Зяблик

— Разговаривай с ним почаще, тогда он запомнит твой голос, — посоветовал ему смотритель в тот день. Но всякий раз, когда родители привозили Дэйви в парк повидать Зяблика, всё что мог он придумать, это сказать ослику «привет» и повторять шёпотом его имя, когда тот клал ему на плечо свою большую, продолговатую голову. Что еще он мог ему сказать, если у них и так был свой особый язык, не нуждавшийся в словах? Этим языком был сам их путь, который — Дэйви чувствовал это всем своим существом — не заканчивался, когда он слезал с Зяблика, а продолжался дальше, непостижимым образом пересекаясь c дорогами привычной жизни.

Бывает, что неизвестный писатель пробует сочинить милейшую книжку для школьного чтения (и она у него даже весьма получается), но читателю то ли чего-то в ней не хватает, то ли содержание вызывает вопросы, обрастая двойственным смыслом. Так вышло и с Алексеем Седовым. В его рассказе, дополненном лаконичными иллюстрациями Елены Фроловой, действительно удачен сам по себе фактор детского восприятия, заточенный на возникновении ментальной близости ребёнка и ярмарочного ослика. То, как Дэйви видит мир, подмечая его красноречивые нюансы, как трогателен пик удовольствия от обычной прогулки верхом и сколь эфемерными кажутся некоторые штрихи реальности, порой смешивающиеся со снами, пожалуй, и составляет основные достоинства произведения.

«…А потом Зяблик повёз меня вокруг платана, а смотритель шёл впереди и вёл его под уздцы. Но мы с Зябликом были только вдвоём. Он и я, и больше никого и ничего. Ни каруселей, ни горок, ни киосков, ни музыки, ни толпы, ни голосов. Ни даже мамы с папой, которые ждали за верёвочной оградкой. Мы ехали по кругу только вдвоём. И мне было очень хорошо в каждом мгновении. И очень легко. И я подумал: „Вот как всё здорово! Всё правильно и всё именно так, как должно и быть“. И я знал, что все эти ощущения останутся со мной. Станут частью меня. Но главное, я знал, что Зяблик везёт меня не потому, что слушается смотрителя, а потому, что у нас с ним один путь, и он проходит не вокруг дерева, а через все самые важные вещи в моей жизни. Он и есть моё чувство жизни — то, что делает меня мной».

К чести автора, нарратив балует не только разнеженной рефлексией, но и забавными, ярко представляемыми эпизодами вроде встречи с девочкой на батуте или поездки через туннель ужасов, чтобы поймать «старичка-обезьяну». На том фестиваль юмора и курьёзов уступает первенство эмпатическому подключению: плавный ход повествования постепенно рисует перед глазами искреннюю и добрую историю, наиболее приятную за счёт отдельных образов и ощущений. Алексей не только занимательно иллюстрирует происходящее наяву, но также выдаёт интересные мысли героя, пронизанные через чувственную, чистую призму, способную остановить время в самом сокровенном моменте.

Определённое сочетание акварельных красок на палитре; взлёт качелей к плывущим над головой облакам; тёплая волна воздуха, повеявшая с поля среди вечернего холодка; отражения заката в стёклах домов на подёрнутой сумерками улице — в этих и многих других впечатлениях порой сквозило необъяснимое чувство той самой дороги, которой они шли вдвоём с Зябликом. И всякий раз, когда Дэйви возвращался в парк и заглядывал Зяблику в его большие спокойные глаза, он мог поклясться, что ослик знает обо всём, что он чувствовал, как будто он всё время был с ним рядом.

Проблема же, не дающая оценить книгу положительно, а не нейтрально, кроется в наипростейшем аспекте. Монотонная бесхитростность и предсказуемость сюжета приводит вроде бы к конкретному при поверхностном взгляде, но, если копать в глубину, всё-таки спорному финалу. Фабула раскручивается по давно заученным мелодраматичным лекалам расставаний, печальных воспоминаний, перманентной тоски и несправедливости, существующих в мизерном количестве лишь для того, чтобы потом могло разыграться чудо, логичное в нормальных семьях, где отцы чересчур любят отпрысков и ради них готовы брать чужое не глядя. Степень страданий сынишки по пропавшему животному может показаться завышенной, но зависит это от субъективной оптики — хотя, будем честными, ни ишак, ни дорога вокруг платана не несут никакого иного значения, кроме символического. Тут легче поверить скорее не в дружбу как таковую, а в определённый вид привязанности, редко понятный и доступный взрослым. Вдобавок, развязка выглядела бы, наверное, довольно приторной, если б некий задуманный и воплощённый процесс прошёл в оптимистичной манере при свете дня, однако парочка противоположных по настроению элементов вообще порождают сомнения в целесообразности случившегося и равной удовлетворённости всех участников мероприятия. Долгожданный итог мытарств предстаёт эмоционально сдержанным, последовательным и суховатым, как дважды два, но уместно ли дважды-двакать, когда ожидаешь уравнения посложнее? Вероятно, стоило повысить ставки заранее для пущего эффекта в конце, чтобы «Зяблик» оправдал изначально заложенный потенциал; тем не менее, Седов решил ограничиться тем, что есть. Что ж, хозяин — барин.

Он знал только то, что путь, связывающий их с Зябликом, был реальнее любой из дорог в его жизни. А если так, то как он мог привести в никуда?