Лиловая кружка. Газетно-сетевой сериал

© Александр Жабский, 2023

ISBN 978-5-0060-3241-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

В дни моей журналистской молодости – а было это давно-предавно – примерно полвека назад, очень любили газетчики такой, как у нас говорят, «ход», то есть профессиональный приём: устраивается репортёр на какое-то производство, «пашет» там некоторое время наравне с тамошними трудягами, изучает всё там изнутри, а потом выдаёт обстоятельный репортаж под рубрикой «Журналист меняет профессию». У иных, даровитых, получались даже своего рода газетные сериалы – настолько живо и интересно выходило описание «физиологии» трудового порыва и тонкостей профессий. Знаю случай, когда один ташкентский директор кирпичного завода, где вкалывал и откуда репортировал мой товарищ, получил орден Трудового Красного Знамени, третий тогда после орденов Ленина и Октябрьской Революции по статуту – за прекрасно организованную работу на вверенном предприятии: в ЦК партии это оценили именно по журналистским репортажам.

Люди труда, как тогда говорили, в ту пору ценились, их жизнь интересовала не только власти, но и читателей прессы с многосоттысячными, а то и миллионными тиражами. И вот уже один мой коллега рассказывает о трудовых буднях таксистов, другой – хлебопёков, третий – кондитеров, ещё один – проходчиков-метростроевцев, а кто-то сидит на ручной сортировке почтамта или выносит судна и утки в роли медбрата. Самый оригинальный выбор особо запомнился: не побрезговал журналист из ташкентской «Вечёрки» Витя Энкер, покойный уже (но не по этой причине, конечно), и несколько дней честно трудился ассенизатором. Но главное не то, что не побрезговал – что ярко и «вкусно», как в нашей среде выражаются, об этом совсем, бррр, невкусном, поведал в газете!

А вот в моей жизни подобного не было – сам даже удивляюсь, как это вышло. Тысячи репортажей опубликованы – в ташкентской, донской, петербургской, разной зарубежной прессе, но писались они лишь сторонним взглядом, а вот чтобы взять и внедриться – не срослось…

Нет, были, конечно, случаи, но не преднамеренные. Например, в год окончания университета, лишь месяца три отработав в газете Туркестанского военного округа «Фрунзевец», куда меня пригласили, наравне с «Комсомольцем Узбекистана» и «Вечерним Ташкентом» (во всех этих изданиях я печатался уже помногу лет) и который я выбрал по совету моего учителя Льва Савельева, сформулированному чеканно: «Там есть, у кого учиться и с кем соревноваться». Так вот той самой осенью 74-го прилетаю в Фергану (вот было время: полчаса лёту на Як-40 из столицы до любого областного центра, кроме далекосеверных Нукуса и Ургенча, – туда летали полтора часа, и самолёты каждый час!), а точнее – в Ферганскую дивизию ВДВ. Явился в штаб после обеда, когда командир дивизии генерал-майор Кузнецов уже уехал на полигон, где шли учения, в ходе которых, ради чего я и ехал, массово опробовался после испытаний новый парашют «летающее крыло» – теперь-то он всем известен: такой, на надувной матрац похожий. Начальник политотдела дивизии виновато разводит руками: комдив не дождался тебя, велел нам с тобой догонять.

Прыгаем с полковником в «газик» и под набирающим вместе с машиной ход дождём мчимся на полигон где-то у чёрта на рогах. Приезжаем. Генерал слушает доклад своего замполита, а сам смотрит оценивающе на меня. А я – ташкентский пижон из пижонов, в стального цвета югославском плаще с миллионом, по тогдашней моде, застёжек, пряжек, клапанов, хлястиков и погон, на широком воротнике коего лежат мои хиппарские русо-лунные волосы (за что, правда уж много позже, одна очень славная женщина прозвала меня «лунным мальчиком»), а под ним – тёмно-синий, с искринкой, в полоску костюм от Кардена. Ну, уж вот это наврал, сочтут, поди ж ты, читатели – а нет, не наврал. Карденовское мужское «прет-а-порте» тогда свободно висело в ташкентском ЦУМе, благодаря министру внешней торговли Патоличеву, который несколько созывов был от нас депутатом Верховного Совета СССР. Правда, не каждый мог и хотел отвалить 144 рубля – среднюю зарплату инженера – за этакий костюмчик, но я был способен – был холост, писал и печатался беспрестанно, а потому зарабатывал здорово, а тратился только на проезд, обед и сигареты.

– Ну что ж, посмотрим, что ты за военный журналист, – хмыкнул подначливо генерал, мужчина грузноватый, что многих обманывало: он наравне со всеми прыгал с парашютом, имея прыжков больше, чем любой в его дивизии, – настоящий строевой генерал, а не штабной шаркун. – Боец, – окликнул он солдата из роты обслуживания полигона, – автомат нашему гостю! – и перевёл испытующий взгляд на меня.

Парень только что не прыснул от смеха при генерале – настолько чудным показался приказ. Но сбегал, принёс, переступил с ноги на ногу с ним, но следом за внятным кивком генерала протянул его мне. Карден, автомат, расквашенный дождиком полигон и этот хиппарь из Ташкента – сочетаньеце сюр+, что понимали все – и генерал, и его свита, и солдаты поблизости, пооткрывавшие рты. Конечно, можно отказаться, но – нельзя.

– Мишень номер три! – командует генерал, видя, что гость не тушуется.

Мишень поднимается, но скоро исчезнет опять – ждать не будет. И я в югославско-французском, пижонском падаю рядом с лужей на чвачную землю, изжёванную каблуками, разбрасываю ноги в хороших туфлях, прижимая пятки к земле и чувствуя лодыжками сквозь носки её стылость, примыкаю рожок магазина, снимаю с предохранителя, передёргиваю затвор, досылая в патронник патрон, – и тотчас:

– Очередями по три – огонь!

Мишень падает с первой же очереди, но я выпустил лишь две пули. Вскакиваю с ободряющей мыслью, что вот сейчас и проснусь:

– Лейтенант запаса Жабский стрельбу закончил!

– Ну, лейтенант.., – глядя в сторону, чтобы не видеть, во что превратился мой пижонский прикид, протянул одобрительно генерал и тут же аж хрюкнул, заметив, как полковник счищает с погона хороший ошмёток грязи, прилетевший с моего каблука при падении. – Кто научил?

– Майор Алиев – начальник цикла боевой подготовки военной кафедры ТашГУ.

– А дайте-ка ему РПК, – уже заинтересованным тоном командует генерал.

Дают. Беру – и не узнаю.

– Что, не видал? – самодовольно улыбнулся генерал. – А нам вот прислали партию – в числе первых.

– А можно написать?

– Я те напишу! – показал генерал кулачину в рыжих волосах. – Забудь, что видел и что слышал!

Дело тут вот в чём. В начале 70-х в Союзе создали новый малоимпульсный промежуточный патрон 5,45, который обладает определёнными преимуществами перед привычным 7,62. И тогда было принято решение перевести армию на оружие под новый патрон. Первые ручные пулеметы РПК-74 под него как раз и появились в войсках в конце 74-го – прежде всего, в ВДВ. Но я об этом только что-то глухо слыхал стороной, однако в руках новинку держал первый раз.

Снова валюсь, припадая на правое колено и левый локоть, на то же место. Быстро расправляю сошки. Мишень уже намного дальше. Сношу второй короткой очередью – первая не задалась: пулемёт легче прежнего, непривычно.

– А что, молодец майор Алиев, – задумчиво говорит генерал. – Но бог любит троицу: давай-ка, брат, сменим позицию.

Перешли, обходя лужи и свежие колёсные колеи. Перед глазами фанерный макет БТР. Ясно – жди гранатомёт. И точно – несут РПГ-7.

– И выстрел один дай-ка, – велит генерал солдату. – Один – одного хватит.

Мне хватило. Стреляю с колена. Кумулятивный заряд разносит «БТР» в щепочки.

Поднимаюсь. Докладываю. И чувствую, как тошнотворно воняет пороховыми газами мой мокрый югославский воротник.

– Ну что, полковник, – говорит генерал начальнику политотдела, – поехали отогревать корреспондента, а то ведь простудится, и тогда Голышев мне всю плешь проест. Да и в грязи вывозился. Думал, пощады запросит…

Голышев – это наш редактор, прекрасный журналист и писатель, прозванный в войсках ТуркВО «хиппи» – за длинные седые волосы, ниспадавшие на полковничий китель: ему позволялась такая вольность – как-никак друг Рашидова.

Меня напарили в бане командующего, потом дополнительно обогрели прекрасным коньяком, тем временем вычистив и вернув карденовский вид моей одежде, потерпевшей за моё реноме. А главное – генерал Кузнецов распорядился без очереди предоставлять мне ВЧ, и я, пользуясь этим, целую неделю гнал ежедневно в редакцию свои материалы.

Но тогда я всё же не менял профессию – я лишь подтвердил комдиву своё среднее военное образование (только сейчас пришло в голову: и чего это я никогда не писал о нём в анкетах?!) и свой ВУС №0001, то бишь командир мотострелкового взвода (потом он менялся, но это другая история). И вот теперь, спустя 45 лет, мне случилось всё же профессию поменять. Вернее, пришлось – ибо не по своей воле, не из взыгравшего на старости лет профессионального куража. Это не репортёрский «ход» – это «ход» уже самой моей жизни, в которой начался новый неизведанный период. 23 августа 2019 года, на исходе 52-го года своей журналистской деятельности, я начал работать охранником в «Альфе». Но журналистом-то быть, разумеется, не перестал! Так что считайте, у этого сериала всё же есть, пусть и незримая, рубрика «Журналист меняет профессию».

Вот как порой возвращается прошлое – через будущее. Не даёт профессия уйти из жизни, не испробовав в ней всего. И то сказать, она одна сохраняет безупречную преданность, она и проводит, а потом уж и рядышком ляжет – в обнимку навек. Разве это не счастье?

1. СТАРИКАН ПРИ ШЕВРОНЕ

Итак, как вы уже прочитали в прологе, недавно я начал работать охранником в «Альфе». Только не подумайте, что в той самой «Альфе» – спецподразделении Центра специального назначения ФСБ России. В той «Альфе» и охранников-то нет, одни молодые мордовороты. А в нашей – чувствую уже её нашей, заметьте! – так сказать, «Альфочке» служат по вольному найму всякие старички, разной степени возрастной спелости. И задача у них попроще: охранять, по преимуществу, торговые заведения – что б чего не спёрли, главным образом.

Финподдержка питерскими экологами моего международного сетевого ресурса экологического просвещения ЭКО. ЗНАЙ (http://ecoznay.ru), продолжавшаяся без малого четыре года, нежданно прервалась (комментировать причины не хочу, только скажу общо – они жлобско-цензурные), в прессе Питера и даже Колпина, где я последние годы живу, места мне не нашлось (его и молодым-то не хватает – вон сколько изданий с историей и именем позакрывалось, где уж тут старичью протолкнуться!), а есть-то что-то надо. Пенсия у меня 10 тыс. 260 руб. 98 коп. Все тысячи из неё отдаю за аренду комнатушки на «вертолёте» (народный топоним козырного колпинского места – перекрёстка бульвара Трудящихся с улицей Веры Слуцкой, где в лучшие времена стоял списанный военный вертолёт, но давно уж – двухэтажный сруб с каким-то кабаком), а остающихся рублей и копеек мне, выражусь аккуратно, хватает на жизнь не вполне. Поневоле пойдёшь на старости лет куда угодно – от «Альфы» до «Омеги».

По первости-то я было ткнулся в ОКЕЙ – продавцом. Но, три часа пораскладывав, в порядке как бы стажировки, бакалею, кондитерку и кошачью жратву, а затем даже выправив медкнижку, на что угробил целый божий день, получил в итоге от ворот поворот: мол, не больно-то расторопный. У нас продавцы, объясняла мне, ничуть этого не смущаясь, океевскую «технологию» кадровичка, палетты с товарами чуть не в два человеческих роста только так за час по полкам мечут, а вы, мол, больно аккуратно всё раскладываете…

Ну, тогда решил я податься в кондукторы: как сядешь в наши 196-й или 327-й автобусы, которые возят народ до метро, так только и слышишь, как потребны кондукторы колпинскому автобусному парку – неспроста сулят, правда, в среднем, но аж 39 тысяч. Неплохо! Я и в газетах-то питерских столько не получал, хотя моя работа ума требует несколько больше кондукторской, не говоря уже о трудоёмкости. Но и в автобусном парке мне уготован был облом, по всё той же причине – в силу день ото дня прогрессирующей старости. «Вы поймите, – забавно внушала мне молоденькая дамочка, видимо, начальница ОК, – ведь 70 лет – это 70 лет!» Ну, во-первых, мне до 70-и ещё целых три года небо коптить, а во-вторых, что же она это нашему президенту не скажет, который всего на 40 дней меня младше, а мылится и по окончании нынешний, уж четвёртой каденции остаться не кондуктором вовсе, а на самой вершине госвласти?! И, потом, что бы такое я должен понять из ребячьих умозаключений молодой женщины, если под 70 вовсе не ей, а мне грешному: уж я-то всё о себе, слава богу, знаю. «Бывают такие смены, – продолжала она, внутренне – это видно явственно было, содрогаясь и поёживаясь, – что кондукторам приходится даже в 2 часа ночи вставать!» А мне смешно сие слышать от той лежебоки, которая и в 11-м часу утра, когда мы разговаривали, выглядела явно не выспавшейся: я-то раньше 2-х ночи вообще не ложусь, а к 7-и утра уже вновь на ногах – и так не менее 4-х десятков лет, а то, пожалуй, и больше. Да и вообще, чем, какими нагрузками и тяготами журналиста – человека самой опасной профессии на Земле – можно удивить и напугать…

Однако – отказали.

Вышел я из автобусного парка совершенно обескураженный. И тут вдруг вспомнил, что на днях, когда прохаживались с внучком по колпинскому проспекту Ленина, на глаза попалось объявление на двери отделения почтовой связи №72, что ему требуется почтальон. Решил, раз уж моего сносного университетского образования, колоссального опыта и хорошего, спасибо родительским генам, здоровья не хватило для замещения вакантной должности кондуктора, устроиться хотя бы письмоносцем. Уж там-то точно никаких нагрузок нет: наша почтальонша носит считанные письма в кулачке.

Пришёл; объявление по-прежнему на месте – выходит, почтальон всё ещё нужен. Написано, обращаться к администратору. Пытаюсь, но «администратор» ко мне даже не вышла. Работница почты, у которой спросил, как к ней проникнуть, окинула мою седую голову полубрезгливым взглядом:

– А зачем она вам?

Явно подумала, жалобщик. Но как только узнала причину, то сразу спросила про возраст. Ответил. Скривилась:

– Не, не подходите…

– Но может администраторша сочтёт всё же иначе, увидев меня, – хватаюсь я за соломинку.

Работница тявкнула что-то в сургучные недра, типа, что дед тут припёрся один в почтальоны устраиваться. Из тех же недр отрыжкой донеслось, мол, да не нужен он нам, старый хрыч, а разговаривать с ним мне и вовсе некогда.

Вот такая планида…

И тут у меня в бра перегорела, прослужив верно два с половиной года, энергосберегающая лампочка. Лампочка та особая: ватт кушала всего 8, а светила на 30. Именно такую я в своё время специально и долго разыскивал: и «долгоиграющую», и малосветную. Мне с ней удобнее всего вечерами: не темно, но и не ярко – для компьютерного оперирования самое то. Лежу я на своём (то бишь хозяйском, конечно) диване, ноутбук на пузе пристроен, а она в молочном плафоне, сама тоже молочная, горит себе по-над левым (или всё же правым? нет левым, точно – левым! – с детства лево-право путаю) плечом, нисколько не раздражая.

И вот эта прелесть крякнула. Поискал аналогичную в магазах у дома, средь сопутствующих товаров – и близко ничего похожего. Тогда одна дорога – в свой любимый магазин «Строитель», что на Веры Слуцкой. Очень мне он люб своими продавцами: всегда дадут дельный и точный совет. И ни разу ничего купленного у них не случилось за столько-то лет возвращать: всё в самую тютельку.

Но, увы, и в «Строителе» нужной лампочки не нашлось. Та, что светит у меня последние две недели по-над левым (точно-точно левым, я перепроверил!) плечом, когда пишу я эти строки, нашлась в специализированном «Электрике» в торговом комплексе «Ока» на Октябрьской. Она ещё даже лучше прежней! Светимость та же – 30 ватт, а потребляет всего-навсего 5! И хотя я отдельно за свет не плачу – он входит в общую сумму арендной платы, но хозяйка моя тоже не миллионщица, и я радуюсь за неё, что ей теперь придётся тратиться на электричество на рубчик-другой поменьше.

Но польза от «Строителя» всё ж таки вышла! Прикидываю на его крыльце, куда же двигать в поисках лампочки дальше, – и вспоминаю, что не забрал из магазинной ячейки оставленный пакет с покупками. Оборачиваюсь, собираясь вернуться, и вижу на кирпичной стенке у входной двери объявление, что магазину требуется охранник. Сходил за забытым пакетом, сфоткал то объявление, чтобы не морочиться записывать телефон, и, как вернулся домой, по нему позвонил.

И, представляете, в охранники я подошёл! Хотя специально, чтобы избежать новых разочарований, несколько раз повторил поднявшему трубку, как потом оказалось, директору охранной «Альфы», мол, мне, если что, так под 70. Правда, я, говорю, стопроцентно здоровый, хотя отразить вооружённое ограбление всё же вряд ли мне будет по силам.

– Да какое там «вооружённое ограбление»! – усмехается, слышу, он в трубку. – Что там такого грабить с оружием…

Оно и верно: не банк, не ювелирный. На том и поладили.

На другой день встретились, обсмотрели друг друга. Директор убедился, что я не в инвалидной коляске на встречу прикатил и даже не на костылях прителепался. И счёл, вполне благоразумно, что в таком разе мой возраст для охранной работы никак не помеха. Охранной, подчёркиваю – а это вам не продавцовая, не кондукторская и даже не почтальонская! А вот не помеха и всё. Настала мне такая вот социальная реабилитация.

В тот же день пришёл к 8 вечера, как мы условились, в магазин – на ознакомление с будущей работой. А там! Как в Ташкент родной вернулся. Ассалом алейкум, Манон-ака! Яхши ми сиз, Батыр-ака! Э-э, не надо «ака» – вы же старше нас… Как не надо, я же к вам не в гости – на выучку пришёл.

54-летний Манон, ветеран этой «бригады» – четвертый год уже там обретается, родом из Курган-Тюбе – это город в Таджикистане, на Вахше (в прошлом году его переименовали в Бохтар, но не суть), всю жизнь, после срочной в Советской Армии, прослужил в российской. Батыру чуть больше – 57, он самаркандский, но 6 лет учился в ташкентском политехе и потом четверть века отдал автомобильной отрасли. Солидные люди, не вертихвосты. Привыкший учить солдат Манон до такой степени меня за несколько встреч по охранницкой премудрости натаскал, что все тонкости предстоящей работы я вскоре, кажется, знал назубок. Понятно, что только теоретически – практика, со всеми её ухабами и рытвинами, ещё лишь предстояла.

Отстажировался, попил с земляками чайку с пирожными в их дежурке в день своего 67-летия и стал поджидать отмашки начальства на выход на службу. Наконец блямкнула эсэмэска: готовьтесь 23-го. А что тут готовиться – я всегда готов, моя профессия к этому с ранней юности приучила. Когда служил после окружной газеты «Фрунзевец», помянутой в прологе этого сериала, в республиканской молодёжке «Комсомолец Узбекистана», из командировок не вылезал. Так у меня в прихожей под вешалкой неизменно стоял маленький всегда собранный чемоданчик. Приедешь утром в редакцию как ни в чём не бывало, а редактор наш Мара-Новик раздумчиво так, выйдя навстречу из кабинета: сгоняй-ка, старик, в Фергану или в Нукус там на пару деньков. Пока спускаешься с нашего 12-го этажа Редакционно-издательского корпуса (один из открыточных видов былого Ташкента – беломраморная башня с огромными часами наверху, построенная к 50-летию Узбекской ССР), водитель-колобок Дядьженя уже подгоняет к подъезду редакторскую машину, а по дороге в аэропорт завозит меня домой на первый квартал Чиланзара – всего на секунду: мама уж видит с лоджии, что я подъезжаю, дверь открывает и чемоданчик мой дежурный молча подаёт.

Условия работы в «Альфе» и её режим (разглашать его детали не буду, ладно? всё же служба эта специальная, а жулики тоже в соцсетях пасутся) мне вполне подошли. Но ещё же экипировка фирменно-форменная необходима! Директор ещё при первой нашей встрече спросил размер моего ворота и вот через неделю, 22 августа звонит: «Рубашку вам в военторге покупаю. Вечером приходите в „Строитель“ – встретимся».

Прихожу в полной уверенности, что получу, конечно, полный форменный комплект. Но он протягивает только пакет с охранницкой голубой рубашкой: их все в России знают – специально шьются, куда не приди, «секьюрити» повсюду в них топчутся. В пакет и шеврон с погончиками вложены – всё фирменными, «альфовскими» – для самопришива.

– А брюки? – спрашиваю, думая при этом, где же шеврон пришивать – сам не справлюсь. – Или можно и в джинсах?

– А брюки должны быть чёрные или хотя бы тёмно-синие.

– Понятно, – говорю. – Когда и где их получить? А то ведь мне завтра уже на работу.

– А у вас разве нет?! – простодушно хлопает глазами директор.

– Я таких, – признаюсь ему искренне, – не ношу. Светлых, для лета, у меня аж трое разных, а так журналистская одежда – это джинсы, джинсы и ещё раз джинсы.

– Нет, в джинсах никак нельзя… Ну, вы поищите что-то дешевенькое в магазинах…

Ох уж эти постсоветские директора!.. Прежде-то, пока в них выбьешься, много ступеней служебных пройдёшь, набираясь управленческого опыта. Ещё и в райкоме покрутишься партшестёркой, где обстругают и обтешут. У тех директоров подобных забавных казусов – чтобы форменную рубашку выдали, а штаны свои из дома принеси – в принципе быть не могло. Но хорошие времена, увы, прошли, настали нынешние…

«Делать нечего, хозяйка, дай кафтан, уж поплетусь», – приговаривала в подобных случаях цитатой из пушкинского «Утопленника» моя покойная мама. Отправился по дешёвым колпинским магазинам, типа «Мира смешных цен», где отовариваются гастарбайтеры, искать копеечные тёмные брюки – дорогие-то мне ни к чему: стоимость мне их, как я почувствовал, всё одно не возместят, а носить, кроме данной служебной надобности, мрачно-чёрные классические брюки меня никаким калачом не заманишь, даже в мои 67.

Однако не тут-то было – нет штанов в продаже, оказывается, дешевле полутора тысяч! Ну уж дудки, отваливать такие деньги за мне лично вовсе не нужную вещь для конторы, где ещё и рубля не заработал, дураков нет. Сигналю директору. Тот эсэмэсит: «Ладно, выходите в чём есть, а на будущей неделе я куплю вам брюки». Хоть стой, хоть падай – прямо привет генералу Черноте! Ладно, рубашка – она всё же «привязана» к вороту, но штаны! Без примерки покупать – это же деньги на ветер! А ну как не влезу или буду вываливаться? Ну, директор! Хороший, вижу, парень, но от практической жизни далековатенек.

И тут, пребывая в печали, встречаю знакомую, шагающую с двумя сумами, как оказалось, из «Фамилии» (это где, согласно слогану, «бренды, свободные от цен») – и надо ж какая удача: говорит, там сегодня как раз стартовала большая уценка. Итог превосходен: брюки за 229, как сказали б в мою юность, «рваных»! Три года назад они как свежесшитые стоили тысячу с большим хвостиком, годом позже – уже 999, в прошлом году – 600 с чем-то, а нынче, как раз, самое то, что и стоит это «сокровище», построенное в Киргизии. Размер у меня вообще-то 52-й, но и в эти 54-го втиснулся, лишь хорошенечко выдохнув, а штанины-дудочки такие я носил ещё в 60-х – параллельно с битлами. Зато теперь я был готов служить по форме!

Но оказалось, что не всё так просто. Являюсь утром 23-го в 9.15, как и положено, в «Строитель», рубашечка отутюжена, брюки-дудочки, как на страусе, – тоже, шеврон пришит к левому рукаву и брюки снизу подшиты опять же за свои кровные 250 целковых (дороже, чем встали брюки!) в соседней мастерской по ремонту одежды (хорошая, могу дать адресок). И туфли приличные, новые, светло-коричневые, летние, дырчатые.

– А надо, – говорит удручённо меня встречающий Манон, – только чёрные.

Вот те раз! Так что же раньше не сказали!

Но что уж тут сетовать – нет, повторяю, райкомовской школы. А была бы, сами б начальники всё имели в припасах или, на худой конец, меня предупредили заблаговременно – я бы за 9-то (!) дней, что прошли между знакомством с директором и выходом на работу, всё спокойненько б приготовил: чай Колпино не в тайге – рядом, если что, огромный Питер.

– Что ж делать-то? – озадаченно спрашиваю.

Манон пожимает плечами. А я лихорадочно думаю (хотя думать – это вообще-то не на мою зарплату, на мою – лишь только исполнять, что в данном конкретном случае значит – обуваться в начальством заготовленное). И, представляете, вспоминаю: есть же у меня чёрная обувь! Просто я её в таком плане не воспринимаю, поскольку эти туфли, как я называю, детсадовские. Их я когда-то, лет 8, если не 9 назад, купил, но так и не носил, предпочитая весною и осенью обожаемые кожаные кроссовки петербургской фабрики спортивной обуви «Динамо», которые раз в два года меняю на новые в фабричном магазине на Ленинском проспекте, ибо по мне, так лучше повседневной обуви в мире просто не существует. А эти, забытые, пользовал исключительно в качестве сменки на утренниках у внука – и больше нигде. И надо же как сопряглось: внук как раз выбыл из сада, перейдя в школьную ипостась, и «садовским» туфлям тут же нашлось новое, очень уместное применение.

Мухой смотался за ними домой, благо рядом – ровно 400 метров до моего парадного, переобулся в дежурке и без двух минут десять прошествовал через торговый зал, полный разных строительных материалов, инструментов, электрики и всевозможных хозяйственных принадлежностей, открывать магазин в облике почти плакатного «сотрудника охраны», как написано на моём нагрудном бэдже.