Read the book: «Как мы с Лёхой тёлок снимали. Сборник рассказов №22»

© Алик Гасанов, 2018

ISBN 978-5-4493-5895-0 (т. 22)

ISBN 978-5-4493-5894-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Та ни о чём

… – Алик… Беги…, – жена моя, бледнея на глазах, не успела дошептать «ги», как я рванул с места, шо горячий конь, пугая прохожих.

…Ранним утром мы в поезде доплелись наконец-то до Кропоткина. А солнышко с утра раскочегарилось не на шутку, угрожая полтинником к обеду.

Пока утро ещё не продрало очи, и дышало ночной свежестью в теньках, мы спокойно спустились на перрон, неспешно перетаскивая вещи, а куда спешить-то? Приехали.

Сейчас сядем в автобус, проедем двадцать кэмэ, и вот мы в деревне у моих родителей.

Сынище мой уже джигит взрослый, дай бог здоровья – пятый год мужику, жена умница, двое суток в поезде вела себя достойно, а утречко раннее, так хорошо…

…И вот мы вышли на пустой перрон (тут станция проходящая, народу в поезде уже совсем мало. Подъезжали к Кропоткину – в нашем вагоне человек пять было, ей-богу!), и мы не спеша прошлись по улице, и завернули к автовокзалу, там ходьбы-то минут пятнадцать с перекуром.

… – А чё, только через полчаса автобус?, – я зевал, беседуя в окошко кассы, и девушка отчитывалась передо мной, как перед особым гостем, – Раньше нету, что ль?..

И тут моя Маруся всплескивает ручками:

– Алик!..

Старая моя добротная барсетка, сумочка на длинном ремне, в которой я столько лет носил документы-бумажник-курево-всякую хрень – осталась в поезде!..

– Как?!.., – подпрыгиваю я, и у меня в голове защёлкали пружины, и я пытаюсь вспомнить – чё в барсетке-то?..

Барсетку я (точно помню!) чтобы была на виду, несильно привязал к поручню, и болталась та барсетка двое суток перед моим носом, чтобы на виду, а тут кинулись – ёлки-моталки!.. А де барсетка-то? Марусь!..

… – Алик… Беги…

И я рванул.

На ходу соображая, вспоминая, как диспетчер гнусаво объявлял, что поезд-мол на станции будет стоять полчаса, я бежал, хлопая ушами себя по щекам, строго в обратном направлении, слабо подбадривая себя, что полчаса ещё не прошло, и что я успею влететь в пустой вагон. Но больше всего меня вводило в грусть-тоску, что я всё отчётливее доказывал себе, ускоряясь, что именно в этой барсетке и билеты на обратный путь я положил, и наши с женой паспорта там, и скорее всего мой бумажник со всей нашей наличностью на весь отпуск…

…В полном уже остервенении, хлопая горячим языком по спине, я пролетел сквозь пустой вокзал, выбежал на перрон, видя издали, что поезд уже тронулся, и набирает скорость…

И рванул я по перрону, включив пятую скорость, начиная задыхаться и пошло вихлять куцым своим задом.

Вагон наш был третьим…

Всего в составе поезда около тридцати…

Если вы никогда не догоняли поезд ранним утром, в сланцах и с бодуна, вам вряд ли удастся понять состояние сорокалетнего придурка, добежавшего до конца перрона, и бегущего теперь по шпалам, ужасающегося уже при мысли, что если я споткнусь на щебне, то просто убьюсь.

Сзади меня резво бежали два разбуженных моими сланцами на вокзале полицейских, что-то крича и хватаясь за кобуры, и я из последних сил, брызгая слюной и матерясь, догнал-таки почти третий вагон, и о-чудо! в окно тамбура вагона выглянула проводница, хмуря брови, грозя мне кулачком и визгливо называя идиотом.

– Барсетка!!!, – орал я, – Барсетка!!!… Девушка!!!.. Шестое купе!!!..

– Что?!!..

– Барсетка!!!.. Девушка!!!..

Поезд безжалостно набирал скорость, и я окончательно выдохся, стуча сланцами по камням, шо швейная машинка…

– Шестое купе!!!.., – задохнувшись, я остановился, отхаркиваясь, и согнулся пополам, раскорячив ноги в неподобающей позе…

– Что?!!..

– Барсетка.., – шепчу себе в колени…

Но поезд разгонялся и разгонялся, грохоча, и в летнем жарком мареве я смотрел вслед ему, когда ко мне подбежали два взмокших пузатых блюстителя, и также встали раком рядом, уперевшись руками в колени, не в силах отдышаться, отплёвываясь и матерясь шёпотом, как я отчётливо увидел, что в окно тамбура выбросили мою барсетку, и поезд улетел в даль…

…Назад к вокзалу я шёл минут сорок.

Сердце колотилось так больно, что я периодически останавливался в теньке, всё никак не отдышавшись, в который раз заглядывая в проклятую барсетку…

В ней были зарядные устройства от моего и жены телефонов… И всё!

… – Да я знаю, Алик… Я знаю…, – Маруся обнимала и целовала меня, виновато посмеиваясь, и отводила в сторону глазки, – Я вспомнила!.. Я все документы к себе переложила, и деньги, а зарядки оставила…

А я так ослаб от марафона, что не и мог говорить…

– Герой мой!.. Ты мой герой!.., – жена тщательно расцеловала меня, совсем разжалевшись, так как я чуть не падал от усталости, – Ты мой герой!..

Мужик

… – Больно?, – вопрос мой по-дурацки прозвучал.

У меня часто по-дурацки получается.

Как же не больно? Конечно, больно… Так вот башкой треснуться о верхнюю полку, да ещё и попасть виском именно в железную обшивку возле поручня. Думаете не больно?

Мужик уже второй раз долбанулся зачем-то.

Высокий грузный дядя, встаёт и громко трескается башкой.

Поезд душный. Ехать ещё сутки. В купе мы остались вдвоём. Ему выходить, как выяснилось, через станцию после моей. И едем мы вроди как вместе уже, за вещичками друг-друга присматриваем не сговорясь.

… – Мне вот так вот как-то в детстве въехали…, – вспоминаю я негромко, – Лет восемь мне было, наверное… Во двор выбегаю с утреца… Зима выдалась снежная… У нас в Казахстане снежок такой редкость… Я с Мангышлака родом…, – я покосился на бутылку водки, которую мужик вынул откуда-то сверху из своей сумки и поставил на столик, пряча за термос и пакет с моими пирожками, на дверь оглядывается, – Там у нас ветра обычно… Зима ветреная, и снега мало совсем… Обычно… Наметёт по углам чуток, сдует… А тут, – мужик присел напротив грузно, бровью повёл на бутылку, и я понимающе кивнул, – Во двор выхожу, мама моя… А снегу… По колено!.. Пацаны взрослые на площадке коробку расчистили, ворота соорудили, ногами снег разглаживают… Клюшки принесли, шайбу… Я – пулей домой, клюшку хватаю, и обратно… Ха… Постоял-постоял рядышком скромненько… Клюшкой постукиваю… Типа, занят своим делом… Пацаны-то старшие… Не возьмут щегла-то… А у них «трое на четверо»… Позвали. Самый высокий из них кричит: «Слышь, чувак!.. На ворота встанешь?» Ну!.. У меня радости полные штаны… Ха-ха…

… – Ви-и-и-и… Я-а-а-а-а-у-у-у!!!.., – мимо нас пролетел встречный, грохоча и оглушая, протяжно перестукивая рельсами, дробно мигая жёлтыми окнами, и умчался вдаль, затихая, зычно жалуясь на темень…, – Та-дах та-дах! Та-дах та-дах!..

… – И меня на ворота ставят… И стою я такой на воротах…, – мужик налил в стопки, аккуратно придвинул, выпили, кивнув друг другу молча, – А пацаны…, – хорошая водка, – Неплохо играют… Очень неплохо. Угощайтесь… Носятся по полю, говорю, словечки солидные выкрикивают… «Офсайт!"… Ха-ха… А я стою на воротах, изо всех сил… И хорошо стою, между прочим!.. Ха-ха-ха… Первый раз в жизни в хоккей играю… Ха-ха…

Мужик наконец перестал возиться со своим шмотьём, расселся удобно, осмотрел наведённый порядок, переставил пирожки, налил ещё.

… – А возле моих ворот, как назло… Полчаса стою без дела, ни одной атаки… Уже подмерзать начал. И вот вижу – летят ко мне… Я в стойку встал… Волнуюсь… Думаю, не дай бог опарафиниться ещё… «Щегол»… И летит ко мне тот старший, а я стою такой железно. Не пройдёшь!.. И ка-ак он мне…, – я длинно вздыхаю, сам разомлев от воспоминаний, – В нос. Шайбой точно в нос. Со всей дури… Холодно, рожа замёрзла, и прилетает ко мне окоченевшая огромная шайба точно в нос…, – мужик понимающе вытаращился, перестав жевать, губы поджал, знает, о чём я, – У меня искры из глаз, шайбу хватаю руками, чуть не падаю от боли, ни чего не вижу, тошнит… Пацаны подбежали, кто-то ржёт… А я чуть не падаю… Слабость… А старший всё мне лицо поднять пытается, посмотреть, а мне до того больно, что аж страшно – не дай бог он потрогать мою рожу попытается… Умру просто…

– Ц-ц-ц…

… – Кровь из носа ручьём… Горячая… Говорить не могу… Варежку снял, осторожно щупаю, а рожа, как подушка… «Снегом! Снегом!», – кричат… На лицо мне снега набросали… В ушах звенит… Старшой мне: «На лавочке посиди, пацан… Башка не кружится?..» Усадили меня «посидеть», а мне плохо… Целый час сидел, ртом дышал… Оклемался. Они играют, а я сижу… Пухну. Подождал, пока кровь уймётся… Домой пошёл… Прихожу – слава богу, матушка в магазин ушла. Я рожу помыл… В зеркало на себя глянул… Ё-м…

Повздыхали, посидели молча… Мимо нашего купе народ проходит. Кто с чаем в стаканчике, кто с полотенцем… Девушка-красавица провела мальчика годовалого, перед собой держит его за ручки, смешно согнулась в три погибели, тот топает пружинно пухлыми лапками, на нас таращится удивлённо.

… – А я дочку вёз со школы…, – водку мы так и не допили. Совсем поздно уже. Разлеглись, не раздеваясь особо, проход чуть прикрыли, свет в поезде дрогнул и померк, оставшись полумраком. Мужик такую длинную паузу сделал, что я подумал, что он уснул, и я тоже отвернулся к стене, пытаясь задремать…

… – Жена мне: «Серёжа… Ты же выпил…", – мужик словно сам себе рассказывает, говорит так тихо, что я ни чего не слышу, – А я выпил-то… Вино сухое пол-стакана… И поел вроди плотно… А нам срочно надо было…, – в полузабытьи почти как-будто шепчет, совсем не заботясь, слышу ли я, – А я ей «ни чё, Вер…» Там ехать-то… Два квартала… Дворами.., – проглотил горлом, и не смог продолжить, – Дочка была у меня… Шурочка…