Страшные сказки

© Алексей Николаевич Евстафьев, 2022

ISBN 978-5-4493-4957-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ДЕЛО МАСТЕРА БОИТСЯ
(ПРО ТО, КАК В ОДНОМ ПРОВИНЦИАЛЬНОМ ГОРОДКЕ ТВОРИЛОСЬ НЕЧТО НЕВООБРАЗИМОЕ)

У одной девочки отец был гробовщик. Мать тоже когда-то была и работала на местной кожгалантерейной фабрике, да там и померла однажды. Не вернулась домой со смены. Причём, на здоровье-то особо не жаловалась, лишь сетовала на какие-то пустяки с дыханием. А оказалось, что вовсе это были и не пустяки.

И осталась девочка с отцом жить. Домик такой у них, знаете, на пригорочке. Небольшой огородик, курочки. Жили они довольно припеваючи, поскольку люди вокруг умирали один за другим – только успевай работать. А наш гробовщик своё дело знал назубок, и за пару часов этакую знатную домовину для покойного мог смастерить, что иные живые обзавидуются!.. Лежи себе с миром и поджидай Царствия Небесного.

Но вот однажды в городок приковыляла странная старушка и принялась милостыньку просить, и граждане накидали ей чуть ли не миллион. Нет, меньше, конечно, миллиона, но старушка всё равно обалдела от счастья. «Я, – говорит. – во многих городах мира попрошайничала, и отовсюду меня гнали в шею, а тут просто чудо какое-то. Я, – говорит. – теперь вас всех полюбила безмерно, а потому каждого отблагодарю. Все будут довольны.» И наколдовала так здорово, что люди в городке совсем перестали умирать, а некоторые даже родились заново. Ходят такие, как ни в чём не бывало, за барышнями ухаживают: пуси-муси, ляси-тряси, дескать! стерпится да слюбится!.. Вся палитра чувств, можно сказать, на лицо. Вся монохромная гамма.

Год проходит – никто не умирает, другой проходит – все вокруг счастливы и зажиточны, а только наш гробовщик с дочкой терпят нужду и голод: работы-то нет!.. Из соседнего села два заказа поступило, так энтих денег на две недели и хватило.

И вот однажды гробовщик подзывает к себе девочку, ласково поглаживает её по головушке и говорит:

– Девочка, а девочка! А не хочется ли тебе сегодня чего-нибудь покушать?..

– Очень хочется. – говорит девочка. – Виданое ли дело: семь дней не кушать… Отощала!

– Вот и я о том же толкую. – посапывает осерчалым фитильком гробовщик. – Получается так, дорогая девочка, что пришло время тебе о семье порадеть. Позаботиться о пропитании. Хошь – иди на фабрику работай, а хошь – поступай как знаешь, но чтоб сегодня к вечеру, у нас в доме, стол был накрыт. Сколько ж можно тощать?..

Девочка не очень долго думала, а папеньке в ноженьки поклонилась и куда-то там пошла. Не сказала – куда.

А в этом же городке жил один морячок, который любил ходить купаться на речку. Он своё на флоте отслужил и домой вернулся. Тоже домик с огородом заимел, с курочками. Вроде даже глиняными свистульками приторговывал. Но я сам лично не знаю, утверждать не буду.

И вот не отпускала его от себя водная стихия, куражилась отчаянно и штормила. Так и манила с головой окунуться в этакие-нибудь нептуновы глубины. Оно, конечно, можно иной раз и в корыте искупаться, чтоб семь футов под килем зачудить – но интересу в этом мероприятии для шибко гораздого человека на раз-два-и-обчёлся.

Вот и ходил этот морячок купаться на реку каждый день, а однажды взял и утонул. Водолазы его быстро вытащили из-под коряги, поплакали сколько надо, а потом говорят гробовщику: пришло времечко и тебе поработать, мил-человек! смастери-ка нам гроб для морячка, а мы не поскупимся на оплату!.. И не поскупились.

Всякий, кто из горожан заглядывал этим вечером к гробовщику домой, тот надивиться не мог: стол у гробовщика всяческими яствами заставлен, мадерка заграничная в бокалах плескается без устали, а сам гробовщик с доченькой сидят напившись да наевшись – словно огузки налитые – сидят, друг с другом мало говорят: через слово рыгнут, через два пукнут!.. Ну, вроде, жизнь маленько налаживаться стала.

А ещё в этом же городке, неподалёку от леса, жил дровосек. Всякий с ним дружил, всякий о нём отзывался, как о весьма добродушном и отзывчивом человеке. Всегда-то он ходил со своим любимым топориком и весёлую песенку насвистывал. Многонько он знавал трудолюбивых куплетов, унынию дороги привольной не давал, лентяев и лоботрясов весело подзуживал. Зверушек тоже лесных любил со всей очевидностью. Как ни пойдёт в лес, так хлебца с собой захватит – то белочку накормит, то лосяшку угостит. С топтыгиной семейкой, бывалоча, на одном брёвнышке посидит, в картишки поперекидывается, а проигравшему щелбанов отвесит. Натуральное совпадение противоположностей.

И вот пропал вдруг дровосек, никто его не видит и песенок не слышит. Был человек – и нет человека. Собрали взвод солдат и отправили в лес искать: мало ли, может, заблудился человек с недосыпу или медведи зверским инстинктам поддались и сожрали своего благодетеля!.. Природу хищника щелбаном не перешибёшь.

И вот ходят солдаты по лесу, ищут, а никого найти не могут. И совсем приуныли с этих дел, сапоги стоптали. Хорошо, один солдатик глазастый был, увидел что-то там в прореши лесной, закурлыкал шибко: смотрите-смотрите!.. Все смотрят: а сидит дровосек на пеньке, трубочку в руках держит и помалкивает беспросветно. Поскольку сидит без головы. Голова-то рядышком валяется в несущественном виде, лишь глаза ейные вытаращены до чрезмерного изумления. И топорик дровосековский лежит поблизости – сразу видно, что им голову и отрубили.

Тут уж, конечно, всему народонаселению, от мала до велика, погоревать пришлось. Флаги на государевых заимках приспустили. Но и про гробовщика не забыли: приступай-ка, мастер, за привычную работу! дело мастера боится!.. вот тебе рупь золотом!.. (А по тем временам рупь золотом – это были деньги немалые, я вам скажу. Очень даже большие деньги были по тем временам. Иной раз и склад купеческий можно было за рупь золотом прикупить, да ещё какой замечательный склад!.. Просторный, на все 550 кв. м., на фундаменте из силикатного кирпича и с комплектом из металлоконструкций для обшивки сэндвич-панелями – вот такой склад!.. а вы говорите…)

– Ради памяти хорошего человека, расстараюсь во всю мочь. – обещает гробовщик. – Могу из амаранта-дерева домовину сколотить, могу из палисандра цельный похоронный шкаф обделать, а могу из ксилокарпуса этакий гроб смастерить, что сам Пушкин на том свете обзавидуется. Но дороже выйдет.

– Валяй. – говорят ему. – Колоти гроб из ксилокарпуса. Деньги – что? Деньги – пшик!!

– Значит, как у Пушкина?..

– Ну да.

А Пушкин-то – это который Александр Сергеевич, он в нашем городке завсегдатаем был. Его у нас хорошо знали и уважали. Ну, сообщаю, чтоб вы знали.

И совсем благостно зажили с тех пор гробовщик с дочкой. Что ни день, то милиция в подворотне бабу мёртвую найдёт с брюхом выпотрошенным, что ни ночь, то в канаве купца выловит с карманами распотрошёнными. А родственники убиенных порядок законный знают наперечёт: сперва изволь наплакаться вдоволь, насетоваться на судьбу-злодейку, а затем – будь любезен – похорони покойника в гробу и с оркестром. Ну, и денежку за гроб – будь любезен – выложи. Из палисандра-то гробы весьма полезные получаются: хошь родственника своего хорони, хошь заместо пианино на нём тренькай. Покупатель всегда прав.

И вот совсем уж городок вымер – человек с пятьсот осталось, да и те на улицы носов не кажут. Вроде даже некоторое шатание государственных основ принялось приключаться. Но вот однажды по утру вновь заявилась та странная старушка, что раньше всем бессмертие наколдовала.

– Это, – говорит. – что-то непонятное тут у вас творится, и я намерена это дело расследовать.

– Расследуй, бабуля. – ей говорят. – Взыскуй с виновного на всю катушку.

– Прямо сейчас, – говорит. – и приступлю.

Старушка на главной площади расположилась со всеми удобствами. Костерок разожгла. Заячьей да белячьей говядины в котле наварила, промеж миллиона слов свой десяток урезонов непонятных вслух пропустила, в кочегарный огонёк самоварного серебра на расплавку подбросила. Да каждому горожанину – из тех, кто до сих пор в живых остался – дала понемногу зелья своего отведать.

– Кто, – говорит. – тут есть убийца и душегуб, на того мистическая сила укажет. А мы его вмиг заарестуем.

Ну, и тут такое началось!.. Один гражданин зайца кушает – и ему всё ничего, только слегка икается да прикосорыливается. Другой беличью лапку глодает – ажно за ушами пищит от удовольствия. Чувствует, как настроение в неограниченные сферы приподымается. Даже ноги кренделями костромскими заплетаются, а ручонки за всяческих девок цепляются. Третий кушает – вроде как и дохнет сперва, но вскоре оживает, зацветает пуще прежнего. Глазёнками забавно помаргивает, улыбочкой задорно шалапутит, языком дразнится. Балясник этакий.

Но вот пришла очередь и девочке гробовщика снадобье отведать. А она мудрит чего-то, хмурится всё неприглядно, ручонкой-то от снадобья отмахивается, говорит, что, дескать, на диете сидит!.. Не надо, мол, спасибо.

Тут все стали подозревать что-то неладное, ворчать. А гробовщик говорит ей строго-настрого:

– Девочка, а девочка! ну-тка кушай быстрей, что дают, не кочевряжься!

Девочка и принялась есть снадобье. Одну ложку съела – сидит как ни в чём не бывало, на белый свет с невинностью таращится. Другую ложку съела – слегка с оказией поперхнулась, но сплёвывать не стала, а продолжила сидеть да улыбаться. Дылдой этакой дурковатой. А вот когда третью ложку съела, тогда мозгами заколобродила, всем телом затряслась, а из внутренних кишок визглявым голосом запричитала: не смейте бедную девочку забижать! не смейте ребёночка охаивать!.. Но тут страшный гром загремел и земля затряслась, тьма сгустилась непроглядным образом, а все покойники из гробов повылезали и принялись на площади собираться. Собираются и в девочку пальцами тычут: вот, дескать, душегубка самая настоящая! такая маленькая, а уже по ней тюрьма плачет!..

Тут девочка во всём и призналась. Как морячка потопила в реке, как дровосеку голову топориком срубила, как прочих несчастных граждан в потёмках подкарауливала и безжалостно на тот свет отправляла. Во всём призналась и папеньке в ножки поклонилась: прости, дескать, батюшка!.. я ведь не за ради удовольствия грехи на душу брала, а за ради того, чтоб у тебя завсегда работёнка была!.. А гробовщик тут на попятную попёр: не дочка ты мне, говорит, не бывало ещё такого, чтоб душегубка моею доченькой была!..

А затем встал в позу высочайшего смирения и сказал всем людям, что на площади собрались, и всем покойникам, которые в могилках своих не усидели, и старушке тоже сказал:

– Ежели мы это дьяволово отродье (дочурку-то мою) до полуночи казнить успеем, то тогда с миром и разойдёмся по домам. А ежели иначе случится, то тогда нам всем не жить!.. В ейном теле непременно бес обретается, и он нас всех тут укокошит.

Все сразу гробовщику и поверили, девочку повязали крепкими верёвками и поволокли к городской виселице. Там уж старушка петельку смастерила, девочке на шею накинула и говорит:

– Молись давай скоренько, а то до полуночи четверть часа осталась.

Девочка, конечно, быстренько помолилась, всем горожанам в ноженьки поклонилась, у папеньки ещё раз прощения попросила, и казнь смертную безропотно приняла. Да только никто её не простил, и даже хоронить никто не захотел.

Бросили тело где-то от города неподалёку, вроде и до сих пор косточки валяются – их и собаки не грызут. Ох уж эти легкомысленные девочки!..

А старушка погостила в городе ещё чуток, поразмыслила о том да о сём.

– Дорогие граждане. – говорит. – Напрасно я колдовать взялась, нету с этого никакого проку. Теперь я перешепчу все свои заклинания назад, и наступит у вас жизнь такой же, какой была прежде. Будете рождаться и помирать, как все добрые люди на земле. Супротив божеского замысла, – говорит. – переть неразумно.

Так ведь тебя, дуру старую, об этом предупреждали ещё тридцать лет назад. Когда ты в губернской тюрьме сидела. За бродяжничество и ведовство срок мотала. Старушка ты этакая!..

КТО ПРАВ – ТОТ И СИЛЁН
(ПРО ТО, КАК ХИТРЫЙ ЦЕЛОВАЛЬНИК НА НЕЧИСТУЮ СИЛУ ОБОЗЛИЛСЯ)

На природу нечего сетовать, хотя и всякая дрянь в мире встречается, а тем более в сельской местности. В иных дремучих краях от нечистой силы спасения нет для простого человека. То гукнется в лесу, то в бору аукнется, а то молодые девки зачнут пропадать на овинах. Домой-то после ворочаются чуть свет, а от них и путного слова не добьёшься: всё только стыдливо хихикают!.. Смешно им.

А вот однажды один Леший целое стадо проигранных крыс гнал по большой дороге, и вот подогнал к кабаку (а лешие на крыс и зайцев играют в карты, всё равно как мы на деньги играем). Подогнал и кричит целовальнику:

– Отпирай, подай вина!

Тот сперва не дал, потому как у него поздняя ночь была, и для посетителей проходу не имелось. Наши целовальники по ночам либо гидролизный спирт бодяжат, либо самогон перегоняют, а затем в бутылки с коньячишкой подливают.

– Ступай-ка ты прочь. – говорит целовальник Лешему. – А не то собак спущу!..

Леший обиделся, взялся за угол кабака и чуток приподнял над землёй, кричит:

– Давай мне цетверть водки!

Тот сразу испугался, поставил ему четверть водки. Леший одним духом выпил, денег не отдал, кабак с ног на голову перевернул и погнал крыс дальше.

– В следуций-то раз, – говорит. – буду забижать тоби, презрев всяцескую добродетель. А сицас мне некогда.

И захотелось этому целовальнику отомстить Лешему за обиду. По сусалам надавать или даже смертоубийство сотворить с печальным концом – короче говоря, этакое дело сотворить, чтоб знал нечистый, кому на Руси жить хорошо.

Вот он собрался скоренько в дорогу, кабак досочками заколотил. Все бутылки с пойлом вдребезги перебил – чтоб народ злополучным лакомством напрасно не смущать. Табличку повесил. Дескать, ушёл на базу. А сам отправился лешего отыскивать.

Шёл, шёл, приходит в лес. Видит, в лесу стоит избушка на курьих ножках: в лес лицом, а сюды к нему воронцом. Целовальник и говорит: «Избушка, избушка, будь добра, повернись сюды ко мне лицом, а туды от меня воронцом.» Избушка вдруг и повернулась. Не всякий день ей хорошего человека привечать доводится, зачастую такие охламоны по лесу шастают – водку жрут да на гитарах тренькают.

Целовальник заходит в избушку и видит: сидит Баба Яга, лён прядёт, а титьки на воронцы держит. Осинкой чахоточной трясётся. Пожилая женщина вроде как.

Ну, она ему и говорит без лишних предисловий:

– Куды, добрый человек, идёшь?

Вроде того, что на задушевный разговор претензии имеет.

– Я иду, – говорит тот. – по оченно важным делам. И по всей видимости, – говорит. – иду туда, не знаю куда.

Ну, Баба Яга титьками слегка бултыхнула, вроде как закокетничала дамским манером.

– Вот ежели, – говорит. – выкрутасы твои маловразумительны, то залезай ко мне под бочок, прямо на печь. Отдохни со мной рядышком, пока то да сё.

– Отдыхать, – он её говорит. – после будем. Сперва дело надо делать.

– А какое-такое у тебя дело? – Баба Яга спрашивает. Да заодно в избушке успела прибраться, стол накрыть. Хлебушек нарезала. Сальца шмоток.

– Это, – говорит целовальник. – вопрос психологического свойства, его в пять минут не растолкуешь. Процесс моих намерений, – говорит. – во многом состоит из риторического плана, а потому моё дело не только от меня зависит. Тут целый абзац из непредвиденных обстоятельств.

– Чавось??

– Вот тебе и «чавось».

И рассказал ей про обиды свои на Лешего, про то, как по сусалам ему надавать следует. Ежели что и приврал на Лешего, так исключительно для красоты эффекта. Глубокого и афористичного.

А Баба-то Яга в ту пору с Лешим не дружила и зуб на него точила. Как раз сегодня в полночь точилка поломалась, и Яга в растерянность житейскую угодила, а тут целовальник со своей обидой ей в самый раз пришёлся!..

– Ты бы, бабушка, – он ей говорит. – посоветовала мне, эким манером Лешего до цугундера довести. А то тебя в народе всё старой хрычовкой величают, а я вижу, что ты бабуля вполне себе ничего, и панталончики кружевные.

Говорит и подмигивает.

– Ишь какой шустрый нашёлся. – лепечет ему Яга. – Я много чего на свете знаю, и про то, как ребятёночков заживо варить знаю, и про то, как кишечную палочку лечить знаю, а вот про то, как Лешему карачун смастерить – и слыхом не слыхивала.

– Значиться, большого проку от тебя не будет? – куксится целовальник. – Живёшь в лесу, молишься колесу. А я тебя чуть-было не полюбил душевно, хотел на крестины племянника пригласить. Сестрица-то моя уж который год обещает племянника народить.

– Может, толк и будет. – говорит ему Баба Яга и указывает из окошка неблизкую путь-дорогу. – Пойди-ка ты вон в ту сторонку, да в другую не заворачивай, да по прочим сторонам всегда оглядывайся, да под ноги пристально посматривай. А когда к Лешему прямо в домик угодишь – разбирайся с ним сам, на свой страх и риск.

И подарила мужику хорошую вещь – шапку-невидимку. Ну, вроде закадычные друзья теперь стали. Что ж не подарить?..

Идёт целовальник дальше по лесу, через гнилые колдобины перелезает, от нервных колик истово чурается. За каждый кусток вглядывается внимательно, пялится радетельно: тут ли живёт Леший или не тут?.. Вскоре и добрёл до нужного домика. Видит, что у крыльца пень торчит, а на пне гриб говорящий шишиморит, всякого встречного-поперечного в гости заманивает. Накося да выкуси.

Целовальник про себя усмехнулся, а вслух сказал:

– Устал я с дороги. Зайти нешто чайку попить?

– А и зайди, не поленись! – гриб на кнопочку там у себя какую-то нажал, и дверца в домик распахнулась: – Самое время чайку-то попить!.. с вареньицем!!

Мужик неторопясь в дом заходит, в красный угол церемонно кланяется, а затем видит: в домике у Лешего королевна живёт. Похитил её вражина лесной в стародавние времена, вот она с тех пор и живёт у него, за хозяйством следит. Но каждодневно слёзы горькие проливает и мечтает убежать поскорей. А как тут убежишь без посторонней помощи?.. А никак.

– Ты теперь, матушка-королевна, слушай меня внимательно. – заговорил украдочкой целовальник, а сам королевну к себе поближе прижимает и заодно любовью охмуряет. – Теперь, когда Леший в дом завалится, ты к нему поласковее будь и выведай ненароком, в чём его смерть заключается?.. Где её несомненно отыскать можно, чтоб злодея погубить?

– Именно так всё и сделаю. – говорит королевна. – Поскольку уже влюблена в тебя без памяти, и готова с тобой хоть на край света.

Экая пигалица.

Вот наш целовальник одел шапку-невидимку и сполз в угол. Приходит вечером Леший к себе домой, пообедал чем Бог послал, да почему-то смурной вдруг стал.

– Отцего здись руським духом пахнет? – спрашивает у королевны.

– Ну, отчего-отчего… – королевна ему говорит, словно из уст мёд течёт. – Сами вот по Руси бегали, милостивый сударь, русского духу нахватались, оттого и здесь пахнет. Расскажите лучше, есть ли новости какие?.. Что случилось занятного у нас, на Руси?.. Допустим, папенька с маменькой мои как поживают?..

– Жулики, – говорит. – тамося сплошные завелися. У вас, на этой проклятуцей Руси. У спортцменов незаконные баноцки с мельдонием выискивають поцём зря, и в наказание на кол сажають.

– Так я и думала. – королевна-то дурочку из себя строит. – Разваливается страна потихоньку, народ паршивеет. Спасибочки, что в своё время меня к себе жить затащили. Я тут, у вас, словно у Христа за пазухой.

– Да пожалуйста.

Леший тут лёг спать, а эту королевну заставил у себя на голове искать. Ну, королевна и стала искать, а сама потихоньку спрашивает, как бы она тут ни при чём:

– За спортсменов я всегда говорила, что они народец неблагонадёжный, до золота падкий. А вот расскажите-ка лучше, милостивый сударь, где ваша смерть обретается?

Леший разомлел от удовольствия, размурлыкался. И говорит:

– Моя смерть прямо здесь, неподалёку. У барана в дыре.

– Это который каракулевый у нас?

– Который каракулевый. – говорит.

Сам поспал, да опять на следующий день и ушёл. Ну, целовальник с королевной быстренько взяли каракулевого барана, убили и в дыру полезли. Ползут-ползут, шарятся по этой дыре во всю силу, а ничего кругом не видно.

– Эта подлюка лесная насмеялась над тобой. – целовальник-то королевну из дыры вытягивает и на постельку прикладывает. – Наврал про барана. Давай сегодня вечером всё заново устрой, и тот же вопрос про смерть спроси.

– Тут надо бы нечисть хорошенько ублажить. – задумалась королевна.

– Надо бы. – мужик вздыхает. – Подумай-ка, чего он у тебя больше всего на свете любит?..

– Водочку он больше всего на свете любит! – припомнила королевна.

И вот, чтоб послаще Лешего ублажить, она быстренько за водочкой в лесной лабаз сбегала, дождалась, когда тот домой придёт, и в ноженьки ему поклонилась:

– Как же так, – говорит. – получается. что вы меня обманываете постоянно?.. Я вот вам щец наварила, водочки купила, а вы меня за смертью в дыру баранью посылаете, а там и нет ничего.

Леший засмеялся и говорит:

– Нет, родненька, моя смерть никак не у барана в дыре, а воть есть остров на море-окияне, на том острову есть камень, под темь камнем заиц, а в заице щуцка, а в щуцке яйцо, а втом яйце моя смерть. А за водоцку тебе цпасибоцки огромадные. Прямо сейцас её цекалдыкну.

Ну, вот Леший водочки выпил, поспал, да с утра ушёл по делам. Дел-то много у него в лесу. Невпроворот дел.

– Стало быть так. – говорит целовальник королевне, милашке-то своей. – Ты мне тут в дорогу пожрать собери, а я пойду эту щуку из зайца вылавливать и смерть добывать. Сиди тут, не балуй.

Королевна быстренько сварганила бутербродиков с колбаской, на грудь молодецкую кинулась с плачем:

– Ступай, – говорит. – да назад поскорей возвращайся. Поскольку, у меня к тебе любовь и всякое такое.

Целовальник и пошёл. Сильно поторопился месть лютую осуществить и пакостника погубить. До самого моря-окияна дошёл, встал на крутом бережку, смотрит по сторонам. Сами понимаете, что тут волны бушуют тревожно, молнии в дезабилье сверкают и чайки порхают, извлекая звуки предупредительного свойства. Навивают на сердце добра-молодца печаль и грусть окаянную. Неизлечимые травмы для психики.

Остров-то с камнем отсюдова отлично виден, но добраться до него нет никакой возможности. По воде пешком не пойдёшь. «Я не знаю, как это всё называется; я думаю, это всё называется „картина репина приплыли“. – думает целовальник. – Я завсегда презирал бесхозяйственность, а тут даже слов найти не могу, чтоб отругнуться. Самый простецкий мост не могли построить – тоже мне власти называются!..» Намекает открытым текстом, что сатрапы у власти притулились, а оттого зреют грозди народного гнева.

А тут вдруг нечто эфемерное по воздуху пролетело, и прямо при море-окияне фабрика корабельная открылась. Смотрит, целовальник, а на этой фабрике великаны-гамадрилы во всю шуруют. Выдёргивают громадные ёлки из земли и хлещут ими по морю-окияну. Там, где хорошенько похлещут – там корабль из глубин морских появляется и паруса распускает. Целую черноморскую флотилию нахлестали денька за три.

– Братцы-гамадрилы, – просит целовальник у великанов. – смастерите и мне кораблик какой-никакой, поскольку имею дело неотложное и первостатейное. За мной не заржавеет.

– Да с удовольствием, нам-то хоть бы хны. Но отгадай сперва три загадки.

– Три так три. – соглашается целовальник. – Сказывайте веселей. Озорники.

– Ну, – крутят свои плутни великаны-гамадрилы. – слушай тогда сюда. Вот тебе загадка первая. Что не лается не кусается, а до смерти догрызается?..

– Это же совесть, тишкина ты жизнь! – и минутки не помыслив, отвечает целовальник. – Сам не без греха, в мае родился – оттого и маюсь.

– Правильно, отгадал. – дивятся мужицкой соображалке великаны-гамадрилы. – А вот тебе вторая загадка. Что такое есть: с горки вползком, а в горку бегом?..

– Дак сопля это! – пришмыгнул носом целовальник. – Сам весь болезный по осенней распутице бываю – оттого и лекарств дома выше крыши. Укатали сивку крутые горки.

– Ну, – разводит руками самый главный великан. – уж на сколько я едрён, а этот дядька меня втрое едрёнее. Пускай отгадывает последнею загадку.

– Кабы не воспаление диоптрии, – целовальник жалуется, – я всех бы вас тут едрёно поимел!.. Загадывай давай.

– Что бывает такое: то имеется голова, а то нет головы, то есть голова, а то нет головы?

Долго думал целовальник, искручинился весь, а потом по лбу себе весело прихлопнул:

– Это когда пьяненький мужичок вдоль забора идёт. Пока нормалёхонько идёт – все видят его голову над забором, а как спотыкнётся – нет головы!.. Не видно. Вот так и получается: то есть, то нет.

Великаны-гамадрилы подивились мужицкому уму-разуму, шваркнули ёлкой по водам моря-окияна, и предстал на зыбкой глади фрегат с алыми парусами. Целовальник живенько на фрегат вскочил, фок-мачту за бизань-мачтой приладил и поплыл к вожделенному острову. А там камешек легонько с места сковырнул, зайца за уши прихватил, в карман сунул и отправился восвояси. Справочки с собой в дорогу захватил – мало ли пригодятся от таможни отбрыкиваться – одну о задержке в умственном развитии, а другую, что на урановых рудниках пахал сверхурочно, вот ему государство в награду зайца подарило.

Долго ли коротко ли, а возвращается к лешачьей избе – а там всё по-прежнему: королевна слёзы льёт, волки с голодухи по ночам воют, а сам хозяин бродит по землям русским и на добрых людей страху наводит.

– Суженый ты мой ряженый! – кинулась королевна на шею целовальнику. – Я уж замаялась и ждать-то тебя, думала, что сгинешь и не вернёшься.

– Я и сам так думал. – говорит. – Да вот вернулся.

– Ну, вот теперь воочию вижу, что это взаправду ты вернулся. Теперь всё моё беспокойство, саднящее раны на сердце, как рукой сняло.

Конечно, ещё парочку каверзных вопросов задала – не загулял ли добрый молодец на чужой сторонушке – да целовальник пальчиком ей пригрозил: в нашем деле, дескать, не без этого, но нынеча мной двигают иные помыслы!..

– Это заяц у тебя тама что ли?.. – королевна ему в карман тычет. – А точно ли смерть лешачья в нём?? Я ж тебя за смертью, помнится, посылала.

– Как раз в зайце и смерть. Ты, милочка, теперь так поступай решительным образом. Когда Леший домой возвратится, скажи ему, чтоб спать быстрей лёг, а я тута с зайцем и уткой-щукой делов понаделаю и злодея погублю.

– Так и быть, всё как ты мне рассказал – всё так и сделаю. Совершенно на тебя, дескать, полагаюсь.

Ну и ладушки. Тут дело к ночи идёт, и возвращается Леший домой, а сам крепко недоволен – много добра, непосильным трудом нажитого, в карты проиграл.

– Отцего здись руським духом пахнет? – спрашивает.

А мужик-то наш в шапке-невидимке сидит при печи – вот его и не видно. Но попахивает, конечно, с дороги-то не умылся.

– Да брешешь, супостат. – сама королевна ноздрями по углам попихала. – Вчерась только уборку делала, всё чисто в дому. Идите-ка вы лучше спать.

– И твоя правда, девонька, луце-ка я храпака задам. – зевает Леший, а пасть евонная – что твоя форточка с окна распахнутая. – Ты толецко мою любимую пеценку спой, а я зараз и усну накрепько.

Королевна и принялась петь про баю-баюшки-баю – не ложися на краю, а Леший сам не заметил, как уснул. Но одним глазком поглядывает: что интересного у него в дому делается?.. А целовальник шапку-невидимку резко с головы скинул, ножик из-за голенища вытащил и принялся зайца резать, чтоб утку из него вынуть поскорей. Да либо ножик оказался тупой, либо сноровки должной нет, а дело неспешно ладится.

– Может, шибануть топориком-то поперёк туловища? – королевна под руку нашёптывает, тоже ишь нетерпится нечистой силе рога пообрывать.

– Верно. – говорит. – Тащи сюды топорик.

Королевна только-было за топриком на склад рванула, да не тут-то было.

– Я вам сцас покажу топорик! – Леший со своей кроватки быстро спрыгивает, кубарем катится и в два пальца свистит. – Крысоньки мои любезные, хватайте этих вороговь да гадюкь, что я на груди пригрел – грыците ихь насцмерть!

Королевна тут и замерла как вкопанная, а лешачьи крысы повыползали из всех щелей и принялись ей ноги отгрызать. Чуть ли не целый миллион их из подвала вылез, и все здоровущие такие!.. Привизгивают от удовольствия, хвостиками виляют да губами причмокивают – очень им понравилось сладенькое королевнино мясцо. И кровища по всему дому хлещет кипящим огненным цветом. Смотрит целовальник: а уж пяточки королевнины обгрызены дочиста, надо что-то делать!..

– Нукась, заяц, – говорит строго. – отдавай мне утку!

И разорвал зайца пополам. Тут из заячьих нутрей утка вылетала, чтоб в окошко дёру дать. Но целовальник быстренько её за крылья прихватил и башкой ейной об притолок пристукнул – чтоб шибко летать не умела. Леший, как увидел такое дело, так весь затрясся да запёрхал; совсем не по нраву ему эта каверза пришлась.

– Упыри да вурдалаки, друзяки мои родьненькие! – засвистел в пять с половиной пальцев Леший. – Поможите братуцке!!

И упыри да вурдалаки со всего леса примчались в сей же миг, принялись королевну душить своими лапищами корявыми, да из горла кровушку ейную сосать. А крысы уж и голени королевнины объели – прямо куски мяса вырывают, да между собой дерутся, чтоб кусок послаще достался. Чуть ли не друг дружку поубивать готовы.

– Нукась, утка, которая из зайца, слушай меня! – потребовал целовальник, цепляясь пальцем за уточий ректальный шланг. – Отдавай мне щуку!..

Щука тут и выскользнула прямёхонько из кишок уточных, пастью заклацала, глазами засверкала яростью иродовой. А в брюхе ейном оказалось яйцо лешачье. Переливается такое лиловым цветом, распаляемым зигзагами грозового беснования. И по всем углам избы вдруг мрачные тени закувыркались, криворожие искры закружились.

– Спиногрыз-дружоцек! – засвистел отчаянно Леший. – Приди скорей сюда, помоги братуцке!!

И немедля из подпола вылез страховидный спиногрыз – весь в паутине да в липком чём-то. Изо рта угар клубками валит, из ушей пар клочками трубит. «Чурчхела, пахвала да варёная кукуруза! – орёт диким голосом, да так, что в соседнем дому у соседа в ушах звенит. – Не тоскуем, не кукуем, налетаем и кайфуем!» И прямёхонько на королевнину спину насел сзади и принялся внутрь её вгрызаться – ажно рычит от удовольствия. Только мелкие королевнины косточки отплёвывает по сторонам и от упырей отбрыкивается.

– Нукась, щука, которая из утки, повинуйся мне. – целовальник щуку надвое разрывает и обеими кусками потряхивает. – Отдавай мне яйцо со смертью!..

Яйцо и выкатилось без остатку, да прямо посередь воздуху и зависло. Побледнело душноватой синевой немыслимого колера и затрепыхало, чуя близкую развязку всей истории.

– Русь ты подлая! сила ты могучая! – завопил Леший, уж совсем отчаявшись продолжать дальше свою паскудную жизнь. – Ты всему человечеству нервы вымотала, никому покоя не даёшь!..