Quotes from the book «Эмигранты»
Воробей решил продавать Советской России лампочки для карманных фонариков и послал меня на завод за браком.
Я ехал в купе один. Глядел в окно. Был ветреный весенний день. Мне было тре вожно. В купе кто-то вошел, сел напротив, щелкнул замочком. Затем солнечный зайчик от зеркала скользнул мне по лицу. Я взглянул. Передо мной сидела чудесной красоты девушка из породы тех, кого я видел в первый день приезда. Детское оза боченное личико, поднятые наверх небрежные светлые волосы и синие, широко расс тавленные глаза.
Я не остерегся. Я стал глядеть в эти глаза, синие, как ветреное небо.
Какая уж там прежняя самоуверенность, - у меня даже мысли не было и загово рить с девушкой... Глядел ей в глаза, как чахлая птица из подвала на весенний день... Уверяю вас, - в такой день такие глаза у женщины кажутся родиной. Гля дишь и чувствуешь, что ты - бродяга, бродил бездомно, - пора на родину. Я был взволнован, растревожен, несчастен.
На остановке девушка вышла. Я вздрогнул, - так сердито она оглянулась на меня... Через минуту она вернулась с жандармом, указала на меня кружевным зон тиком и сказала:
"Этот господин намеревался лишить меня чести. Я готова дать показания".
Меня отвели в комендатуру. Составили протокол на основании показаний синег лазой красавицы. По законам Америки этого было достаточно. Меня отвели в тюрьму. Через двадцать четыре часа был суд. Я чистосердечно все рассказал. Красавица была ужасно удивлена, - она была неплохая девушка, к тому же, видимо, ей польс тили мои слова об ее глазах. Она отказалась от преследования. Я заплатил пени и вернулся в Нью-Йорк без лампочек.
"Версальский мир узаконил массовый грабеж, сверхпроцентный, грандиозный, небоскребный… Таскать бумажники в трамвае нехорошо только потому, что это не предусмотрено в Версале. Но если сразу вытащить семьдесят пять миллионов бумажников, по три тысячи долларов в каждом, то это уже не воровство, а репарации."
Что прикажешь делать? Убито полтора миллиона отборных самцов... Поневоле обрежешь юбочку.
Там Хаджет Лаше начал восхищаться цветными гравюрами. Заговорил о гравюрах, о книгах. Ардашев не утерпел, пригласил гостя в кабинет – похвастаться инкунабулами: двенадцать, великолепной сохранности, инкунабул он вывез из Петрограда.
– Ну, как вы думаете, сколько я за них заплатил?
– Право, – теряюсь…
– Ну, примерно?… Даю честное слово: две пары брюк, байковую куртку и фунт ситнику… (Ардашев самодовольно засмеялся высоким хохотком.) Приносит солдат в мешке книжки… Я – через дверную цепочку: «Не надо». – «Возьми, пожалуйста, гражданин буржуй, – третий день не жрамши». И лицо действительно голодное… «Где украл?» – спрашиваю. «Ей-богу, нашел в пустом доме на чердаке…» И просовывает в дверную щель вот эту книжку, – в глазах потемнело: 1451 год… В Париже, только что, на аукционе инкунабула куда худшей сохранности прошла за тридцать пять тысяч франков.
– Ай-ай, – повторил Хаджет Лаше. – Какие сокровища!
– Могу вас поздравить, Николай Петрович. Это подлинный, чрезвычайно редкостный Ренар, – чудная сохранность. Сколько заплатили?
– Пять стаканов манной крупы.
– Анекдот!.. В коллекции лорда Биконсфильда имеется второй экземпляр этой гравюры. Третьего в природе не существует. Антикварам было известно, что этот лист где-то в России, но его считали пропавшим. Гравюра стоит не меньше двух с половиной тысяч фунтов.
Немецкая аристократия, кичащаяся готским альманахом (этой адресной книгой для брачных контрактов с коронованными особами), французские блестящие фамилии, смешавшие свою кровь крестоносцев с кровью еврейских банкиров, русское дикое, безграмотное, пропахшее водкой и собаками дворянство, не умеющее хранить ни земель, ни чести, ни блеска имен, – все это были варвары
Вот – сидят трое, они были под Одессой, спроси у них о русских. Они тебе расскажут об этих варварах с горячей кровью… Русские верхом на конях бросались на наши танки, покуда мы не оставили им и танки и аэропланы; мы были удивлены, черт возьми!.. Русские сражаются на телегах, как древние франки… Они едят на завтрак, в обед и ужин хлеб цвета земли. Вместо вина пьют спирт. Многие одеты в шкуры, не покрытые материей, в ботфорты из древесной коры или валяной шерсти…
ужасом над призрачными идеями президента. По существу он опасался одной только Англии. Прошло уже восемь месяцев с окончания войны. Банкеты, праздники и фейерверки сопровождали каждый шаг мировой конференции. Журналисты обшаривали Париж в поисках таинственной особы, с которой веселился Вильсон. Старик был дьявольски скрытен, – несомненно он веселился, и вовсю, – он худел, у него дергалось лицо на заседаниях, он волочил ноги. Ребенку было ясно
чрезвычайные директивы из ставки генерала Юденича. Я бы не хотел вас обременять подробностями неприятных поручений, не всегда совпадающих со взглядами европейского человека на добро и зло. Но не нужно
Вильсон. Он привез из Вашингтона четырнадцать пунктов вечного мира для человечества. Эти четырнадцать заповедей из страны, которая загребла все золото Европы, должны были восстановить дух христианства, мирные рынки и свободу торговли на суше и море. Четыре остальные державы – Франция (представитель Жорж Клемансо), Англия (ЛлойдДжордж), Италия (барон Сонино) и Япония (барон
