Read the book: «На Курсе. Часть 1»

Часть 1.

Глава 1.

«А если очень повезет,

Тебя дорога приведет

На Тихоокеанский флот».

Л.Ошанин.

Еще на выходе из лесопосадки, той, что отделяет жилые кварталы одноэтажных построек ШпалЗавода, от бесчисленного количества стальных путей Приднепровского железнодорожного узла, Алексей увидел маму во дворе их дома. Она держала в руке аккуратно сложенный лист бумаги, и как Алексею показалось, даже немного приветственно им размахивала. Все внутри сказало: «Это она, точно она – повестка». Да, та самая в «несокрушимую и легендарную»… Алексей не то, что бы боялся армии, он просто там себя не видел. Такие перемены, после четырех лет учебы в техникуме совсем не входили в его планы. Больше хотелось быть студентом и дальше. Причем в слово «дальше», он вкладывал вполне конкретное географическое понятие. Поцеловав маму в щечку, он взял из ее рук повестку, и не разворачивая сложил в треугольничек, на манеру героев из художественных фильмов. Так, нагрудный карман Алексея, стал местом пребывания военкоматовской повестки на несколько месяцев, до его поступления в Одесский Государственный Университет.

Слово «косить», у молодежи призывного возраста, в конце 80-х годов не имело ничего общего с косой или серпом. Новомосковские подростки вполне конкретно задавались целью не идти в армию. «Закосить» от призыва считалось не только делом престижа, но и признаком твоего прогрессивного мировоззрения. Причины, видимо уже тогда вырабатывал сам социум, очень меняющийся позднесоветский социум…

В разговорах, среди молодежи того времени, можно было часто слышать фразу: «Кто? Ты не пойдешь, а у тебя «закосить» ума хватит?» Здесь подразумевалось все, и твое умение убедить врача в хроническом энурезе, и твоя способность рассмешить психиатра, и твои мужские задатки не только женится до армии, но и заиметь двоих детей. Эту фразу слышал и Алексей. Но методы, рассматриваемые сверстниками, ему не подходили изначально во всех своих проявлениях. Он знал, чего хочет, а хотел он идти дальше своим путем. Путем, который вел его из родного Новомосковска, через Днепропетровский Строительный техникум дальше, в Одессу. В город, где он намеревался продолжать обучение в одном из ВУЗов, дающем отсрочку от призыва и возможность посещать военную кафедру.

Родители Алексея, видимо понимали, что он настроен по иному, чем все его окружение и не препятствовали его действиям. Хотя отец, определенное время был не в восторге. Мама, Валентина Петровна, врач терапевт на Шпалопропиточном Заводе. Небольшое помещение, в парковой зоне завода она делила с Софьей Васильевной, врачем-стоматологом. Их медицины для небольшого, но единственного завода в Европе было достаточно. ШпалЗавод, гордо хранил, и до сих пор воплощал в жизнь, традиции с начала путейного дела на Екатеринославщине. Дважды переезжавший с места на место, и переживший две мировых войны, он смолил древесину не останавливаясь, даже тогда когда уже весь мир перешел на бетонные подрельсовые шпалы. История завода еще помнила заказы на обработку корабельных мачт! Кубинский ром, сигары и местные жители Острова Свободы, далеко за океаном, перемещались по рельсам, уложенным на пропитанные смолой новомосковские шпалы. Последние несколько десятков лет, единственное специализированное предприятие открыто поддерживало кубинскую молодую республику. Рынок сбыта, был только там…

Папа Алексея, Петр Петрович, телемастер на Днепропетровском радиозаводе. Заря и закат советских черно-белых телевизоров «Весна», прошли вместе с ним и его коллективом по всему Союзу. Когда Алексей познал Одессу, оба эти родительские предприятия постепенно угасали и максимально оптимизировались дельцами под кооперативы и видеосалоны.

При некоторой разности отношений к действиям Алексея, его родителей, дед Петр Андреевич выразил ему открытую поддержку. Прошедший всю войну, командир медсанбата и в свои восемьдесят лет был крепок физически и точен в суждениях. Его рассказы о войне, остались в памяти Алексея отдельной ячейкой. К которой он относился как святыне, всю свою жизнь. Петр Андреевич высказал свое мнение лаконично и прямо. Выслушав Алексея планы, он сказал: «Давай Алексей – действуй! У тебя мысля клеется. Докажи, что ты не какой ни будь там – «Алешка», при этом характерно помахав открытой ладонью у правого уха». Своим умением говорить публично, молодой человек так же был обязан старому ветерану. Все домашние застолья проходили по подобию парткома, где Петр Андреевич заставлял всех выступать, особенно молодежь.

Внутренние аргументы молодого человека базировались на трудах Ивана Ефремова и Оскара Уайльда, на героике Рафаеля Сабатини и одесских рассказах Исаака Бабеля. Пытливость и наблюдательность, как предтеча особого интуитивного чувства, непременно возникающего перед чем-то действительно важным, говорило ему – только вперед. Это и формировало в нем движущую энергию созидания.

Внешние же аргументы, не примерять военную форму, имели более чем заземленные причины. Дело в том, что все уходящие в армию из их поселка юноши, проходили обязательную процедуру проводов. Выглядело это, очень даже заботливо-печально. Суета – еда, шатер – самогон, невеста. Потом, на следующее утро, привод или чаще всего принос новобранца к военкомату…

Но, самое неприемлемое во всем этом действе для Алексея было обязательное наличие провожающей невесты. Встречается с кем-то будущий воин или нет, не имело никакого значения, провожающая невеста должна была быть. Так и появлялась на проводах в армию девушка рядом, с выражением обязательности на лице. Алексей не мог себе даже представить, кто с ним рядом мог бы находиться в подобной ситуации. Подружки, конечно же, были. Он стройный, среднего роста, с всегда аккуратно зачесанными назад русыми волосами вызывал у девушек интерес, но не до уровня, к которому стремятся подростки в своем желании оплодотворять всех на свете. Серо-голубые глаза, ровный, немного великоватый нос делали его быстрее интеллигентно-надежным, чем привлекательно-роковым. Сфера интереса к нему со стороны женского пола начинала явно проявляться не сразу, а после общения и некоторого количества времени проведенного рядом. Разить с первого взгляда, не было «оружием» из его арсенала. Одногодки-подружки считали Алексея немного заумным, и обычно предпочитали его ровесников с более широкими плечами, простыми речами или, в крайнем случае, с мопедом. Другое дело, девушки постарше, уже прошедшие периоды с плечами и мопедами. Для них первая реакция на внешность Алексея, как на юношу-студента, уже после недолгого общения, сменялась интересом к нему как к молодому мужчине, с хорошим воспитанием и деликатными манерами. Отношения или не начинались вообще или затягивались на относительно длительное время. Причины, как в первом, так и втором случае носили разный характер от недостатка средств, до неготовности связывать себя узами раннего брака. С одной старшекурсницей, он даже знакомил своих родителей, еще в 17 лет, но после ее тайного общения, с его старшим товарищем Александром, эта дама решила идти замуж. Была свадьба, но прожили они и недолго и несчастливо.

В общем проще было, дабы не рушить устои всего поселка, не устраивать проводы совсем. Тем более, что назначенные невесты, чаще всего уже через полгода провожали следующего суженного в войска, или просто выходили благополучно замуж за совсем иных парней.

Особняком же стояла тема на районе, это – приход из армии. Возгласы в ночи, типа: «Матросня пришла!» или «Я ж тоби казала, шо вона сука»,– становились нормой. Бодрые песни и громкий смех, обычно заканчивались не мене бодрыми и громкими скандалами. Дальше у всех участников налаженного процесса, были очень похожие судьбы. Шпалопропиточный завод, работа на «железке», стройка для парней или швейная фабрика для девушек. Потом семья, дети, самогон и проводы дальше. Варианты, которые предлагал Новомосковск не могли устраивать Алексея. Своим внутренним миром он понимал, что остановка сейчас, это практически добровольное самоуничтожение. Все вокруг говорило о переменах. О переменах во всем, от телевизионных программ, до отношений между людьми. В этой обстановке нужно было соответствовать новому потоку, совершенно новому информационно-социальному потоку. Призывы Виктора Цоя к переменам и «мое поколение» Кости Кинчева, звучащие из динамиков старого бабинника, обретали совершенно новый практический смысл. В свои, неполных девятнадцать лет, Алексей был настроен действовать в соответствии с реалиями того времени. Могучий Союз, все больше и больше кренился к бездне, съедаемый тлей капиталистического будущего. Дома, улицы, города и республики великой страны отдалялись друг от друга с неумолимой монотонностью часового механизма.

Он решил, что Мамой его будущего должна стать – Одесса, и преисполненный новым родственным чувством устремился к ней, так как может стремиться только верный зову крови – сын.

Глава 2.

«Тебе со мной

И мне с тобой

Здесь, в порту, интересно бы встретится»

Л. Утесов.

Алексей с выбором направления определился еще на 3 курсе строительного техникума. Когда, в компании со своими сокурсниками – Юрой и Костей, летал в Одессу на пиво. Да, именно первоочередная цель была посетить легендарный «Гамбринус». Доступность и скорость Советских авиалиний стали решающими в выборе транспортного приоритета и уже через пару часов, из Ту-134 совершившего посадку в Одесском аэропорту, компания ступила на землю давшую миру рыбачку Соню и маршала Малиновского. С тридцатью советскими рублями на троих, парни довольно комфортно провели пару дней в Одессе. Цели были достигнуты все, ну или почти все. Гостиница «Спартак», напротив пивбара «Гамбринус», ресторан «Украина», Одесский морвокзал, прогулка на катере по заливу и конечно же подсчет ступенек на Потемкинской лестнице.

Перспективы Одесских горизонтов, осязаемые прямо из Аркадиевского пляжа, не оставили ни единого шанса новомосковскому сценарию в дальнейшей судьбе Алексея.

Море, красота южного города, «Гамбринус» и координаты приемной комиссии Водного института стали основанием для построения планов на будущее.

Обязательную отработку на объектах строительной отрасли, по окончании учебного заведения отменили как раз в этом году. Можно было подавать документы сразу в любой ВУЗ. Выбор Алексея пал на – Одесский институт инженеров морского флота, проще «Одесский Водный», как все его называли. Гидротехнический факультет, который еще обозначали, как факультет морского строительства. Все сходилось: строительный техникум – водный – море – Одесса. Юра и Костя, те самые парни, с которыми он закончил один техникум то же выражали такое желание, но все ограничилось только разговорами. Алексей не стал долго раздумывать. Собрал необходимые документы, получил согласие родителей, и со станции Днепропетровск-Южный двинулся в путь. С вокзала в Одессе, прямо на улицу Мечникова, 34. Несколько сигарет в скверике перед учебным корпусом, заход в приемную комиссию и … «Вперед, баки твоего самолета залиты топливом только в одну сторону, парашюта и запасного аэродрома у тебя нет, есть шансы выжить, только добравшись до цели, – гордо чеканила память, опираясь на недавно прочитанный рассказ о военных японских летчиках». Психологические настрои доктора Сытина, которые Алексей практиковал уже полгода, включались автоматически, без предупреждения.

– У нас здесь учились Карцев и Жванецкий, – с гордостью говорила пожилая женщина из приемной комиссии, просматривая документы Алексея. Эта фраза была видимо обязательной для «всяк входящего», при поступлении.

– Мне на гидротехнический факультет, – говорил Алексей.

– На мехпортах они учились, – уже себе повторяла женщина, – на мехпортах, – а отработка где?

– С этого года отменили, – ответил Алексей, – есть постановление, к лету видимо всем разошлют, я ж к Вам чуть раньше подаю документы, на подготовительное отделение.

– Хорошо, проверим, а сейчас в 20-й, кабинет подойдите, возьмите справку на временное проживание в общежитии.

В интерьере учебного корпуса была специальная доска, на которой изображалась славная история «Одесского Водного». Там Алексей и увидел подтверждение слов дамы из приемной комиссии. Легенды Одессы – Роман Карцев и Михаил Жванецкий действительно в свое время закончили этот ВУЗ, по специальности «Механизация портов».

Алексей был зачислен на подготовительное отделение при Водном институте и получил право на проживание в общежитии по ул. Фрунзе. Здесь его подселили в комнату к второкурсникам Юре из Кривого Рога и Коле из Винницы, ребята делили один блок с темнокожим студентом из Камеруна Сириллом, который жил один. Юра его называл – «Наш». Он такое обращение к Сириллу объяснялось историей связанной с прохождением Чемпионата мира по футболу в Италии, 1990г. Советская сборная, после драматических проигрышей и судейских ошибок выбыла из соревнований, и все советские болельщики переключились на команду из Камеруна, и на то были веские основания, африканцев тренировал футбольный специалист из России – Валерий Непомнящий. Камерунцы показывали потрясающие результаты, обыграли Аргентину и Колумбию, прошли до 1\4 финала и были остановлены только «тремя львами» Английской сборной. Благодарный советский болельщик сразу принял гордых камерунцев как своих и назвал их просто – «Наши!». Сирилл у Юры, как у заядлого болельщика, видимо вызывал подобные чувства. Сам «Наш» камерунец, ничего не имел против. Футбол он любил, но предпочитал вечерами со своими, такими же, как он черными и в дредах парнями, бросать баскетбольный мяч. В то лето, имена футболистов из сборной Камеруна, таких как «Старый колдун»– Роже Милла, Ндхоно и Маканаки, упоминали так же часто, как и имена Диего Марадонны и Александра Заварова.

Сирилл был на пару лет старше, от своих коллег по блоку. Чуть обособленно держался, как и все иностранцы и больше времени проводил со своими земляками.

В строительном техникуме, который закончил Алексей, не было иностранцев, только студенты с союзных республик, а уж тем более о темнокожих африканцах не было и речи. Раззнакомившись ближе с Сириллом, он увидел, что все эти вязаные шапочки летом, пестрые кроссовки, длинные футболки на выпуск, встречающиеся в клипах у МС Хаммера и Бобби Брауна не выдумка поп индустрии, а обычный быт черных парней. «Наш» Сирилл был типичный представитель своей субкультуры.

Огромному Юре, с черной шевелюрой и громовым голосом, винницкий Коля был полной противоположностью. Худой и высокий, он тихо и мало говорил. Юра мог с бокалом пива часами рассуждать о футболе и французских романах Оноре, так он называл Бальзака, в то время как Коля просто молча его слушал и курил. Только иногда, выдыхая дым, проговаривал: «Ну! Ты, Юра…». На самом деле у Юры было что-то бальзаковское, от широты мысли до размера бокала, который он часто просто забывал брать, предпочитая просто винную бутылку в руках. Не говоря уже о внешнем, почти портретном сходстве. Алексей в их компанию влился очень быстро и во всех смыслах. Пиво из бочки, той, что стояла в Дюковском, сменялось портвейном «777», а кассета с записью Бориса Гребенщиковым следовала за кассетой с «Айрон Мейден», и май 1990 года переходил в июнь.

Но, 30 мая привычный график студенческой жизни был нарушен на несколько дней. Одессу средь бела дня посетило самое настоящее землетрясение. Алексей стоял у окна своей комнаты на восьмом этаже, равномерно раскачиваясь со ступней на пятки. Потом уперся в подоконник руками и понял, что раскачивание он не прекратил, если точнее, что что-то его качает и дальше. Ощущение, которое его посетило в тот момент, с чем-то сравнить было не возможно, по причине отсутствия подобного. Пол под ногами в комнате общежития зашатался как в вагоне поезда, который переходит с одного пути на другой. Алексей инстинктивно присел, толчки повторились. Взгляд в сторону дверного проема и стремительный прыжок в его сторону. Он замер в проеме. Память сразу отчеканила уроки по сейсмокаротажу из техникумовского курса: если вы оказались при землетрясении в высотном здании, помните, что самое опасное место это лестничные марши и межэтажные площадки, постарайтесь занять ближайший дверной проем. В коридоре уже слышался топот и женские крики. Молодежь во все ноги покидала здание общежития. Алексей со своего проема пытался как-то образумить бегущих, но тщетно. Страх и паника делали свое. Только одна особь женского пола остановилась ненадолго рядом, да и та потом устремилась к земле с удвоенной энергией. Толчки закончились. Алексей спокойно пошел в комнату, собрал свои документы, закрыл блок и по пустым лестницам спустился в низ. Соседей по блоку и комнате не было в здании. Уличный шум и гам выбежавших студентов успокаивал комендант. Люди стояли прямо на проезжей части. Автомобили по Фрунзе остановили движение. Он посмотрел на противоположную сторону улицы. Там напротив добротной кирпичной четырнадцатиэтажки общежития, в ряд стояли панельные девятиэтажки жилых домов, так же спокойно и ровно, как и до землетрясения. «Это радует, – подумал Алексей, – по всем законам строительства, при катаклизмах такого типа они складываются в первую очередь». Народ бурлил и строил все новые версии происходящего. Пришла информация от руководства, что повторные толчки могут быть этой ночью.

Рассматривая пеструю толпу студентов на улице, особенно были интересны девушки без подготовки к землетрясению, он опять вспомнил то особое интуитивное чувство, которое посетило его у окна на восьмом этаже. Все действия, предпринятые им в тот момент, имели четкую направленность из глубины его существа. Он не думал, он знал. В сторону от его действий стали страх и паника, желание поддаться общему психозу и рефлексия от ситуации вообще. Вот и сейчас на улице он был спокоен, только внешние факторы оказывали определенное воздействие на его психику.

Прибыли к общежитию Юра и Коля, пошли расспросы. Ситуация с ночевкой оставалась не ясной. Предлагались варианты: идти прямо сейчас в Дюковский парк, через пивную бочку конечно, отправить десант за матрасами в общежитие и ночевать прямо здесь, у дороги, и просто забыть об этом и возвращаться по комнатам. К вечеру многие уже поднялись на этажи, кто-то отправился по знакомым, в менее высотные здания, остальные же расположились небольшими компаниями вокруг корпуса общежития. Стемнело, пошли костры и гитары. Зазвучали голоса вдоль по Фрунзе, исполняя «Скованные одной цепью» и классический «Поворот» Макаревича. Алексей с Колей поднялись по Матросскому спуску, в магазин на Манежной улице, где продавался крепкий напиток «Свитязь». Как говорил Юра, когда принес его первый раз, в день поселения Алексея: «Страшная вещь, аки 38 – ми градусов и с сахаром». Уже на лестнице ребята встретили Тараса, студента третьего курса, тот скучал и с радостью принял приглашение, присоединится. Повторные толчки обещали к полуночи, и у компании было еще несколько часов до принятия решения, где ночевать. «Наш» камерунец Сирилл, в блоке так и не появился.

Разговор пошел сразу в направлении воспоминаний. Наверное, такое бывает с людьми перед очередным землетрясением. Коля рассказывал о Виннице, о том, что у них леса больше чем воды и вообще его выбор – это выбор его родителей в сторону тетки в Одессе. Жившие с Колей студенты тоже, это все чувствовали, особенно когда эта радушная женщина снабжала их закрутками и выпечкой. Колю все максимально бодрили и поддерживали выбор его родителей. Юра принимал решение сам, сказал, что романтика Одессы, моря и юга с детства была с ним и все такое. И вообще, в Кривом Рогу, откуда он родом, дышать уже нечем, потому он худел и терял потенциал. Здесь же в Одессе, есть все для жизни такого человека как он. Все верили, так как видели перед собой доброго великана с бальзаковскими нотками в общении и питии. О его отношениях с Людмилой, студенткой параллельного курса, так же уроженкой Кривого Рога, упоминать было позволено, только с согласия Юрия. Их роман на первом курсе, гремел по общежитию и за его пределами. На втором настала полоса, о которой сам Юрий говорил кратко: «Я бдю!». «Оноре», как его за глаза называли студенты, нервничал в двух случаях: когда после вечера в компании «Свитязя» и таких же потенциальных парней как он, ему предстоял разговор с Людмилой, и когда фразу – «жительница Кривого Рога», пытались уместить в одно слово. Тарас, круглолицый рыжий парень с доброй улыбкой и детскими глазами, вспоминал как ему давал на консультациях обещания сам зав.кафедрой, что по окончании, нет даже раньше, он поедет строить порт в Бомбее, а потом уволился и пропал. И Тарас уже и сам к третьему курсу точно не помнил, где он должен был строить порт, в Бомбее или все-таки в Мадрасе. Сильно переживать не стал, просто учился и все, приговаривая: «Та у ных там тоже всэ поминялось, даже по иншому тепер вси называються». Коренастый полтавчанин душевно рассказывал, открыто улыбался и много пил. Алексею было, что поведать своим товарищам, да и рассказчик он был знатный, особенно в коллективе под единое настроение. Учеба в Днепропетровске для него началась с пятнадцати лет, сразу после окончания восьмилетней школы. Они вчетвером, все одноклассники, поехали поступать в ДСТ (Днепропетровский Строительный техникум). Поступили, но закончили только двое, он и Андрей, его друг с соседнего района, в Новомосковске. Общежитие при техникуме и квартира товарища Бобы, Жени Бабая, одногрупника , родители которого работали на севере, были вторым, параллельным образованием взрослеющего молодого человека. «Там отдельный сказ и отдельных строк писание, – любил он повторять широко раскрытым глазам девушек, при новых знакомствах». Разница в курсах совсем не ощущалась, по социально-бытовым параметрам Алексей был даже опытнее своих товарищей из «Водного». Он говорил правду о Новомосковске, с юмором, мол, у местных есть свое название для городишки – «Дурпоселок». Говорил правду о мотивах при выборе Одессы, как города-полигона для своих дальнейших действий. Рассказывал в красках, с эффектом присутствия, о вечеринках «у Бобы» и первых свиданиях под грохот АС\ДС, с двумя сестрами одновременно. О полете на пиво в «Гамбринус» и дальнейшей одесской эпопее. Все смеялись и слушали. Только Коля периодически после глотка «Свитязя», повторял свое неизменное: «Ну! Ты Леха…».

Но что-то большее чувствовалось в умении Алексея общаться, в его умении преподать информацию, внимательно слушать и вовремя поддержать разговор. Он мог перейти от откровенных хохм к серьезной теме, интересно и вовремя, ребята чувствовали в нем остав человека, который может быть один и принимать взвешенные решения. Это притягивало, и его делало своим в коллективе. С Алексеем было интересно и легко.

Ближе к полуночи, Юра начал прятать под кровать пустые бутылки, называя их при этом «слабохарактерными», Коля отковырял очередную консерву, компания дружно закурила, нужно было принимать решение по землетрясению. Идти или не идти на улицу, спать или не спать, здесь или там… Выбрали не идти на улицу и не спать – здесь! Под общежитием светящиеся кучки продолжали свою ночную жизнь. Все как-то успокоилось. Говорят, толчки все-таки были, очень слабые, но наша компания при всем желании их бы все равно не почувствовала. Все спали крепким хмельным сном, предусмотрительно не сняв одежду и обувь.