Ванька-ротный

Мы были уверены, что сапёры, взорвав мост, нас тут же догонят, покажут нам дорогу и направление, куда нам следует идти. Но пока мы, оглушённые, мокрые и окончательно обессиленные, поднимались, отряхивались и приходили в себя, сапёры в темноте бесследно исчезли.

Мы поднялись наверх и вышли на бугор. Перед нашим взором предстал город, охваченный огнём. Всё кругом – и дома, и заборы, разбитые стекла, и сорванные рамы с петель, обрушенные стены, осевшие крыши, безлюдные улицы – отражалось, как в кривом зеркале, и колебалось в потоках нагретого воздуха. Перед взором куда-то всё плыло.

Город был брошен. Людей на улицах не было видно. Где искать дорогу? Куда поворачивать? И куда вообще нам идти? Мы стояли и смотрели на пылающие дома. Огромные чёрные клубы дыма, они, как гигантских размеров шары, переваливались, крутились и медленно уползали вверх. Не слышно было ни грохота, ни стрельбы. Потрескивали и шипели объятые пламенем деревянные переборки домов. В воздухе стоял противный запах гари. Под ногами – серый слой пепла. Яркие искры и горящие огоньки углей носились в воздухе и сверкали на темном фоне.

Мы сунулись было по одной из улиц, но горячий воздух отбросил нас обратно. Оглядевшись кругом, мы подалась в другую сторону, где было меньше огня.

Солдаты валились с ног. Мы полагали, что в городе стоят войска, что здесь на крутом берегу выгодная линия обороны. Мы думали, что нас здесь встретят, дадут отдохнуть и, конечно же, накормят. А потом уже пошлют на новую точку обороны. Кроме небольшого запаса хлеба и сухарей у нас с собой ничего не было.

Мы никак не рассчитывали, что в таком большом городе мы будем одни, что город брошен, что нам нужно снова идти и искать себе дорогу. До сих пор у нас была надежда и уверенность, что нам нужно только добраться до Ржева. Все свои силы мы рассчитали и истратили на этот переход.

Но где мы разошлись с немцами, почему они не обстреляли нас при подходе к городу? Возможно, нас укрыла темнота? Возможно, они нас приняли за своих, за взвод немецких солдат, спокойно шагавших по дороге к берегу Волги…

Мы были последним взводом солдат, прошедшим по горящим улицам Ржева.

Глава 4
Левый берег Волги (октябрь-ноябрь 1941 года)

Пройдя несколько километров по открытой местности, мы оказались у развилки дорог. Прямая и мощёная уходила на восток к Старице. А другая, грунтовая улучшенная, шла на север в направлении Торжка.

Пройдя ещё с километр, солдаты остановились. Мы со старшиной шли сзади, и я ускорил шаг, чтобы выяснить, в чём там дело.

В канаве у дороги лежал убитый солдат. Это был первый мертвый, которого мы видели. Он был в солдатской шинели, без оружия, лицо его успело значительно потемнеть. От него шёл слабый запах мёртвого тела. Мы прекрасно знали, что идём по дороге последними. За нами следом могли идти только немцы. Но копать могилу для убитого никто из солдат не хотел. Отрыть могилу, засыпать тело землей, отдать погибшему солдату последний долг каждый был обязан. Так рассуждал я. Я стоял, ждал и смотрел на своих солдат, умудренных опытом жизни, и молча ждал их ответа. Если однополчане и товарищи по оружию бросили его в канаву у дороги, то почему идущие сзади чужие солдаты должны подбирать и хоронить убитых и павших от ран?

Дорога на север всё время забиралась вверх. Она уходила от нас к горизонту. Ржев, как я помнил, стоял на отметке 158 береговой полосы, а дорога на север переваливала водораздел, где брали начало небольшие притоки Волги. Торжок находился на той стороне водораздела.

От Ржева, считай, мы отошли километров двадцать, солдаты поглядывали на меня, не сделаю ли я привал. Дорога делала крутой поворот, мы обошли небольшое болотце и за бугром показались крыши домов. Как я после узнал, это была деревня Зальково.

Небо было ещё светлое, но ясный солнечный день был на исходе. И в это время на бреющем полёте из-за леса прямо на нас вывалили немецкие самолёты. Мы услышали низкий раздирающий рёв моторов и в первый момент не разобрали, сколько их было.

Посыпались бомбы, послышалась стрельба из бортовых пулемётов.

Взрывы легли вдоль дороги. Крупнокалиберные пули резали и кромсали землю вокруг, повсюду летели клочья травы. Первые несколько взрывов рассеяли наших солдат по полю. Они разбежались, как зайцы, и все залегли. Мы со старшиной тоже отбежали и легли за кустами. Самолёты прошли над дорогой, развернулись на обратный курс. Теперь они искали, где мы спрятались. Дорога опустела.

– Смотри, старшина! Немцы летают в потемках! Аэродромы у них где-то совсем недалеко!

Немцы с рёвом прошли над дорогой и ушли в сторону леса. Пока солдаты собирались и выходили к дороге, стало совсем темно. Проверив, все ли живы и все ли на месте, мы тронулись дальше. До деревни было совсем недалеко.

Когда мы вошли в деревню, то увидели, что она вся забита повозками, лошадьми и солдатами. Но что странно, здесь следов бомбежки совсем не было. Мы осмотрелись кругом и хотели попытаться где-нибудь в доме устроиться на ночлег.

Я стремился поскорей дойти до штаба 22-й армии. Я хотел узнать, где находится сам штаб или его тылы. Никто в чужую часть нас не возьмёт, никто не поставит нас на продовольственное снабжение. Рассчитывать можно только на пару буханок хлеба.

Мы со старшиной подошли к часовому и попросили его вызвать к нам дежурного офицера. Вскоре к нам вышел офицер, и я объяснил ему наше положение, рассказал, кто мы, откуда и куда идём. В подтверждение моих слов я показал ему своё удостоверение с фотокарточкой и показал рукой в сторону солдат, сидящих у забора. Вид у моих солдат был неважный, они устало сидели, вытянув ноги, но все были при оружии и в полной солдатской выкладке.

– Штаб армии, – ответил мне капитан, – пятого октября проследовал на Торжок. Дойдёте до Торжка, там спросите, до города отсюда не менее семидесяти километров. Дорога всё время пойдёт на север. Ближайшие деревни Фролово, Денежное и Луковниково. До Луковникова двадцать километров. Что будет дальше, никто не знает. Обстановка может измениться в любой момент. Насчёт продуктов в дорогу мы не можем вам помочь. Накормить сегодня, пожалуй, можно. Зайдите напротив к связистам, я им позвоню. У них осталась каша с обеда. Желаю успеха, лейтенант!

Дежурный капитан пожал мне руку и вернулся в штаб.

* * *

Как я потом понял, 10 октября штаб нашего батальона находился в районе деревни Дядино, что южнее станции Ретикулиновый. В этот день к нам в огневые роты поступил приказ оставить Ржевский укрепрайон. Майор на машине уехал утром, роты снялись днём, а я со своим взводом из-за отсутствия связи покинул ДОТ только вечером. Как мне теперь стало известно, роты пошли дорогой западнее Ржева.

11 октября, как рассказывали потом вышедшие из окружения солдаты и офицеры, роты в сумерках подошли к Волге в районе железнодорожной ветки на Выческу.

Мосты и переправы были взорваны, а со стороны Оленино по левому берегу к Волге подошли немцы. Батальонный обоз с продовольствием и боеприпасами был брошен, люди и лошади пошли на переправу через Волгу вплавь, но были обстреляны и повернули назад. Потом несколько дней и ночей подряд люди пытались выбраться на левый берег Волги.

Покинув своё войско, комбат укатил на своей машине в Торжок. Роты остались на том берегу без всякого руководства, без знания обстановки. Правда, на следующий вечер майор попытался подъехать на машине к берегу Волги, но был обстрелян. Машину пробило пулями в нескольких местах, что служило доказательством его отваги и присутствия немцев.

Потом меня вызвали в штаб, но нашего комбата там уже не было. От полковника я получил приказ и официальное боевое задание.

– Вы со взводом будете представлять собой летучий боевой отряд. Получите грузовую машину, ротный миномёт и три ящика боеприпасов. Ручной пулемёт у вас есть. С вечера на машине будете объезжать вот этот район, смотрите на карту. Следовать будете вот по этому маршруту.

И полковник показал мне на карте дороги, по которым я должен буду ездить.

– Курсировать будете до рассвета!

– Ваша задача обнаружить ночной немецкий десант, вступить с ним в бой и удерживать свою позицию. Вот вам ракетница и запас осветительных ракет. При встрече с противником дадите серию осветительных ракет, это будет служить нам сигналом, и мы определим место, где вы находитесь. Машину сразу отправите назад. Я на этот счёт шоферу дал специальные указания. Смотрите на карту и изучайте маршрут. Вы должны его знать на память. Карты на руки не получите. Ночью она вам не нужна. Ночью темно. Всё равно ничего не видно. Карта может попасть в руки немцам.

– Как же она к немцам попадёт? Что ж, я её по дороге потеряю?

– Смотрите сюда! Вот здесь будете делать поворот. Через каждые десять минут по дороге будете делать остановки. Ночью нужно периодически прослушивать местность и небо.

– Разрешите вопрос?

– Что там у вас?

– При встрече с противником мы принимаем встречный бой, как я понимаю.

– Правильно понимаете, лейтенант!

– У нас могут появиться раненые и кончиться патроны и мины. При таких обстоятельствах куда нам отходить?

– Вам отходить никуда не надо! Вы остаетесь на месте! И ни шагу назад! Если нужно, то мы сами пришлём вам подмогу. Вы остаетесь на месте, ведете огневой или рукопашный бой, раненых перевязывать будете потом. Всё ясно? Вопросов больше нет?

Теперь мы были при деле! Но я так и не понял главного. Выходит, нас бросили навстречу десанту, чтобы штаб выиграл время и смог уехать куда-то. Полковник об этом ничего не сказал, и по всей видимости, нас никто не собирался поддерживать. Мы должны были остаться на месте при встрече с немцами и до последнего дыхания держать свой рубеж. Все было крайне загадочно и до предела ясно!

Днём мы вповалку спали в избе, утром и вечером получали кормёжку. А с наступлением ночной темноты отправлялись ловить немецкий десант и были готовы встретить его во всеоружии. Ездили мы с погашенными фарами, часто останавливались, вглядывались, вслушивались в ночную темноту и смотрели в сторону Калинина, ожидая оттуда десанта. Я стоял наверху, облокотившись на кабину водителя, и смотрел по сторонам.

То, что город Калинин был взят немецким воздушным десантом, полковник мне ничего не сказал. Об этом я узнал на кухне у повара. Несколько офицеров штаба потом обмолвились об этом.

Мелкие группы солдат и младшие офицеры продолжали просачиваться ночами и переправляться через Волгу. Теперь из всего состава бывшего батальона Архипов формировал одну стрелковую роту. Мы должны были выступить куда-то на фронт.

27 октября грузовик, миномёт, две ракетницы и три ящика мин я сдал на склад по распоряжению полковника. Мне добавили во взвод двадцать чужих беглых солдат, и я ушёл за лес в деревню, где стояла наша рота.

В тот же день вечером роту построили и объявили приказ: «Новых рубежей и укрепрайонов нет, стационарные огневые точки и техника отсутствует. По указанию штаба фронта 297-й батальон расформирован и в составе роты передается на пополнение в стрелковую дивизию». Все солдаты, сержанты, старшины и офицеры переводятся в стрелковые подразделения пехоты.

В один день всё изменилось и со всем было покончено. Наводчики орудий, замковые, заряжающие, электрики, связисты, оружейные мастера, саперы и минеры превратились в простых стрелков, носителей трехлинейных винтовок. Солдаты были страшно недовольны. Но, как говорят, приказ есть приказ!

В просторной избе собрались все сержанты и офицеры роты, это была наша последняя встреча и последняя крыша над головой. Завтра, когда рассветёт, рота построится и пойдёт в сторону Калинина к Волге.

Всё, что мы до сих пор знали и слышали о войне, всё это была игра воображения! Из-под крыши этой избы мы сделаем первый шаг навстречу настоящей войне, тяжёлым испытаниям и неизвестности.

Каждому по-разному придётся пройти дорогой войны. Одному она будет долгой, а другим она вещала быструю кончину, немецкий плен и тяжелые раны.

* * *

Утром 29 октября, после беготни и кормёжки, рота построилась в колонну и походным маршем пошла на Медное.

Командир роты распорядился, чтобы я со своим взводом шёл замыкающим.

Через некоторое время мы вышли на Ленинградское шоссе и повернули на Медное. Шоссе в то время было не широкое и во многих местах основательно разбито. Где выбитый до щебёнки асфальт, где участки, засыпанные землей, а где просто развороченное воронками полотно проезжей части дороги. Война везде оставила свой след!

Мост около села Медного был разбит. С той стороны к плотам переправы на подводах спускали раненых. Лошадей вели под узды. Лошади на плоты заходить упирались, их тащили на брёвна, они приседали. Одна за другой подводы с ранеными перебирались на нашу сторону. Мы стояли, смотрели на них, ожидая своей очереди.

Откуда их столько? Не туда ли мы держим свой путь?

В село Медное мы не зашли. Наведённая переправа была в стороне и выше по течению Тверцы. С дороги были видны дома и постройки. По краю бугра чернело несколько деревянных и одноэтажных каменных домов. Некоторые из них остались целы. А другие основательно пострадали от бомбёжки. Повсюду были видны глубокие и свежие воронки. Здесь накануне как следует поработала немецкая авиация.

Обойдя Медное стороной, мы свернули вправо, и пошли по мощёной булыжником дороге. Мы прошли километра четыре и впереди на обочине увидели немецкие танки. На боках у них красовались чёрные кресты, обведенные белыми полосками. Танки стояли неподвижно, стволы орудий были опущены.

Выглядели они совершенно новыми. Ни вмятин, ни царапин, ни пробоин на стальной броне не было видно. Блестящие гусеницы были в полном порядке.

Почему их покинули немцы? Горючее кончилось? Испортились моторы? Но могло быть и другое, – подумалось мне. Я, конечно, фантазировал и поэтому представлял себе ситуацию так: экипажи танков свои места не покидали, а сидят внутри и ведут наблюдение. Кто передвигается по дороге, сколько и в каком направлении проходит солдат?

Работая ключом, они могли передавать по рации эти данные. Люки танков плотно задраены. Все, кто проходят мимо, смотрят на них и вполне уверены, что танки выведены из строя и их экипажи взяты в плен.

Впереди шёл командир роты, за ним мимо танков прошли взводы, и вот наконец я тоже оказался около танков. Я позвал солдата, взял у него сапёрную лопату, залез на один из танков и пытался сапёрной лопатой открыть люк. Но сколько я ни старался, сколько ни пыхтел, у меня из этого ничего не получилось.

Командир роты увидел это, остановился и нахмурил брови.

– Ты что, лейтенант? – спросил он.

– В танках немцы сидят! Я слышал внутри какую-то возню!

Старший лейтенант улыбнулся и ответил:

– Этого не может быть, лейтенант! Ты просто ошибся! Здесь по дороге мы проходим не первые. Их давно успели проверить. А у нас нет времени…

Старший лейтенант хотел ещё что-то сказать, но не успел, над лесом мы услышали рёв самолётов.

Никакого «костыля» или «стрекозы» до этого над нами не было. Самолёты шли на бреющем полёте и точно вышли в створ дороги из-за макушек деревьев. Откуда они могли знать, что мы идём по дороге?

Самолёты уже на подлете начали обстрел из пулемётов, а потом посыпались бомбы. Солдаты бросились бежать в разные стороны.

Мы тоже залегли, отбежав от дороги. Проревев над дорогой и сбросив с десяток небольших по размеру бомб, самолёты сделали разворот и пошли нам навстречу. Как только одно звено отбомбилось и ушло за кромку леса, над дорогой появилось другое.

Не успел я повернуть голову к лесу, а оттуда уже сыпались новые бомбы. Низко летящие над дорогой бомбардировщики стреляли из пулемётов.

Неожиданный налёт и обстоятельства с танками смутили меня. Их базой, по-видимому, был городской аэродром в Калинине.

Солдаты далеко разбежались по полю, их долго собирали и заводили в кусты. В роте были раненые и убитые. Куда отправлять раненых, на чём их везти?

Я смотрел на командира роты и думал, какое решение он примет теперь. Хорошо, что он с нами, что все эти заботы свалились не на меня. А командир роты сделал всё просто. Он оставил при раненых старшину и в помощь ему дал трёх солдат из первого взвода. Он поручил старшине сходить на переправу в Медное и связаться по телефону со штабом армии, запросить у них повозки для раненых и похоронить в братской могиле убитых солдат. Всё вышло так просто и естественно! Мне было бы трудно всё так быстро сообразить.

Мой взвод в составе роты по-прежнему шёл сзади последним. Я был избавлен от нужды смотреть за дорогой и от всяких других забот. Я даже не присматривался к маршруту нашего движения.

Пройдя Медное, мы должны были свернуть на Новинки и пойти на Гильбертово. За Городничий роту остановили, завели в лес и объявили привал. Мы долго лежали на холодной застывшей земле. Командир роты ушёл куда-то в деревню. Потом он вернулся, и с ним из деревни пришёл капитан.

– Матвеенцев, – отрекомендовался он нам. – Вчера наша дивизия вела бои за Дмитровское и Черкасово. Немцы остались за Волгой! Ваша рота вливается, как пополнение в нашу дивизию. Теперь вы будете служить в 421-й стрелковом полку. Командир полка – подполковник Ипатов. Дивизией командует генерал Березин, за малейшие нарушение и невыполнение приказов он отдаёт всех подряд под суд.

Потом капитан прошёлся перед строем солдат, посмотрел сурово на нас, на младших офицеров, и удалился с двумя солдатами, которые его сопровождали, обратно в деревню.

«Вливание» было сделано, нас влили в стрелковую дивизию. Командир роты подал команду – «Разойдись!», – и солдаты легли, привалившись к земле.

Командир роты заторопился.

– Остаёшься за меня! – сказал он мне и пошёл в том направлении, куда только что ушёл полковой капитан.

Мы лежали и ждали, когда он вернется. Нас, по-видимому, на ту сторону отправляли надолго. Я не подумал тогда, что наши люди уйдут туда навсегда.

Командир роты вернулся в сопровождении сержанта сапёра. Сапёр поведёт нас к паромной переправе на берег Волги. Рота тяжело встала, построилась по взводам и пошла по дороге. Вскоре сержант нас привёл на крутой берег с песчаным отвалом и велел подождать.

Солдаты остались лежать в кустах, я пошёл на берег посмотреть на переправу. Деревянный плот, сбитый скобами из брёвен, должен был перевести нас повзводно на тот берег реки. Внизу, переливаясь и крутясь, неслись холодные быстрые струи воды. На тот берег был протянут канат, по канату скользило кольцо, за кольцо был привязан бревенчатый плот. Вот и всё нехитрое сооружение.

На плот могли поместиться человек двадцать солдат или одна армейская повозка с лошадью. Тот правый берег реки, поросший соснами, казался безлюдным и пустым. Туда приказано было перебросить нашу роту, а где находились в то время немцы, и были ли на том берегу наши войска, этого никто из нас не знал. Возможно, нам об этом не хотели говорить.

Перед тем, как нашему первому взводу зайти на плот, с него под кручу съехала повозка и лошадь. Почему одна единственная повозка пришла с того берега, я не понял.

Меня подозвал командир нашей роты, с ним рядом стоял круглолицый офицер в накинутой поверх шинели плащпалатке. Нашивок его не было видно, кто он был по званию, трудно сказать.

– Это заместитель командира полка по тылу! – отрекомендовал мне командир роты стоявшего рядом офицера.

В нашей роте было около сотни солдат.

– Сейчас на паром, на ту сторону отправятся первые двадцать человек, их поведёт командир первого взвода, – сказал командир роты. – Плот вернётся, со вторым взводом поеду я.

– Ты, – сказал мне старший лейтенант, – с группой в тридцать человек останешься на этой стороне и будешь здесь за старшего. Со своими солдатами ты пойдёшь на плот последним, когда он вернётся сюда. Я буду ждать тебя на том берегу.

Меня с тремя десятками солдат положили за бровкой берега, и мы стали ждать своей очереди на переправу.

Заместитель командира полка суетился около лошади, о чём-то спрашивал и ругал повозочного. Он говорил ему что-то намёками. Не зная главного, нельзя было догадаться, о чём шла речь.

Когда лошадь сошла с парома, ездовой что-то сказал сапёрам. Я думаю, что он ругал его именно за это. Зачем он сообщил какую-то важную новость сапёрам?

Первая партия была уже на том берегу, командир роты со второй спустился к воде и ждал, когда плот подойдёт к нашему берегу. Паром вернулся, командир роты вместе с солдатами зашёл на плот, и на этот раз они очень долго переправлялись на тот берег.

Внизу у воды стояли сапёры, они за веревку с того берега перетащили пустой паром обратно сюда. И вдруг они почему-то забегали, засуетились, застучали по канату топорами, оттолкнули плот, обрубили канат и попрыгали вверх. Они быстро легли за бровку, и в это время на воде послышался взрыв. Я подбежал к берегу и увидел, – остатки парома, в виде разбросанных брёвен, плыли вниз по реке.

Лошадь натуженно втащила пустую повозку в гору по наклонному спуску и, поднявшись наверх, загрохотала по мёрзлой дороге. Вслед за подводой убежали сапёры.

Я стоял на краю обрыва и смотрел им вслед. Солдаты, подняв головы и встав на колени, смотрели то на меня, то на удиравших сапёров. Нам и в голову не пришло, что на тот берег к воде вышли немецкие танки. Они, правда, на берегу не показались, они остались стоять за соснами, но мы этого не видели, не слышали и не знали. Повозочный, зам. по тылу и сапёры нам ничего не сказали. На том берегу в лесу остались наши солдаты и командир роты.

Когда мимо меня пробегал последний из сапёров, я рванулся с места и кинулся ему наперерез.

– Кто у вас старший? Почему взорвали паром? Там осталось полсотни наших солдат и командир роты!

Но ответа на мои возгласы не последовало. Он обогнул меня стороной, махнул рукой и показал мне на другую сторону Волги. Что он хотел этим сказать?

Я посмотрел туда, куда он мне показал, и ничего не увидел. Я повернулся снова к нему, а его уже и след простыл. Не мог же я его схватить и держать за шиворот или стрелять ему в спину из нагана. Признаюсь, я тогда растерялся. Сапёры убежали, и мы остались лежать у бывшей переправы одни.

Я вглядывался в опушку леса на том берегу и ждал, что вот-вот у воды покажутся наши солдаты. И даже сел специально на край обрыва, чтобы с той стороны сразу заметили меня. Просидел я так не менее часа. Потом спустился к воде и осмотрел обрывок каната. На том берегу было пусто. Кроме винтовок, небольшого запаса патронов и ручного пулемёта с одним диском, ничего другого во взводе не было.

Тридцать солдат, из них десять чужие, и на меня легла обязанность самостоятельно решать все дела, думать и действовать.

Чем я буду кормить своих солдат, если сухари и махорка завтра закончатся? Почему нам выдали продуктов всего на одни сутки? Или у них норма другая, или решили, что больше суток мы на том берегу не продержимся? Где находится штаб полка, в который мы теперь зачислены? Куда я отправлю раненых, если во взводе будут потери? С какой боевой задачей пошла рота за Волгу? Что-то здесь не то, не по правилам и не по уставу? Не могли же они просто так послать целую роту, чтобы её сапёры переправили на плоту на тот берег. Офицеры должны знать, что им делать, с какой задачей они туда идут.

Я запомнил фразу, брошенную капитаном из штаба на счёт трибуналов, и долго вспоминал его фамилию и фамилию командира полка и дивизии. Разве с одного раза забьёшь их в свою память! Бросили роту через Волгу в полную неизвестность, часть роты осталась здесь, и никому до нас дела нет! Может, поднять солдат и пойти искать ту деревню, найти штаб полка номер четыреста с чем-то.

А вдруг сапёры доложили, что переправили всех? А мы явимся в штаб полка, и штабные объявят, что мы дезертиры? Попробуй докажи, что нас бросили и что мы на той стороне вовсе не были!

По всей видимости, командиру роты приказали вывести роту в заданный район и занять оборону. Сунули необстрелянных людей за Волгу и припугнули их на всякий случай. А что сапёры обрубили канат и взорвали паром, роли не играет. Видно, в этой дивизии без трибунала ничего как следует не делают.

Может, мне следует послать кого вплавь, чтобы добраться до того берега. Нужно ведь выяснить, в чём там дело?

Я посмотрел на лежащих солдат, подумал и вздохнул. Кого из них я пошлю в ледяную воду? Ни один из них даже на бревне до середины реки не дотянет.

Перестрелки на том берегу и в глубине леса не было слышно. Как теперь старший лейтенант переправится назад, мне было непонятно. Куда они могли уйти? Почему они так внезапно исчезли?

Вот сколько вопросов и неразрешимых проблем неожиданно легло на мои плечи.

И чем больше я думал, чем больше вникал в обстановку, тем больше я сомневался и ничего не предпринимал. Я посмотрел ещё раз на тот противоположный берег и решил просто ждать.

День был безветренный и холодный. Прохаживаясь по кромке обрыва, я только теперь заметил, как резко похолодало. Ветки, трава и кусты пригнулись к земле, отяжелели, покрылись слоем прозрачного льда. На деревьях нависали сосульки. Трава хрустела под ногами, даже песок покрылся пористой коркой льда. Холод проникал везде. Он лез в рукава и под воротник. Солдаты были в летней одёжке.

Мелкие ручьи и лужи застыли и оцепенели. И лишь холодные струи реки и водовороты на поверхности воды, перекатываясь и переливаясь, неслись куда-то неудержимо.

Я подошёл к своим солдатам, подозвал старшину и велел ему выйти на кромку берега и наблюдать за той стороной. Взяв с собой двух солдат помоложе и предупредив остальных, чтобы лежали тихо и что я отойду на некоторое время, я пошёл вдоль берега вверх по течению.

Я хотел осмотреть полосу нашего берега, деревья, низину и кусты, всё, что находилось правее нас на расстоянии в полкилометра.

Дело шло к вечеру, видимость ухудшалась, от воды, со стороны реки, на берег ползла сырость и изморозь. Нужно было осмотреться на всякий случай. Здесь, на берегу, ни слева, ни справа не было никого. Мы одни лежали у бывшей переправы.

К вечеру на дороге, по которой убежали сапёры, показалась небольшая группа солдат. Они шли в нашем направлении.

Когда солдаты приблизились и подошли к нам совсем близко, среди них я увидел знакомое лицо. Это был мой друг по военному училищу Женька Михайлов.

Я поднялся с земли, и он увидел меня. Мы вышли друг другу навстречу и поздоровались.

– Ты из штаба полка? – спросил я его.

– Да! А ты тут что делаешь?

– Наши два взвода с командиром роты переправились туда. А мы вот лежим у переправы и ждём их возвращения обратно. Нас привели, положили и велели ждать. А что делать, этого не сказали. А ты, Михайлов, куда путь держишь?

– Я, так сказать, в полковую разведку теперь перешёл. Когда нас стали распределять после передачи из штаба армии, предложили в разведку. Вот я и пошёл. Про вашу роту в штабе полка что-то говорили, но они не в курсе, что половина роты осталась здесь. Вашу роту целиком считают погибшей.

– Как погибшей?

– Так! При мне командир полка подполковник Шпатов докладывал в дивизию, что немцы вышли по всему правому берегу к Волге, а батальон и ваша рота попали в плен.

– В какой плен? Чего ты мелешь?

– Говорю тебе дело! Я сам слышал. Думаю, что ты напрасно здесь сидишь и ждёшь своих. Да и из полка за вами сюда никто не придёт.

– Как не придёт? Здесь был зам. ком. полка по тылу. И сапёры на наших глазах взрывали паром. А ты куда с разведчиками идёшь? На ту сторону будешь переправляться?

– Нет, на той стороне нам делать нечего. Мне приказано двигаться вверх по течению реки по этому берегу. Мы должны пройти километров десять и к утру вернуться в штаб. Нам нужно осмотреть правый берег, не перешёл ли немец выше по течению и не обошёл ли он штаб полка.

– Послушай, Жень. Ты, наверное, знаешь общую обстановку. Расскажи, где немец, а где наши держат оборону. Объясни мне, где находится та деревня, в которой стоит штаб полка.

– Пойдёшь по дороге, на развилке дорог в лесу свернёшь влево, пройдёшь километра три лесом, при выходе на опушку опять свернёшь в лес. Вот там при выходе из леса левее дороги увидишь деревню. В этой деревне и находится штаб. В деревне живут местные жители. Офицеры штаба живут по домам. Сам понимаешь, кому хозяйки, перины и подушки, а кому, вроде нас, в холодном сарае приходится спать.

Михайлов ушёл со своими солдатами. Он шёл беззаботно и изредка поддавал ногой ледышки. Я посмотрел ему вслед и подумал: идёт в разведку открыто, как на прогулку. А если немцы успели перебраться на этот берег? Окопались где-либо и ждут-поджидают его! Почему он не выставил, как положено, головной дозор? Вот так же вляпается, как наш командир роты! Может, он только здесь, передо мной держит фасон?

Вскоре они зашли за кусты и скрылись из виду. Это была наша последняя встреча. Утром 30 октября 1941 года Евгений Михайлов из разведки не вернулся. Пропал он, пропали без вести и его солдаты.

Ни стрельбы, ни шума, ни голосов с той стороны, куда ушёл Михайлов, в течение ночи не было слышно. Они ушли и так же тихо исчезли, как живые призраки исчезают в холодную даль.

Кругом стояла действительно зловещая и непроглядная тишина. Время остановилось. Минуты превратились в целую вечность.

А потом вдруг началась бомбежка. Земля от разрывов вскипела и вздыбилась, брызнула в разные стороны. Сверху летел песок, падали клочья земли и замёрзшие кочки…

«Юнкерсы» по очереди заходили на боевой курс и повисали над берегом. Они снижались к земле, вываливали свой груз и, облегчённые, с силой и рёвом взмывали вверх. Страшный грохот и рёв прокатывался над землей, а новый самолёт уже зависал над целью.

Из двадцати налетевших самолётов последний прошёлся над берегом и помахал нам крыльями.

– К чему бы это?

Мы перевели дух и осмотрелись. Все ждали нового налёта. При этом мы не заметили, как под прикрытием массированной бомбёжки, когда самолёты бомбами рыли землю, до роты немцев на надувных лодках переправилась на нашу сторону. Мы увидели пехоту немцев, когда они стали рассредотачиваться по берегу.

Сначала я подумал, что это перешла на берег наша рота. Но почему их так много, и идут они цепью короткими перебежками?

Догадаться, что это идут на нас немцы, я сразу не мог. Мы стояли во весь рост, и они, вероятно, видели нас, но не стреляли.

Мои солдаты смотрели то на цепь, то на меня. Они ждали, что я скажу.

Я подозвал пулемётчика, прикинул, сколько метров до цели, подвинул прицельную планку на место, откинул в стороны опорные штанги пулемёта и поставил пулемёт на землю.

Я постоял, подождал минуту, не более, выбрал место повыше и поровней, перенес пулемёт, решительно лег и не торопясь стал целиться. Идущая фигура немца сидела у меня на мушке животом.

Я дал подряд несколько коротких очередей из пулемёта, каждый раз проверяя взятую точку прицела. Я даже не увидел, как ткнулись в землю несколько передних голубоватых фигурок в шинелях. Мой взгляд был прикован к разрезу прицельной планки и мушки на конце ствола.