Огненные дороги

Роман за линией фронта
Роман

Предисловие

Будучи подростком, я часто бывал в гостях у дедушки Дмитрия Яковлевича Тимофеева и бабушки Веры Петровны. Они жили в поселке Мирный Раменского района, недалеко от станции Бронницы. Я проводил у них практически все выходные и каникулы.

Большинство друзей дедушки и бабушки были фронтовиками или тружениками тыла. Жили они в основном в Москве, а в поселок приезжали на свои дачно-садовые участки. Особенно много гостей бывало у нас в мае, ближе к празднику Победы. Приходили не с пустыми руками, нередко с бутылочкой чего-нибудь горячительного.

Дед почти не пил, а после последней госпитализации и вообще перестал, однако компанию всегда поддерживал. Нальет себе рюмочку и делает вид, что выпивает. Друзья не обижались. Они знали, что дед неоднократно был тяжело ранен на фронте, и удивительно, как он вообще остался жив. Дедушка всегда теплым словом вспоминал о фронтовых врачах, которые буквально вытащили его с того света и сложили по кусочкам.

Фронтовики сначала пили за Победу, потом – за погибших друзей, и почти всегда при этом глаза у них становились мокрыми. Они не стеснялись своих слез, а вот о себе рассказывали мало и очень скудно.

Но зато я часто слышал от них о каком-то везучем командире, который за годы войны дослужился от капитана до генерал-лейтенанта. По ложным обвинениям его не раз арестовывали, но всегда отпускали, да еще и награждали. Этот генерал якобы неоднократно встречался с Верховным главнокомандующим Иосифом Виссарионовичем Сталиным и другими членами советского правительства. По рассказам фронтовиков, он командовал соединением Советской армии в тылу врага, на территории, временно оккупированной фашистами, и бил их изо всех сил.

Основываясь на воспоминаниях фронтовиков, в данном произведении я объединил эти рассказы, изменил несколько фамилий, добавил некоторые художественные дополнения. Есть в нем эпизоды военной биографии второго моего деда – Григория Васильевича Воронцова, а также двоюродного дедушки Федора Смолина, прошедшего всю войну и вернувшегося в апреле 1945 года без ноги, и еще одного двоюродного деда Михаила Завалова, командира партизанского отряда.

Часть 1

Было отличное субботнее утро. Я – выпускник академии пограничных войск при Министерстве внутренних дел СССР. Учиться там меня направили сразу после финской кампании, и год учебы пролетел как один день.

Сегодня, 1 июня 1941 года, я должен получить диплом об окончании академических курсов. Начальник академии шепнул своим помощникам, что меня ждет приятный сюрприз. Эту новость тут же передали мне. Также от своих друзей в руководстве учебного заведения я узнал о том, что нас всех распределят по пограничным отрядам и повысят в звании. Наконец-то получу капитана.

В армии я с 1930 года. Окончил командную школу РККА и получил звание младшего лейтенанта. В 1936 году был переведен на Дальний Восток в пограничные войска. В 1937 году за участие в боевых действиях был награжден орденом Красного Знамени, а в 1939 году – медалью «За отвагу». В том же году, перед самым началом Финской компании был переведен на финскую границу. Как я уже говорил, после ее окончания, в марте 1940 года, меня направили в Академию пограничных войск.

За участие в финской кампании меня наградили именным оружием – пистолетом «ТТ». Кроме того, командующий Северным фронтом от себя лично вручил мне новую десятизарядную винтовку СВТ-38 с оптическим прицелом за то, что я «снял» трех «кукушек» из пистолета «ТТ». Кукушками наши бойцы называли финских снайперов, поскольку очень часто они выбирали свои огневые позиции на деревьях.

Говорили, что на меня послали документы на награждение орденом Красной звезды, но пока я ничего не получил. За ордена и медали положены денежные выплаты. Красное знамя – 500 рублей, Красная звезда 400 рублей, медаль «За отвагу» – 400 рублей. Мне, как студенту, деньги очень бы пригодились.

За время этой войны вместе со своими красноармейцами я совершил несколько удачных вылазок в тыл к финнам. Мне посчастливилось служить с командирами Красной армии, которые воевали еще в Первую мировую войну. Один из них, командир первого батальона майор Заикин, научил меня стрелять без промаха. Он сам из любого вида оружия стрелял, как сам Ворошилов, а может и лучше, и передал свое искусство мне.

Еще один опытный командир, начальник штаба полка майор Кушнарев, научил меня стрелять «по-македонски», с двух рук. Кроме того, еще они научили меня «качать маятник», метать ножи и сюрикены. Сюрикен – это такая звездочка с заостренными краями, оружие японских ниндзя. Их я привез с Дальнего Востока, где купил на границе у китайских лавочников.

В общем, эти два майора занимались мной, словно готовили для заброски в тыл противника. Семей у обоих не было, зато имелось полно времени, чтобы гонять меня, как новобранца, хотя я был уже старшим лейтенантом и командовал ротой. Тем не менее, я им очень благодарен за науку и особенно за приемы рукопашного боя. Во время войны с финнами мне очень пригодились все знания, полученные от моих наставников. В то время мне казалось, что следующего военного конфликта ждать придется долго. Слишком много крови принесла эта так называемая финская компания.

В марте 1940 года, возвращаясь в Москву на поезде, я познакомился с девушкой – Верой Барановой. Вместе мы провели два дня в дороге и целый день гуляли по столице. Решили в июне 1941 года расписаться. Именно поэтому после окончания академии, надеясь на положенный мне отпуск, я собирался к Вере в Саратов.

1 июня рано утром я сбегал на Казанский вокзал и купил билет до этого волжского города. Вернувшись в расположение академии, я стал готовиться ко вручению диплома. Дежурный принес почту. Я получил письмо от Веры и очень обрадовался. Однако радость оказалась преждевременной. Она сообщила, что в мае вышла замуж и уехала с мужем в Кронштадт. Честно скажу, в тот момент в глазах у меня потемнело. И все же я сумел справиться с нахлынувшими на меня горькими чувствами. Расслабляться было нельзя, вот-вот должна была начаться церемония вручения дипломов.

Нас пригласили в актовый зал. Всех выпускников посадили во второй ряд. Началась торжественная часть. Я так крепко задумался о постигшем меня горе, что очнулся только тогда, когда меня толкнули. В зале прозвучало мое имя – Воронцов Алексей Никифорович. Я вскочил и поднялся на сцену. Там среди начальствующего состава академии и руководителей наркомата я увидел народного комиссара внутренних дел СССР, генерального комиссара государственной безопасности Лаврентия Берию. Он протянул мне руку, в которой держал зеленые петлицы со шпалой и диплом об окончании академических курсов.

Лаврентий Павлович сказал, что меня нашли награды за войну с финнами, и вручил орден Красной звезды и медаль «ХХ лет РККА». Нарком пошутил, что теперь у меня вся грудь в орденах.

– Служу трудовому народу!

– Хорошо служишь, – улыбнулся Берия.

Я поздравил наркома с высоким званием генерального комиссара государственной безопасности СССР (оно соответствовало маршальскому), присвоенного ему не так давно.

Он внимательно посмотрел на меня и сказал:

– Ну давай, капитан, говори, о чем просить хочешь.

Видимо, просьба была написана у меня на лице. Я попросил разрешения отправиться к месту службы сегодня, без отпуска. Нарком одобрительно кивнул:

– Молодец, будь по-твоему. Будем живы, еще встретимся…

Торжественная часть закончилась. Я не стал ждать окончания концерта и после общей фотографии выпуска с наркомом и руководством академии поехал в общежитие. Дорога была очень долгой и муторной. Приехав на место, я собрал вещи, сдал коменданту комнату и поехал на Белорусский вокзал. Еще в общежитии я пришил на форму капитанские петлицы, привинтил к кителю полученный орден и прикрепил медаль. Получилось очень внушительно.

На вокзале я сдал в кассу билет до Самары, взял до Бреста и уже в шесть часов вечера сидел в купейном вагоне на пути к польской границе. С попутчиками мне повезло. В купе – целый цветник: молодая женщина по имени Лиза, лет 27–28 с дочерью Катей лет 9-ти, ехавшие к мужу в Брест, и стройная блондинка Капитолина, 19 лет, студентка 1-го Медицинского института. Она перешла на 3-й курс и направлялась в гости к тетке под Брест.

Вечернее солнце наполнило купе своим свечением, как будто сотня ярких ламп, разлив свое сияние по вагонам поезда. Мое настроение стало ярким иторжественным. Почему-то хотелось петь и плясать. Немного омрачали его мысли о Вере. Но я для себя решил, что это хорошо, что мы расстались сейчас, а не после того, как на моей груди совьют гнездо измены и предательства.

Я гнал от себя плохие мысли. Тем более, вечер был таким чудесным, а от девушек в купе пахло таким дурманящим женским ароматом, что сносило голову. На груди у меня сияют два боевых ордена и две медали, которые приятно позвякивают. В петлицах золотится шпала. Девушки порхают, кажется, вокруг меня, хотя, конечно, это не так. Но как же все-таки хорошо!

Я вышел в тамбур подышать воздухом. Капитолина увязалась за мной и попросила закурить. Я ответил, что не курю. Она не огорчилась. Скорее всего, ей просто был нужен повод, чтобы постоять вместе. Ехали, болтали, веселились. Я немного флиртовал с Капитолиной. Ночью не спали, разговаривали. Я не только не знал номер своей воинской части, но даже не представлял, где буду служить, поэтому, чтобы не потеряться, я предложил Капитолине подождать меня около комендатуры. Ее должна была встречать тетка, и как там дело повернется дальше, мы не знали.

В десять утра 2 июня поезд прибыл в Брест. Лизу встречал муж – майор интендантской службы. На перроне Капитолину действительно ждала тетка. Мы познакомились, и я предложил поехать дальше вместе. Каким-никаким транспортом меня должны были обеспечить. Тетка, ее звали Дарья, охотно согласилась. Добираться им было очень далеко, а попутка пока не подвернулась.

В комендатуре меня направили к командиру пограничного отряда. Им оказался подполковник пограничных войск Алексей Сергеевич Сергеев. На вид ему было лет 43–45. Среднего спортивного телосложения, рост, на глаз, метр семьдесят пять. Он оглядел меня с ног до головы и предложил присесть. Мы немного поговорили о жизни в Москве. Я рассказал о своей недавней встрече с Лаврентием Павловичем. Сергеев даже сначала как будто и не поверил, но после наводящих вопросов понял, что я говорю правду.

Алексей Сергеевич рассказал, что на границе пахнет войной. По словам перебежчиков, она должна начаться утром 22 июня. Однако говорить вслух об этом не рекомендуется, поскольку у нас с Германией подписан пакт о ненападении. Разговоры о войне считаются провокацией, и за них светит трибунал. А это почти наверняка расстрел. На выстрелы и любые другие провокации с германской стороны приказано не отвечать. Это тоже грозит арестом и военным трибуналом.

Я получил назначение на должность начальника заставы № 41. Застава только строится и защищает значительный участок новой границы. Алексей Сергеевич сообщил, что у моего заместителя по политической части беременная жена, и с 23 июня он будет находиться в отпуске.

– Тебя ждали именно в этот день. А ты, вон, раньше явился, – улыбнулся полковник.

– Так получилось, – развел руками я. – Все проблемы будем решать на месте.

– Добро, – ответил Алексей Сергеевич. – Получишь боеприпасы, пулемет, стройматериалы, две снайперских винтовки и коня. Со строительством заставы не затягивай. Время сейчас неспокойное.

Попрощавшись с командиром погранотряда, я выбежал на улицу. Капитолина и ее тетка стояли рядом с полуторкой, на которой мне предстояло добраться до заставы. Из нее выскочил красноармеец, представился мне и доложил, что коня нам сегодня не получить. Но если завтра мы поедем в Брест, то получим и оружие, и коня, и стройматериалы.

Мы погрузились в машину. Оказалось, что городок, в котором живет тетка Капитолины, находится на тридцать километров дальше, чем моя будущая застава. По дороге мы обменялись адресами. Я вышел первым и попросил водителя отвезти Капитолину и ее тетку до города. Было около двух часов дня, заставу построили по тревоге, мне представился заместитель по политической части политрук Николай Алексеевич Зацепин. Он же и познакомил меня с личным составом.

После выполнения всех положенных по уставу формальностей, я предложил политруку отправиться в отпуск уже завтра. Ехать ему было далеко, к тому же я прибыл на заставу раньше срока. Судя по всему, его жена Валентина, молодая, красивая женщина, лет 25, находится на последних неделях беременности, а рожать все-таки лучше дома, чем в дороге.

На следующее утро я отправил его вместе с женой на автомашине в Брест. С ними поехали старшина заставы и несколько красноармейцев. Они должны были помочь политруку сесть в поезд, а затем получить моего коня, боеприпасы и стройматериалы. В Бресте пока политрук оформлял отпускные документы и покупал билеты на поезд, старшина получил все, что полагается для заставы. Выдали даже больше, чем мы рассчитывали. Сверх ожидаемого мы получили два ручных пулемета, два ящика гранат, две снайперские винтовки. Для прохождения дальнейшей службы на заставе под команду старшины поступили 25 молодых бойцов. Их вместе с оружием, боеприпасами и стройматериалами он отправил на машине на заставу, а сам остался в Бресте проводить политрука, которому посчастливилось достать билеты на вечерний скорый поезд.

Забегая вперед, хочу сказать, что 21 июня от Зацепина пришла телеграмма, в которой он сообщал, что 19 июня у него родилась дочь, которую назвали Владленой (Владимир Ленин). Выехать назад он должен был 1 июля. Мы были очень рады за политрука и с нетерпением ждали его обратно.

На заставу старшина вернулся верхом на коне, полученном для меня. Черного, как крыло ворона, пятилетка, звали Гнедко. Он был высокий, стройный и имел свой характер. Старшине заставы Ивану Степановичу Кольцову шел 31-й год. Он был очень грамотным и честным военным. При росте 185 см он имел крепко сбитую фигуру и обладал недюжинной силой. Я подозревал, что, несмотря на все навыки, мне было бы тяжело в спарринге с ним.

В отсутствии замполита я надеялся на него, как на своего заместителя. Мы оба оказались лошадниками и ворошиловскими стрелками. Пока Иван Степанович решал хозяйственные вопросы, я занялся личным составом. Поговорил с красноармейцами, поинтересовался, есть ли у кого какая нужда. Претензий к службе у личного состава не оказалось, но было недовольство поведением немцев. Иногда они стреляли из засады, иногда кричали и ругались, намекая, что нам всем скоро капут.

Я объяснил бойцам задачу по охране границы. Рассказал о важности скорейшей постройки заставы и о необходимости не поддаваться на провокации соседей. По своему учебному плану я разделил пограничников на четыре группы, с каждой из которых проводил занятия по стрельбе, рукопашному бою с холодным оружием, верховой езде и управлению автомобилем. Кроме этого, все красноармейцы изучали пулеметы и учились стрелять из всех видов оружия.

У нас на вооружении находились два станковых пулемета «Максим» и два ручных пулемета Дегтярева. Кстати, очень удобное оружие, в диске которого 47 винтовочных патронов 7,62*54. Правда, после стрельбы вторым диском ствол перегревался, начинал плеваться патронами и его приходилось остужать.

Еще на заставе было два немецких пулемета МГ-34 под винтовочный патрон. У немцев не было крупнокалиберных пулеметов, поэтому они использовали пулеметы с обычным винтовочным патроном.

Перед заставой протекала река Буг, ее середина и служила границей. Слева от его заставы протекал приток Буга – небольшая река Лесная. Под нашей охраной находилось 27 километров границы – примерно 2,5 пограничника на 1 километр. Хорошо, что она проходит по реке, нарушителя видно издалека. Конечно, наш участок границы хорошо бы охранять мощным огнем артиллерии. Но ничего не поделаешь, надо охранять тем, что есть. Стрелять у границы запрещено, поэтому для стрельбища мы облюбовали площадку в овраге в девяти километрах от заставы, куда бегали с полной выкладкой.

Весь транспорт заставы составляла одна пароконная телега, запряженная двумя молодыми кобылками четырехлетками. На ней возили все – и продукты, и почту, и стройматериалы. Еще на одной телеге была установлена бочка для подвоза воды. В нее можно было впрячь одну лошадку. Хоть наша застава и была с двух сторон окружена водой, для умывания, приготовления пищи и других хозяйственных нужд нужен был постоянный подвоз воды.

Еще были три командирских коняги: мой Гнедко, конь замполита Жемчуг и Стриж старшины. Я обратился к начальнику погранотряда с просьбой найти мне какой-нибудь транспорт для обучения личного состава вождению. Он обещал подумать над этим вопросом. Еще я попросил выделить для заставы максимальное количество винтовок с оптическим прицелом, на что получил целую лекцию от Алексея Сергеевича о том, как тяжело сейчас всем заставам. Многие из них не меньше моего нуждаются и в современном оружии, и в транспорте. Тем не менее, мой запрос он все же взял на заметку.

Алексей Сергеевич рассказал мне одну интересную историю. 1 июня со стороны Польши пришел порожний состав. Сельскохозяйственные товары из СССР он доставил в Германию, а затем вернулся назад. Все необходимые документы у него были в полном порядке. Однако в третьем вагоне пограничники обнаружили два мотоцикла с колясками, оснащенные пулеметами, в полной боевой комплектности и готовности. Они имели запасные канистры и рации. Был в вагоне еще один мотоцикл без коляски. Вся техника марки «БМВ».

Состав ушел грузиться в Минск, а мотоциклы Алексей Сергеевич приказал от греха подальше спрятать в лесу под Брестом. Немецкая и польская стороны о пропаже не заявляли.

– Пригодится тебе такая техника? – спросил начальник погранотряда.

– В хозяйстве ничего лишним не будет, – ответил я. – Пришлю старшину и красноармейцев на телеге. Пока они получат оружие и боеприпасы, наступит вечер. В темноте перегоним мотоциклы на заставу.

– Добро.

– А как же все-таки быть с машиной? Может, выделите хотя бы на недельку?

– Ладно. Видно, ты не отстанешь. Получишь ты свою машину. Но чуть позже – ответил Алексей Сергеевич.

Позднее, где-то в конце сентября, недалеко от Смоленска мы встретили поездную бригаду того самого состава. Они рассказали, что 30 мая 1941 года их поезд возвращался из Кенигсберга. Недалеко от польской границы остановились на небольшой станции с высокой платформой. Неожиданно на ней появились три мотоцикла «БМВ» – два с колясками. Третий вагон перед паровозом был открыт, и мотоциклисты заскочили туда.

Затем из вагона выскочили молодые люди в гражданской одежде, закатили дверь и прыгнули в проходящий в сторону города Люблина состав. Через пару минут появились полицейские. Они искали польских повстанцев. Наши железнодорожники указали им в противоположный конец платформы.

Чтобы паровозную бригаду не затаскали по «органам», сообщать о случившемся никому не стали. И если бы не случай – в сентябре нам надо было спрятать от немцев три паровоза и несколько открытых вагонов с железнодорожной техникой, а также разобранный кирпичный завод – мы бы так и никогда и не узнали о том, откуда взялись эти мотоциклы.

Ночью пригнали технику и привезли оружие. Теперь на вооружении заставы стояло 9 винтовок с оптическими прицелами – 5 трехлинеек и 4 – СВТ-38. Я интенсивно стал обучать личный состав стрельбе. Самым метким доверил винтовки с оптикой. Сначала учились без патронов, потом занятия перенесли на полигон, подальше от границы.

Автомашина, которую начальник погранотряда все-таки выделил, и мотоциклы были для нас ценнее золота. Их нужно было беречь. Я предложил заниматься на них, словно на наглядных пособиях. Их разбирали, смазывали машинным маслом, стирали смазку, и снова собирали. Матчасть мои бойцы освоили назубок. Кроме того, 18 пограничников на трех конях и трех лошадках учились кавалерийскому искусству.

Окопы у нас были в полный профиль, но в два ряда. Решили добавить к ним еще 2 ряда. С ходами сообщения и тоже в полный профиль. Ходы сообщения проложили к блиндажу, где располагался мой командный пункт, и к блиндажу для раненых. Жили мы в палатках, деревянными были только три вышки и столовая. Еда готовилась на полевой кухне. Чтобы экономить время для каждого приема пищи, я распорядился готовить одно блюдо. На завтрак и ужин что-то полегче, а на обед – пожирнее и побольше. Чай кипятили в котлах или чайниках.

Работы было полно. Застава не достроена. Подъездные пути и подходы не защищены и не заминированы. Личный состав заставы насчитывал 65 бойцов, 45 из которых молодые, не умевшие даже винтовку держать. Участвовавших в боях – вместе со мной 7 человек.

Если верить перебежчикам с польской стороны, которые почти каждый день приходили на нашу и на соседнюю заставу, война с Германией должна начаться 22 июня. Перебежчиков мы отправляли в штаб отряда. Оттуда обычно приходила директива: не поддавайтесь на провокацию, войны не будет. А было уже 7 июня 1941 года. Мы работали на износ, а дел как будто становилось только больше. Нам хотелось укрепить заставу как можно надежнее и при этом научить молодое поколение пограничников военному делу.

Но разве 27 километров границы можно удержать таким небольшим числом бойцов? Мы навыдумывали всякие ловушки для врага, надеясь, что он попадется на наши хитрости. Тем временем немцы наглели с каждым днем – бегали голыми вдоль берега и показывали в нашу сторону срамные места, когда застава строилась на проверку, или когда наряды заступали на службу. Орали всякие непристойности, страшно коверкая русские слова. Нам даже пришлось перенести построения подальше от границы, так как немцы стали постреливать в нашу сторону и даже легко ранили в руку рядового Бойченко.

Мой ординарец Жора Якунин как губка впитывал все, чему его учили. Ему недавно исполнился двадцать один год. Парень из сельской глубинки, ростом метр восемьдесят, атлетического телосложения, с темно русыми волосами стремился стать настоящим солдатом.

Наступило 21 июня 1941 года. Немцы совсем обнаглели. Стали стрелять по часовым на вышках. Под огнем мог оказаться любой пограничник, попавший в их поле зрения. Я не выдержал и перед закатом солнца с винтовкой залег у границы. Как только немцы стали стрелять в нашу сторону, прицелился и сделал подряд десять выстрелов. Каждый из них наносил ранение одному из фашистов.

На сопредельной стороне началась паника и суматоха. По нашим окопам открыли пулеметный огонь. Но я ранил и пулеметчика, и его второго номера. Только тогда стрельба со стороны немцев прекратилась.

Из Бреста позвонил начальник погранотряда и очень ругался. Хотя по голосу было понятно, что вся эта строгость показная. Я доложил, что стрельбу по немцам вели местные патриотически настроенные граждане, не желающие терпеть унижение от немцев, которые ранили одного из местных жителей.

– Мне с большим трудом удалось отговорить их от нападения на сопредельную сторону.

Было похоже, что Сергей Алексеевич остался доволен моими объяснениями. Он пожелал мне выдержки, стойкости и удачи в ратном деле.

Не скажу, что личный состав полностью готов к боевым действиям, но сделать мы успели многое. Мои пограничники научились отлично стрелять из всех видов оружия. Ножи бойцы кидают не хуже любого диверсанта. Овладели рукопашным боем, разбираются в технике, умеют управляться с лошадьми. Изучили подрывное дело. Из лучших стрелков я сформировал снайперскую группу в количестве десяти человек. Свою наградную винтовку я отдал ординарцу Жоре Якунину. Из него вышел отличный снайпер. В общем, потрудились мы на славу. Времени вспоминать Капитолину у меня практически не было, хотя иногда она мне снилась.

После стрельбы на границе вечером 21 июня немцы около 8-ми часов выставили на берег реки шесть орудий, на вид, калибром 88 мм. Рядом с пушками они сложили ящики со снарядами. Идея ночью переправиться на польскую сторону и заминировать немецкую батарею мне в голову пришла мгновенно. Тем более, что перебежчики в один голос уверяли, что война начнется именно в 4 утра 22 июня. В двадцать два часа немцы ушли спать. Охранять орудия остались два часовых. Мы осторожно переправились через реку, оглушили солдат и заминировали пушки, поставив таймеры на 03.59.

В три часа ночи я потихоньку поднял весь свободный от наряда личный состав заставы. Нарядам еще раньше был отдан приказ – в случае обнаружения значительных сил противника, перешедших на нашу сторону, огня не открывать, а возвращаться на заставу.

В 3 часа 15 минут я снял бойцов с вышек. Мы рассредоточились в окопах и стали ждать. Через пятнадцать минут небо над нами потемнело и стало черным от армад вражеских самолетов. Они летели ровно, не сбавляя скорости. Мы их явно не интересовали. На провокацию это было не похоже. Немцы народ экономный и практичный, тратить столько денег на заправку тысячи самолетов, ради мелкой провокации, это вряд ли. Это точно война.

В 3 часа 59 минут на немецкой батарее прогремели взрывы. Это стало неожиданностью для врага. Погибли все шесть расчетов, находящиеся в это время около орудий. Таким образом, хотя бы на какое-то время нам удалось избежать артиллерийского обстрела. После подрыва батареи на немецкой стороне наступила тишина.

Но очень скоро дошла очередь и до нас. В восемь утра по нашим позициям ударила дальнобойная артиллерия. Мы ушли на замаскированную четвертую линию обороны. Артиллерия работала по нашим позициям до двенадцати часов дня с небольшими перерывами. Наши окопы перепахали и смешали с грязью. Связи с погранотрядом и соседней заставой нет. Я послал восстановить ее двух связных на трофейном мотоцикле.

В 12.30 началась атака вражеских сил. Впереди шли три средних французских танка. Два из них сразу же подорвались на заранее установленных нами минах, третий – сполз в противотанковый ров, и пограничники закидали его гранатами. Пехоту мы отсекли пулеметами и метким ружейным огнем. Отбились, уничтожив около шестидесяти фашистов и три танка. Для первой атаки неплохо. Наши потери: трое убитых и пятеро раненых. Разведчики доложили, что правее заставы, в 12-13-ти километрах за поворотом реки Буг, немцы проложили понтонный мост и шпарят по нему технику на территорию Советского Союза.

У нас организовалось затишье. Видимо дальнобойная артиллерия снялась, а больше выковырять нас нечем. Мы собрали трофейное оружие, сняли пулеметы с танков. В лесу обнаружили грузовик – французский «Рено» на бензине. Он был немногим больше нашей полуторки. Свою технику, лошадей и телеги мы попрятали по оврагам, туда же отогнали и трофейный грузовик.

В три часа дня началась бомбежка. Я не знаю, сколько было самолетов, но утюжили наши позиции полтора часа, практически сравняв с землей. Половина моего блиндажа была разрушена, чудом остался цел медпункт.

Меня засыпало землей. Хорошо, что это заметил старшина и вовремя откопал меня. Представить мои чувства в тот момент практически невозможно. Во рту был кляп из земли, в носу, в ушах, в глазах – везде земля. Еще несколько минут и я бы задохнулся. После авианалета в строю осталось 35 моих пограничников, еще 20 человек было ранено, из них лишь 9 – более или менее легко.

Мы приготовились к отражению следующей атаки, но немцы как будто о нас забыли. После некоторого размышления я послал две группы бойцов в разведку в две противоположные стороны. Некоторое время спустя вернулся один связной на мотоцикле. Его товарищ погиб. Связной рассказал, что немцы окружили Брестскую крепость и там идет ожесточенная схватка. Других боев он нигде не видел.

Судя по всему, немцы ушли далеко вперед. Вернулась разведка. Удалось узнать, что немцы после бомбежки сильно продвинулись вглубь советской территории, а на место заставы через полчаса прибудет похоронная команда, так называемые трофейщики. Об этом разведчики узнали, подслушав разговор двух немецких мотоциклистов. Пограничники уничтожили фашистов, а мотоциклы прихватили с собой.

Поскольку, находясь на месте, оказать сопротивление большим силам противника мы не сможем, я принял решение выходить к нашим основным силам. Решив готовиться к эвакуации, я послал шесть пограничников за лошадьми, мотоциклами и автомашиной, а новые мотоциклы мы закидали ветками. Тем временем, бойцы вытащили все, что было припрятано у меня в блиндаже: три кавалерийские шашки, вещмешок с противопехотными гранатами, другой – с «лимонками», еще один – с патронами для «ТТ» и «Нагана».

Кстати, забыл рассказать – когда меня откопали из земли, в правой руке оказался «Наган» без патронов. Откуда он взялся, не знаю. Так что теперь у меня стало два пистолета «ТТ» с четырьмя запасными обоймами. Кроме этого мое вооружение составили граната на поясе, стандартный штык-нож и финский нож. Револьвер я почистил, зарядил и положил в полевую сумку, добавил туда же пару гранат.

Со стороны Буга послышался гул автомашины. Подъехавшие трофейщики остановились на краю заставы и разбежались по полю боя словно тараканы. Я незаметно подкрался к водителю и, когда он вышел из машины, ударил его ножом в сердце. Оставив его около кабины, я зашел за кузов, куда тащил восемь винтовок немецкий солдат. Ему было тяжело, и он нагнул голову, это помешало ему заметить меня. Его я тоже ударил в сердце. Жора страховал меня с другой стороны машины. Он тоже уже убил одного фашиста, заколов его штыком. Я притаился за кузовом, держа в руках винтовку с примкнутым штыком. Подошли еще два трофейщика. Одного я проткнул штыком, а другого – застрелил.

Пограничники собрали разбросанное оружие. Я приказал раздевать немецких солдат до исподнего и забирать все личные вещи, особенно оружие и боеприпасы. Все это сдавалось старшине, он разберется, что с этим делать. Дело в том, что у нас не ничего, даже пуговиц и ниток с иголками. Немцы снарядами и бомбами все смешали с землей. Я уже не говорю про перочинные ножи, ножницы и бритвы.

У меня сохранился в резерве большой ящик с патронами на двадцать цинков по 1200 штук в каждом. Пока мы бегали по полю и собирали трофеи, ребята уже набили патронами пустые ленты к пулемету Максима и диски к «Дегтяреву». Четыре немецких мотоцикла, снаряженные пулеметами МГ-34, были готовы к бою. Я решил ударить по понтонной переправе.

Шестерых тяжелораненых погрузили на пароконную телегу. Имеющие легкие ранения и ранения средней тяжести разместились вместе со здоровыми бойцами в кузовах автомобиля «Рено» и «Опеле», отбитом у трофейщиков. Кухню подцепили к последнему. На всякий случай взяли с собой телегу с водой, планировался большой поход по открытой местности.