Бессмысленно, но красиво
Перья, заливисто вереща,
Прыгают в ветвях игриво,
Дворник насыпал в кормушки зерна.
Бессмысленно, но красиво.
Лошадь, махнув головой,
Языком зацепила жниво,
Сервировали обед ломовой.
Бессмысленно, но красиво.
Ребёнок надел парадный костюм
В саду, чтобы выглядеть мило.
Улыбкой ода́рен с беззубого рта.
Бессмысленно, но красиво.
Отец признается, в хозяйкой любви
Коту, теребя игриво
Не жизнь, а сметана тунеядцу коту.
Бессмысленно, но красиво.
Девчонка метёт остывший пирон
Пища́ о своём плаксиво:
– Работа – Нет дом,
Нет – работа. Нет – дом.
Бессмысленно, но красиво.
Мозг реставрирует, свернутый врач
С опытом, но удивило
Он – доктор, и в то же время – палач.
Бессмысленно, но красиво
Родился на свет Христос
И им мать, как факелом осветила.
Народ разъярённый никак не унять.
Бессмысленно, но красиво.
Сомнамбула черепа растеклась,
Дух спит, и сознание остыло.
Мор, СПИД, эпидемии всё при нас.
Бессмысленно, но красиво?
Планета раздулась, кора разошлась.
Планета подумав, остыла.
И нас, пощадив, от себя отреклась.
Бессмысленно, но красиво.
Бой
Много пить надо ли огненной водки?
И селёдкой закусывать кислород,
Углекислым газом гасить пороги
Прибоев судорог, скрививших рот.
Пойло дрянь, но приятнее многих соседей.
Соседей по паспорту и отцу.
Это уже, как будто призвание,
Загнанным сделаться сродни псу.
Алкоголики, знаете, странная тема.
Запах скверный, и очень противны на вкус,
Но за драной рубахой, чуть отодвинув, ребра, виднеется каменный груз.
И его орошают палёным шнапсом,
А гнёт тяжелеет, отборный, кремень
Год за годом, смоченный собственной болью
К бедолаге приходит замыленный день.
И это чудовищно!
У́зы сто́ит бить снарядами, в слабое естество.
Не убьешь эту гадость, придётся вычеркнуть
Из жизнедеятельности, самого.
Мир ничтожен, и ты в этом мире бесхозном
Лишь убежище для паразитов и блох,
А очиститься можно, упомнив кто ты,
– Ты же точно такой же маленький Бог!
Но это для сильных, а ты сдаёшься
Обливши горючим косое лицо,
Сжимая гранату, зажмурив веки
Безжалостно дёргаешь за кольцо.
Середина
Я сама плюю в свой колодец,
Хоть водица чиста и невинна,
С вросшим деревом междоусобиц,
Я сама себе середина.
Раздор пересёк сплошную, война расцвела в столице.
Я сама себе нечто чужое, я пою себе небылицы.
И сама верю в каждое слово, плачу сразу, смеюсь постепенно,
Я сама себе рваная рана, я сама себе вскрытая вена.
Мне не чуждо касание быта, но сам быт опротивел до жути
Я не нравлюсь себе, непременно,
Но влюбилась бы, если по сути,
И ласкала б обвисшую кожу,
Полотно битый час не красится,
Я сама себе тень бездонная,
Я та мышь, что по норам прячется.
Я богатое чувствами общество,
Я корыто поносом измазанное
Абсолютное, и понятное.
Абсолютное, недоказанное.
Меж бёдер покажется плоти нож
Примеряю к увядшему декольте,
Я гибрид из разных пород и рас
Отщепенец с божественным намасте́.
Акт случится с такими же или с собой,
В отражение зеркала вовсе не ты,
В отражение туловище под водой
Окисление эпической широты.
Мозг свернулся как сеть и на век застыл,
И его насильственно ворочу
Растяну на четверть внизу низин
Разверну на градусы, отпущу.
Что ты можешь? Скажи мне в лицо, давай!
Сколько будешь терпеть меня, истязать?
Я плюю в свой колодец, и пью потом,
И за это согласна себя распять.
Один, два, три
Не принимаю ни в чём участие,
Не плачу́ угловатых с нолями.
Я сегодня как деепричастие
Я не с вами, и вы не с вами.
Перепробовал горы химии,
Заколол бедро до тугих узлов
Применил к себе репрессалии
Бесов вытащил из шутов.
Улыбаться не смеет изогнутый рот
То ли я, то ли прикус не подошёл
Я сегодня по-прежнему антипод,
И по-прежнему формирую шоу.
Уезжаешь при жизни в другие края,
Что ты делаешь Господи, посмотри
Колупаешь загнившую борозду
Закрываешь, считаешь: Один, два, три.
Может выкроить что-нибудь, как Ван Гог,
Может тоже себя в виде уха дарить?
Я наверное, пальца лишиться бы смог,
Ой, да ну его, пальцы умеют шить.
Может брюхо вспороть? Да и то не факт,
А вдруг вытащат, то ли ещё могу.
Я беру свои карты, кладу их вспять,
Я повешенный снова, и не в ладу.
Может выколоть глаз, или выбить зуб?
Сделать больно снаружи, чтоб стихло внутри.
Я душевнобольной, и опять в бреду,
Закрываю, считаю: Один, два, три…
Не сон
Не знаю, как писать по-другому?
Я страдал уже множество зим, и с балконов бросил кажется полмиллиона окурков,
А после просто исчез.
Я бродил по пустыням и топким болотам.
Был в бараках, в лесу, был могилой сиротам,
Был собакой, в упряжке бревенчатой юрты,
Котом, что крадёт колбасу.
Кем бы нибылось мне, как не делалось плохо, я слезами своими растапливал ноты,
Они таяли и улетали на волю, восхваляя хрустальную соль.
Я высчитывал ноль, и со мной обходились, как с детьми, которые не родились,
Смывали в проточные ржавые трубы больничного гальюна.
Я устал, отработал, не хочется плакать,
Не хочется вешаться и царапать дверь арендованой, ёмкой коробки,
Распыляться, как аэрозоль.
Лететь словно бабочка, собираться, влюбляться, отряхиваться, вытираться
От физических шрамов и быть обтекаемым, в душе, без внеплановых нор.
Бодрит лучше кофе твоё настроение, твоё сердце колотится за благословение,
Бога, выпрашивая билеты, тебе, на зелёный вагон.
Брось каку-мысли, тебе не светит: Создавать эшелон, обнажаться при свете,
Не светит многое, но ты старайся, ведь кажется – ЭТО НЕ СОН.
Безразличие
От жизни до смерти всего один шаг,
И он называется безразличие.
Я не приемлю сон натощак, и тыловое двуличие.
Тик Ток разрывает немая волна,
Летят со всех трещин объёмные жопы,
А мне, а что мне, мне моя сатана не велит затесаться в топы.
Балансирую между пустым и умом,
Между стрингами и Маяковским,
Между юбками мини и красной Москвой,
И костюмом мужским неброским.
И хочу кое-как тоже все-таки жить, не терпеть от прихода к приходу.
Может правда и мне до пизды натянуть чулки, и в любую погоду,
По снегу и лужам в этих чулках обзоры пилить в ютубы,
Или тоже в каких-нибудь кабаках давать за песцовые шубы.
Может правда светить сосками в лицо, оголять целлитные ножки?
Испивать за здоровье гос. чина винцо, зени́цы скроить как у кошки.
Бросить учёбу, уйти с головой в ориентиры Московской трассы.
Я не знаю, а хочется тоже жить, умертвить однотонные рясы.
Не расписаться в собственной серости, гомеостаз обнаружить.
Не ишачить в столовой за 70р. в час, и не члены чужие утюжить,
А заработать на тучный конец без расчехления бёдер,
Чтобы икра не только в рекламе, чтоб дома и в виде вёдер.
Закрывать что ли Джойса, идти в магазин за кружевом и чёрной кожей,
Надевать костюмы шальных медсестёр, выходить угловатой рожей.
Продайся девчонка, шепчет страна, снимай XXL трусишки,
Открывай свой айфон или что у тебя, сожги лекционные книжки.
Будешь шлюхой, как молодая кровь, подписота взлетит как ракета,
Похоронишь понятия совесть, любовь, зато популярна где-то,
И рекламные деньги тут же в пути, уже едут к тебе сапсаном,
Вот видишь как быстро, вот у тебя наличные, в клатче засса́ном.
Продаёшь по частям половые дела, вертишь анусом с придыханием.
От жизни до смерти всего один шаг, и он зовётся отчаянием.