До потери пульса

До потери пульса

Пролог

В 8 утра на улице Правды раздался оглушительный выстрел. Она не смела остановиться и посмотреть назад, чтобы удостовериться в том, что Колибри ещё дышит. Ей самой катастрофически не хватало воздуха. Ещё один квартал – и она выйдет из поля зрения тупорылого Тони и его приспешников. К тому же, он слепой. Во всяком случае, на один глаз. А со вторым разве что в биллиардных зависать. Причём в качестве наблюдателя со стаканом пива. Уж там-то он не промахнётся.

Внезапно из кармана олимпийки выпал школьный пропуск и флаер из нового магазина косметики.

Какой ещё Тони? Это же не типичный фильм про мафиози.

Попав в неприлично широкую лужу, флаер моментально намок и начал сбрасывать кожу цветными целлюлозными полосками. С неба что-то невразумительно брызгало. Улица молчала. И только хлюпанье кроссовок по лужам и прерывистое дыхание довольно бесцеремонно нарушали эту тишину.

Ну его, этого Тони. Это Сраного Тони. А-х-а-х-а. Да. Так лучше. Но всё равно к чёрту его.

На полпути к садику длинноногая фигура в чёрных легинсах с довольно-таки выразительными полосками от грязи в стиле «адидас» резко остановилась, не преставая часто дышать. Она прислушивалась к бешеному ритму сердца и неприязненно морщилась в попытке вернуть былое состояние спокойствия и умиротворения. Бегунья расположила ладони на коленях и опустила голову вниз. В ушах что-то пульсировало, она снова поморщилась и сглотнула. Минуту спустя кроссовки перескакивали через лужи с тем же энтузиазмом, что и раньше, но уже в направлении дома с тремя эркерами, навалившимися друг на друга. Надо было спрятаться от дождя. Фигура проскользнула в парадную и на четвёртом этаже громко чихнула, чертыхнувшись впоследствии. Рука потянулась в карман за ключами. Снова ругательство. Нет пропуска.

– Сдурела что ли? Простынешь!

Ну всё. Тони крышка. Здесь даже он бессилен. Даша закатила глаза.

Мама в вафельном халате выглянула из-за двери, пряча лицо за копной свалявшихся за ночь волос. Ей было необходимо удостовериться в том, что дочь действительно есть за что отругать и это, не учитывая вчерашнюю немытую посуду.

Лязгнул засов, бегунья сдула со лба мокрые сосульки волос, стоя лицом в коридор. Мама, выждав несколько секунд, второпях подбежала к дочери с гигантским полотенцем в руках и замотала её в махровый кокон, периодически потирая его руками.

– Ма-ам. Ну ё-моё. Отстань! Чего ты опять со своим одеялом привязалась?

Мама не останавливалась. Она натирала полотенце так сильно, как будто хотела разжечь костёр прямо в квартире. Прямо на дочке. Что ж, так она сразу поплатится за все грехи. И за немытую посуду в том числе.

– Даш! Не дёргайся, ей-богу!

Полотенце нагрелось недопустимо сильно.

– Ма-ам. – доносилось еле слышно из кокона. – Ма-ам. – уже громче. – Ма-ам! – громоподобный возглас пролетел по коридору. Даша напряглась и с усилием сдёрнула с себя полотенце. – Перестань. Спалишь.

– Ладно тебе. – мать сконфуженно начала сворачивать полотенце, аккуратно поправляя рукой мокрые пряди дочки. – Иди переоденься. Кострище подождёт.

Даша остановила мать, коснувшись её руки, и молча прошла в комнату, оставляя за собой мокрые следы.

Её мама даже не поняла, наверное, что дочь в коем-то веке занялась полезным занятием!

Чудное чучело стояло посреди комнаты с шапкой наэлектризовавшихся каштановых волос. Насквозь мокрая олимпийка и потерянный проездной неприятно давили на ещё неустоявшуюся подростковую психику и как будто бы разом умалили все плюсы бега по утрам и личное достижение бегуньи – попытку сделать полноценный забег под дождём.

Хлопнула дверь в ванную. Зашипел душ. Сначала резко, агрессивно, потом мягче, приятнее. В щель под дверью проползали отрывки какой-то песни на английском языке. Сначала неуверенно, как-то дёргано, нервно, а потом всё более плавно и певуче. Вместе с душем успокоилась и заструилась и песня. П-ш-ш-ш. «Чёрт!». П-ш-ш-ш. «Твою ж мать!». Кипяток. И снова: «Dug my way out, Blood and fire, Bad decisions, That's alright, Welcome to my silly life»¹.

Глава 1

– А-х-а-х-а-х-а-х. Жесть. Да она ж с приветом, сразу видно.

– Чё?

– Ничё, Дэн, не тупи. Мы про вахтёршу.

– А чё она?

– Блин, всё, отстань. У тебя день тупых вопросов?

Высоченный парень в плохо заправленной рубашке закатил глаза и вышел из класса. Это Денис. Одноклассник Одуванчика. Один из немногих хороших ребят. Наверное, на него даже можно было положиться при случае. Денису не хватало внимательности и совсем немного сообразительности. Но это в жизни. В учёбе ему не хватало ещё больше. Зато он никому никогда не желал зла. Даже сумасшедшей математичке, которая рисовала ему двойки на лбу после того, как Денис обмолвился о любви к рэпу прямо во время итоговой контрольной. Кто же мог предположить, что неосторожное, но очень искреннее и эмоциональное признание в коридоре обернётся фразой Жизель Ивановны: «Отрежьте мне уши прежде, чем он вернётся с этим Фейсом в класс!».

Одуванчик громко захлопнула учебник по алгебре, расстегнула сумку и достала из неё старые спутанные наушники. Маша Ерёменко бросила многозначительный взгляд в её сторону. Одуванчик посмела привлечь к себе внимание при том, что у неё точно не было в запасе занимательной сплетни или истории с пьянки, да ещё и явно отсутствовала готовая домашка. Но Одуванчик даже не посмотрела в сторону голодных гиен, готовых сорваться в любую минуту и перегрызть друг другу глотки в борьбе за лучшее оскорбление. Маша с достоинством повернулась обратно к своей стае. Девчонки захихикали.

Одуванчик заткнула уши наушниками и стала листать композиции в телефоне в поисках идеального плейлиста. Под настроение подходила Алёна Швец.

В класс ворвался парень в чёрной толстовке с надписью University посередине и узких джинсах. Главный оторва Дима Шишкин или попросту «Шишка». Дима с разбегу запрыгнул на парту, за которой сидели девчонки и приблизился лицом к Маше.

– Двигайся, я тут сяду.

– Шишка, ты чё, совсем офигел?

Дима выпрямился и улыбнулся.

– Дура ты, Машка. Такого красавца игноришь.

Маша порозовела.

– Вали отсюда. – сделав небольшую паузу, она продолжила, – сядь вон к этой. К Одуванчику. Она одна сегодня сидит.

– В смысле сегодня? – пошутил Дима, пытаясь рассмешить очарованных дам. Некоторые улыбнулись. – Да ладно. Блин. – Дима посмотрел на Одуванчика. – Ну ты смеёшься что ли? Я поболтать люблю. Мне будет скучно… – Дима скорчил недовольное и в то же время довольно умильное выражение лица.

Прозвенел звонок и Диме пришлось отступить.

– Только сегодня. И только потому, что я добрый. – сообщил он Маше, отходя от парты.

Одуванчик всё слышала. Она качала головой в такт в музыке, но едва ли понимала, что за песня играла в наушниках.

В класс ввалилась Жизель Ивановна. Вообще, 11 «Б» не был абьюзером и отличался некоторой терпимостью, но как-то так повелось, что математичка из «толстой» однажды превратилась у них в «непомерно жирную как пончик с джемом в столовке, только без джема». И без пудры или сахара. Вообще без всего. Хоть бы дырка была. А она пончикам не полагалась по определению.

– Листы эти доставайте. Двойные.

– А нам реально две стороны понадобится, Жизель Ивановна? – прокричал Женя Воронин с последней парты.

– Тебе – да. Я на второй напишу письмо родителям.

– Давайте лучше по почте. Я как раз голубя прикупил.

– Щас к доске пойдёшь со своим голубем. – рявкнула Жизель Ивановна, плюхаясь в кресло.

– Он у меня умный. Нестрашно. – Женя старался держаться уверенно и даже нагло, чтобы отбить у математички желание вызывать его к доске. Стратегия «надоесть с первых секунд» зачастую оказывалась довольно выигрышной. Но это как в покере. Либо пан, либо пропал.

Дима, покачиваясь, подошёл к парте, где сидела Одуванчик. Он даже не посмотрел на неё. Резко выдвинул стул и уселся, вытянув ноги вперёд. Через несколько минут от начала урока, посреди теста, Дима попытался подглядеть к Одуванчику в листок, но та аккуратно закрывала его рукой. Она сама не знала ответов, но не могла позволить какому-то нахалу скатывать с неё. Дима громко вздохнул и вернулся к своей работе после нескольких неудачных попыток углядеть хоть один ответ.

Когда все сдали листочки, Дима начал задумчиво жевать колпачок ручки. Одуванчик уткнулась в тетрадку, где должны были красоваться пять упражнений, но на деле куковал лишь странный человечек без головы и с тремя ногами. Она решила усовершенствовать своё творение и потянулась за ручкой к пеналу. Но стоило ей положить руку на молнию, как Дима без лишних раздумий выхватил пенал и положил его прямо перед собой. Одуванчик остолбенела. Дима бесил её. Она медленно повернулась к нему лицом.

– Если тебе больше нечего жевать, попроси у Маши. У неё есть ручки с перьями.

Дима пропустил мимо ушей издёвку и поспешил парировать выпад Одуванчика.

– Ох ты ж боже мой. Кто тут у нас говорить научился!

Одуванчик сникла. Внезапно возникла Жизель Ивановна.

– Эу, что там у нас? Савельева, ты что ли? Прекратите немедленно. – после небольшой паузы, выдержанной для того, чтобы пристыжённые должным образом пристыдились, математичка продолжила. – Так. Сегодня никакого дз не будем проверять. Опять не успеваем с вами ничего. Дальше только подготовка к экзамену. Доставайте сборники.

Одуванчик нахмурилась. Она терпеть не могла сборники. Даже томики сочинений Пушкина и Лермонтова заставляли её морщиться оттого что на них тоже было написано «сборники».

Дима развернулся вполоборота и многозначительно посмотрел на Одуванчика. «Точно хочет с одного сборника со мной работать», – сразу догадалась она. Одуванчик улыбнулась Диме и вытянула обе руки вперёд на парте, сцепив руки в замок. Дима не ожидал такого поворота событий. Так далеко заглядывать в будущее он ещё не научился.

– Ты чё сидишь? Доставай сборник. – начал раздражаться парень.

Одуванчик ничего не ответила. Она села ровно и стала смотреть на доску. Дима пришёл в ярость.

– Эй. Где твой сборник?

Да. Лимит произнесения этого слова был исчерпан в этот день. Одуванчик мысленно готовилась к более серьёзной атаке чем-то вещественным. Может быть, тем же сборником.

Шишка разбудил спавшего Цербера. Жизель Ивановна даже покраснела от раздражения.

– Шишкин! Что там у тебя? Где твой сборник?

Дима с сожалением и даже какой-то натянутой горечью сообщил:

– Дома, Жизель Ивановна. – видимо, этот сборник был крайне дорог Шишке. Бедняга. Он едва не заплакал.

– А у Савельевой что? Тоже дома?

– Она его почему-то не достаёт! – искренне удивился оскорблённый Дима.

– Тоже дома. – тихо, но твёрдо ответила Одуванчик. Это было ложью. Он лежал в сумке.

Жизель Ивановна совершила невообразимый поступок – поднялась с кресла. И всё для того, чтобы отдать бедным родственникам за партой свою книжку.

– Как говорил Маяковский: нате. 315-ая.

Дима заулыбался. Одуванчик не изменилась в лице. Она старалась не показывать своё замешательство. Дима с наслаждением передвинул сборник на середину и медленно, смакуя каждый момент, долистал до нужной страницы. Он буквально переворачивал каждую отдельно, параллельно следя за реакцией Одуванчика. Та не двигалась и не смотрела на Диму.

315-ая. Дима придавил ладонью страницы и даже довольно громко ударил по ним, мол, смотри сюда, здесь задание.

– Давайте там. Через две минуты вызову к доске на первую задачу. – пробурчала Жизель Ивановна, уткнувшись подбородком в шею. Она что-то изучала на своих ключицах.

Одуванчик сдалась. Она хотела посмотреть, что за задачу надо было решать, но вспомнила, что осталась без пенала. Дима медленно опустил его к себе в рюкзак.

Делать было нечего. Конечно, можно было бы попросить ручку у кого-нибудь из соседей, но Одуванчик не хотела этого. Взять ручку – значит подписать пакт о добровольном заключении в тюрьму без права на побег. Перед ней уже сидели одноклассники в полосатых робах. Кто-то даже в кандалах. Вон, Лола Орлова, хоть и модница, и та в полосатом платье. А Рома Калугин? Да у него живого места на лице не осталось. Всё в синяках. И не потому что он не спит, а потому что Цербер его лупит за неправильно найденные иксы. Ей, наверняка, даже в голову никогда не приходило, что Ромка творческий. Может быть, он игреки искал или ещё что похуже. Нет. Выглядело всё очень плачевно. Даже ботаник Гоша скукожился в своей камере под весом учебников. Противно. Грустно.

– Савельева, к доске! – проревела Жизель Ивановна.

Дима злорадно улыбнулся. Одуванчик вернулась в обычный мир. Прямо перед ней возникла Жизель Ивановна. Она смотрела ей в глаза. С минуту Одуванчик старалась сообразить, как ей лучше поступить. И вдруг она придумала. Она встала с места и направилась к доске. Пока Одуванчик шла, Дима ёрзал от радости и потирал руки как муха лапками на навозной куче.

– Жизель Ивановна, я, конечно, поняла, как решается эта задача. – сказала Одуванчик стоя у доски. – Но дело в том, что мы с Димой советовались, пока решали её. И, так сказать, объединив наши усилия, мы пришли к очень интересному результату. Но мне бы не хотелось лишать Дмитрия возможности похвастаться тем гениальным способом, который он предложил, поэтому, может быть, он сам продемонстрирует всё на доске? – Одуванчик искренне улыбалась и смотрела на математичку. Та даже растерялась.

– Ну если он и правда…

– Да! – чуть ли не крикнула Одуванчик, посмотрев на Диму. Тот, судя по взгляду, готов был покуситься на её жизнь. И это как минимум. – Я сама удивилась, как он додумался до такого решения. Это поразительно!

– Хорошо. – отрезала Жизель Ивановна, – Мне, собственно, совершенно без разницы, кто здесь будет стоять. Пусть Шишкин нас удивит.

Одуванчик ещё раз улыбнулась и вприпрыжку вернулась на место. Дима Шишкин, как чайник, почти начал свистеть. Он медленно встал из-за парты и стиснув зубы так же медленно пошёл к доске. Все его планы рухнули. Да что там. Мир рухнул. Как вообще можно было во что-то верить теперь? И кому верить?

Шишку вели на казнь. С него даже сняли полосатую робу. Она ему теперь ни к чему. Теперь её заберёт себе кто-то из ушлых заключённых или сама Цербер. Она сошьёт из неё себе новое платье. Дима развернулся лицом к доске и медленно поднял голову. Он смотрел последний раз в небо. Типичное поведение приговорённых к смертной казни. Последний раз он видел облака и солнце.

Глава 2

Переменки по тридцать минут угнетали Одуванчика. Она успевала съесть свой завтрак и могла бы успеть даже захватить мир, или, по крайней мере, школу. Времени хватило бы на то, чтобы обезвредить бомбу или зануду-вахтёршу, которая каждое утро закатывала глаза, если ты приходил без пропуска. Кстати, Одуванчику ещё надо было зайти в канцелярию за новым. А то придумывать каждое утро впопыхах оправдания становилось всё труднее.

Одуванчик сидела в столовке в самом углу за столиком. Она снова воткнула в уши наушники. На этот раз она действительно слушала музыку. Неподалёку от неё сидела компашка одноклассников. Они дружно смеялись над чем-то. Дима и Женя периодически подскакивали вверх в приступах хохота, девчонки вели себя более сдержанно, но не переставали улыбаться и кокетничать.

Одуванчик закрыла глаза. Она очутилась в кирпичном доме без окон и дверей. Но кирпичи были необычные, это были точь-в точь сборники для подготовки к экзаменам по разным предметам. Здесь была и математика, и русский, и литература, и английский. Одуванчик освещала фонариком от телефона корешки книг и всё больше приходила в ужас. Наконец, она села на пол и отключила фонарик, чтобы погрузиться в более дружелюбную и уютную темноту. На мгновение Одуванчику показалось, что где-то капает вода, она снова зажгла фонарик. Ничего. Только стены, стены, стены…

Прогрохотала тележка с посудой. Ой! На полу осколки разбитой тарелки. Одуванчик очнулась, открыла глаза. Дима Шишкин стоял как вкопанный и смотрел на буфетчицу. Та смотрела на него в ответ, только злобно, с явным раздражением. Она медленно опустилась вниз, подобрала осколки и поднялась обратно. Дима сглотнул и слегка отодвинулся в сторону.

– Ради бога… Я ж не это…

– Тфу! Что ты не это? А? – буфетчица раздражённо скинула осколки в тележку и рывком вернула её на дистанцию. – Ржут тут как лошади, руками машут. Никакого уважения! – И покатила по направлению к кухне.

Дима недолго переживал по поводу случившегося. Он моментально выдал какую-то очередную тупую шутку, и окружавшие его дамочки захохотали, презрительно глядя на буфетчицу.

За пять минут до конца перемены заметно поредела очередь в буфет. На охоту за сосисками в тесте и пиццей вышли самые хитрые. Одуванчик снова решила послушать музыку. Но что-то явно было не так. Ей уже не хотелось ничего. Она с раздражением выдернула из ушей наушники, потянув за провод, и положила лицо на стол. Какая скука. Скука. Скука. Как вдруг ей в голову пришла совершенно гениальная мысль. Она откопала в «кирпичном» доме зажигалку, пока возила рукой по полу.

Надо сбежать. Как в сериалах. Уйти и не возвращаться. И никаких тебе экзаменов. Никаких тебе одноклассников. Нужно только найти напарника. Одной страшновато как-то. Как в сериалах. Как в сериалах.

Одуванчик резко подняла голову, выпрямилась.

«Всё, первый, кто войдёт в столовую, пойдёт со мной», – подумала она, устремив взор на дверь, – «это точно будет кто-то интересный. Другие в такое время в столовку не ходят».

Одуванчик застыла в ожидании. Две минуты до звонка. Это точно должен быть кто-то сумасшедший, кто-то безумный. Буфетчица начала собирать непроданные булочки и класть их в тележку. Минута до звонка. Неужели никто не придёт? Одуванчик уже отчаялась, она полезла под стол, чтобы поднять упавшую обёртку от твикса. Ноги в кедах. Кто это? Кто-то вошёл. Одуванчик спешно вылезла из-под стола, ударившись головой. Ну же, кто это?

– Гоша?! – Одуванчик ненамеренно крикнула на весь зал.

Гоша обернулся. Он протягивал буфетчице мятый полтинник.

– Ты чего это? – спросил Гоша, получая сосиску в тесте, бережно завернутую в салфетку.

Одуванчик громко вздохнула. Не сработало. Гоша был так называемым «заядлым ботаником». Он не получил ни одной четвёрки с пятого класса. А тогда в пятом ему поставила четвёрку пьяная русичка, которую настолько растрогало его сочинение, что у неё рука не поднялась поставить отлично. У них тогда был школьный корпоратив, но трудоголичку русичку оторвать от проверки сочинений оказалось практически невозможно. Было принято решение принести тетради прямо на праздник.

Нет. Это было бесполезно. Он не то что сбежать не сможет, он даже уйти с последней физкультуры не рискнёт.

Гоша зачем-то подошёл к Одуванчику со своей сосиской в тесте. В голове у Одуванчика всплывали кадры из недавно просмотренного сериала «Конец грёбаного мира».

– Чего звала? – спросил Гоша, откусывая кусок сосиски.

– Сейчас звонок будет. – Одуванчик посмотрела на часы. – Вахтёрша уснула, наверное.

– Как? – спохватился Гоша и тоже посмотрел на часы.

Прозвенел звонок. Гоша начал быстро запихивать сосиску в рот.

– Не подавись. – сказала Одуванчик и встала из-за стола.

Её терзали мысли о том, что, согласно уговору, который она сама придумала, она должна сбежать именно с Гошей. Но она совершенно не могла поверить в то, что он согласится на подобное. И всё же она рискнула спросить.

– Слушай, вообще, у меня тут одна мысль появилась, – начала Одуванчик, когда они с Гошей вышли из столовой. Тот всё ещё пытался судорожно запихнуть в рот сосиску, – что если мы с тобой сбежим отсюда?

Гоша остановился. Он был похож на хомяка, который только учился жить по-хомячьи. Чтобы что-то ответить ему потребовалось некоторое время.

– Как это?

Одуванчик и Гоша поднимались по лестнице.

– Ну так. Сбежим и всё. И не будем сдавать экзамены. Прям как в сериале одном. Ты смотрел «Конец грёбаного мира?».

Гоша сморщился, погрузившись в раздумья.

– Не трать силы попусту. Я смотрела.

Ребята поднялись на нужный этаж и подошли к кабинету.

– Ну так как? Согласен? – Одуванчик заранее знала ответ.

– Блин. Ну это как-то слишком. Экзамены, сбежать… Может быть, просто урок пропустить?

Одуванчик не ожидала такого поворота событий.

– Урок? Ты? – она засмеялась.

Гоша сделал обиженное лицо.

– А что? Думаешь, я на такое не способен?

– Ну давай честно. Думаю, что не способен.

Гоша снова нахмурился.

– Ладно. Давай. – согласилась Одуванчик и пошла прямо по коридору.

Гоша остался на месте. Он посмотрел на дверь кабинета, а затем на Одуванчика. Та помахала ему рукой. Гоша помялся пару минут, а затем потянулся к дверной ручке, бросив короткое и тихое: «извини». Секунду спустя Одуванчик стояла в коридоре одна. Откуда-то повеяло холодом. На этаже открыли окно.

Глава 3

В квартире 56 всегда пахло чем-то вкусным. Сегодня это была жареная картошка с грибами. Но здесь вкусный обед нужно было заслужить.

Гоша переобувался в прихожей. Из кухни пулей вылетела мать, держа в руках миску со сливками. Она бросила беглый взгляд на сына и затараторила:

– Тапочки переодел? Молодец. Иди руки мыть. Ботинки засунь в ящик, не оставляй при входе. Знаешь, я ведь вчера споткнулась о какие-то кроссовки! Кто бы кости мои потом собирал?

– Мам, это же были твои кроссовки.

– А ты их не убрал! Почему, спрашивается? О маме потому что не думаешь, вот почему. Вот старой буду, упаду, повезёшь меня потом в больницу. Будешь в палате сидеть с яблоками. Ой. Так. У меня же картошка. Видишь. Пока тебя воспитываешь, весь обед убежит.

Мама прошлёпала на кухню резиновыми тапочками. Это были специальные тапки для готовки. Их было не жалко испачкать. Потому что, естественно, первое, что страдает, когда кулинарят, это ноги.

Гоша устало поплёлся в ванную. Он всё ещё думал о предложении Одуванчика и о том, что он, оказывается, действительно, не способен даже прогулять урок. Как это случилось? Когда он поставил крест на жизни подростка-бунтаря? Где же его аморальные надписи на двери в комнату, плакаты с голыми женщинами? Нет, стоп. Это уже слишком. Наверное, оно должно выглядеть не так. Ну хорошо, может быть один плакат с голой женщиной. Этого будет достаточно. И одна циничная табличка на дверь.

Гоша умылся, переоделся и зашёл в кухню. Его мама усердно мешала грибы со сливками в сковородке.

– Садись, Гошик. Сейчас я тебе положу. Буквально десять минуток.

Гоша сел за стол. Пару минут он молчал, но потом решил задать матери довольно провокационный вопрос.

– Мам.

– Да, дорогой.

– Скажи, а что бы ты сделала, если бы я получил тройку?

Мама отложила лопатку, которой мешала грибы и встревоженно посмотрела на сына.

– А ты что, получил тройку?

– Нет. Мам, я же говорю, ЕСЛИ бы я получил тройку. Гипотетически.

– Скажи мне. Если ты и правда получил тройку, скажи.

– Да мам! Нет никакой тройки. Я гипотетически тебя спрашиваю!

– Какая ещё гипотетическая тройка, а? – мама резко отвернулась от плиты и села рядом с сыном за стол. – Ты что, тройки собрался получать? А обо мне ты подумал? Я что потом буду подругам говорить? Что у меня сын троечник? Да? Ты этого хочешь? – её глаза резко потускнели.

Гоша растерялся. Он редко видел маму такой расстроенной и напуганной. Она по-настоящему чего-то испугалась.

– Ну, хорошо. Ладно. Как скажешь. Сын троечник! Ура. Вот и моё достижение. Глядите как. Растила его, кормила, поила. А он так!

Запахло горелым. Мама вскочила со стула.

– Чёрт! Выйди отсюда. Спалила грибы из-за тебя.

Гоша понурился, завял. Он медленно встал из-за стола и направился в свою комнату. Мама всё ещё чертыхалась над плитой.

Пятнадцать минут спустя она постучалась в дверь к Гоше и робко прошла в комнату.

– Котик мой. Ну прости меня. – промурчала мама, подходя к Гошиной кровати. – Пошли кушать. Стынет всё. Ты же сам сказал, что тройки не получал. Уверена, что у тебя одни пятёрки! – она ласково улыбнулась и потрепала ему рукой чёлку.

Гоша посмотрел матери в глаза. Он хотел спросить снова: «а что, если бы…», но не стал этого делать. Он и так знал ответ.

Глава 4

Одуванчик сидела на подоконнике в коридоре за тюлевой занавеской рядом с фикусом, который, казалось, пережил не только смену четырёх директоров, но и, наверное, смену всех правителей России за последние столетия.

На горизонте замаячила неприлично короткая юбка директрисы, отпугивавшей новых преподавателей мужского пола своей помадой арбузного цвета. Эта женщина выглядела в стенах школы настолько же нелепо, насколько она бы выглядела в каком-нибудь приходе. Единственное, куда она могла ходить по воскресеньям (собственно, это она и делала) – это «Клуб одиноких сердец при городской библиотеке им. М.Ю. Лермонтова». Как ни странно, читательский клуб для одиночек она посещала едва ли не в хиджабе.

Одуванчик насторожилась. Существовала вероятность, что директриса пройдёт мимо и не заметит её, поэтому она не стала спрыгивать вниз. Директриса всегда находила чем занять свою голову на работе, ей явно было не до подоконников и фикусов. И уж тем более не до учеников.

Но почему-то она резко остановилась прямо напротив Одуванчика. Она будто бы пыталась что-то вспомнить. Наконец она посмотрела в сторону окна.

– Юная леди, я что-то не понимаю. Вы дома тоже себя так вульгарно ведёте?

Одуванчик ничего не ответила и молча спрыгнула вниз. Директриса, спохватившись, убежала дальше по коридору. Она должна была позвонить какому-то Дюше или Дрюше.

Одуванчик снова забралась на подоконник. Не успела она удобно устроиться рядом с фикусом, как к окну подбежал Гоша. Его серые глаза бегали из стороны в сторону, лоб и волосы у его основания были мокрыми от пота.

– Слава богу ты здесь.

Гоши не было на первом уроке. Одуванчик насторожилась.

– Ну да. Я здесь. А ты где был?

Гоша взял Одуванчика за руку и отвёл в сторону. Остановившись, он поправил рукой чёлку и выдохнул.

– В общем… Я думал вчера…

Одуванчик даже убрала наушники в карман брюк.

– Я… Я согласен.

Одуванчик сморщила лоб в непонимании. На самом деле, она догадалась о чём идёт речь, ей просто хотелось понаблюдать за Гошей.

– С чем ты согласен?

– Как с чем? Как это с чем? – Гоша снова начал потеть. – Ну, ты же вчера предложила всё бросить и сбежать.

– А-а-а-а. – актёрствовала Одуванчик. – Как в сериале. Ну, так бы и сказал. Только знаешь, я тебе не верю.

Гоша снова поправил чёлку.

– Это ещё почему?

Одуванчик направилась в сторону лестницы. Гоша последовал за ней.

– А ты что, уже не помнишь, как бросил меня одну в коридоре?

– То вчера. – заверял Гоша.

– Так то урок, а тут – экзамены.

– Плевать! – Гоша даже остановился. Одуванчик не видела его таким эмоциональным никогда. Хотя, надо признать, она вообще раньше его почти не замечала.

Гоша вцепился в руку Одуванчика.

– Я не хочу больше этого.

– Чего этого? – спросила Одуванчик и отодрала его руку от своей.

– Контроля.

– Боже, ты спятил. – Одуванчик почти побежала вверх по лестнице.

– Ничего подобного! Слышишь? Вернись!

Одуванчик добежала до четвёртого этажа и поспешила в класс. Она совсем не ожидала, что Гоша согласится. Да она даже не знала, что дальше делать. Плана никакого не было. Был только мимолётный порыв. Тогда. В столовой.

Одуванчик достала из сумки какой-то учебник, открыла его на середине и сделала вид, что внимательно что-то изучает. Через какое-то время в класс вошёл Гоша. Он впервые пропустил урок не по причине болезни. Хотя, наверное, можно было считать его не вполне здоровым в тот день. Он медленно прошёл к своей парте, бросив беглый взгляд в сторону Одуванчика. Та сделала вид, что ничего не заметила.

Глава 5

Одуванчик сидела на деревянной скамейке во дворе школы. Там пахло сиренью и сыростью. Утром был проливной дождь. Совсем как летом. И пах он так же, как пахнет летом. И выглядел очень похоже: такой же прозрачный и с виду тёплый, обволакивающий, укутывающий во что-то нежное и родное. Единственной проблемой было то, что было только «почти лето», «почти летний дождь». До настоящих, казалось, рукой подать. И всё-таки эта рука была нескончаемо длинной.

На Одуванчике была клетчатая куртка и новые чёрные велосипедки. Она кого-то ждала, поглядывая по сторонам. Несколько минут спустя к скамейке подошёл Гоша в своих любимых чёрных кедах.

– Ты кроме этих кед что-нибудь носишь? – спросила Одуванчик, улыбаясь.

– Ношу. – серьёзно ответил Гоша.

– Ясно. – ответила Одуванчик и пододвинулась. – Ладно. Давай по делу. Каков план?

Гоша в недоумении посмотрел на одноклассницу.

– Как какой план? Я думал, он у тебя уже есть.

Одуванчик похлопала ладонью по скамейке, приглашая Гошу присесть.

– Это же спонтанный поступок! Плана нет. Но нужны же какие-то идеи.

– Не знаю, я привык…

– Стоп-стоп! Никаких «я привык». Выкидывай эту ерунду в помойку. Теперь ты делаешь только то, что никогда не делал.

– А ты?

– И я.

Одноклассники несколько минут молча просидели на скамейке. Гоша выстукивал ногами в кедах какой-то странный, плавающий ритм. Наконец, Одуванчик предложила:

– Смотри. Давай так. Что первое в голову приходит, то и делаем, окей? Вот тебе что первое пришло?

Гоша помолчал какое-то время, подумал и сказал:

– Пойти в магазин.

– Фу. Ну что за бред. Ты явно не это первое подумал. А ну не ломайся, говори, что первое было! – Одуванчик легонько толкнула Гошу в бок.

Тот задумался, потом снова сказал:

– Да то и было первое. Чё ты придираешься.

Одуванчик с сомнением покачала головой.

– Ой, врёшь, ты, конечно. Ну ладно. Бог с тобой. Сейчас тогда мой вариант рассматривать будем… О! Придумала, бежим на электричку.

– На какую ещё электричку?

– Да на любую. У тебя деньги с собой есть?

– Мало. Только на сосиску…

– Ну ты даёшь, конечно! Тогда бежим сначала ко мне домой. У меня в копилке много должно быть. Я на фотоаппарат копила.

Гоша сидел и моргал глазами будто в замедленной съёмке. Подобная спешка сбивала его с толку.

– А как же твой фотик тогда?

Одуванчик посмотрела Гоше в глаза. Заметила, что они серые. Странно. Обычный вопрос. А так необычно слышать.

– Ничего. Я потом себе тыщу фотиков куплю. Когда вырасту и стану счастливой.

Одуванчик поднялась со скамейки и побежала к выходу со двора, помахав Гоше рукой, чтобы он бежал за ней. Гоша покачал головой, вздохнул, снова поморгал глазами, обвёл, на всякий случай, взглядом двор, мысленно прощаясь, и медленно последовал за Одуванчиком.

У дома с тремя эркерами ребята остановились. Гоша начал сразу же внимательно изучать внушительные бетонные лепнины со львами, головами и какими-то богами из мифов. Наконец, он сказал, не опуская головы:

– Я здесь подожду.

– Окей. Я быстро. Захвачу рюкзак ещё.

– Тогда и ко мне потом надо будет заскочить.

– Ещё бы. Трусы то надо взять в путешествие. – улыбнулась Одуванчик и вошла в парадную.