Read the book: «Правила моря. Современная поэзия»

© Анастасия Михайлова, 2016

© Марина Бартош, иллюстрации, 2016

ISBN 978-5-4483-4233-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЛИМОНАДНЫЙ САТАНА

 
В аккуратном помещеньи
к ночи с раннего утра
трудится дитя забвенья —
Лимонадный сатана.
Всё он делает как нужно:
раз глагол, ещё глагол.
Жить ему совсем не трудно,
он подписывает протокол.
Протокол российских граждан,
жили как и почему,
самый важный сердца орган,
вовсе стал он ни к чему.
Слышат люди гул демества,
сбивчивый маланьин счёт,
оболбесиваются дружно
люди влёт.
Сатаны целебный образ
заполняет циферблат.
Дешифрировать не нужно
то, что люди говорят.
Сатана по-тихой плачет,
робко чахнет под страной.
Пересчитывает сдачу,
чууувствует он «не жи-вой».
 

13.08.2016 г.

РОДНОЙ

 
Хрупкий, тонкий, косоногий —
по земле плетётся Стон.
На безропотном кордоне
засыпает он.
Он не бросок, он – варенье
из черники или алычи.
Ему вовремя под горны
прививали всё врачи.
За неполные пятнадцать он успел собаку съесть
на том, как побезымянней в паспорт влезть.
Модный, ловкий, физкультурный —
по земле спешит Безумный.
У него в кармане связь —
редкой нужности напасть.
Он смеётся, он шагает.
Всё он в жизни понимает.
Все пятнадцать с виду дашь,
в связи у него крутой коллаж.
Я тебя, чудак, не вижу.
Вижу вещи и рюкзак,
а к ушам моим тихонько подступает «фак».
Вольный, с доброю душой, —
по земле идёт Родной.
У него в руках учебник
и линейка с шпателем.
Он виляет в скверик в мастерскую к бате.
У него есть тоже связь,
у него вообще всё есть.
Он успел в пятнадцать
стих этот прочесть.
 

11.08.2016 г.

ВСЕ ЗА ОДНОГО

 
А когда в последний раз путь очерчивался?
Грунтует художник холст, чтоб не трескался.
Звери на зиму готовят норки,
а для шубы умерщвляют норку.
Гром сильней, чем все симфонии.
Посторонний в зал не входит.
По порядку ходит очередь
по цепи кругом и день и ночь…
Убивая комара, я думаю: «Мешаешься.
Почему ты, собственно, в мою жизнь вламываешься?
Что ты от меня хочешь, убогий?
Я на 55ть килограммов тяжелее тебя, я точно Бог.
У меня зелёный свет в жизни, видишь?!
А ты тут летишь…»
 
 
Я делаю вид, что не осознаю, как чему-то
может помешать и мой труд.
Как Вселенная ста триллиардами килотонн
может махнуть на мой писк и звон.
И сказать себе по-человечески:
«Дети то где, дети, а, где?
Ты мне, детка, мешаешься,
хоть и с виду стараешься.
У меня, извини, тут план,
а ты поперёк плана встала».
Красноречиво можно поиздеваться
над истиной.
Она смешна, гола, до безумства неистова.
Она улыбается ребёнками,
просит бомжами, шутит смешными
и даёт друзьям взаймы.
Коротаешь и без того короткое.
Просто съел бы, сглотнул бы, да жёсткое.
Откусить бы самое вкусное,
да покрасивее, да получше бы.
Ты, Вселенная, потише там, у меня обед.
А ещё названивает сосед.
И не так ли ты думаешь, как и я?
Точно знаю, одинаковы ты и я.
Ты, вот, смотришь на метеориты
и раскидываешь их по орбитам,
чтобы чему-то важному не мешались.
Может и к лучшему, как знать.
Где в подсобных помещениях
какие-то веники.
Тут и ты со своим мнением:
где венику встать, в каком углу.
Всё исключительно правильно. Всё гут.
 

6.08.2016 г.

ПЕРЕНОСИТСЯ НА ИСПОВЕДЬ

 
Удивительно, как люди меняются:
сломляются, предрекаются,
уходят от проблем в лёгкое, сторонятся заборов и драм,
а в пачке старых телеграмм и пары добрых слов не находят,
кроме: =Выезжаю. Будь=
Кто кроме вас, мамы, нам укажет путь?
Кто, как не вы, знает нас больше всех вместе взятых людей.
Мы в вас девять месяцев жили
и не сразу покидали ваш дом скорей.
Сцепить в котомку рукава и коленки.
Бесполезно обвинять необвиняемых. У них там
какая-то железная отговорка, мол, «я мать».
Тяжело быть мудрее старших, они норовят
что-то очень мощное тебе сказать:
«Ты вот; ты жив; ты должен; ты нет».
А я же че-ло-век.
У меня глаза, как собственная совесть, и пару тяжёлых век.
Я рассуждаю точно также, как вы,
с одной лишь разницей, я – собственная быль.
Быль, которая будет радоваться всему, что движется.
И всё сама знает.
Как тяжело покориться собственной любви, если не приучен.
Когда недостойно обидел собственного ребёнка,
извивался как уж, плакал втихаря,
но в итоге с повинной придя,
выдавил из себя: «Тяжело быть мамой»,
вместо простого: «Пожалуйста, прости меня».
О, мама, это так просто, поверь,
сделай хоть раз.
У тебя же пример под боком есть.
Мой говорил: «О, ты самый сильный человек,
которого я знаю, именно потому
что приходишь сама к обидчику и прощаешь».
Мне, правда, грустно от этого, ведь при таком раскладе
я вечно всё контролирую и правлю.
И люди даже не замечают, как перестают
вообще как-то влиять.
Но, слава богу, люди меняются:
сохраняются, Esc, возвращаются.
Всё переносится на исповедь.
И в летах пройденных лет
где-то в далёкой глуши этот человек
улыбнётся и скажет:
«Так и должно быть, мой такой путь».
И напишет ещё одну телеграмму:
=Выезжаю. Будь=
 

30.07.2016 г.

ПРАВИЛА МОРЯ

 
Низким голосом обеденного гуру,
Звуком, напоминающим гул выдры,
Наполняются постели и прочие
Тщедушные убранства золотой рыбы.
 
 
Рыба знает, к чему всё приводит,
Она обучена тонким правилам моря.
Когда рыбаки закидывали сети,
Она по-рыбьи ругалась: «Не эти».
 
 
У рыбы четыре месяца течка,
Она выключила сознанье напрочь,
Выбрав лучшее из течений,
Улеглась на пол.
 
 
Под струю морского кондиционера,
На водоросли своей механической души,
Открывает жабры, ловит воду,
Комментирует: «Дыши».
 
 
Вот у кого перебиты прицелы,
У кого в ежедневнике засохли руки.
Вместо рук выросло четыре плавника целых
От кубанской жуткой скуки.
 
 
«Если есть на свете рай,
Это тот, где я есть, край»
(Она б могла ещё посоревноваться
В уровне самодовольства и бахвальства)
 
 
Только вот же неудача —
В том раю нет мачо.
Все, кто был – давно уплыл.
Все, кто есть – их можно съесть.
 
 
Рыба нежится, лежит,
Тихо-тихо так скулит.
 
 
Рыба может изменить вере,
У неё даже есть кандидатура на примете.
Тоже ничего такая рыбка:
И чувствительна, и гибка.
 
 
Самый странный случай,
Когда внутренний мачо лучше,
И рыбы другие носятся косяком,
Оставляя в жабрах честной тяги ком.
 
 
Хорошо, что кадык не растёт, Стю!
Было бы уж совсем странно,
И со своею толерантностью
Наловила бы пару рыбьих караванов.
 
 
А рыбы, знаете ли, такие звери,
К своему полу подход найти не сумели.
Я же не терплю истерик,
А у рыб они каждый день.
 

23.07.2016 г.

УЛИКИ

 
Карамелью разлито множество
Отреставрированных порожек
Моей странной извилистой лестницы —
Жизни песенной.
 
 
Восхваляя порядок брошенности,
Моё поле стоит не кошено,
Пока доцентами и оперативниками
Заполняются дни длинные.
 
 
Сделаю лицо страдальческим,
Вспомню двух жён генеральских,
Затем сменю на глубокомысленное.
В мир непонятную улыбку впрысну.
 
 
Из меня вырвали нерв,
И теперь я, как серый в дождь червь,
Ползу под мостом бесчувственности,
Пытаясь вспомнить себя и Русь.
 
 
Что такое «я», не помню.
Где моя ватерлиния? Увольте.
Разобраться бы в день погожий,
Отчего я выгляжу всё строже и строже.
 
 
На берегу у мира
Лежат две лиры
И мурлыкают о законе Божьем
Что-то, что можно.
 
 
А я не хочу этого слышать,
Я хочу видеть, как люди дышат!
Вот так, может, и становятся маньяками,
Когда не хватает ощущений якоря.
 
 
Пусть это будет большой уликой,
Пусть я буду дичее дикого,
Но мне надоели эти сказки
О вселенской ласке.
 
 
Это неправда, мы – зубастые звери.
Мы делаем то, что всегда хотели.
Мы бьём, защищая своего,
Покоряя своё добро.
 
 
Улыбаемся, демонстрируя здоровье,
Болеем болью, если больно.
Кусаем уши, если никто не видит
И априори ловушек не предвидим.
 
 
И фонтаном ещё раз хлынет кровь,
Если разбить голову вновь.
Тело не признаёт ошибки,
Ему не помогут иголка и нитки.
 
 
Стоп, хардкор! Стоп… В упор
Наслаждаюсь тонким допуском
Твоего обесточенного тела.
Я отыскать твой рубильник сумела.
 

18.07.2016 г.