Read the book: «Фельдшер скорой»

Font:

Глава 1

– Труп?

– Он самый. И похоже, криминальный.

Сторож садового товарищества «Пехорка» выпучил глаза, схватился за голову.

– И что же делать?

– Сам как думаешь?

Я тяжело вздохнул, еще раз зачем-то попытался нащупать пульс на сонной артерии мужчины. Без вариантов – покойник. Голова проломлена в районе затылка, сам весь уже закоченел. Оно и понятно – декабрь 80-го года выдался холодным, с обильными снегопадами и двадцатиградусными морозами. Тут живым-то превратиться в сосульку – пустяковое дело. Что уж говорить про трупы…

– Звонить в милицию, – наконец сообразил сторож.

Я посмотрел на мелкого чернявого мужичка по имени Семен Петрович («Зови меня просто Петрович»). Именно он четверть часа назад бросился под колеса нашей скорой, призывно размахивая руками.

– Вот что ты нам устроил? – Из рафика вылез мрачный Харченко, плюнул на снег. – Не мог вызвать местную скорую?

Сторож от такого наезда выпал в осадок.

– Ну как же так, товарищи! Вы же все одно мимо ехали…

– Вот именно что мимо! У нас свои дела… – Водитель обреченно махнул рукой.

«Дела» были загружены в рафик нами в четыре руки в доме тещи Харченко в Малаховке. Разобранный диван, шесть стульев. Я выругался про себя. Это попадос. «Андрей, будь человеком, помоги с перевозкой мебели, вот доктор не против…» Нет, все водилы на скорой калымят и гоняют автомобили по собственным делам. Договариваются с диспетчерами – мол, сломался – и делают гешефты. Но зачем я-то во все это полез? И ведь отговаривала меня Томилина: «Давай, Андрей, выйдем у какого-нибудь кафе, посидим, кофе попьем, а Харченко сам справится…» Во-первых, какое кафе в такую рань, во-вторых, хоть один медик в машине должен присутствовать. В итоге Лена упорхнула отмечаться в очереди за кухонным гарнитуром, а я как дурак дал слабину и поперся в Малаховку с Харченко.

– Думал, что человек умирает, некогда вызванивать. – Сторож расстроенно развел руками. – Мужик-то шевелился.

– Да показалось тебе!

Живот неприятно скрутило, я полез за таблетками с висмутом. Вот еще тоже приключение на мою голову. Первые два дня было настолько худо, что я уже жалеть начал. Ну вот стоило пить эту дурацкую бактерию и доказывать окружающим, насколько я крут? Ходи теперь с гастритом, глотай лекарства по расписанию. Того не ешь, этого не пей…

– Не мог он шевелиться. Мертв потому что.

– Так что же делать?

– В милицию звонить!

Нам хана. Сейчас приедут опера, внесут номер скорой в протокол. А потом Лебензон нас с Харченко съест без соли за то, что гоняли машину по своим делам в рабочее время. Вот уж оторвется зав подстанцией… Так подставились, что выговором тут не отделаешься.

– А что им сказать. Ну, кто умер-то?

Я опустился на корточки, охлопал дубленку и пиджак жмура. В одном из карманов было что-то плотное. Я засунул руку, вытащил листик, сложенный вчетверо. Развернул.

– Что там? – нетерпеливо спросил сторож.

– Погоди, дай рассмотреть, – сказал я, всматриваясь в строчки. – Видно хреново. Ага, это больничный. Вот, видишь, «выдается сотрудникам КГБ, имеющим воинское звание».

– Япона мать! – заорал Харченко, пиная колеса рафика.

* * *

Ментовские опера и следаки? Ставлю галку.

Прокурор района с командой? Есть. Гэбэшная братия? Приехали на трех «Волгах». В комплекте – розыскные собаки, криминалисты, разве что вертолета в воздухе не хватало, видимо, погода не способствует.

Допрашивали нас аж трое силовиков – от прокуратуры, от КГБ и от МВД. Я строгонастрого запретил Харченко врать – диван в салоне не скроешь, да и проверить любую версию с вызовом, трансфером больного в больницу очень легко. Благо в гэбэшных «Волгах» и в ментовском «козлике» есть рации и радиотелефоны.

– Пипец вам, – качал головой седоусый опер из местного РУВД. – Уволят с волчьим билетом. Вы знаете, кто там лежит? – И милиционер показал в сторону сугроба.

– Капитан Евстужин! – одернул опера гладко выбритый, подтянутый гэбист в светло-бежевой дубленке. – Сейчас у нас задача не напугать товарищей, а получить всю возможную информацию.

Пока Харченко по десятому разу рассказывал наше милое приключение, диктовал телефон своей тещи, мой ужас скачкообразно усилился. Мозг покряхтел, покряхтел и выдал: мертвец в сугробе – это же «труп на Ждановской». Случайно убитый бухими метровскими ментами «бурильщик». Которого они с помощью начальства решили выкинуть на Егорьевском шоссе. Типа никто не узнает. Узнают. И начнется битва двух советских «годзилл», двух «наследников» умирающего Брежнева – Щелокова и Андропова. МВД против КГБ. Победит КГБ, министр окончит жизнь самоубийством. Как и его жена, кстати. Следак по этому делу будет ездить под защитой группы «Альфа», а я… Тут мой ужас достиг космических масштабов. Меня прикрыть некому. С подстанции погонят сразу, автоматом. Скорее всего, отчислят из института. Хороший вариант – забреют в армию. Плохой вариант – эти «волки» с голодными глазами начнут шить соучастие. Вон «нашего» сторожа уже повели в гэбэшную «Волгу».

Но почему труп? Я подул в замерзшие пальцы. Кажется, мертвец на Ждановской был жив, когда его нашли – умер в больнице. Или история пошла другим путем? Что же мне все-таки делать? Там гипотез много выдвигали, включая и ту, в которой реального чекиста не было, а это все Андропов придумал. Но в одном все исследователи были едины: движуха будет неслабая.

– Завтра с утра надо явиться в районную прокуратуру. – Третий следак переписал мои паспортные данные, уточнил прописку. Зарегистрироваться в новой квартире я еще не успел – дал адрес общаги. Надеюсь, если что, Давид прикроет. – Там мы с вами продолжим. Руководству подстанции, разумеется, все сообщим.

Харченко, как услышал это, закрыл лицо руками. За работу он держался, кормил жену в декрете и двух спиногрызов. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Дело не в том, что работу водителя не найти – вон, все заборы в объявлениях, лимиту из провинции завозят. Просто на скорой уже и стаж, и классность, а на новом месте в деньгах потеряет.

* * *

В рафике я углядел, как водила достает подозрительную фляжку, силой вырвал ее.

– Ты хочешь к леваку добавить пьянку на рабочем месте?! – Я открыл крышечку, понюхал. Оттуда пахнуло сивухой. – Что это?

– Самогон. Теща гонит. – Харченко начал раскачиваться из стороны в сторону. – Вот зачем я во все это полез?! Уволят, по допросам затаскают…

Тот же вопрос волновал и меня.

– Ладно, поехали, нечего тут глаза мозолить. А то передумают менты и с собой утащат. Жми на газ.

Разумеется, Томилина тут же засекла наши хмурые рожи. Сразу, как села в машину.

– Что случилось?

– Да живот что-то крутит, – отбрехался я. И тем самым переключил Лену на привычную тему.

– Ну зачем ты выпил эту бактерию?! Тебе больше всех надо? Еще и фиброгастроскопии твои…

Всю дорогу до подстанции Томилина ела мне мозг маленькой ложечкой. Так сказать, на правах мелкой начальницы тире любовницы. Под конец я уже был готов сам изобрести машину времени, чтобы прыгнуть еще разок в прошлое и отговорить себя от этой затеи. Тем более что поперла изжога, которая распалила во мне адские котлы.

– Ты молоко купила? – спросил я Лену.

– Да, да. Вот пакет.

Я оторвал уголок, припал к живительному лекарству всех язвенников. Эх, сюда бы еще бананчик, заполировать молочко…

* * *

На подстанции еще ничего не знали – мы спокойно сдали смену, Томилина умчалась передать карточки.

– Ленке что будем говорить? – Харченко закурил дрожащими руками.

– Не Ленке, а Елене Александровне. Ты же вроде не курил?

– Стрельнул у ребят… Может, на больничный уйти?

– Ну уйди. Или думаешь, Ароныч тебя дома не найдет?

– Найдет… – Харченко затянулся, закашлялся.

– Не начинал бы ты обратно смолить, – покачал я головой. – От курения рак легких случается и прочая гадость.

– Да какой там рак? – махнул рукой Миша. – Не до этого.

– Лучше всего пойти и повиниться, – посоветовал я. – К тебе претензий раньше не было. Поругают и отстанут.

Водитель ничего не ответил, лишь расстроенно покивал. А я пошел в ординаторскую к телефону. Растряс свою записную книжку, достал визитки тех, кто мне вручал грамоты. Первая – Щербина Ярослав Кириллович. Моссовет, общий отдел. Не то. А вот второй, Маслов Дмитрий Саввич, – самое оно. Помощник Гришина. Разочек горкомовец мне уже помог с квартирой. Может, поможет и еще.

Набрал, быстро изложил ситуацию. В трубке повисло тяжелое молчание.

– Тут надо докладывать Виктору Васильевичу, – тяжело вздохнул Маслов. – Вопрос сложный. Не отходи от телефона.

Дальше сидел как на иголках, ждал. Томилина сдала смену, поцеловала меня в щеку и упорхнула к парикмахеру. И рассказать не успел, и к трубке как привязанный. Потом, значит, сообщу. Пара врачей рвалась к телефону, но я их шуганул. После заплыва в Москва-реке и неоднократных схваток с Лебензоном, из которых я, может, выходил не победителем, но точно не проигравшим, мой авторитет был на высоте. Народ, тихо возмущаясь, отполз от заветного телефона. Наконец раздался звонок.

– Жди у входа, за тобой выслали машину.

Черная «Волга» подобрала меня уже через полчаса, а еще спустя сорок минут я предстал пред ясны очи Виктора Васильевича Гришина. По коридорам с космической скоростью меня почти протащил Дмитрий Саввич. Глава Московского городского комитета партии и член Политбюро выглядел неважно. Мешки под глазами, синеватые губы инфарктника. Окна кабинета выходили на Старую площадь, погода опять показала «козу» – повалил сильный снег.

– Рассказывай… – Гришин уставился на меня немигающим взглядом, из-за приставного столика ободряюще кивнул Маслов.

Я начал мычать, выдавливая из себя рассказ о трупе. Не стал скрывать про «левак», про тихую панику, которая случилась у силовиков после осмотра тела.

Помощник наклонился к уху Гришина, тихо произнес:

– Второй провал КГБ за полгода после пропажи Шеймова.

Я услышал, но сделал вид, что занят разглядыванием снега за окном.

– Не сейчас. – Виктор Васильевич отмахнулся от помощника, откинулся в кресле. Опять испытующе на меня посмотрел: – Я тебя помню. Это ты спасал пассажиров автобуса в Москва-реке в начале осени? Мы тебя еще наградили грамотой, да?

– Было такое дело. Что же мне теперь-то делать?

– Твоей вины не вижу. Ты же просто фельдшер? Так? – Гришин пожевал губами. – А вот вашему врачу и водителю прилетит. Последний за использование казенного транспорта в личных целях так и вовсе под статью попадает. Сейчас принято решение активнее бороться с хищениями социалистической собственности…

Козлы! Платите людям нормально – никаких массовых хищений не будет. А то «Мы делаем вид, что им платим – они делают вид, что работают». Вот и живем по поговорке: «Ты здесь хозяин, а не гость, тащи с работы каждый гвоздь». Разумеется, я промолчал, сказал о другом:

– Боюсь, это дело будет непростым. Убийство комитетчика – это скандал на всю столицу. Если будут таскать на допросы и требовать скрыть факт криминальной смерти, что делать?

Такая постановка вопроса горкомовцам в голову не приходила. Они обеспокоенно переглянулись.

– Быть такого не может, чтобы советские органы дознания подобным занимались, – твердо произнес Гришин. – Если что-то такое начнется, сразу звони мне в приемную, я дам команду – тебя соединят. Или с товарищем Масловым будь на связи, согласуйте.

Я понял, что аудиенция закончена, встал и пошел к выходу. Уже в дверях услышал, как «хозяин Москвы» говорит помощнику:

– Позвони там… Попроси их не лютовать в деле Панова.

Ого. Уже «дело Панова»! Расту над собой…

* * *

После горкома я отправился в институт, благо успевал на третью пару. И это оказалась опять психиатрия. Везет – как с этим бороться и победить.

В аудиторию я просочился через верхний вход, сел на галерку. Пригляделся. Давид расположился сразу между двумя девушками, одной из которых была Серафима! Шишкину тоже не обошли вниманием – рядом с ней сидел какой-то высокий плечистый парень с правильным выражением лица. Вот прямо на плакат «Ударники медицинского фронта» забирай. Пора начинать ревновать?

Тем временем препод закончил вводную часть и решил продемонстрировать клинический случай. В центр аудитории, прямо под кафедру, выкатили кресло-коляску. В ней сидела пожилая ухоженная женщина с высоким начесом.

Лектор начал рассказывать анамнез пациентки, как ее лечили. Что-то про шизофрению, которой она страдает много лет, про близко знакомый мне аминазин, почти родной трифтазин и волшебный галоперидол… Подключилась к лекции и сама женщина. Поведала нам, как в результате лечения все прошло, и теперь она понимает, что рыбок не было, это из-за болезни. Что-то связанное со страхом маленьких пираний в крови. Насмотрелась Дроздова по ТВ…

Все шло гладко, занятие почти закончилось, лектор разрешил задавать пациентке вопросы. Все они были скучные, на «отстаньте». Видно было, что дама с опытом, знает, что от нее хотят услышать. Пока не встал Давид. Явно рисуясь перед девушками, он спросил:

– Вот вы говорите, что врачи вывели у вас из крови пираний. Вылечили. А что, если они отложили там икру?

Женщина вдруг сильно побледнела, вцепилась руками в подлокотники коляски. Лектор сбежал к ней с кафедры, в аудитории повисло тяжелое молчание.

– Икру? ИКРУ?!

Пациентка, оттолкнув препода, вскочила на ноги, с треском рванула правый рукав на блузке, стала сильно расчесывать локтевой сгиб. После чего так заорала, что даже меня оглушило на галерке. А первый ряд так и вовсе отшатнулся.

Лектор попытался успокоить женщину, но какое там… Она вопила, будто рожала.

* * *

– Меня отчислят! – паниковал Давид в коридоре. – Буряков орал почище этой бабы.

– А Буряков – это… – Я завис, пытаясь вспомнить.

– Куратор курса. Слушай, что теперь делать? Я же нечаянно!

– За нечаянно бьют отчаянно. – Тут я задумался. – Пиши в объяснительной, если потребуют: мол, в ходе общения с пациенткой засомневался в том, что болезненные переживания померкли и потеряли актуальность, дескать, пациентка подгоняла свой рассказ для того, чтобы ее выписали…

– Да эта баба – его постоянный экспонат. Обидится – перестанет к студентам ходить. Лектору еще кого-нибудь уговаривать придется.

– Блатная?

– Похоже. – Давид вцепился себе в волосы. – Что же делать, что же делать?!

– Делай, как я говорю! Ничего страшного не случилось. Пациенты в психушке постоянно врут, чтобы их выписали побыстрее. Если бы бред прошел, она бы на твои слова про икру никак не отреагировала.

– Думаешь?

– Зуб даю. И вот что еще, – как бы между прочим сказал я, – в общагу могут следаки звонить…

– Следаки? Ты во что вляпался?!

– Я свидетель, не переживай, – успокоил я встревожившегося Ашхацаву. – Короче, если что, ушел в неизвестном направлении и обещал вернуться. Ты, кстати, вещички собираешь? Я скоро съезжаю, уступаю место.

Давид оглянулся, увидел стайку девушек с курса, что шли по коридору. Ого, а Соня Голубева абхазскому князю глазки строит откровенно уже. Симпатичная девчонка, но очень уж прилипчивая. Ладно, помолчу, думаю, Давид и сам разберется, не маленький.

– Собираю. Дай телефоны владельцев квартиры.

– Завтра найду и оставлю тебе запиской на вахте. Все, бывай. Мне пора бежать.

* * *

Томилина, к счастью, оказалась дома. И трубку взяла сразу, хоть и голос заспанный был.

– Хорошо, что ты позвонил… Ты что утром сказать хотел? Я просто не успевала уже, бежать надо было…

– Давай приеду, расскажу. Твои дома?

– Родители? Нет, они во вторую, ушли уже.

– Ну жди тогда, мчусь!

Хочу сказать, что когда пробок нет, ездить по Москве на такси – одно удовольствие. Каких-то жалких полчаса – и я на месте. И успел еще зайти в кулинарию, купить пирожное для Лены.

Она встретила меня, закутавшись в длинный махровый халат до пят, из-под которого торчал воротник байковой пижамы.

– Замерзла, что ли? Вроде не холодно у вас.

– Какое там, вчера какая-то птица врезалась в мое окно, стекло треснуло, дует. Мама звонила в ЖЭК с утра, но когда там придут заделать, неизвестно. Что принес? Пироженку? Пойдем на кухню, чай пить будем. У тебя когда следующая процедура?

– Завтра. Третья уже.

И ведь не последняя. Чем больше материала получим, тем лучше, но смотреть на этот шланг сил нет.

– Так тебе и надо, не будешь в науку лезть. Так что там случилось? – спросила она, поставив чайник на плиту. – Ты спичек не видел? Завалились куда-то.

– Держи, – подал я ей коробок. – Слушай, там утром… Короче, неприятность у нас…

– Остановили вас на дороге? ГАИ?

– Хуже. Когда мы ехали назад, нас тормознул сторож… садовое товарищество там…

– Что ты тянешь, Андрей? – Томилина побледнела, уставилась на меня своими глазищами. – Говори уже? Нагрубили кому-то? Жалобу писать будут?

– Там труп был, – вывалил я ей новость.

Лена открыла рот, закрыла.

– До прибытия? А вызов почему не оформили?

– Не было вызова, Лена. Там… мужика из КГБ убили, понаехала куча целая, с обеих сторон. И менты, и чекисты. Перетрясли все. Меня завтра в прокуратуру вызывают…

На Томилину было больно смотреть. До нее начало доходить, в какую жопу мы попали из-за хозяйственного Миши и ее доброты. А как отказать? Свои же. А теперь расхлебывать.

– Что дальше будет, Андрей? – спросила она.

– Выговор. Тебе и Харченко. Мишу еще и за использование транспорта в личных целях дергать могут. Поэтому запомни: ты ничего не знала. Водитель отпросился поехать, зачем – не сказал.

– Это почему?

– Потому. Одно дело, если водила один все сделал. А другое – группа лиц по предварительному сговору. Тут и уголовное дело возбудить могут – воруют бензин, то да се…. Что бы кто ни говорил, никому и никогда не признавайся, что ты знала, зачем Харченко поехал. Понятно?

– Да, – кивнула она. – А что будет с нами? Чайник закипел, подожди, заварю свежий сейчас.

Вот я бы так не смог. А женщины наши – запросто, не думая. Тут мир рушится, творится неизвестно что, а она встает и идет жратву мужику готовить. Жениться, что ли? Ну нет, обожду пока.

– А ничего не будет. Держись этой версии, и кроме выговора – вообще ничего. А скорее всего, и его не будет. Я тут с товарищами из обкома пообщался. Вроде настроены помочь нам.

– Ну да, ты же… Андрюша, обними меня. – Лена подошла ко мне и прижалась грудью к лицу.

Как-то потом не до чая было. Мы в спальню переместились настолько стремительно, что я и опомниться не успел. Опасность, как оказалось, тоже неплохой афродизиак.

Полетел куда-то халат, а вслед за ним и пижама с вязаными носками. А я показал просто чудеса скорости, раздеваясь быстрее опытного стриптизера. Поцелуи, жадные и беспорядочные, так и летали по нашим телам, которые сплелись в какую-то очень сложную конструкцию.

– Ты же не оставишь меня, Панов? – спросила Лена, пока моя голова лежала у нее на груди и я неспешно водил пальцем по торчащему розовому соску со слегка припухшей ареолой. – Не бросишь?

Я только крепче сжал мою рыжую.

Глава 2

В районную прокуратуру я поехал к восьми. Ну, чтобы вот прямо к открытию. А что, отстрелялся – и на волю. Бояться еще нечего. То, что нашли чекиста, дело серьезное, но пока вскрытие проведут, пока пошевелятся, уголовное дело хорошо если в этом году завести успеют.

Спросил у дежурного, где кабинет следователя Рыжикова, поднялся на второй этаж. Вот сколько пришлось за жизнь побывать в прокуратуре, а запах не меняется. Бумажные души, одно слово. В архивах так еще пахнет.

Следак вчерашний, он и приглашал. Послушаем, что скажут. А как же, в таких местах даже «здрасьте» говорить надо с осторожностью, а то при надобности переврут в три секунды.

Прокурорский вроде как не очень доволен был ранним визитом, но сам виноват – время не назначил. Демонстративно посмотрел на часы, на сейф позади себя. Показал важность, гад, типа занят офигенно. Я без приглашения сел на стул, молчу. Ясен пень, раздеваться не стал, шапочку вязаную только свернул и в карман спрятал да молнию на куртке расстегнул.

Следак еще что-то демонстративно поискал в выдвижном ящике стола, потом решил все-таки, что пора:

– Рассказывай, как оказались на месте, где нашли труп.

– Вроде уже вчера все обсказал?

– Давай заново.

Вот же… Я с трудом сдержался, чтобы не вы-материться.

– Ехал в машине, сторож под колеса бросился, остановились, он показал.

– С кем ехали, откуда. Давай, мне что, клещами из тебя тянуть надо?

А сам, гад, хоть бы карандаш для видимости в руку взял. Не говоря уже о бланке протокола.

– Вы бы представились для начала, – осторожно заметил я. – Звание, фамилия. А то на вас даже формы нет.

– Помощник прокурора Рыжиков, – скороговоркой выпалил следак. – На вопросы поставленные отвечай.

– У нас что здесь, товарищ Рыжиков? – спокойно продолжил интересоваться я. – Допрос? Опрос? Тогда почему протокол не ведется? Беседа? Так договариваться надо. Понимаю, вы человек занятой, но и у меня учеба, я прогуливать ее не хочу. Уголовное дело по факту гибели гражданина Афанасьева не возбуждено еще?

– Нет, – скривившись, как от внезапной зубной боли, признался Рыжиков, кивнул в потолок. – Наверху решают, кому вести…

– Ну и зачем тогда спешить? – удивился я. – Возбудят дело, пришлете повестку, я явлюсь. Или если беседу провести, так я всегда готов. Хотите, я вам предоставлю график работы и расписание занятий, чтобы вы могли сориентироваться? Ну, решить, когда вам удобно будет… – Я достал из кармана записную книжку и открыл ее якобы в готовности продиктовать любые сведения.

– Не надо, – отмахнулся следак. – Вызовем потом.

«Вот и хорошо», – подумал я, выходя на улицу. Сейчас для данного прокурорского это обычное дело. Почти. Никакой шумихи нет, и он спокойно будет отыгрывать стандартные шаги: ждать результата вскрытия, идти на доклад к начальнику, решать, когда возбуждать. Даже если сверху гаркнут, в лучшем случае завтра. Или вообще в начале января. Куда спешить? Ну а ко мне и вовсе оперов прислать могут, те и опросят.

Меня вот интересует: а за кого товарищ Гришин в этой схватке будет? В прошлый раз выиграл Андропов, опубликовав приговор суда и дав команду «Фас!» в газеты с телевизором – топить Щелокова и Ко. Будет это не скоро, не в этом году и даже не в следующем. Но кто знает, а вдруг начнут зачищать всех свидетелей, до кого дотянутся? Что-то мне от таких мыслей стремновато стало. А с другой стороны, от судьбы не уйдешь. Да и что сейчас бояться того, чего еще не случилось?

* * *

А в институте все по-старому. Вот что хорошо в учебе, начиная с четвертого курса, так это циклы. На тебе две недели подряд психиатрии. Или ухогорлоноса. Или терапии. А потом еще чего-то. Есть, конечно, накладочки, если в начале курса – цикл, а лекции еще не отчитаны. Крутись как хочешь. Но наш студент вывернется. И, как в том старинном анекдоте, на вопрос, за сколько выучит китайский язык, уточнит только, когда сдавать.

А у нас психи. Хорошая кафедра, спокойная. Без визга и штурмовщины. Несмотря на изучаемую дисциплину, преподы не людоеды. И насчет работы можно договориться. Всего-то постояли, пообщались об атипичных нейролептиках и агранулоцитозе. На уровне базара в курилке. Но показал, что знания имеются, отпускать не страшно. Вот и сегодня походили, пообщались с больными для написания учебной истории болезни. Мне досталась дамочка, у которой сестра украла красивые бедра и грудь. Лечение уже подходило к концу, выписка на горизонте, поэтому рассказ у нее получился скомканный и вялый. И ладно, нестрашно. Психиатрия, она в анекдотах веселая. И в кино. А в жизни большей частью печальная.

Зато когда вернулся, меня ожидал приятный сюрприз. Препод наш, Алексей Павлович, пригласил Царенко. Легендарный дядечка, помню его. Штучный товар, таких пациентов уже не делают. Артист настоящий. Дорогого стоит.

Завели мужчину, на вид лет шестидесяти с копейками, солидного, в костюме, галстуке. Улыбчивый, вообще на психбольного не похож. Прошел, спокойно сел на стул.

– Я вам сейчас расскажу про свое заболевание. Ну, это здесь так считают, мне их мнение не мешает, – начал он. – Впервые в эту больницу я попал в одна тысяча девятьсот двадцать девятом году, пятьдесят один год назад. Тогда я в первый раз объявил, что занимаю пост начальника внешней охраны вселенной. Это очень серьезная должность. Все мировые лидеры со мной советуются. Работа у меня секретная, рассказывать много о ней не могу. Но за свою деятельность я был награжден неоднократно высшими орденами всех стран мира. И четырежды мне было присвоено звание «Герой мира».

Мужик вещал спокойно и рассудительно, как о простом и обыденном деле. Примерно как заслуженный сталевар какой-нибудь. Следующая часть мне нравилась. Сейчас будет самый смак.

– Первым лечащим врачом у меня был профессор Ганнушкин Петр Борисович, вы должны про него знать. Очень хороший человек, лечил меня холодными обертываниями. Когда он умер в тридцать третьем году, мне было жаль. Помню, я ходил на его похороны, прощался с ним. Потом профессор Гуревич Михаил Осипович меня лечил гипнозом и серой. Жаль, его с работы выгнали в пятидесятом. Очень достойный доктор. Когда он умер в пятьдесят третьем, я ходил с ним прощаться, конечно же…

Начальник охраны вселенной долго еще перечислял профессоров и докторов, с которыми он был в замечательных отношениях и которые пытались излечить его самыми новыми психиатрическими методами. Заканчивался микрорассказ каждый раз одинаково: «Когда он умер, мне было очень жаль». Последнюю попытку предпринял профессор Банщиков Василий Михайлович, этот в шестьдесят девятом лечил Царенко электросудорожной терапией и инсулином.

– Мы с ним очень подружились, – закончил он. – Я даже скучал, когда его перевели на другую работу. Интеллигентный человек, начитанный. Он еще жив, я каждый год поздравляю его с днем рождения. Но решил больше в больницу не ложиться – возраст уже.

Ну понятно, а когда и Банщиков помрет, тебе будет очень жаль и ты сходишь к нему на могилу попрощаться.

Царенко ушел, довольный произведенным впечатлением. Уверен, была бы возможность – все бы с ним селфи еще сделали. Очень позитивный мужик.

– Это сколько же лет ему? – спросил любопытный Давид, когда все начали обсуждать случай.

– Второго года он, – ответил препод. – Семьдесят восемь.

– А выглядит от силы на шестьдесят.

– Так всю жизнь только почет и положительные эмоции, с чего ему стареть?

* * *

А вот меня положительные эмоции не очень радовали. Во-первых, треклятая фиброгастроскопия. У меня даже возникла мысль предложить эндоскописту взятку, чтобы он подсунул нужные фотографии без запихивания в меня этой дряни. К сожалению, и это не помогло бы: кинокамеру никто не отменял, и меня сняли в очередном эпизоде блокбастера про бактерию.

А во-вторых, на нас уже началась атака. Вы что думали: ученые все сплошь и рядом интеллигентные люди, которые всем вежливо улыбаются и не употребляют обсценной лексики? Все как один похожи на профессора Преображенского из неснятого пока фильма? Как бы не так. Тот еще гадюшник. Постоянная борьба за звания, темы исследований, поездки на конференции, финансирование, публикации. Вон, шизофреник вспоминал сегодня Гуревича. Кто его с работы выгнал с волчьим билетом? Ученик его, нынешний академик Снежневский. Мол, не совсем марксистская психиатрия у профессора.

Вот и Морозов меня «порадовал». Странно даже, еще исследование не закончили, результатов нет, а гадить уже начали. И не просто так, по углам шептаться, а по-взрослому. Статьей в «Медицинской газете». Сразу и на всю страну. Называется «Верность ленинскому курсу». Без шуток. И написано так грамотно, видно, что рука набита. И про партию, и про учение академика Павлова, и про советскую науку – самую передовую в мире, потому что она опирается на столпы и краеугольные камни. А в самом конце, как бы между прочим, что некоторые шарлатаны от науки пытаются создать нездоровую сенсацию, пытаясь пересмотреть в гастроэнтерологии фундаментальные положения в угоду собственным амбициям. Это про нас, без фамилий. Дескать, прохиндеи.

– Это первая ласточка, готовься, – сказал Морозов, потирая уставшие глаза. – Дальше косяком пойдут.

– А кто эти вот, – я поднял газету двумя пальцами, – Алексеев и Тарасов?

– Да какая разница? Аспиранты какие-нибудь. Или кандидаты. Им сказали подписать, они и поставили крестики внизу. А настоящие авторы сидят и смотрят, как круги по воде пойдут. Не знают еще, какое официальное мнение будет. Но на всякий случай решили подготовиться.

– Слишком много народу знает, – заметил я.

– И что? Не узнали бы сейчас, так через неделю мы сами бы сказали. Радуйся – в «Терапевтический архив» в февральский номер еще статья пойдет. Вот что главное! Эти писульки, – он брезгливо отодвинул «МГ» в сторону, – забудут через неделю. А статья в рецензируемом журнале – навсегда. На кандидатскую, считай, настрелял уже.

Ничего себе! В таком ключе я не думал даже. Лихой старт, особенно для пятикурсника. Ага, помечтай, чтобы вместе с дипломом и диссертацию защитить. Как там у того парня фамилия, что за год генералом стал? Юрка Чурбанов? К тому же при нужде и у нас знатоки учения академика Павлова найдутся. Иван Петрович был плодовитый дядька, в его трудах за любую фигню аргументы найти можно.

– Насчет измышлений про курс, – кивнул я на газету, – это ладно. А вот когда они додумаются до вопросов про сезонность язвы, чередование рецидивов и ремиссий, а также попытаются узнать, почему язва в одном месте, а бактерия – во всем желудке, тогда будет хуже. Найдутся и те, кто докажет, что отсутствие хеликобактера вызывает рак и вообще без него жизни нет.

– Ну вот, а ты спрашиваешь, кто такие Алексеев с Тарасовым. Те, кто такое писать будет.

Эх, Игорь Александрович, мне бы вашу уверенность! Что-то у меня хандра какая-то в последнее время.

* * *

На работе народ угорал над первой бригадой.

Точнее, не над самими врачами, а над историей с двумя рабочими со стройки жилого дома в Теплом Стане. Вызвали бригаду на множественные переломы милиционеры, которых, в свою очередь, дернул прораб. По приезде медики узнали, что два электрика монтировали освещение на потолке. Один стоял на стремянке, другой ему подавал инструменты. И вот второй – ну не дурак ли? – решил прикольнуться. Приставил первому – тому, что наверху – палец к жопе и нажал на кнопку дрели. В итоге – драка, серьезные переломы у обоих. Одного менты свезли в травматологию сами, а вот второго пришлось госпитализировать с подозрением на перелом позвонка – рабочий не мог двигать ногами. Драка выдалась жаркой.

– Панов, срочно ко мне в кабинет! – Проходящий мимо Лебензон был красный как рак – прикуривать можно.

– Что это на тебя Ароныч взъелся? – поинтересовался наш «штатный» диссидент Каримов.