Путь «Обязательной боли». Или истории о суррогатном материнстве

© Алена Белобородова, 2024

ISBN 978-5-0062-7524-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

В качестве пролога очень хотелось бы найти какую-то хлесткую цитату великого мыслителя, добившегося потрясающих высот, при этом отличавшегося беспрецедентной благочестивостью, образцово-показательной семьей, недосягаемой житейской мудростью и тому подобными всеми уважаемыми регалиями, но если такой и есть, то он, к сожалению, ничего не сказал о суррогатном материнстве. Да никто вообще не сказал! Если вы захотите что-то об этом узнать, то всемирная сеть сначала вывалит на вас сотни статей из области «скандалы/ интриги/ расследования», затем будут десятки статей пера тех, кто рвет рубаху на груди в клочки за скрепы (вы можете опознать такую статью по словосочетаниям вроде «от Лукавого», «раньше в поле рожали», «деньги девать некуда», «продают детей»), и единицы таких (обычно на страницах поиска, до которых не особо упорный исследователь не добирается), в которых есть фактическая, правдивая, объективная информация об этом современном методе лечения бесплодия. Возможно, именно поэтому вы читаете эту книгу – вы тот самый упорный искатель истины, который не остановился на пятой странице в выдаче поисковика. Возможно, поэтому я пишу эту книгу – я тот самый упорный распространитель истины. И раз уж мы встретились, то позволю себе несколько существенных замечаний в качестве напутствия.

Во-первых, давайте сразу договоримся о том, что же такое суррогатное материнство. Суррогатное материнство – это метод лечения бесплодия. Метод. Лечения. Если требуется, то прямо подчеркните себе эти два слова. Если из этой книги вы запомните только что-то одно, то пусть это будет именно это.

Суррогатное материнство своим пациентам (это может быть пара или одинокая женщина) назначает лечащий врач-репродуктолог. Часто такому назначению предшествуют годы безрезультатного лечения. Или не предшествуют. Например, если у женщины отсутствует матка, то, собственно, никаких вариантов, кроме суррогатного материнства, у нее нет. Но такое заключение может дать только репродуктолог, так как именно он потом будет нести ответственность за процедуру ЭКО. Ни подруга, ни мама, ни агентство суррогатного материнства, ни знакомый терапевт не может определить достаточность у женщины показаний для суррогатного материнства.

Во-вторых, и тут наступает время признаний: я точно знаю, о чем говорю. Если хотите, я эксперт в этой области. Я на этом деле собаку съела. Правда, порой это была не собака, а еж или дикобраз, даже стадо дикобразов. Но об этом потом. Вернемся к экспертности. Больше двенадцати лет своей жизни я посвятила работе в агентстве, которое занимается организацией комплексных программ суррогатного материнства – я слышала сотни таких похожих друг на друга и таких разных печальных историй людей, которые боролись с бесплодием. Иногда они просто приходили поговорить и никогда больше не возвращались, иногда с нашей помощью они побеждали судьбу, иногда проигрывали ей на каждом из стартов и в итоге сдавались, передавая эстафету тем, кто еще не отчаялся. Я не репродуктолог – я не проводила осмотры и не делала ЭКО, я организовывала все, что происходит для того, чтобы перенос эмбриона в принципе состоялся и, если беременность наступит, процесс закончился успешными родами.

В-третьих, это художественная книга. Я не пишу автобиографию, я не рисую автопортрет – я пишу о людях, которые вдохновили меня, растрогали, разозлили или заставили плакать. Все имена, фамилии, профессии персонажей (кроме врачей, само собой – они правда врачи, не слесари), названия компаний, а также даты событий являются вымышленными. Любые совпадения случайны. Не берусь утверждать как того, что описанных в книге событий никогда не происходило, так и обратного. Вот и поди меня пойми! Но даже если чисто гипотетически представить, что они и правда происходили, то совершенно точно не с теми людьми, которые здесь упомянуты.

В-четвертых, как бы меня саму ни бесило обозначение тех или иных лиц или предметов в литературных произведениях буквами латинского алфавита, что по ощущениям превращает предложение в алгебраическое уравнение, именно так я и поступлю с названиями лекарственных препаратов в этой книге. Прошу сразу меня простить, но будет именно так. Ради вашей безопасности.

И, в-пятых, почти самым главным качеством, характеризующим человека как интересного, достойного, умного, да и привлекательного, чего уж там, я считаю хорошее чувство юмора. Мне хочется считать вас всех, дорогие читатели, именно такими людьми, поэтому прошу настроить свои юмористические радары на самый чувствительный режим, чтобы в тот момент, когда мои слова в тексте будут казаться вам грубыми или резкими, вы поймали условный сигнал, остановились и прочитали тот же самый кусок, но представляя, как его произносят с чуточкой сарказма.

Глава 1

Сентябрь 2011

Сегодня мой первый день на работе. Кажется, что в это предложение само собой просится слово «новой», потому что первый день как будто бы может быть только на новой работе, но это не совсем так. Это мой первый день на работе вообще. Мне 21 год, 2,5 месяца назад я окончила университет, «лето красное пропела» и устроилась на работу. Вот такой вот я «удивительный» человек – всех работодателей на собеседованиях удивляла, отвечая на вопросы о предыдущем опыте работы. Да, я не работала в своей жизни ни дня – я не стажировалась у папы в фирме, не помогала маме с документами, не брала, как все студенты, подработку на лето: не раздавала листовок у метро, не обслуживала столики в кафе, не доставляла посылки и вообще никоим образом не отсвечивала на небосклоне официального и не очень трудоустройства. Я училась. И училась, на самом деле, много и, чего греха таить, отлично и, в общем-то, даже с удовольствием. Родители придерживались мнения, что делать хорошо можно только что-то одно, поэтому либо учеба будет мешать работе, либо работа учебе, а они никак не могли допустить, чтобы что-то встало на пути получения высшего образования их ребенком. Без высшего образования же ты «практически никто, ни одной приличной работы ты не получишь и ни в одно приличное общество не войдешь». На деле же, работодателей не столько впечатляли 2 красных диплома о высшем образовании (внутрь, кстати, никто даже не заглядывал), как то, что у взрослой девицы нет никакого опыта работы. Мои слова о том, что я быстро учусь, звучали не особо убедительно, потому что хоть простая истина и подтверждалась дипломами, но помочь проверить мою человеческую и профессиональную пригодность никак не могла. И, да простят меня мама и папа, я работодателей очень даже понимала, голос истины отчетливо прорывался сквозь сплошную завесу оптимизма и веры в собственное высшее предназначение.

Итак, теперь вы в курсе, что на должность офис-менеджера в агентство «Горго» я попала по двум причинам: у руководства компании не было ни времени, ни желания долго перебирать кандидатов, а у меня не было больше сил ходить на дурацкие собеседования. Впоследствии история этого собеседования обрастет почти мифологическими подробностями, и каждый из рассказывающих ее будет указывать свою сторону, как ту, которая сказала «я уверена, это точно перспективный вариант». Согласия в рядах поныне нет. Но раз уж я рассказываю эту историю, то значит, я здесь главная, и остановимся на том, что тогда на собеседовании, выслушав предлагаемые условия работы и общее описание сферы деятельности, именно я сказала легендарные слова про перспективный вариант. Если когда-нибудь А. А. и М. М. (генеральный и финансовый директора «Горго») соберутся рассказать свои истории, то пусть на здоровье продвигают милую их сердцам версию, что эти слова одна из них (кто – зависит от рассказчика) сказала второй обо мне.

Вернемся к первому дню. Конечно, немного напуганная, воодушевленная и возбужденная, я шла навстречу неизвестному во всех смыслах – я не знала, что такое работать в целом, я жила в новом большом городе совсем недавно, я пять раз накануне перепроверила маршрут до офиса в интернете (с буквальным замером времени пути до и от метро, а также времени поездки в подземке непосредственно), и самое главное – я очень смутно и отдаленно понимала, что такое суррогатное материнство. Да, именно этим занимается «Горго». В отличие от родителей, которых я сразу порадовала новостями о трудоустройстве после удачного собеседования накануне, тема эта не казалась мне пугающей и какой-то полукриминальной. Я знала, что в России суррогатное материнство разрешено, но особо не афишируется и кажется доступным какому-то очень особенному кругу лиц. Что-то типа тайной масонской ложи в медицинском мире. Ну разве не увлекательно?! Да, я не совсем представляла, что из себя представляет, как выразилась М. М., «комплексное ведение программ суррогатного материнства и донорства ооцитов», но не в пример остальным работодатель воспринял мои слова о феноменальной обучаемости всерьез. А я, в общем-то, и не шутила. Если мне было что-то интересно, я всегда была уверена, что очень быстро во всем разберусь.

А пока, шагая по одной из центральных улиц этого бесконечно красивого, величественного и немного ленно-снисходительного в своем великолепии города, уже подернутого золотым и огненным, я отстукивала каблуками гимн уверенности и предвкушения, извечный ветер развевал мои длинные до пояса черные волосы. Я улыбалась так неприлично и так вызывающе, что проходящие мимо соотечественники недоуменно отводили взгляд. Мне даже казалось, что какой-нибудь участливый гражданин сейчас одернет меня за предплечье и доверительно прошепчет:

– Эй, девушка, вы бы поосторожнее, в России же живем. Люди не поймут. Вы что, американских фильмов насмотрелись? У нас так не принято…

Но это было сильнее меня.

Мне сказали быть в 10:00. Как ответственный сотрудник я стояла перед дверью в полной боевой готовности в 9:45. Стояла перед закрытой дверью. Офис был закрыт, и никто меня тут радостно не приветствовал, а значит, оценить, какой я исключительно ответственный сотрудник (в соответствии с разработанным планом), было решительно некому. Да, обидно. Еще и во дворе, в котором располагался вход в офис, как и во всех внутренних дворах домов города, не было солнца. Зато был ветер. Здесь погожий сентябрьский день таковым совсем не казался, поэтому стоять тут в ожидании появления руководства становилось прохладно и как-то нервно. Зажечь бы сигарету, чтобы скоротать время, согреться и успокоиться, но нельзя, потому что на собеседовании я уверенным (и, может, даже немного осуждающим) тоном заявила, что не курю, в ответ на соответствующий вопрос М. М. Даже не знаю, почему ей было важно, чтобы офис-менеджер не курил, но выяснять это сейчас было точно не время. Хотя интересно… Она так гордо сказала «у нас в компании никто не курит» и подчеркнула это уверенным кивком, что сразу стало понятно – это какой-то вырванный железный аргумент из какой-то дискуссии, которая явно происходит не здесь и не сейчас. Любопытно, с кем и при каких обстоятельствах мог состояться это разговор – ни налоговой, ни Роспотребнадзору, ни ЖЭКу (я даже не знала, кто еще в современной России должен интересоваться твоей компанией и твоим бизнесом) явно не должно было быть дела до курильщиков, пусть у тебя их хоть целый штат. Размышляя об этом, я заметила, как из-за угла во двор начал заворачивать черный внедорожник известной немецкой марки, и, буквально не успев остановиться и выключить зажигание, из него выпрыгнула тонкая, высокая, ухоженная и, что называется, «дорогая» М. М. и стремительно направилась к двери офиса, а значит, и ко мне с моим первым рабочим днем.

– Здравствуйте! Вы уже тут? Не замерзли? Давно стоите? Отлично, сейчас открою, заходите. Ой, вот тут помогите, пожалуйста, надо надавить, – буквально на одном выдохе выдала она автоматную очередь из слов.

Я на секунду задумалась, на какой из вопросов отвечать первым, но сделала единственный правильный вывод:

– Доброе утро!

И надавила на рычажок стального жалюзи, в то время как М. М. проворачивала ключ в замке этой хитрой конструкции. Действительно, стремительность самой натуры М. М. не предполагала возврата назад даже на 5 секунд, ни в словах, ни в действиях. Она подняла жалюзи, открыла ключом дверь за ними и толкнула ее внутрь, приглашая меня войти. За первой пластиковой дверью примерно через метр условного «предбанника» шла вторая дверь, деревянная, в которой замков не было. Эта конструкция из двух дверей явно не была результатом заботы о безопасности, это было сделано просто для тепла. Ну и еще для того, чтобы, входя с улицы в дождливый день, клиенты могли оттереть ноги о коврик в этом промежуточном пространстве, оставив непогоду за дверью. Как оказалось позже, все ливни, бури и слякоть они вносили в наш офис глубоко внутри своей души.

М. М. включила свет и скинула плащ на вешалку, расположенную сразу слева от входа, за которой виднелся высокий шкаф со стеклянным верхом, наполненным книгами и папками, и деревянным закрытым низом.

– Ну вот, это наш офис. Смотрите, это будет ваше рабочее место – ваш стол, компьютер. Сейчас включу и все покажу. Ой, а я же пароля не знаю! Сейчас А. А. позвоню.

И в ту же секунду уже прижимала к уху телефон.

– Да, привет! Мне нужен пароль. Ну что за вопросы, конечно в офисе, у нас же новый человек. Все, давай, скинь мне в эсэмэс прямо сейчас.

За все это время я, пожалуй, успела только сделать два шага и положить сумочку на стол. Как вы понимаете, произнести я не успела ни звука.

А офис между тем был довольно уютным. В нем не было ничего от чопорного, разделенного условными перегородками общего пространства с несколькими рабочими местами, которое сразу встает перед глазами, как только произносишь само слово «офис». Хотя, что греха таить, допускаю, что это во мне говорит любитель одноименного сериала. Прямо напротив входа стоял светлый деревянный стол, по форме напоминающий букву «Т», только немного округлую – ножка буквы «Т» была вытянута по направлению ко входу, а шляпка располагалась вдоль стены. Собственно, это и было мое рабочее место: на нем стоял компьютер, справа от него принтер, а между ними сканер и факс. Факс в 2011 году! Что он вообще тут делает? Может, там, под столом, еще пишущая машинка? Надо будет проверить. Слева от монитора – стационарный телефон и органайзер с ручками. Стена за моим рабочим местом была завешана разными рамочками с фотографиями детей. Ад перфекциониста – они реально были разными: и по оформлению, и по размеру, одинаковыми они были только по посылу, который тут же прокомментировала М. М.:

– А это все наши дети!

– Ваши? – округлила я глаза.

– Наших клиентов. Но это мы им родили, наши сурмамы. Они нас благодарят, видите, фотки потом присылают. Но наших у нас тоже много, мы очень любим детей. У меня трое, а у А. А. вообще пятеро, с ума сойти!

Отлично, теперь понятно: М. М. выдает информацию не только стремительно, но и спонтанно. Вспоминая миниатюрную голубоглазую блондинку с лицом юной Джульетты – А. А., мне с трудом удавалось добавить в эту ячейку с информацией файл с данными про пятерых (!!!) детей.

Итак, справа от входа во всю длину и огибая угол комнаты располагался синий кожаный диван, совсем не офисного типа. В нем не было никакой строгости, он был почти домашним – мягким и располагающим. Стена за диваном была оклеена зеркалами, отчего комната смотрелась немного просторнее. В конце стены был стеллаж, в котором стояли книги, фотоальбомы, толстые папки, три фигурки фарфоровых пупсов в разных позах, маленькая колясочка и соска от бренда Swarovski и, опять же, рамочки с фото детей. Напротив дивана занимал свое место небольшой двухэтажный кофейный столик с женскими журналами на первом этаже и вазочкой с конфетами на втором. За столиком стояло одиночное кресло. Диспозиция понятна сразу – на уютном, располагающем к откровенности синем диване усаживаются клиенты, а на этом стуле – М. М. или А. А.

Слева от главного большого помещения, соединяющего в себе основное рабочее место и переговорную комнату, гнездились четыре маленьких: небольшой кабинет с окном, в котором стоял стол, стул, стеллаж и лежали разные папки; странная подсобка, заваленная какими-то неиспользуемыми предметами мебели, коробками и торчащей из недр искусственной елкой; крошечная кухня, в которой был буквально один шкафчик и место для чайника и микроволновки, и туалет. Коридорного пространства между главным помещением и этими четырьмя практически не было, все располагалось очень кучно. Но меня это даже радовало – ведь меня предупредили, что на работе я буду находиться по большей части одна. А в офисе с таким внутренним устройством отойти от своего рабочего места хоть сколько-нибудь далеко было практически невозможно.

– Так, вот ваша рабочая трубка. Будьте, пожалуйста, на связи всегда, не забывайте ее заряжать. Зарядка где-то здесь, в ящиках стола надо поискать. Ну, найдете.

– М. М….

– Давайте сразу определимся, наша компания стремится к европейским стандартам, тем более у нас есть куча клиентов иностранцев, у нас не принято с отчествами. Зовите меня просто М., а А. А. – просто А. У меня и на визитках так написано, вот смотрите, – и протянула мне свою светло-розовую визитку с логотипом компании «Горго».

– Хорошо, М., поняла. А можете тогда ко мне на «ты» обращаться? А то я себя старой чувствую, а мне всего 21.

– Да ты еще совсем молоденькая! Я бы тебя с удовольствием в доноры взяла, жалко, детей нет. Ну ладно, давай начну тебе рассказывать главное, у меня не так много времени. Мы с тобой пообщаемся, а потом все вопросы по телефону. Хотя к тебе после обеда А. обещала заскочить, ее еще поспрашиваешь. Бери бумагу. Там, в столе, наверное, должен быть какой-то блокнот, записывай основную информацию.

Уже начиная адаптироваться к резким поворотам сознания М., я моментально открыла верхний ящик стола, достала из него какую-то тетрадь на пружине, перемахнула первые несколько исписанных листов, попутно делая в мозгу заметку, что надо будет обязательно изучить, что там написано, в поисках полезной информации, и вооружилась ручкой из органайзера. Любой учитель, увидев распахнутые, живые и жаждущие знаний глаза своего ученика, напоминающие в этот момент глаза щенка, которому сказали: «Будешь хорошим мальчиком – пойдем гулять» – глаза, лучащиеся надеждой и нетерпением, прослезился бы от умиления. Ну правда, я только что хвостиком не виляла! Любой учитель, но не М. Эта женщина оценила мое стремление как само собой разумеющееся, ведь компания занимается самым важным, чем только можно заниматься. Это факт, чего тут удивительного.

– Так, что ты знаешь о женской репродуктивной системе?

– Только то, с чем столкнулась на собственном опыте, и то, что рассказывали на биологии в 8 классе. По большому счету только то, что она есть.

– Беременности были?

– Эм… нет

Не то чтобы меня смутил такой вопрос М., я просто не представляла, что в первый день на работе начальство спрашивает сотрудников именно об этом. Я думала, там навыками владения вордом и экселем больше интересуются.

– Значит, ни с чем по нашей теме ты в жизни не сталкивалась. Окей. Тогда давай по порядку, к нам обращаются два типа женщин: первые – это те, у которых нарушена работа яичников. Им нужен донор яйцеклеток. Полученные у донора клетки оплодотворяются спермой супруга и переносят в полость матки пациентки, и она вынашивает беременность сама.

На слове «сперма», учитывая, как буднично, без тени смущения произнесла его М., я начала покрываться румянцем. Это что, основные термины, которыми и мне в будущем придется жонглировать с такой же легкостью и ловкостью, как она? Ох, весело. «Ну да ладно, – внутренне встряхнулась я, – главное, сейчас ничего не упускать из виду и сосредоточиться на важном».

– Кто переносит? Мы?

– Нет, ты что! Всю программу ЭКО проводит их лечащий врач. Они выбирают клинику, выбирают врача, врач им говорит, что им свои клетки использовать нельзя, и они приходят к нам. Ты им подбираешь донора.

– Как???

– Не переживай, сначала мы с А. будем тебе говорить, кого можно показать, а потом уже ты сама их всех запомнишь и будешь предлагать, исходя из запроса.

– А какой может быть запрос?

– Ну, например, цвет глаз, цвет волос, рост, группа крови. Женщина же не может использовать свой биоматериал, и, конечно, она хочет, чтобы донор, которого она выберет, был максимально на нее похожим. Естественно, часто клиенты просто выбирают самую симпатичную девушку из предложенных, это же нормально – хотеть улучшить свой генофонд. А мы стараемся предлагать им тех девочек, у которых получают много клеток, чтобы на побольше попыток хватило. Штук 20 – хорошо.

– У нас же вроде одна клетка в одном цикле…

– В естественном – да. Но никто доноров в естественном цикле не берет, это дурость полная. Если уж платишь деньги, то хочется получить все, что можно. Все доноры стимулируются на препаратах, например, Р или G. Записываешь? Я тебе буду говорить, когда и сколько кому надо будет их выдавать.

– Мне выдавать? – испуганно огляделась я вокруг в поисках хранилища указанных препаратов.

– Нет. Ты должна будешь позвонить в нашу лабораторию и сказать им, что к вам едет такая-то девочка за препаратами и ей надо выдать того-то столько-то.

Я кивнула и сделала соответствующую пометку на разлинованном листе блокнота со скоростью вчерашнего студента-гуманитария, привыкшего строчить лекции практически на автопилоте.

– А группа крови зачем? Чтобы не было несовместимости? – решила я проявить чудеса медицинской эрудиции.

– Конечно нет. Несовместимости не бывает, ерунда это все. Все мужчины и женщины совместимы. Ну, то есть подавляющее большинство. Есть там, конечно, совсем особенные случаи с генетическим диагнозом, но их настолько мало, что тебе, скорее всего, и в жизни-то никогда не встретится. А группа крови вообще на результат ЭКО не влияет, ну разве что резус. Но у резус-положительной матери все равно не может быть конфликта с резус-отрицательным плодом, только у резус-отрицательной матери с резус-положительным плодом. Так что всегда подбираем положительным – положительных, отрицательным – отрицательных.

– Подождите, М., если я правильно записала, то положительным можно подбирать отрицательных, раз конфликт невозможен?

– А зачем увеличивать количество отрицательных людей на земле? Нет ничего хорошего в том, чтобы быть отрицательным. А вдруг у них девочка родится – зачем ей быть отрицательной, ей же детей рожать. А ты что, отрицательная?

– Да нет, у меня третья положительная.

– Ну, вот и отлично, у тебя проблем не будет. Но лучше, конечно, мужа положительного ищи все равно.

Ладно, я поняла. Если бы существовала какая-то партия, осуждающая и преследующая людей по признаку резус-фактора, то М. ее, конечно, не возглавила бы, но в члены правления бы с удовольствием вошла.

– А зачем тогда по группам крови подбираем, если важен только резус?

– Чтобы ребенок не узнал!

Я постаралась не прерывать конспектирование на возгласы удивления и продолжила записывать, не отрывая глаз от блокнота.

– Ну, ты чего, никто же не говорит потом детям, что использовал донора! Для этого мы подбираем донора с той группой крови, которая подходит этим клиентам по правилу генетического наследования групп крови. Вот тут видишь, у тебя лежит распечатка? Можешь по ней ориентироваться, смотри: вот у мамы вторая группа и у папы вторая группа, – она повела указательными пальцами по розовой распечатанной на принтере табличке вертикально и горизонтально навстречу друг другу, – и вот видишь, может родиться ребенок со второй и первой группой крови. Значит, можем предлагать доноров первой и второй группы крови. Тогда ребенок вырастет, сдаст анализ, и никаких вопросов у него не возникнет.

– Аа, поняла. Надо же, у двух людей со второй может быть ребенок с первой…

– Ага, а еще у двух людей с положительным резусом в редких случаях может быть ребенок с отрицательным, а вот у двух родителей с отрицательным резусом положительного ребенка получиться не может. Но это уже так, тонкости. В основном все выбирают по внешности, так что просто показываем им фотки доноров, фотки их детей – да, у доноров обязательно должны быть дети, как и у сурмам – и анкеты, и родители выбирают. Анкеты и фотки у тебя на компе где-то, это А. знает, – и как-то хаотично махнула рукой в сторону экрана моего рабочего компьютера, по которому я в данный момент просто бесцельно водила мышкой, как будто таким образом планировала открыть все тайны его недр.

– Окей, найдем.

– Но не все доноров выбирают по фоткам.

Ну, здравствуйте. Я же вроде только что систему в своей голове выстроила. Доноров выбирают по внешности и крови, что не так-то?..

– У нас есть две программы – Неанонимный донор и Анонимный. Неанонимного донора клиенты выбирают по фоткам и анкете, а анонимного мы им сами подбираем и просто даем подходящего. Анонимный, естественно, дешевле. Мы просто берем того, кто им по параметрам подходит, а нам удобнее сейчас его взять. Тут часто можно взять девицу, которая первый раз стимулируется. Как раз посмотрим, сколько у нее клеток получается. Ой, я же тебе про ЭКО не договорила! А ты не спрашиваешь. Давай назад, где ты про препараты записывала.

Я пробежала вверх по исписанным страницам, перелистнула и наткнулась взглядом на названия лекарств. Сделала от них стрелочку через всю страницу и продолжала свои записи. Придется потом как-то восстанавливать логику повествования.

– Всем донорам в ЭКО назначают препараты, они стимулируют рост фолликулов. Знаешь, что такое фолликулы?

– Эмм, ну, догадываюсь… – попыталась я не ударить в грязь лицом. Но это не сработало.

– Фолликулы – это такие пузырьки, если совсем на пальцах, которые нарастают на яичниках у женщины в каждом цикле с первого дня месячных, и в них как раз зреют яйцеклетки, а потом, через дней четырнадцать, овулируют. Уж что такое овуляция, я тебе объяснять не буду. А в ЭКО, когда они дорастают до оптимального размера, врач-репродуктолог это видит и назначает триггер для контроля над овуляцией. Триггер колется четко за 36 часов до пункции, и мы должны проконтролировать, что донор этот укол сделала вовремя. Это обычно D. или O. Запиши, что надо обязательно в день этого укола созваниваться с донором. Ага. Потом донор приходит в клинику на пункцию, и доктор под наркозом специальной иглой микропроколами через стенки влагалища все эти фолликулы пунктирует. И тогда мы узнаём, сколько получилось клеток. Потом донор просыпается и едет домой. Но мы ее, конечно, в клинике встречаем после пункции и рассчитываемся с ней прямо на отделении ВРТ. Или если не успеваем, то она после пункции может заехать к тебе сюда и забрать гонорар. Сейф вон там, – повернулась она кругом на стуле и кивнула в сторону стеллажа с деревянными дверцами снизу и стеклянными сверху.

Сложно даже сказать, какая часть этой речи озадачила меня больше: слова месячные и влагалище, произнесенные деловым будничным тоном, загадочный триггер (и что это вообще такое?) или то, что в первый день и первый час работы мне указывают на сейф. Пока меня удивляет плюс-минус все.

– Мы берем доноров не больше 10—12 раз. Дальше это уже может быть вредно для их здоровья, их об этом надо предупреждать, а то попадаются такие бестолковые, вообще ни о чем не думают. А потом будут на нас злиться, что мы их не предупредили. Так что проговаривай им все, поняла?

– Угу.

Это я поняла, это легко.

– Ладно, с донорами все элементарно. Основное я тебе рассказала, остальное по ходу поймешь. Ну и мы с А. будем тебе подсказывать, если что. Главное, все записывай и ничего не забывай донорам сообщать, потому что в ЭКО любое пропущенное назначение смертельно – это огромные бабки. Пропустить прием какого-то препарата просто невозможно, – начальница посмотрела на меня пристально и остро, видимо, убеждаясь, что эту непреложную истину я зарубила на носу.

Я кивнула два раза для убедительности. Было очевидно, что одного тут мало.

– Итак, вторая категория женщин, которые к нам обращаются, это те, у кого с клетками все супер, а с маткой нет. То есть проблема именно в вынашивании – ну, например, удалена матка, или многократно не имплантировался эмбрион, или возраст уже. Тогда им нужна суррогатная мама. Но, по сути, есть и такие, которым нужна и сурмама, и донор. Тогда мы, получается, им просто рожаем здорового ребенка от их любимого мужчины.

– Одна девушка может быть и сурмамой, и донором? Это же, наверное, проще?

– Нет-нет-нет, ни в коем случае! Это незаконно. Понимаешь, суть суррогатного материнства в том, что суррогатная мама не имеет никакого генетического отношения к вынашиваемому плоду. Тогда она получает свой финальный гонорар после родов именно за вынашивание, за свою работу. А если она будет донором, то она, получается, будет вынашивать генетически своего ребенка и получит гонорар фактически за продажу ребенка. Это уголовное преступление, так никто не делает.

Я мысленно сложила все причинно-следственные связи и сочла этот ответ очень даже логичным. Если б сейчас не спросила, то, уверена, догадалась бы позже сама.

– А как сурмам подбираем, как доноров?

– Да, почти. Внешность сурмам, конечно, не должна быть идеальной, она же не передает свои гены, поэтому часто это девочки и с лишним весом, и без образования (образование для донора тоже важно!), – я метнулась на пару страниц вверх по своим записям и написала «диплом» в перечне донорских критериев. – Но родители все равно хотят, чтобы сурмама была девушкой приятной, поэтому мы показываем им 2—3 фотки разных женщин, и они выбирают.

– А группы крови и резусы?

– Неважно, какая группа крови, у эсэм и плода кровь не смешивается, он от нее не может ее перенять, так что на это вообще не смотрим. А что касается резуса, то просто берем в сурмамы только положительных женщин, чтобы избежать конфликтов и всей этой мороки с сывороткой.

Не стала спрашивать, что за сыворотка такая и что за морока, коль мы ее избегаем, но мысленно отправила еще один бюллетень в урну для голосования на выборах правления в «анти-отрицательную» партию.

– Эсэм – это сурмама?

– Ну да, суррогатная мама. В переписке часто пишем про сурмам и доноров – СМ и ДЯ, ты увидишь. Короче, обследуем женщин в нашей лаборатории, если все хорошо, доктору все понравилось, то ты предлагаешь ее родителям, и начинаем ее готовить к переносу. Список обследования у тебя тоже тут вот где-то лежит, – и она снова неопределенно махнула в сторону планшета, где ранее мы обнаружили таблицу наследования крови. – А теперь давай расскажу, как ты будешь обрабатывать заявки от сурмам и доноров. Можешь себе прямо отдельно страничку по донорам выделить и по сурмамам, что в первую очередь выяснять, когда они тебе звонят или пишут.