Легенды, рассказанные в пути

Pасставание

Слепой старик, живший на краю деревни в домике около родника с самой чистой и вкусной водой, пользовался большим уважением односельчан, которые называли его учителем, мудрецом, пророком. Все, от мала до велика приходили к нему за советом по всем проблемам их незатейливой, но тяжелой жизни. И он никому не отказывал в добром слове и участии. Лишь редко-редко извинялся перед гостем, что нет у него права помочь ему или дать совет, ибо не видит он праведности пути спрашивающего.

Накануне традиционного праздника встречи молодежи и взрослых трех больших селений, встречи – ярмарки, на которой заключались договоры о доброй половине свадеб, стайка девочек и юношей уселась на полянке перед домом пророка.

– Завтра, – сказали они, – мы должны выбирать или быть выбранными. Скажи нам, что главное в мужчине и женщине, которого мы должны выбрать себе в качестве спутника жизни.

– Мужество, – ответил пророк.

– Мужество? Для мужчин?

– Да. Мужество для юношей, и еще большее мужество для девушек.

– Но разве нужно одно и то же мужество и для юношей, и для девушек? И разве девушки могут быть столь же мужественны, как мужчины? Ведь и слово мужество произошло от слова муж.

Пророк улыбнулся и попросил привести к нему Петра.

Петр, тринадцатилетний мальчик, все еще ходил с лубком на сломанной руке.

Пророк обнял его за плечи и сказал:

– Вот оно, мужество мужчины. Отчаянная смелость поступка, мужество совершения, созидания и поиска. Вечного поиска и ухода от серых будней к новым свершениям.

Потом он попросил позвать к себе девочку Янину. Он поставил двенадцатилетнюю девочку на стул перед собой и сказал:

– Мужество юношей требует характера, но еще большего характера требует мужество женщины. Мужество ожидания и расставания. Вот эта девочка только начала превращение в женщину. Груди ее набухли и первые месячные недавно испугали ее своим появлением. Теперь несколько лет она будет ожидать встречи с мужчиной, который превратит ее в женщину и станет отцом ее ребенка. И само это ожидание связано и со страданиями, и с потерями. Потом она будет носить ребенка, и его рождение будет и созиданием, и расставанием ее тела с телом рожденного ею ребенка. Каждый шаг взросления ребенка будет не только шагом вперед в его росте, силе, уме, но и шагом от его матери. Шагом от дома, в котором он родился и вырос. И каждый день каждая женщина ждет возвращения с охоты, с работы, из путешествия своего мужчины и своих детей. И всю жизнь она должна сохранить терпеливое мужество ожидания и расставания, чтобы ее дом всегда был полон тепла и света и всегда был готов принять усталых после дневных или многодневных свершений мужчин и детей.

Странник.

На высоком берегу реки на окраине города около кладбища стояла богатая церковь, а напротив нее на маленьком островке меж двух больших рукавов в незапамятные времена была построена часовенка в память о выброшенной на островок утопленнице. И в этой часовенке, точнее, возле нее, также много лет назад поселился инвалид войны и стал монахом-отшельником.

Раз в месяц ездил он в деревню за своей пенсией и покупками, а все остальное время безвылазно проводил на своем островке, ухаживая за крошечным огородиком, молясь в часовне, ловя рыбу или просто созерцая жизнь реки, леса на берегу и птиц, которые гнездились здесь.

Редко, очень редко люди решались нарушать его уединение. Он не принимал даров, говоря, что не знает, куда девать свою военную пенсию, не участвовал ни в каких празднествах и торжественных молебнах, но никогда не отказывал в совете или помощи тем, кто просил его об этом и кто, по его разумению, действительно в этом нуждался.

На все просьбы замолить грехи за кого-нибудь он неизменно отвечал, что сам грешен и не может просить Бога о прощении кого-то и надеяться, что его просьба будет услышана в первую очередь.

Однажды с вечерней зарей к нему на остров приплыл на утлой лодчонке молодой мужик из какой-то дальней деревни. Бросился монаху в ноги, расплакался и стал просить помочь ему.

– Встань, будь мужчиной и объясни, какой помощи ты, молодой мужик, можешь ждать от старого больного человека. Ведь у меня работают только руки и одна нога, а голова и все остальное потеряны во время великой войны.

– Но ты нашел свое счастье или свою судьбу?

– Точнее, я нашел покой и внутреннюю свободу на этом тихом острове и никому не мешаю жить, радоваться и не видеть страдания.

– А ты нашел Господа?

– Какого?

– Но ты ведь знаешь, о чем я говорю.

– Я слышу, о чем ты говоришь и, может быть, догадываюсь, о чем ты думаешь. Но я не могу понять и не хочу понимать твоих проблем, пока ты о них мне не скажешь.

– Наш деревенский священник сказал мне, что только ты можешь мне помочь обрести Бога.

– Ты ему надоел своими бесконечными молитвами и исповедями?

– Нет. я не проводил много времени в Божьем храме.

– Тогда с чего вдруг тебе понадобился Господь?

– Моя жена и двое маленьких детей, сын и дочь, сгорели в баньке, когда я был на заработках. Я искал виновных, но все говорили: “Бог дал, Бог взял”. Я пришел к священнику, поставил свечки, заказал заупокойные, отстоял всенощную. Я все хотел понять, за что мне это наказание. А мне все предлагали найти новую жену и родить новых детей.

– Так и ищи.

– Я не могу. Я буду бояться за них. Если жену и детей у меня забрал Бог, ибо поистине они были невинны, я хочу найти своего Бога, чтобы он мне помог найти покой в новом браке. А без этого нет мне жизни.

– Ты думаешь, что ты можешь постичь Бога?

– Но хотя бы немного. Неужели я глупее тех монахов и попов, которые день и ночь талдычат о нем в церкви!

– А ты себя постиг?

– Что это значит?

– Прежде чем постигнуть Бога, прежде чем обратиться к нему с надеждой услышать ответ, ты должен постичь себя, понять, какая сила, корысть, злоба, гордыня или отчаяние, похоть или смирение гнали и гонят тебя по свету. Отрывают от близких, от нелегкого труда на земле и приводят к жалкому старику, доживающему свой век на заброшенном островке.

– Но меня направил сюда священник!

– Да, я знаю его. Он ничего не умеет читать, кроме церковных текстов, кои выучил наизусть. И он немножко знает о моей жизни и о том, что я получил кое-какое образование. Поэтому он решил направить тебя ко мне, но не объяснил тебе перед этим, что искать ты должен Господа прежде всего в себе, и только тогда, когда ты начнешь изнемогать в этих поисках, ты можешь обратиться за помощью.

– Старик, неужели ты не видишь, что я действительно в отчаянии? Надо ли тебе объяснять, сколько стоят слезы настоящего мужчины?

– Ну слава Богу, теперь ты наконец заговорил по-человечески. Только ты не так хорошо себя знаешь, как ты думаешь. И поэтому ты не можешь говорить ни про отчаяние, ни про слезы настоящего мужчины. Твоя жалость к себе настояна на кабацком самогоне да на вздохах соседушек, которые хотели бы заполучить тебя для своих дочек или для себя самих. Ты не знаешь, что такое настоящий мужчина.

– Что?

– То, что ты слышишь. И никто этого не знает, кроме Господа.

– А ты?

– Я не уверен, что я настоящий мужчина, и я уверен в том, что готов увидеть и понять себя не более чем наполовину. Погляди на свое отражение в воде. Ты видишь, как легкая рябь, всплывающие пузырьки газов, следы проплывающих рыбок и даже пробегающие по поверхности воде насекомые искажают и твое, и мое изображение. А ведь это так близко и понятно, это как зеркало. Что может быть проще? А души наши глубже самого глубокого омута, и на дне его можно найти не только клады, но и мерзость всякую, непотребство и даже утопленников.

Да, конечно, после ранения мне неведом грех похоти, но могу ли я, жалкий человек, поклясться искренне, что моя гордыня уже сломлена. Что не Эго и не тайное честолюбие привели меня к этой часовне. Что мое корыстолюбие уже давно спит сладким сном? Может, страх разбудить его не позволяет мне принимать искренние подношения пасхальных куличей, пирогов и других нехитрых деревенских сладостей. Свободный и одинокий старик, ни от кого не зависящий материально, я до сих пор не могу заглянуть во все закоулки моей души с безжалостным светом Божьего учения и фонарем разума. Скажу тебе честно, именно поэтому я не знаю, обрел ли я своего истинного Бога или не суждено мне этого в этой жизни. А ведь я прошел очень длинный и очень трудный путь к Нему. А ты? Ты бросился на поиски Господа через день после того, как напился в кабаке и переночевал у молодки на сеновале. И после этого ты валяешься у меня в ногах и плачешь? И просишь найти Господа?

– Святой отец, но разве смирение не паче гордости? И разве одному раскаявшемуся грешнику не радуются на небесах больше, чем ста праведникам?

– Интересно, кто-нибудь видел хоть трех праведников? Может быть, поэтому им так мало радуются на небесах?

– Постой, отче, может, твоя гордыня, о которой ты говорил, мешает тебе вспомнить истину “Не судите да не судимы будете”.

– Я не судья, и мой дом не тюрьма. Вот тебе Бог, вот порог. Дорога открыта во все стороны. Ты пришел ко мне в мой дом, когда твое тело и твоя одежда еще хранят запах самогона и женщины. И ты просишь моей помощи. До тех пор пока ты ее просишь, до тех пор пока ты думаешь, что меня можно использовать, как отмычку от райских врат, ты сам отдаешь себя в руки мои, и совесть твоя не позволяет тебе возразить мне. Да и что ты можешь возразить по существу. Не Бога ищешь ты, а самооправдания. Не служения ищешь ты, а только самолюбования. Страдание твое, наверное, не искупает тех грехов, за которые заплатили твои близкие. И все то, что ты делаешь сейчас, сегодня – это только попытка уйти от Высшего Суда.

– Старик, ты кощунствуешь. Ты кощунствуешь над могилами моей жены и детей.

– Бог свидетель, я никогда не шутил ни с чужой болью, ни с чужими страданиями, ни тем более со смертью. Никто и никогда из приходящих ко мне за советом не обвинял меня в кощунстве или Богохульстве. Вспомни, что говорили тебе люди, когда ты шел ко мне, и постарайся вспомнить и рассказать, когда ты потерял Бога.

Мужчина помолчал, потом тяжело опустился на полено, которое старик использовал как скамейку, когда вязал снасти или просто смотрел на вечернюю реку.

– Когда я был маленьким, – сказал он, – я слышал голос Господа в журчании струй, в шуршании травы, когда она раздвигалась моими босыми ногами, в шепоте листьев. Он приходил ко мне, когда я лежал на сеновале, всматриваясь в бездонное звездное небо или любуясь луной. Он склонялся над моей кроваткой, когда я болел, а мать была занята по хозяйству. Он был вместе со мной, когда мы гоняли лошадей в ночное или ворошили траву на дальних покосах.

Но потом я вырос, и девчонки, их лица, их груди, их тела на какое-то время затмили Его облик и заглушили Его голос. А когда я снова попытался вернуться к Нему, еще до того, как я женился на моей покойной супруге, то ни в поле, ни в лесу ни у реки никто не отозвался на мои просьбы, никто не заговорил со мной как прежде, и понял я, что потерял милость в его глазах вместе со своей невинностью.

– Ты дурачок, – сказал старик. – Если бы люди не теряли невинность, то род человеческий прекратился бы. Так что это не тот грех, который полностью отделяет людей от Господа. Просто каждое время, каждый возраст, каждая дорога требуют снова и снова искать свой путь к истине, и только на этом пути, только стоя на нем, ты можешь найти своего Бога.

Это словно в туннеле, только тогда, когда ты стоишь на основной дороге лабиринта, ведущей к выходу на свет божий, ты можешь видеть свет в конце туннеля. Ни выше, ни ниже, ни слева, ни справа от твоего пути, от твоей дороги ты не можешь видеть этого света.

Это как в колодце. Я знаю, ты был у самых глубоких колодцев, которые наши предки рыли вместе с водохранилищами в древних крепостях. Ты можешь видеть крошечный кусочек неба или просто светлую точку – отверстие в крышке, только, когда стоишь точно по центру на дне колодца. А ты хотел, словно ребенок, которого Господь приведет за ручку, пока он не накопит достаточно сил для выбора и ответственности за свой выбор, все время видеть и чувствовать руку поводыря.

Ищите и обрящете. Просите и вам воздастся. Но воздастся по вере и выбору. И искать можно только на пути своем. Ибо не может Господь решать за тебя. Ибо не для того пришел ты в этот мир человеком – вершителем своей судьбы, чтобы идти всю жизнь, держась за юбку матери-веры. Вера и Закон божий – лишь канон для принятия решений. Каждый сам строит свою судьбу и тем самым судьбу и жизнь своих близких и отвечает и за то, и за другое.

Я не могу снять с тебя этой ответственности, я не раздаю индульгенции. Но если в тебе хватит силы и мужества, оставайся здесь на неделю, на месяц или на полгода, посвяти все свое время и все силы в течении каждого дня помощи тем, кто действительно нуждается в помощи и делает все возможное, чтобы решить свои проблемы, чтобы подняться. Тогда и только тогда каждый вечер или каждую ночь мы можем вместе с тобой молиться, чтобы Бог помог тебе найти твой путь, твое место в этой жизни. И только там, и только так ты, может быть, снова обретешь Бога.

– Ты обещаешь?

– Я ничего не обещаю, кроме того, что я могу сделать. А именно молиться вместе с тобой. Я не знаю твоего прошлого пути. Я не знаю и не хочу знать твоих грехов и не желаю слушать твоих исповедей. Твоя прошлая жизнь и твое раскаяние, и твоя служба, и что они будут значить в глазах Господа – все это не дано знать смертному человеку.

Я может быть так же грешен, как и ты, но ближе к прощению. Но одно я знаю точно: только так, только на своем пути, только бескорыстным служением можно вернуть своего Бога.

Просветление

К ребе пришел ученик и сказал ему:

– Я отучился в ешиве уже шесть лет. До ешивы, когда я был маленьким мальчиком и жил в доме своих родителей, ко мне во сне часто приходил Господь и учил меня жизни. А теперь я потерял своего Бога, он не посещает моих снов, и я прошу тебя, моего Учителя, верни мне моего Бога.

– Приходи ко мне утром, – сказал ребе.

И на следующее утро, когда ученик пришел к нему, он спросил:

– Какого Б-га ты хочешь, чтобы я тебе вернул?

– Как какого? Истинного.

– Но ведь вчера ты просил меня вернуть тебе своего Бога. И я обещал тебе его вернуть. Но, скажи мне, на кого был похож твой Бог? На отца, на мать, на дедушку? На какого-нибудь знакомого мужчину?

Юноша задумался.

– Я точно не знаю и не могу описать.

– А на кого похож истинный Бог, о котором ты спрашивал сегодня?

– Я не могу этого представить. Да и в Законе сказано: “Не сотвори себе образа Божьего ни в камне, ни в дереве, ни красками на холсте, ибо Бог есть все сущее и во всем, и нет ничего, кроме Бога единого”.

– Как я тебе могу дать увидеть то, что невозможно себе представить, что не дано представить разумом смертного. Ибо путь к Богу есть путь к единству со Вселенной и одновременно путь к себе как к частице этой Вселенной и ее воплощения.

Для ребенка и Бог, и Вселенная олицетворяются в образе его родителей. Бог, подобный взрослому человеку, является ему в снах и мечтах, потому что путь и к Богу, к Вселенной и к самому себе для него проходит прежде всего через его взросление.

Но человек вырастает, как и ты, и вдруг с ужасом обнаруживает, что тот уютный домашний Боженька, который вел его из детства к юности и отрочеству, исчез, и он не может на его место поставить ни бесконечную Вселенную, ни честного образа себя самого как бесконечно малой части той самой Вселенной, в которой она отражает самую себя, как океан в капле воды.

***

К Шахиншаху пришел сын и пожаловался, что только несколько дней назад он взял к себе в гарем новую наложницу, которую все называли самой большой красавицей всех времен и народов. Но уже сегодня утром, вставая с ложа этой наложницы, он обратил внимание, что она вовсе не так красива, как говорят о ней его придворные поэты. И сердце его омрачилось печалью, потому что не может он найти женщины, красота которой не тускнела бы после первой же недели, проведенной в ее объятиях.

– Сын мой, – сказал Шахиншах, – ты взрослеешь, но все еще не стал мужчиной. Ты забыл, что красоту Лейлы можно понять и почувствовать, только глядя на нее глазами Меджнуна.

– Что это значит, – удивился сын.

– Много лет назад в городке на границе нашего халифата жили юноша и девушка, влюбленные друг в друга. Они собирались в скором будущем отпраздновать свадьбу, но началась война. Юноша ушел воевать. В городок вторглись враги, и девушку угнали в рабство.

После войны год или полтора юноша оправлялся от ран и собирал деньги для путешествия и выкупа невесты. Много лет скитался он по всем странам, куда судьба и невольничьи караваны могли забросить его возлюбленную. Он зарабатывал деньги тем, что нанимался командовать охраной купеческих караванов и судов. Песнями и рассказами о своих походах, о войнах, в которых он участвовал, о героях, которых он встречал, он собирал вокруг себя толпы слушателей на рынках и в караван-сараях всех городков и портов, в которых ему приходилось бывать. И снова и снова он расспрашивал слушателей о судьбах невольников из его родных мест.

Через двадцать с лишним лет скитаний ему повезло: кто-то из слушателей сказал, что много лет тому назад в этот городок привезли десятка полтора молодых пленниц-наложниц, захваченных во время той далекой войны, что две или три из них давно получили свободу и живут в своих жалких лачугах на краю города, а остальные по-прежнему прислуживают в поместье или при дворе или работают в ковро-ткацких мастерских.

Меджнун по-королевски наградил слушателей и бросился к лачугам на окраине города. Та лачуга, на которую ему указали, оказалась скромненьким чистым маленьким домиком с прекрасным садом и огородом, в котором жила моложавая красивая женщина лет сорока пяти – пятидесяти. Ее взрослый сын построил себе усадьбу недалеко, где жил со своей женой и детьми. И в момент, когда Меджнун входил в ее дом, она, забыв обо всем, наблюдала за возней детворы под плодовыми деревьями. Увидев входящего в дом незнакомого мужчину, она неторопливо поправила расшитый платок, который заменил ей паранджу, поклонилась и спросила на местном наречии, чем обязана посещению уважаемого путешественника.

Меджнун на ее родном наречии в двух словах рассказал, кто он и кого ищет. Она предложила гостю чаю и фруктов и рассказала. Что Лейла с самого начала отказывалась быть наложницей и была продана для работы в мастерскую по производству ковров. Она быстро стала лучшей ткачихой, ее ковры высоко ценятся, поэтому условия ее жизни сравнительно неплохие, но хозяин категорически отказывается дать ей свободу.

Узнав адрес этой мастерской и имя хозяина, Меджнун бросился туда. После долгих переговоров и торгов он вручил мешочек серебряных монет и несколько камней хозяину, который клялся и божился, что эта сделка для него – чистый проигрыш и разорение.

Они подписали фирман о продаже наложницы Лейлы и, держа драгоценную бумагу в мешочке у груди, Меджнун бросился во двор к домику своей возлюбленной.

Она моментально узнала его и попросила немедленно увезти из этого ненавистного дома. Они провели восхитительную ночь в домике, снятом и приготовленном Меджнуном для этого события, но утром, проснувшись, Меджнун увидел женщину примерно сорока лет, горько плачущую перед зеркалом в их спальне.

– Что ты плачешь? – спросил он.

– Я была счастлива встретить тебя снова и получить свободу из твоих рук. Я как будто помолодела на двадцать пять лет этой ночью, когда ты ласкал мое тело и мы отдавались так давно загоревшейся страсти. Но утром я проснулась, поглядела на твое обветренное лицо, все еще сильное и юное тело, и мои годы свалились мне на голову и разбили мое сердце. Ты достоин юной и красивой жены, и не должен связывать свою жизнь с сорокалетней старухой, которую переехала колесница безжалостной жизни. Я не хочу быть гирей и кандалами несчастья твоей судьбы.

Меджнун слушал, потом он взял Лейлу за руку, зажег несколько смолистых сучьев в очаге и сел с подругой напротив огня. Он долго молчал, а потом спросил:

– Не знаешь ли ты здесь в городе старой и мудрой женщины, которая умеет снимать наговоры и делать приворотное зелье? Которая знает, что такое жизнь и знает цену красоты и любви?

– Что ты задумал? – спросила Лейла.

– Мы должны снять с сердец друг друга проклятие времени и изгнать из сердец чувство обиды и вины. Нам не выдержать этого бремени и не построить счастливый дом, если мы возьмем с собой в дорогу боль полученных ран и утраченного времени. Я готов заплатить любую цену за то, чтоб избавиться от этих проклятий, и старуха может нам указать дорогу к этому.

И они пошли в дом старой знахарки, которая жила на окраине города у подножия высокой горы, в ущельях которой она собирала целебные травы. И весь вечер рассказывали ей о своей судьбе. Она уложила их спать в своей крошечной гостиной, пропахшей травами, и утром вместе с парным молоком и утренним чаем со сливками она внесла к ним пару ножей, лук со стрелами, маленький вещевой мешок с солью, кремнем и кресалом и черную бархатную повязку для глаз.

Два теплых верблюжьих коврика-одеяла завершали снаряжение.

– Послушайте, – сказала старуха, – еще одну ночь вы проведете в моем доме, а утром после завтрака отправитесь вверх по той тропинке, которая ведет на самую вершину, там, где всегда есть снег и лед. По преданию, все великие воины нашего города перед тем, как отправиться на войну или в путешествие, поднимались на эту гору, чтобы окинуть сверху и запомнить родимый край, а также, чтобы встретив восход и проводив закат на одинокой вершине, получить благословение неба и звезд на дальнейшие подвиги.

Они шли в одиночку, всегда в одиночку, вы вместе должны составить дао и идти вдвоем. Но так же, как эти герои, весь путь до вершины или по крайней мере до снегов, только один из вас должен смотреть на дорогу и выбирать маршрут. Другой должен идти этот участок с завязанными глазами, полностью доверившись своему другу. Итак, каждый день каждый из вас будет то поводырем, то слепым, идущим за ним. Поводырь будет рассказывать в немногих словах о дороге и предупреждать об опасных местах, но главным его орудием будут руки и веревка, которой вы будете соединены, и большую часть времени он должен молчать и слушать и смотреть за дорогой, тогда как слепец должен петь песни и рассказывать легенды, которые он знает или слышал, и должен при этом перебирать внутри себя, переживать заново прошедшие годы.

В середине дня вы будете меняться ролями. И за те семь-десять дней, что займет у вас путь от моря до вершины, каждый из вас должен пройти и за себя и за своего любимого прожитые порознь годы. И тогда горы и небо, солнце и луна, звезды и ветер, восходы и закаты дадут вам ответы на все ваши вопросы и помогут решить ваши проблемы. Ибо дружба и любовь – это не только влечение, симпатия или страсть, это совместно пережитое, выстраданное и переосмысленное, без которого нет ощущения возраста и смысла жизни.

Меджнун поклонился старухе, протянул ей плату за постой и за вещи, которые она им дала и спросил, что еще она может им сказать и пожелать.

Если ваша любовь действительно чиста и сильна, и вы живыми вернетесь с этой горы, подойдите ко мне и получите мое благословение на дальнейшую жизнь. Потому что каждое благословение, данное достойным людям от чистого сердца, обогащает того, кто его дал не меньше, чем того, кто его получил.

И утром Меджнун и Лейла отправились в горы. Сначала идя с завязанными глазами по бегущей по лесу тропинке, они спотыкались, цеплялись за кустарники, уходили в сторону. Но с каждым днем, с каждым часом они чувствовали себя все увереннее, и когда тропинка побежала вверх по склону, они уже не боялись ни за себя, ни за спутника, потому что хорошо чувствовали друг друга.

Тропинка шла все выше и становилась все уже и опасней. Теперь ночами они грелись, прижавшись друг к другу и накрывшись верблюжьим ковриком, второй они клали под себя. И каждый день, и каждую ночь и во сне, и наяву каждый из них рассказывал другому о чем-то пережитом и слышал и содрогался иногда от ужаса, слушая и чувствуя его рассказ.

Когда они дошли до вечных снегов, и ему, и ей казалось, что каждый день, прожитый раздельно, им уже известен и пережит заново вместе. Но им еще было не понятно, что делать с тяжким грузом этих переживаний.

И на крошечной плоской площадке у вершины, рядом с пирамидкой из камней, в которую были заложены священные амулеты древних героев, они сели спиной к спине, чтобы было теплее, и стали ожидать заката. Когда солнце, осветив алыми всполохами вершины дальних гор, коснулось последним поцелуем их одинокой вершины, на них обрушилась ночь с бездонным небом и бесчисленными звездами, с пронизывающим холодом и воем ветра в ущелье. В этом угрюмом безмолвии их было только двое, две песчинки на дне океана, двое людей, каждый из которых хранил тепло другого и давал ему свое тепло.

Звезды и небо говорили о Вечности и о смерти. О Вечности, по сравнению с которой пробежавшие годы казались даже не мигом, а были просто ничем. О холодном безмолвии, с которым взирают на людишек, копошащихся внизу, эти далекие вечные светила, словно поджидая того момента, когда у них не хватит силы и тепла для дальнейшей борьбы и они останутся холодными, безмолвными и вечными, как те льдины, лежащие на вершинах, в которых отражаются свет солнца, луны и далеких звезд.

Они дождались рассвета, и хотя лучи солнца не могли растопить окружающего снега и льда, они наполнили ликованием их сердца, согрели душу и дали силы. Меджнун и Лейла встали, обняли друг друга на вершине, отбрасывая длинные тени, которые падали куда-то в ущелье, и вознесли общую молитву небу и солнцу, лучи которого дают жизнь всему живому. И окончив эту молитву и проводив глазами облака, убегающие от солнечных лучей за дальние хребты, и посмотрев на лежащие внизу леса, усадьбы и речку, впадающую в бескрайнее море, они двинулись вниз по тропинке, уже не завязывая глаз.

Через несколько дней они спустились в городок и принесли старухе-знахарке взятое у нее снаряжение, несколько пар рогов горных козлов, найденных по дороге, и еще одного козла, убитого метким выстрелом, потому что всем известно, что рога горных козлов, их шкуры и шерсть, а такжее их мясо очень ценятся жителями долины.

Меджнун и Лейла поклонились старухе и сказали:

–Ты помогла нам обрести друг друга заново, а значит, и обрести молодость, потому что теперь, когда наши морщины и седину словно вуаль укрывает опыт прожитых лет, мы видим друг друга молодыми.

И старуха благословила их на долгую совместную жизнь.

– У вас будет двое детей, – сказала она, – и пусть ваши дети с молоком матери впитают не только рассказ об испытаниях, выпавших на вашу долю, но и ощущения тепла, любви и совместно пережитого опыта, которые соединяют ваши жизни отныне. Чтобы этот опыт помог им вырасти свободными и счастливыми, найти свой путь и свою половинку на этом пути.

После этого она проводила их на судно, снабдив гостинцами и вином собственного приготовления.