меня на выходные.

Моя смена начиналась в пять утра, поэтому шеф после испытательного срока выдал мне ключ от кофейни. Уверен, Ханс бы тут же уволил меня, если бы узнал, что я иногда ночую в кофейне, но деваться мне было некуда. Чем меньше людей знало о моих проблемах, тем лучше.

Сварив себе кофе, я составил кресла и устроился перед панорамным окном. Мачты яхты мерно покачивались в бледном свете луны и напоминали о том времени, когда у меня была счастливая семья. Каждый год мы с родителями ездили на Кильскую регату. От Любека до Киля за сорок минут добирались на машине, а там папа брал напрокат парусную лодку, и мы присоединялись к сотням кораблей и яхт, участвовавших в «Параде старых посудин». Причем некоторые из них были не просто старыми, а по-настоящему древними – сто лет и больше. Я таращился на них во все глаза и мечтал стать лихим яхтсменом.

Как же мне не хватало отца…

В Старую гимназию я приехал к половине восьмого. Вообще пунктуальностью я не отличался, когда дело касалось школы, но Майк с меня бы три шкуры содрал, если бы узнал, что я опоздал в первый день. Небо уже начало светлеть, но основным источником света все еще оставались кованые фонари вдоль улицы.

Я защелкнул замок на велосипеде и прошел мимо парковки, на которой красовались тачки одна круче другой. Все блестящие, новехонькие, будто только сошедшие с конвейера. Чьи дети здесь учились? Еще неделю назад я бы ни за что не поверил, что окажусь среди этих снобов. Мне было не по себе, ведь я был здесь чужим, но мысль о лучшей в городе лодочной станции и заветном аттестате заставила меня зайти внутрь.

В фойе, поймав за шиворот первого попавшегося паренька, я узнал, где находится секретариат. Там меня уже ждала помощница директора, женщина лет сорока пяти в длинном зеленом платье, напоминавшая гусеницу.

– Вот расписание уроков, – сказала она, протягивая лист. – Пойдем, я покажу тебе твой шкафчик.

В коридоре школьники пялились на меня, как на животное в зоопарке. Все такие прилизанные, в модных шмотках, с зажравшимися рожами. Их взгляды… Они будто говорили: «Ты нам неровня». Захотелось спрятаться под курткой, но вместо этого я поступил так, как привык: расправил плечи и выставил вперед подбородок, а лицо сделал таким каменным, что даже Майк мне бы позавидовал. Если никто не знает, что творится у меня в душе, то никто не сможет задеть.

Красные шкафчики не имели ни металлических проплешин, ни горбатых дверок. В этой школе явно учились сплошные ботаники, а не такие хулиганы, как я, которым дай волю, и они тут же разгромят все, что попадется им под руку.

Гусеница остановилась рядом с одним из шкафчиков, ввела код, состоящий из четырех нулей, и на прощанье сказала:

– Удачи тебе. Надеюсь, ты найдешь в этой школе то, что ищешь.

Я уставился ей вслед, не совсем понимая, что она имела в виду. Я искал аттестат и хорошее оборудование для гребли. Больше мне ничего не нужно.

Кто-то с испуганным вдохом остановился прямо у меня за спиной. Я резко обернулся и вперился взглядом в девчонку. Она едва дотягивала мне до плеча, хотя вроде была моей ровесницей. Длинные густые каштановые волосы обрамляли бледное лицо, на котором сверкали огромные карие глаза. Под белой толстовкой пряталась небольшая грудь, зато голубые джинсы аппетитно обтягивали бедра. Именно такие, как я любил: округлые, женственные, их приятно обхватывать ладонями, впиваясь пальцами в ягодицы… Я уже собирался улыбнуться девчонке своей самой обворожительной улыбкой, но, вновь встретившись с ее шокированным взглядом, выбросил эту идею из головы.

– Я могу тебе как-то помочь? – спросил я.

В ответ она отрицательно замотала головой, закусив нижнюю губу. Я проследил за ее взглядом – она рассматривала что-то внутри моего шкафчика.

– Ты что-то потеряла?

– Что ты здесь делаешь? – ответила она вопросом на вопрос.

Голос у нее был нежный.

– Здесь – в этой школе? Или на планете Земля?

Она вновь замотала головой.

– Кто дал тебе код от шкафчика?

– Помощница директора, – протянул я. – Ты задаешь странные вопросы.

Она никак не отреагировала на мой ответ, продолжая вглядываться в шкафчик.

– Внутри что-то было, когда ты его открыл?

– Нет… Он твой, что ли? Слушай, если в секретариате что-то перепутали, так и скажи. Мне не нужны проблемы.

– Как быстро они… – пробормотала она.

Ее глаза увлажнились, и вдруг она сорвалась с места и бросилась бежать по коридору. Розовый рюкзак подпрыгивал в такт на ее спине. Чокнутая.

Я захлопнул шкафчик и отправился на первый урок, которым, к моему несчастью, оказалась литература. Скукота. Последним зашел в класс сразу после звонка. Знал, что меня все равно вызовут к доске, чтобы представить одноклассникам, и не торопился. Однажды я уже менял школу в середине учебного года и прекрасно помнил, как мучительно чувствовать на себе любопытные взгляды: «За что тебя выкинули из предыдущей школы?» Нет уж, лучше сразу у доски остаться.

Учительница, милейшая старушенция в блузке, украшенной рюшками, и в юбке с цветочным принтом из какого-то позапрошлого века уже ждала меня. Я сделал глубокий вдох и расправил плечи. Пусть все знают: я никого не боюсь.

– Никлас Райнхард, верно? – с легкой хрипотцой в голосе обратилась ко мне старушенция.

Если расписание уроков не обманывало, то ее звали фрау Вайс и она была моей новой классной руководительницей. Она подошла удивительно проворно в свои лет сто, взяла меня под локоть цепкими пальцами и подтолкнула к проходу между партами.

– Ребята, это ваш новый одноклассник. А ты проходи скорее. Мы теряем драгоценное время. Сегодня разбираем пьесу «Коварство и любовь» Фридриха Шиллера. Это восторг!

Мысленно я уронил и поспешно подобрал челюсть с пола. А где допрос с пристрастием у доски на глазах у всего класса? Рассказывать, кто такой, откуда, почему перевелся? Совершенно растерявшись, я сделал шаг вперед, выискивая свободное место. Первым в глаза бросился парень, который, наверное, все зимние каникулы провел в солярии. А потом я заметил ее, ту самую девчонку, с которой столкнулся в коридоре. Она смотрела на меня, растерянно приоткрыв рот. У нее были полные чувственные губы, какие хочется целовать и прикусывать зубами. Девочка была явно ненормальной, но очень симпатичной и сидела за партой в гордом одиночестве. Все еще удерживая ее взгляд, я сел на свободный стул рядом и протянул руку.

– Никлас. Но ты можешь называть меня Ник.

– Луиза. Лу, – прошептала она, перевела взгляд на протянутую руку, так и не дотронулась до меня, опустила глаза и вдруг метнулась вперед, закрывая ладонью какой-то рисунок на столешнице.

Засунув руки в карманы джинсов, я откинулся назад и принялся балансировать на задних ножках стула, рассматривая девчонку со спины. Каштановые локоны достигали почти узкой талии. Нет, она была не просто симпатичной, она была соблазнительной. Ее так и хотелось обхватить руками под ягодицы и усадить себе на колени. Тем временем фрау Вайс с неприкрытым восторгом рассказывала о пьесе Шиллера. Там шла речь о дворянине и мещанке, которые искренне любили друг друга, но оказались разделены из-за интриг, а в конце, измученные ревностью и хладнокровными манипуляциями, умерли. Боже, какая ж хрень. Я неодобрительно фыркнул, качая головой.

– Я так понимаю, вы не согласны со мной, Никлас? – тут же с вызовом спросила старушенция, окидывая меня пронзительным взглядом поверх очков.

Кажется, до первого выговора в новой школе я продержался рекордные тридцать пять минут. Майк оторвет мне голову. Какой же я идиот, обещал же, что буду вести себя тихо! Закрыв глаза, я сосчитал до трех и вновь посмотрел на фрау Вайс, и только теперь заметил, что несмотря на требовательный тон, рассерженной она не выглядела. Она заинтересованно приподняла брови, как будто на самом деле хотела узнать мое мнение. Мое. Мнение. Про какую-то пьесу. Насмешила. Да я последний раз букварь в младшей школе читал, а все сочинения из интернета готовыми скачивал! Гадать, чего там хотел сказать автор, – это как ловить блох у дворового пса: муторно и бессмысленно. Я прокашлялся, собираясь с мыслями.

– Не будь я в классе, я бы сказал, как есть – это все полная ересь. Слюни, сопли и драма на пустом месте. Сами жить не могут и другим не дают. Идиоты. А читатели такие: гляньте, как красиво герои в слезах захлебываются, как убиваются! Глупость, да и только.

Фрау Вайс прислонилась бедром к своему столу.

– И под глупостью вы подразумеваете… – Она не договорила, вынуждая меня заканчивать за нее предложение.

– Ну, всю эту ерунду от и до. Любовь и вообще.

Фрау Вайс сняла очки и покатала дужку между большим и указательным пальцами.

– А можно поподробнее?

Я еще раз прокашлялся, начиная паниковать. Первую половину урока я слушал училку вполуха. Вдруг я все не так понял?

– Ну… У этого дворянина Фердинанда для двадцати лет отличная должность майора, карьерные перспективы и запланированный брак с как ее… леди Миллер. От этого союза столько выгоды! Но нет. Леди ему не нравится, поэтому свое будущее он ставит на кон ради какой-то Луизы.