Read the book: «Призма пораженного Я»

Предисловие

 
За небосводом, через страны,
В чарующей экзотике любви
Случатся все эти романы,
А главным образом – мечты.
 

Это произведение – моя своеобразная исповедь, на написание которой я потратила порядка трех с половиной лет, удалив при этом свыше четырехсот страниц. Я полагаю, что всякий человек остается одиноким до конца жизненного пути, ведь он просто-напросто не способен передать другим все чувства и переживания, каждую деталь и мелочь, что видел собственными глазами. Оттого мне действительно досадно. Пускай «Призма пораженного Я» станет отголоском моей юности и большого опыта, хорошо завуалированного за счет тесного переплетения с выдумкой. Однако я также надеюсь, что в период прочтения, мой читатель, ты найдешь упоение и для себя.

Каждую главу сопровождает короткое стихотворение, которое коротко описывает содержание текущего повествования.

1.Знакомство с Касио Легран

 
Красивые, стройные, ладные ноги,
Изящный и хрупкий женский стан…
Но в сердце таятся все время тревоги,
Кровоточит оно от обилия ран.
 

Часто люди маскируют печаль под улыбкой или транслируют безразличный вид миру, пускай и не у всех получается искусно скрывать истинные эмоции. На некоторых лицах легко читаются глубокая тоска, опустошение. И бывает неясно почему: взгляд пуст или, быть может, уголки губ опущены? Это необъяснимое осознание чужих настроений приходит интуитивно; не телепатия, но нечто непостижимое. Кто знает, возможно, и во взгляде Касио Легран, стоящей в углу вагона, кто-то увидел события минувшего вечера?

Около полуночи она долго и сосредоточенно вглядывалась в собственные глаза, отраженные в зеркале. Сначала девушка осматривала скулы и потрескавшиеся от сухости губы, а затем тонула в бездонных измученных очах, прикрытых от усталости потяжелевшими веками. Ей казалось, будто лицо обезобразилось гримасой ужаса и страха, но в действительности лишь уголок рта дрогнул неестественно. В этом взгляде запечатлелось все пережитое и неподвластное описанию ни на одном языке вселенной. В конце концов, ее брови все же едва заметно приподнялись, выдавая бурю эмоций, стиснутых в черепной коробке. Что-то давило в горле, и слезы готовы были пуститься на волю, но желание быть сильнее не позволяло новорожденным ручейкам покинуть истоки. Касио едва заметно встряхнула головой, слегка зажмурилась и вернулась к серой обыденности. Ее лицо отражало безразличие. Хорошо знакомая девушке история борьбы чувств и разума закончилась так же быстро, как началась.

Легран была из тех, кто довольно скептично относился ко всему в жизни, в особенности к близким отношениям с людьми. Экстравагантный опыт, приобретенный благодаря приложениям для знакомств и категоричному характеру матери, научили держать уши востро. Девушка старалась здраво оценивать всякую ситуацию и доверять людям, но щемящее ощущение скорого разочарования никогда не отступало. Не было места грезам, потому что привычный сценарий – это когда все хорошее неожиданно и стремительно заканчивается. Поэтому фокус этой дивной особы сосредотачивался именно на грядущих неприятностях, а не на счастье здесь и сейчас. Однако нередко бессрочное ожидание подвоха одаривало привилегиями: когда происходило что-то действительно болезненное, Кас принимала ситуацию проще, потому что заведомо полагала, что горький исход неизбежен.

Она также прекрасно, как никто другой, понимала, что спрятаться от тотального внутреннего одиночества возможно, а вот сбежать – точно нет. Нельзя ускользнуть от правды, всегда находящейся рядом – в душе. В особенно депрессивные моменты Легран могла внезапно погрузиться в размышления и отдалиться от всех на неопределенный срок, желая не показывать незваные переживания и собственную слабость. Подобные чувства проявлялись лишь в стенах дома. Да и там, наглядевшись на изнуренное отражение, девушка вскоре гордо поднимала голову и говорила себе ровно одно: «Соберись, тряпка». В такие периоды внутри разгоралась война. Это бились два противоположных желания: излить душу, уткнувшись в чью-то теплую грудь, и чего бы то ни стоило остаться стойкой, не раскрыв уязвимостей. В любом случае Касио горячо мечталось освободиться от гнетущей боли, поэтому вера в исчезновение глубоко засевшей меланхолии браво держалась даже в самые трудные моменты. Легран жила противоречащими ее желаниям ощущениями, которые изредка сменялись гармонией и подобием спокойствия.

Иллюзорной панацеей от нескончаемой череды угнетающих мыслей девушка находила плотно загруженный график, когда оставалось куда меньше времени на всякие глупости. Иной метод борьбы с недугом заключался в людях. Оказываясь в коллективе, Касио нередко распирало на совершенно разные шутки – саркастичные, безобидные, постироничные. Особенно сильно девушку радовали положительные реакции на ее юмор. Легран было приятно ощущать, что в ней кроется способность вызывать в людях искренний смех. И пускай печаль одолевала Кас слишком часто, она все еще любила улыбаться. Но самое приятное наступало вечерами, когда, готовясь уснуть, девушка предавалась фантазиям. Она представляла довольно обычные вещи, которые выглядели вполне реальными, но вряд ли могли бы произойти в ее жизни. Часто Касио сияла улыбкой, пока мечтала о романтике и умиротворении или, противоположно, об опасных ситуациях, где о ней заботятся и защищают. Эта отдушина казалась самой теплой и светлой частью дня, вселяющей крохотную надежду или, быть может, неукротимую веру в осуществление давних мечт.

Несмотря на обилие противоречивых эмоций и совершенно разных внутренних импульсов, девушка старалась придерживаться принципу, что сила заключается в правде, поэтому предпочитала разговаривать открыто, по душам. Ей было несложно рассказать о том, что не нравилось и хотелось изменить, решить возникнувший конфликт с помощью честной беседы и услышать чужую позицию. Повествование о своих эмоциях и мыслях вызывало чудное ощущение, будто человек – существо мудрое и одаренное возможностью освобождаться от внутренней тягости просто-напросто рассказывая истину. Касио старалась относиться к людям с пониманием и внимательностью, насколько это было возможно. Правда, если кто-то посягал на чужую свободу, яро критиковал и не был способен сдерживать накал эмоций, от терпения и индивидуального подхода Легран оставалось куда меньше… При любых обстоятельствах она не искала конфликтов и просто хотела мирно существовать, однако часто приходилось отстаивать свои права, после чего девушка испытывала чувство вины за раздражение и твердость слов.

Касио всегда была привлекательной, за счет роста выделялась из общей массы и обладала грациозной походкой, которая иногда создавала иллюзию, словно тело девушки летит над землей. Аккуратный носик, точь-в-точь как у коренных французских девушек с обложек журналов, слегка пухлые губы с четким контуром, широкие брови и волосы темного каштанового оттенка делали Легран желанной практически для каждого мужчины. Еще больше совершенствовали образ Касио не резкие, но достаточно глубокие скулы и укороченное каре с небрежной волнистостью. Но притягательнее прочих изяществ – западающие в душу внимательные карие глаза, которые на солнце приобретают янтарные вкрапления. Фигура – песочные часы. Придаваться описанию красоты подобного телосложения – все равно, что переписывать один из томов «Войны и мир». Потому проще сказать, что целостная картина – предмет зависти многих девушек, мечтающих об идеальном теле. Но несмотря на любовь к своему внешнему виду, жизнь без выдуманных недостатков сродни сказке. Касио ненавидела родинки на спине, расположившиеся точно как небесные светила какого-нибудь созвездия. Она считала их чем-то уродующим изящество женской спины. Помимо «звезд» Легран предвзято относилась к морщинкам на лбу, появляющимся при напряжении бровей, когда мимика лица транслировала удивление или недовольство. Она переживала о внешности сквозь время, поэтому мысли об этих неровностях приводили ее в раздражение и заставляли нервно прикусывать нижнюю губу.

Девушка называла себя эстетом, поскольку ее очаровывала визуальная гармония, и она не могла смириться с однообразием. Было невыносимым зрелищем видеть особ, носящих одно и то же каждый день, ведь Кас жаждала новых деталей, необычных сочетаний и акцентных штрихов. Правда, излишняя придирчивость иногда мешала, например, в случаях, когда человек глубокий и занимательный отталкивался Легран лишь из-за скучного наряда. Однако именно таков был секрет благоговения любительницы всего прекрасного: тандем внутренней и визуальной красоты.

2.Две жизни

 
Объятья Морфея душат, порой согревают,
От дикого мира оберегают.
Холодная кожа под одеялом,
Подушка сжата крепко в руке:
В погоне ночной за идеалом
Скатилась беззвучно слеза по щеке.
 

Буквально минуту назад старая разрисованная рама подверглась стрельбе. Цветные осколки обрушились на стол, покрыв собой различные бумаги, сцепились воедино с ворсинками ковра и направились к ошеломленному лицу Легран, мирно сидевшей на своженной кровати. Стоило только одному из осколков некогда живого витража коснуться прикрытого века Касио, она вскочила из-под одеяла, одновременно отмахиваясь рукой от приближающейся опасности. Внезапное отсутствие колких звуков размельченного стекла, нелепость неосознанных движений и совершенно спокойная обстановка вокруг привели девушку сперва в замешательство, а после в чувства. Витраж цел. Толстый кот дремлет. Волосы примяты на макушке. Снова кошмар.

Легран любила пить свежесваренный в турке кофе. Терпкий напиток как ничто лучше бодрил даже самым неприятным утром. Поднеся чашку к обезвоженным губам, Касио уставилась на витраж. Если бы это была японская мультипликация, в очах девушки непременно бы вырисовались сердца: огромное арочное окно, некогда совершенно невзрачное и пустое, теперь – настоящее произведение искусства. Автором расписанного творения была сама хозяйка квартиры. Вдохновившись эстетикой готического витража, она провела месяца, воссоздавая нечто похожее. Буйство красок, точность линий и образ девушки с крыльями, занимающий центральную часть композиции, погружали в атмосферу смирения и размеренности. Удивительные вещи творило это сказочное произведение! Казалось, в иной раз сердце остановится, душа запорхает под потолком и вырвется на волю сквозь окно с изогнутыми узорами, символизирующими свободу. Однако то, что Кас находила восхитительным, другим казалось пугающим и зловещим. Все дело в неестественных давящих оттенках и отсутствии возможности ясно рассмотреть мир за окном. Из-за этого витраж в мгновение ока превращался в тюремную решетку, а комната становилась похожей на камеру – темную, холодную и бездушную.

Вопреки мрачности ночных кинофильмов, жизнь в царстве снов была для Легран чем-то загадочным и жутко интересным. Удивительно, но попадая в объятия Морфея, Касио видела одни и те же места. Сюжеты сновидений могли различаться, но вне зависимости от этого фактора местность была прежней каждый раз. Девушке действительно верилось, что существовал настоящий город с особенностями, присущими любому населенному пространству, с наполненными деталями парками и фасадами, а также запоминающимися издержками того или иного архитектурного стиля. Когда сквозь годы что-то незначительно менялось, она всегда это замечала, словно бы возвращалась в родной город и удивлялась реформациям. А порой Легран и вовсе испытывала ностальгические чувства.

Незавершенные сны, пускай даже десятилетней давности, имели свойство продолжаться, когда Кас вновь засыпала. Они начинались с момента, где обрывались в прошлый раз. Это был своего рода единый сериал, который по совместительству восстанавливал энергию. После пробуждения девушка запоминала практически все увиденное: детальная информация годами хранилась в голове, словно на книжных полках шкафа. Сильно взбудоражившие и напугавшие в далеком прошлом сновидения браво боролись с новыми за свое место в памяти. И, к счастью, они не вытесняли друг друга, а находили компромисс и лишь расширяли возможности сознания. Так, получалось создавать связи между разными событиями ночного мира, что позволяло постепенно собирать пазл единого сюжета. Легран ощущала, что живет в двух мирах, и когда происходило сравнение, невольно лучшим среди них становился ирреальный, где мертвые жили, а повседневная скука стремительно угасала.

Однако объятия Морфея порой оказывались жестокими: в них воссоздавались образы близких, по которым девушка неистово скучала. После пробуждения Касио мечталось исчезнуть, ведь в действительности не было тех людей, в которых она вжималась, обнимая на протяжении всего сновидения. Кожа еще помнила теплые желанные касания, а мозг без устали повторял фразу вроде: «Я все понял, Кас. Теперь я больше никогда не покину тебя». Пустая кровать. Тишина. Мокрые следы на подушке…

3.Мемуары

 
Судьба насмешливо шутила,
Но ведь могла предотвратить чернила,
Что разлились по белому листу…
И жажда чувств переменилась резко
И поменяла мысли веско!
 

Проснувшись в холодном поту, Касио забилась в угол. Ее обычно пассивный и толстый кот носился по комнате, неуклюже сметая на своем пути все, что плохо стояло. Он издавал шипящие звуки и, время от времени, напрыгивал на невидимое существо. В топоте его пухлых лап прослеживалась некая ритмичность, неожидаемая от такого ленивого животного. Он явно был заинтересован в своей цели и стал глух на возгласы хозяйки. Легран потянулась к торшеру, хотя и понимала собственную ничтожность против расстояния между лампой и кроватью. Наивные попытки привели ее к падению на пол. Девушкамимолетно вскочила и подняла упавший вместе с ней торшер. К сожалению, это стало для него летальным исходом, совершенно не входившим в финансовые планы Касио. Кот зашипел, замер, и во тьме последующая тишина превратилась в долгие минуты пытки, которые на самом деле были секундами. Легран осторожно пробиралась к настольной лампе, надеясь ничего не задеть. Неожиданно пальцы ее ног почувствовали мягкие, но цепкие касания и непроизвольно задергались. В эту же секунду на конечности с выставленными когтями приземлился шерстяной друг. Девушка истерично заверещала и одновременно с этим нажала на кнопку включения света. В клыках воинственного кота истекала кровью мертвая крыса.

Еще пару дней назад Касио вспоминала свой мрачный сон, исполненный в заглушенной сероватой палитре. Крысы напали на нее в переулке: прокусывали подошву и цеплялись за края удлиненной юбки. Девушка отмахивалась от бешенных помоечных жителей, но с каждым ее движением их количество умножалось вдвое. Сумка слетела с плеча и из нее выпал огромный кусок сыра. Крысиная стая без секундного сомнения переметнулась на лакомый кусочек, а девушка исступленно замерла, наблюдая за кровожадным сборищем. Они вгрызались в сыр аномально длинными клыками и, казалось, были готовы разодрать друг друга на части. Постепенно желтое лакомство стало обретать форму неровного овала. И чем дольше Легран вглядывалась, тем больше напоминающий человеческое лицо сыр становился человеческим лицом. Стоило испуганной девушке окончательно разглядеть черты давнего друга Клода, крысы все как одна повернули обезображенные морды в ее направление. Но дальше не было ничего. Лишь только лицо старого знакомого с широко раскрытыми глазами и прокушенными десятки раз щеками не покидало мысли девушки. Она проснулась и будто бездыханная лежала на кровати минут пятнадцать. Кровавые лучи утреннего солнца проникали сквозь цветную призму и падали на противоположную от кровати стену. На ней странным образом вырисовалось очертание физиономии зловеще улыбающегося Клода с изуродованными щеками. Легран немедленно зажмурилась и так сильно, что закружилась голова. Зато вместо уродливой проекции стена покрылась лишь алыми оттенками проникнувшего сквозь призму витража светила.

Холодные струи воды смывали непрекращающиеся мысли и насыщали умиротворением. Некогда блистающая поверхность ванны потеряла былую красоту из-за ржавой линии на дне, протянувшейся к стоку. На своженный коврик опустились женские ступни, оставив под собой круги влажности. Мягкая ткань махрового полотенца собирала капли воды по телу и наполнялась ароматом сладкого геля для душа. Мокрые волосы лежали прямыми прядями, что было непривычно для подвивающейся шевелюры. Идеально чистое зеркало никогда не запотевало,так как Касио предпочитала принимать душ исключительно под прохладной водой, которая парадоксально согревала тело.

Дно турки наполнилось ароматным молотым кофе. Пар от залитой горячей воды поднялся извивающимися узорами, манящими поскорее поставить терпкий напиток на огонь. Теперь лишь оставалось следить за пока еще спокойно готовящимся кофе. В подобной тишине и некотором бездействии сложно не предаться раздумьями, а потому Касио вновь вспомнила о пугающем сне. Эти крысиные бешеные глазки, их длинные лысые розовые хвосты и агрессия, проявляющаяся в желании грызть все на своем пути… Как ужасны эти мерзкие существа! Хуже того лишь появление подобной особи в укромном уголке дома девушки. Это отвратительное создание нарушило ее сон, заставило кота разворотить все вокруг и к тому же погубило любимый винтажный торшер. Побег разбушевавшегося кофе, который не дождался смены температурного режима, вернул Легран в реальность. Сваренный напиток был перелит через маленькое ситце в термостойкий стакан. Добавив немного молока, девушка направилась к ноутбуку. Любопытство узнать немного о нынешней жизни старого друга, заставило Кас отыскать его профиль в социальных сетях. Несмотря на активный образ жизни, Клод по-прежнему не любил делиться личной жизнью с малознакомыми людьми, так что лицезреть можно было исключительно то, что касалось его работы.

Клод Дюваль – первые и самые сильные чувства Легран, со всей положенной им детскостью, нерушимой привязанностью и самой что ни наесть глубокой печалью, вечной и чистой. Чем больше отвергались пассией чувства девушки, тем сильнее она осознавала силу этого влечения, перетекшего со временем в безответную любовь. За семь лет непостоянного поведения зазнобы девушка испытывала множество противоречивых эмоций. Она металась от «люблю» к «ненавижу» и порой мечтала изменить тот чертов день, когда судьба свела ее с измывающимся над хрупкими чувствами Дювалем. Однако жизнь без устали учила Касио относиться спокойнее к примитивным действиям людей и реагировать легче на их поступки, способные создавать глубокие невидимые раны. Его длительные периодические исчезновения терзали душу, вынуждали искать причины этих уходов в себе и ждать. Ждать долго и верно. И дожидаться. Встречаться, говорить, забываться и снова сгорать в сомнениях.

Когда Касио исполнялось шестнадцать, она решила собрать хороших знакомых для празднования. В списке гостей оказался и Клод. Тогда вечереть начинало рано. Компания шагала по центральной улице города, заполняя ее задорным смехом и глупыми шутками. Дюваль шел чуть поодаль от остальных, внимательно вглядываясь в пестрые вывески дорогих магазинов. Мимолетная храбрость, навеянная алкоголем, позволила Легран взять его под руку и признаться в чем-то очень личном и трепетном. Ах, как же проникновенно и вместе с тем уязвимо звучали речи юной Касио! К концу исповеди она запаслась силой и мужеством для того, чтобы перенести отрицательный ответ. Несомненно, в ее душе еще пылал огонек надежды, но принцип «готовься к худшему» учил сохранять бесстрастие. И не зря…

В иной раз они перестали общаться на полгода, что случилось в результате сдержанного, но мстительного поступка Легран. Ее так тяготило все, что касалось Дюваля, что она решилась на отчаянный шаг, который, несомненно, терзал совесть и душу, но являлся необходимой мерой. Тогда и без того одинокую жизнь Касио покинул четвероногий член семьи, из-за чего девушка как никогда безумно нуждалась в поддержке друга. Она готовилась рассказать о случившемся на предстоящей встрече, которая, однако, так и не свершилась. Клод всякий раз, когда он был нужен, не приходил на помощь. Дюваль забыл о встрече, а быть может, помнил, но имел другие планы. Охваченная отчаянием, Легран решила пригласить его прогуляться в другой день. Но лишь дабы преподнести коварный сюрприз: просто-напросто не явиться, заставив ожидать ее появления несколько часов. К слову, хватило девушки только на пятнадцать минут, после чего она поспешила сообщить, что, к большому сожалению, прийти не сможет. И казалось, миссия была успешно выполнена – парень больше не появится в жизни обреченной Легран. Однако по истечении шести месяцев он снова явился с букетом цветов и конфетами. Все как полагается. Комично только, что первая его фраза повествовала о том, что это дружеский презент. Правда, Касио это интересовало меньше, чем могло бы, так как в ее жизни уже появился другой молодой человек.

Спустя годы визитной карточкой натуры Клода так и осталось талантливое умение вовремя сказать короткую фразу, способную вызвать шквал эмоций и смеха. Помимо прочего, теперь он научился мотивировать людей, заставляя их немедленно начинать реализовывать давно задуманные творческие планы. Но кроме этого не было в нем ничего выделяющегося: ни эмоциональности или холодности, ни твердости или нежности, ни заботливости или пренебрежения. Казалось, он во всем достигал середины, которая не позволяла красочно описать его характер. Спокойные деловые костюмы с изысканным видом, создаваемые Клодом, хорошо отражали его чопорно сдержанную натуру. Часто чудилось, что в нужной ситуации он не сумеет заступиться и выберет нейтралитет, ведь молодой человек ненавидел конфликты. Дюваль всячески избегал их или предпочитал решать проблемы исключительно словами. Особое удовольствие ему приносило внимание окружающих, которое тешило его нарциссическое эго. Не рослый и не низкий, не восхитительной наружности и не безобразный, не мускулистый и не худой – он был средним во всем, не преодолевал грань, делающую его внешность или характер выделяющимися. Но отчего же тогда в нем было нечто такое, что по какой-то невиданной причине заставляло людей тянуться к этой персоне? Касио доселе не была способна найти ответ.

Клод осознавал свою зависимость от матери, но не решался что-то предпринять. Его сердце навечно было привязано к родному дому и живущей в нем дорогой Розе. Ей было чуть больше пятидесяти, однако похвастаться крепким здоровьем женщина уже не могла. Ее преследовали тревожность и паника, плохо сказывающиеся на состоянии сердца. А эта излишняя беспокойность в свою очередь не давала покоя Дювалю, что бесконечно заботился о состоянии своего единственного важного человека. Он выполнял любые ее желания, пренебрегая при этом своими потребностями. Заработав первые большие деньги, Клод перебрался в более просторную квартиру, куда первым делом перевез ультимативную женщину со всем ее барахлом и животными. И все было бы ничего, если бы, к счастью Розы, на достатке, карьерном успехе и заботе о своей старушке не заканчивалась суть существования Дюваля. В его жизни отсутствовала искренняя и страстная любовь, невелик был опыт с девушками. Он добровольно похоронил свою полноценную жизнь, ухаживая и потакая любому слову матери – женщины с напористым и своенравным еврейским характером. В винтажном бумажнике Клода лежала фотография молодой Розы в окружении кустарника одноименных цветов, а на левой руке он всегда носил серебряные старинные часы, подаренные ею. Каждый свой день рождения молодой человек предпочитал проводить в кругу самого близкого человека – женщины, что подарила ему жизнь. По утрам он говорил с матушкой о чем-то совершенно скучном порядка двадцати пяти минут и только после беседы начинал выполнять незамысловатые бытовые дела. Каждый вечер Дюваль молился за здравие многозначащей прародительницы, любимые коллекции одежды посвящал именно ей и на локальных показах приглашал в качестве главного гостя. Все крутилось вокруг этой низенькой властной женщины, воспитавшей боготворящего ее сына.