Read the book: «Колесо Фортуны выпадает дважды», page 3
Глава 4. Судьба русской
Темная блестящая жидкость. Густая и тягучая. Не лужа – озеро. Красное сияющее вещество. Источник жизни, причина суеверий. Море темной боли. Мрачная фигура, которая обычно стояла за мной, теперь была впереди. Я все еще видела лишь очертания. Лишь силуэт, нависший над неестественно выгнутой рукой. Белый рукав, медленно впитывающий красный. Знаете, такое медленное заполнение цвета, словно песочные часы перевернули, и я точно знаю, что как только этот песок пересыплется, дух покинет тело.
Самое страшное – я знала, кто именно лежит передо мной. Я должна была броситься к нему. Должна была откинуть тень прочь. Спасти жизнь. Но не могла. Не могла этого сделать, потому что тогда увидела бы лицо монстра. Страшный силуэт перестал бы быть тенью. Он смог бы прорваться ко мне.
Силуэт немного сдвинулся и наши взгляды с Владимиром пересеклись. В наказание за мою слабость, взгляд супруга будет преследовать меня до конца дней. Все, что мне оставалось – молча наблюдать за тем, как жизнь покидает Владимира. В голове билась мысль: я не могу ему помочь, я не могу ему помочь. Я могла ему помочь.
Я проснулась в холодном поту и слезах. Всего лишь кошмар. Ночное наваждение.
Все утро, словно в бреду, я бродила по комнатам, не в силах найти место, где я бы не чувствовала тревоги. Владимир не ночевал дома, но такое уже случалось. О подобном мы договаривались. И все же, словно преданная собака, я сидела у окна и ждала. Ждала, когда он подойдет или подъедет к нашему дому.
Корсет как-то особенно давил, а прическа неприятно натягивала кожу головы. Вещи, которые обычно не доставляли беспокойства, сейчас мешали. Я на физическом уровне ощущала, что своими неясными переживаниями вызываю такую же тревогу в душах прислуги. Большой дом – тело, боль одного органа передается другому, словно болезнь захватывает абсолютно все.
Я зажмурилась, когда лакей доложил, что меня желает видеть поручик Титов. Словно ступая не по паркету, а по зыбучему песку, я добралась до приемной. Высокий худощавый юноша, какой-то поразительно бледный. Его огромные глаза, словно всемирной тоской наполненные, рассказали о целях его визита раньше, чем он успел открыть рот.
– Ваше Сиятельство… – начал он, явно смущенный.
Не мудрено, какое я сиятельство? Девчонка. Он говорил торопливо и сбивчиво, все никак не доходя до сути.
– Простите великодушно, русский не мой родной язык, я не могу пока уловить то, что вы пытаетесь сказать.
Я могла уловить все, что он говорил. Но в вопросах смерти важна точность. Чтобы я тотчас утратила надежду.
– Князь скончался.
Короткая пауза.
– Как вы? Послать за доктором? – он сделал импульсивное движение ко мне, но быстро поймал себя на этом и точно отшатнулся.
– Не стоит.
Я говорила спокойно, словно мое сердце не треснуло и не рассыпалось прахом по полу.
– Благодарю за вашу службу… Я бы хотела побыть одна, – я вымученно улыбнулась. – Если вас не затруднит, доложите об этом моему дворецкому. Боюсь, я еще не готова произнести вслух то, что вы сейчас сказали.
Казалось, это было только час назад, но вот, совершенно потерянная, я стояла у могилы Владимира. Еще недавно он был мне мужем. Ныне – просто деревянный крест. Палящее солнце. Ужасная жара. В такую погоду сложно скорбеть. В такую погоду просто жить не хочется.
Черное плотное платье. Владимир когда-то сказал, что траур мне не к лицу. Это случилось примерно через месяц после нашего знакомства. Тогда хоронили лорда Кроуна. Владимир не успел с ним познакомиться, но на похороны пришел. Пришел меня поддержать.
– Как вы, мисс Грей? – он был рядом со мной все время.
Миссис Кроун жалась к матери, а после церемонии поспешила скрыться во дворце. Ей не была нужна моя поддержка. Наши отношения с Мэри слишком сложные. Думаю, со временем, она бы со мной смирилась по велению супруга.
– Не знаю, – призналась я, сворачивая с главной аллеи.
– Вы не были близки?
Я задумалась.
– Я ему за многое благодарна, хотя он и в самом деле мало мной интересовался… И все же, он всех нас наряжать любил. Словно кукол…
– Я слышал о лорде Кроуне столько разного… Жаль, что не пришлось с ним познакомиться лично.
– И в самом деле, но куда больше вам бы его сестра пришлась по душе… – я заметила непонимание на его лице. – Лара всем нравилась. У нее талант такой… был.
– Я, признаться рад, что сегодня вы не так несчастны, как при нашей первой встрече…
Я помолчала, но все же отозвалась:
– Я думаю, что есть какой-то предел горя, которое может воспринять один человек. За этот год я похоронила троих…
Тогда я не стала ему рассказывать о том, что гадаю, о том, что не вижу ни Лару, ни ее брата за чертой.
– Я надеюсь, больше подобные горести вас не коснутся, – он осторожно взял меня за руку. – Вам не к лицу черный. Вы словно солнце, которое не пристало прятать за тучи.
Я еще не знала его секрета, но уже тогда ощущала, что прикосновение его несет в себе что-то платоническое. Хотя, не скрою, поддавшись слабости, в тот же вечер сделала расклад на Владимира. Карты всегда пророчили нам любовь. Я видела наше счастье.
Теперь, годы спустя, я посмотрела на свою пустую руку. Я одна в чужой стране. В чужом мире.
– Княгиня, приношу свои соболезнования, – из череды сочувствующих возник образ Титова.
– Вы очень добры.
– Вы отлично держитесь…
Мне показалось, что он не понимает, как именно со мной говорить. Титов, как и все здесь, воспринимали меня чужачкой. К тому же, сочувствовать хочется красивым людям, хрупким девушкам, а мне…
– Она отлично держится?
Я вздрогнула. Совершенно безумное лицо Екатерины, сестры Владимира. И прежде худое и острое, теперь оно казалось очертаниями голого черепа.
– Екатерина, мне… – я постаралась взять женщину за руку, она так радушно принимала меня в их доме прежде.
– Не прикасайся ко мне! – взвизгнула та.
Я отдернула руки.
– Все, к кому ты прикасаешься, погибают! Мой брат был полон жизни, пока не притащил тебя!
Я так удивилась, что какое-то время не могла подобрать хоть какие-то слова, чтобы защититься. Екатерина просто сыпала обвинениями. А я стояла, как ребенок, потерявшийся на ярмарке.
– Я разве не права? Где твои родители? Что стало с благородными Кроунами, взявшими тебя на содержание? Неужели ты думала, что мы ничего о тебе не узнаем?!
Все вокруг замерло. Столько свидетелей этой сцены. Осуждающих взглядов. А я просто не могла понять, как человек, потерявший часть души, мог быть настолько жесток. Откуда в Екатерине силы на эту ненависть? Мне казалось, мы любили Владимира одинаково. Мне казалось, мы боль одну испытываем. Выходит, что нет.
– Екатерина, как вы можете?
Я не могла найти слов, чтобы защититься. Все знание русского вылетело из головы. Но разве это не очевидно? Неужели кто-то может желать смерти близким? Неужели она не понимает, что сердце мое, израненное утратами, покрыто окровавленным саваном? Я себя похоронила вместе с мужем.
Но Екатерина была непреклонна в собственной жестокости. Она искала объяснения загадочной смерти брата и находила его в какой-то мерзости:
– Позор Владимира – это проклятье нашего рода, а твое венчание с ним – обман Господа! Ты будешь гореть в аду за это, Роксана Грей, вместе с ним!
Я не верила, что она кричит об этом при всех. Неужели, из-за боли и ран сердца, она готова выдать главную тайну брата. Покойного брата.
– В вас говорит гнев, Екатерина… – я старательно подбирала слова. – В нашем союзе не было никакого обмана, мы одиночество наше объединили, став единым целым. И если есть грех в том, чтобы любить и быть понятым, то я с радостью приму его на душу! – я вскинула подбородок, как это делала Лара.
Мои слова – молитва. Как описать те чувства, которые были между мной и Владимиром, как облечь в слова нечто столь невыразимое? Нет, я не хотела оправдываться, я хотела, чтобы память Владимира не была опорочена, унижена.
Внезапно мне на помощь пришел Титов. Думаю, невероятных усилий ему стоило выступить против княгини. Могу ошибаться в местной иерархии, но едва ли он имел право перечить Екатерине.
– Ваше Сиятельство, – он говорил тихо, но твердо, – могу ли я вас просить закончить на том спор? Именно подобные сцены могут навлечь позор на славный род.
Екатерина обомлела. Она, очевидно, как и я, не ожидала какого-либо вмешательства со стороны поручика. Женщина шумно втянула воздух, но все же была вынуждена признать, что спор этот глуп и вреден в первую очередь ей самой. Екатерина сделала вид, что ей стало дурно, расторопная компаньонка поспешила взять ее под руку и увести прочь.
– Благодарю… – я подняла взгляд на этого высоченного мужчину.
– Пойдемте, княгиня, я провожу вас до экипажа.
Мы медленно двигались сквозь ряды мрачных надгробий.
– Позвольте поделиться мыслями? – внезапно спросил Титов.
Я все никак не могла привыкнуть к своему положению. Не могла привыкнуть, что я не дочь разорившегося аристократа, а состоятельная княгиня. Теперь еще и вдова.
– Я, ваша должница, позволю вам делиться даже дерзкими мыслями.
Ссора с Екатериной словно пробудила меня. Я просто не могла сейчас грустить или плакать. Какой-то абсурд. Ужасная несправедливость.
– Выходка Екатерины Анатольевны не останется незамеченной. Я не вхож в высший свет, но могу вас заверить, вам этого не простят.
– Мне? – я резко остановилась.
Причем здесь я? Ссору затеяла не я. Беспочвенные обвинения…
– Вас здесь не знают, а Екатерина Анатольевна птица видная. Если у вас есть возможность, покиньте Петербург. После нового скандала про эту историю забудут. Но пока у людей слишком много вопросов.
Я вернулась домой и тут же направилась в свои комнаты. Велела слугам не беспокоить. Поднялась в башенку для гаданий. Что мне делать? Где скрыться? Титов прав, мне нужно покинуть столицу, иначе я могу навсегда запомниться бесчестной охотницей за богатством. Или, того хуже, могу раскрыть секрет Владимира.
– Где искать помощи? – прошептала я картам и наугад вытянула одну.
Немного отвернувшись, на троне восседала статная женщина с посохом в руке – Королева жезлов, добрая женщина… Я провела кончиком указательного пальца по карте.
Не выпуская ее из рук, я подошла к окну. Трактовка требует сил, а у меня их совсем не осталось. Быть может, леди Лара потеряла память, обезумев от горя утраты супруга?
Я распахнула ставни. Теплый летний ветерок. Спешащая улица. Один из наших слуг беседовал с кем-то около ворот. Какой-то мальчишка мчался по набережной. Никому и дела не было до того, что Владимира не стало. Я вновь посмотрела на карту:
– Где бы еще найти эту добрую женщину?
Стоило мне это произнести, как тот мальчишка заорал:
– Письмо от госпожи Дубовой! Письмо… – его тут же оборвал слуга, отвесив подзатыльник за весь этот шум.
– Госпожа Дубовая? – словно переспросила я у карты.
Глава 5. Видеть прошлое не интересно
Окутанная приятным сумраком, на холме возвышалась усадьба. Светлая и одинокая, словно неприступная крепость. Чтобы достигнуть ее, нам пришлось объехать склон и подняться практически с другой стороны. Перед усадьбой была небольшая площадь, посреди которой рос раскидистый дуб. Прямо напротив парадного входа мрачная парковая аллея, кажется, переходящая в лес. В сумерках парк чудился таинственным и странно манящим. В шепоте крон словно скрывались чьи-то голоса и перешептывания. Я была городской жительницей, наверное, приехать сюда, столь круто сменить пейзаж – уже своего рода часть исцеления. В том смысле, что здесь ничто не навевало воспоминания о Владимире, о жизни в Лондоне, обо всех прочих бедах.
И все же, мне было бы куда спокойнее, знай я, что Рождествено находится в страшной глуши, настолько далеко ото всех, насколько это возможно. Но нет, угодья госпожи Дубовой, вероятно к ее большой радости, разделялись пополам широким трактом, который, как мне объяснили на одной из станций, вел в сторону Пскова и дальше, в Европу. Мне бы хотелось, чтобы место, где я решила скрываться от досужей молвы, и в самом деле могло меня укрыть. Сделать невидимой и недосягаемой. Но увы.
Я вышла из экипажа. На крыльце стояли три женщины и унылого вида слуга. Он быстро подбежал и принялся помогать сгружать мой багаж. Тем временем мадам Дубовая первой направилась мне навстречу. В темно-красном модном платье, она едва ли соответствовала образу собственного же поместья.
– Душа моя, мне так жаль! – госпожа Дубовая обняла меня, как обняла бы давняя подруга. И этот ее жест лишь укрепил меня в уверенности, что я приехала сюда не зря.
– Я ценю вашу доброту, мадам…
Она меня перебила:
– Нет, не нужно, я просто Пелагея, – она погладила меня по руке, со страшной тоской глядя на черный рукав моего платья. – Домашние часто зовут Палашей.
– Позвольте представить вам, княгиня..
– В таком случае, я просто Роксана, – перебила ее уже я. – Домашние часто зовут меня Рокс.
– Разумеется, Роксана, – женщина мне мягко улыбнулась и словно подозвала домочадцев ближе. – Итак, позвольте вам представить: моя добрая подруга Лизавета и наша воспитанница Мариша.
– Я рада, что вы приняли приглашение Палаши, – Лизавета говорила тихо, можно сказать устало. – Надеюсь, пребывание здесь сможет хотя бы немного облегчить вашу скорбь… если это вообще возможно.
На последних словах женщина поморщилась, словно знала о подобной скорби. Словно и в самом деле могла меня понять. Лизавета была одета проще подруги, хотя держалась куда величественнее.
– Нам вечно не хватает здесь новой крови! – воспитанница Дубовой прищурилась.
Эта смуглая рослая девушка показалась мне странно знакомой.
– Мы прежде с вами не встречались? – не сдержала любопытства я.
– Едва ли, – она пожала плечиками. – я в городе-то в последний раз была лет десять назад.
– Мариша, покажешь Роксане дом? А мы распорядимся подавать ужин, – Пелагея похлопала девушку по плечу.
– Разумеется! Пойдемте, Рокс, – она просто махнула мне рукой.
С Маришей было странно спокойно. Если все вокруг мне соболезновали, то Мариша – нет. Она словно не понимала моего горя, игнорировала мою утрату. И эта ее энергичная беззаботность будто на меня перекидывалась.
Мы вошли в просторный холл. Две парадные лестницы вели на второй этаж.
– Справа у нас гостиная, мы там обычно вечера проводим. Внизу также есть библиотека, музыкальный салон, будто кто-то у нас здесь музицировать любит, – девушка хмыкнула. – Нам нужно на второй этаж. Вещи, которые вы прислали заранее, уже разместили в вашей комнате.
Мариша, легкая и энергичная, напоминала синицу. Она скакала по ступеням, отчего юбка ее голубого простенького платья подпрыгивала, оголяя босые ноги. Как было странно видеть воспитанницу такой состоятельной дамы босиком.
– Собственно, вот ваша комната, – Мариша распахнула передо мной дверь. – Хорошо, что вы приехали, она у нас пустовала с двадцать пятого года. Представляете?
– Простите, я не разговорчива в последнее время… – мне показалось, что Мариша ждет какой-нибудь моей реакции.
– А, глупости! – отмахнулась девушка. – Все мы понимаем. Вы, главное, не сильно церемоньтесь. Мы с тетками – люди простые… Одетые только хорошо! – она рассмеялась.
– Тетками? – переспросила я неизвестное слово, хотя по контексту успела догадаться, что оно значит.
– Вы так складно по-русски балакаете, что я и забываю, вы у нас дамочка заморская!
Концентрация неизвестных мне слов возросла, но я уже не стала ничего уточнять.
– Я приглашу вашу горничную, через час мы будем ужинать… Поздновато, конечно…
– Простите, Мариша, но я совершенно не голодна… Могу ли я проявить невежливость и остаться в комнате? – я потупила взор.
– Не голодны? Зря! Лучшее, что дает Рождествено – еда. Но дело ваше! – она снова пожала плечами. – В любом случае, велю вашей горничной подняться и вас раздеть. У нас здесь слуг практически нет, надеюсь, вас это не смутит…
– Ничуть! – вырвалось у меня. – Я сама выросла в скромном доме, у нас была одна лишь экономка.
– О? Ну, тогда вам не привыкать. Так что, располагайтесь и меньше о нас думайте. Здесь все всегда все понимают и никого не осуждают… Почти никого… Но это уже сплетни, а сплетничаем мы в гостиной на первом этаже. – Мариша говорила быстро, словно опасалась позабыть какую мысль.
Я осталась одна. Светлая комната. Большая и удивительно уютная. Подошла к окну, распахнула его. Прохладный вечерний воздух. И поразительная тишина.
Внизу склона, на котором располагалась усадьба, текла река, а на другом берегу виднелась церковь. Я оперлась на подоконник. В самом его углу, словно ножиком, выцарапаны две буквы: Л и Н, а дальше маленькое кривое сердце. Наверное, прежняя владелица комнаты сидела у этого окна и в сладостных мечтах о счастливой любви выводила заветные инициалы. Хотя, Л – это же Лизавета. Что если та хмурая женщина когда-то была хозяйкой комнаты и тоже кого-то любила? Скорее всего, так и есть.
В комнату вошла горничная. Одна из тех безликих служанок, которые перешли мне в наследство от Владимира. Я скучала по Морган. Как жаль, что она не отправилась в Россию вместе со мной. Горничная помогла мне раздеться. Все это в полной тишине. Как мучительно.
***
Я вышла на крыльцо. Двор тонул в приятных летних сумерках, которые в Петербурге растягивались на часы. Неужели я проспала весь день? Светло-серые стены усадьбы Рождествено потрескались. Дом казался старее, чем вчера. Побелка на колоннах облупилась, а через краску фасада проступала голая древесина. Несмотря на то, что меня встречали лишь хозяйки дома, а сама усадьба казалась настолько безлюдной, что я смело предположила будто здесь и вовсе нет прислуги, сейчас, на ступенях и вокруг подъездной дорожки выстроились десятки служащих. Быть может приехал еще более знатный гость?
Я стояла позади. Низкий рост вынуждал меня изо всех сил стараться высунуться из-за широких плеч собравшейся толпы. Передо мной суетился парнишка лет пятнадцати, а, может, и младше. Рослый и активный, своим нетерпением он словно старался поторопить гостя, поднимавшегося в экипаже на холм. Он толкнул в плечо хрупкую девушку со светлыми волосами, убранными в аккуратную немного старомодную прическу, светлое платье которой подчеркивало тонкость талии. Есть такие девушки, которые, словно солнце, источают ауру благородства. Если честно, она куда больше напоминала воспитанницу Дубовой, нежели босоногая Мариша.
– Не до тебя, Кириллушка! – отмахнулась аристократичная незнакомка.
– Ну, да, задирай нос, пока время есть, госпожа Сашка! – фыркнул Кириллушка.
Сашка, видимо хотела что-то ответить, но экипаж, наконец, остановился напротив нас. Я заметила, как она вцепилась в руку рядом стоящей служанки. Девушка никак не отреагировала на это движение, лишь носок ее башмачка выстукивал нервозный ритм.
Из экипажа выскочил мальчишка лет семи. Он явно был счастлив, что дорога наконец преодолена. Он уже начал что-то громко говорить, но тут, заметив сколько людей собралось, точно решил нырнуть обратно в экипаж. Однако оттуда уже выходила воодушевленная женщина с огненно-рыжими волосами. Она была так похожа на госпожу Дубовую, наверняка ее родственница, быть может, младшая сестра?
– Глянь! – тихо воскликнул Кириллушка, выражая общее оживление.– Не может баба с таким лицом злодейкой оказаться!
– Лариса Константиновна, добро пожаловать, мы ждали вас позже… – начал бойкий мужичонка, горделивый и важный, имевший вид большого начальства.
Мне показалось, что все вздохнули с облегчением. Кого же они ожидали увидеть, раз так тревожились? Впрочем, радость их длилась недолго: рыжая девушка лукаво улыбнулась и махнула в сторону экипажа:
– Приятно знать, что вы нас ждали, но я – Пелагея Макаровна, вот Лариса Константиновна.
Пелагея Макаровна? Не так ли зовут Дубовую? Голова закружилась. А на площадь, наконец, вышла высокая девушка с широкими плечами и золотистыми волосами. Она была одета в траурное платье. И все же… Я не успела рассмотреть лица. Очередной кошмар. Как хорошо, что в этом сне не было той жуткой тени. Как было бы славно, если бы этот монстр остался в Петербурге, если бы больше не заходил в мои сны.
– Роксана, вы у нас уже вторую неделю гостите, а на улице практически не бываете!
Я вздрогнула и обернулась. Мариша вошла в мою спальню без стука, словно морская волна окатила меня жизненной энергией.
– Если вы не желаете, я тотчас уберусь отсюда прочь! – воскликнула она, словно вспомнив, что я в трауре.
– Нет… – рассеянно проговорила я. – Я буду счастлива вашей компании.
Я бросила взгляд на подоконник с выцарапанными буквами. Большую часть дня я сидела именно там. Смотря то на буквы, то на реку.
Вслед за Маришей я покинула дом. Идеально выкрашенные стены. Совсем не те, что были во сне. Я мотнула головой, пытаясь вытряхнуть назойливые мысли.
– Пойдемте в парк, если вы располагаете временем, можем дойти до пещер и святого источника.
– Да… – я понимала, что дала ответ верно, но не была уверена, что поняла предложение.
Мы углубились в парк. Ровные деревья. Высокие и такие спокойные. Широкая аллея, а за ней и в самом деле чаща.
– Можно было бы здесь разбить чудесный парк, но есть что-то прекрасное в этой дикости! – словно прочитала мои мысли Мариша.
Я не была уверена, что мне нравится дикая природа. Однажды я уже шла пешком из отцовского поместья в Лондон. Воспоминания от той долгой прогулки остались не самые приятные.
– Палаша сказала, что вы прежде в Лондоне жили. Как там на чужбине?
Мое молчание ничуть не смущало Маришу. Она всего лишь начинала говорить на новую тему. И так мы стали гулять с ней практически каждый день. Поначалу я и правда отмалчивалась, но чужое счастье заразительно. И вскоре мои ответы стали обширнее, а улыбки менее вымученными. Так прошел месяц жизни вдали от города. Я привыкла к мрачному парку, мне нравилось идти до источника и пить из него ледяную воду. Нравилось заглядывать в пещеру, рассматривать древние наскальные узоры.
В доме Пелагеи не было правил. Она любила наряжаться в модные платья и менять костюмы по несколько раз в день, Лизавета предпочитала по утрам в одной сорочке ходить на берег и молиться. А Мариша, словно легкий ветер, исчезала из усадьбы, а затем сквозняком проносилась по коридорам, стуча босыми пятками по паркету. Здесь была свобода. Я и сама быстро отослала в город свою бесполезную горничную, а тяжелые траурные платья сменила на легкие и летние. И никто меня не осудил.
Как-то раз во время грозы я разговорилась с Лизаветой. Мы говорили о каких-то пустяках. Я не помню, как дошли до той темы, но в какой-то момент она взяла меня за руку и словно не мне, а самой себе сказала:
– Боль утраты никогда не станет слабее, но с каждым днем вы будете учиться жить, а эту печаль прятать все глубже и глубже в недра памяти. И однажды поймете, что в вашем новом мире нет места для той тоски.
Мне не понравилась эта мысль. Не понравилась тем, что была абсолютной правдой. Я и в самом деле больше не горевала по отцу каждый день, я и в самом деле стала делать расклады на Лару реже. А ее портрет тихо пылился в вещах. Мне все еще не хватало Владимира, но я уже свыклась с мыслью, что он мертв.
– Ты грустна сегодня, Рокс, – заметила Мариша, когда мы с ней улеглись на берегу реки.
– Я задумчива, – поправила ее я.
– О чем задумалась? – Мариша повернула веснушчатый нос в мою сторону.
– Хочу начать писать новую книгу.
– О! Так ты из писателей? – восхитилась Мариша. – Обожаю людей, склонных к изящным искусствам!
– В Лондоне я была даже известна, – вздохнула я.
Всего несколько месяцев назад у меня была совсем другая жизнь. Знает ли миссис Кроун о том, что я стала вдовой? Владимир в Лондоне был хорошо известен, наверняка такая новость уже добралась и туда.
– Я б попросила почитать, но по-англицки не обучена… У меня в семье только один брат обучен всему такому был. Он и песни пел и по-французски балакал. А знал ли он английский? – девушка задумчиво уставилась в небо.
– Не знала, что у тебя есть брат…
– О, я ж из крестьян, у меня родни тьма! Да только всех разбросало по миру после мамкиной кончины.
– Мне жаль…
– Не стоит, ей срок пришел, – девушка хотела что-то добавить, но передумала и вновь вернулась к книгам: – Так и о чем писать будешь?
– О девушке, которая видела больше, чем должна была…
– Подглядывала что ли? – рассмеялась Мариша.
– Нет, – я тоже рассмеялась. – Во снах она могла видеть больше… – я задумалась, подбирая верное слово. – Она как будто видела сквозь время и миры…
– Будущее видела? – Мариша оживилась и приподнялась на локтях.
– Скорее прошлое и настоящее, – когда я думала над этой идеей, она казалась мне ясной, но вот я пыталась подобрать верные слова и не могла.
– Глупый талант, – покачала головой Мариша, – что сложного в том, чтоб прошлое видеть? Воспоминания, они ж просто в воздухе летают. Лови не хочу!
Девушка улеглась обратно. Теперь уже я удивленно привстала, пытаясь понять, говорит ли она правду или просто шутит.
– Мариш, ты, выходит, прошлое видеть можешь? – несмотря на опасение показаться дурой, уточнила я.
– Конечно, если б не умела, стала бы жить там, где все о счастливом детстве напоминает? Я может такая радостная вечно лишь оттого, что в любой момент к мамке вернуться могу!
Мариша вытянула руку вверх, словно пытаясь дотянуться до солнца.
– Ты меня, Рокс, теперь слабой на голову считать будешь?
– Вовсе нет! – я быстро уселась на траве и перехватила ее руку.
– А следовало бы, – она сощурилась и рассмеялась, показывая, что все ею сказанное страшная глупость. – Доверчивая ты, княгиня.
Я обижено выпустила ее пальцы из своих. На короткое мгновение мне показалось, что я не одинока, что я наконец-то нашла подругу, способную, как и я, видеть чуть больше. Я совсем уж раздосадовалась и под мольбы о прощении, мешавшиеся со смехом, отправилась обратно в дом.
