Read the book: «В бою наяву и во сне», page 2
– Слава Перуну, отцу всех славян! – сказал Святозар, подняв руки к небу. – Мир с почестями благодарностью к нему!
– Слава Перуну! – повторили его слова жена и сын.– Благодарим богов наших за пищу и заботу о нас!
Так они и начали свой обед, но предварительно совершив омовение лица и рук перед приёмом пищи.
Над полем, на небольшой высоте, сновали птахи. Да и в безбрежном синем небе, как глаза Олега и его родителей, их тоже хватало. Особо жаворонки старались выводить свои трели, держась на расстоянии друг от друга. Что ж, у каждого своя территория.
Обед завершили не торопливо, но и не быстро. А степенно и с молчанием, как и водится у косарей.
– Иди, сынок, в стожке немного полежи,– сказала сыну Елена.– Есть время и отдохнуть.
Отец кивнул головой. Дал добро на короткий отдых. Сверкая пятками, Олег побежал к первому же стогу. Бросился в него, будто в озеро. Зарылся в нём с головой. Задремал даже в сене и не слышал, о чём мать с отцом беседу вели.
А разговор их был не мудрён. О чём же могут говорить крестьяне в минуты короткого отдыха? О работе на поле, о детях, о Родине, что и сурова бывала к ним, и добра.
– Благословенна, матушка Русь с реками полноводными и полями широкими, – с благоговением произнёс Святозар. – Каждый шаг здесь в радость.
– Истинно так, супруг мой, – соглашается с ним Елена, – и жить тут, и умирать – счастье великое и подлинное.
– Почто умирать-то? Зачем? – засмеялся Святозар. – Ещё мы и не пожили толком с тобой, Елена.
Но тут они явственно услышали топот конских копыт. Спасаться было поздно, ибо мгновенно на поляну ворвалось более двух десятков вооружённых всадников. Кочевники. Давно они не совершали набегов на южные русские земли. Но вот и случилось… Святозар вскочил на ноги.
Прочная волосяная петля захлестнула тело Елены.
– Убей меня, Святозар! Не медли! – закричала она, пытаясь освободится от прочного аркана. – Убей! Не будет мне жизни в страшном полоне!
Святозар ловко схватил за ногу одного из всадников и сбросил его на землю. Мощный удар кулака в переносицу окончательно поразил врага.
Увёртываясь от копий и стрел, Святозар схватил лук с колчаном. Расторопно наложил на тетиву стрелу и пустил её в Елену. Выхода нет, смертельно поразил супругу.
– Прости, родная моя, – прошептал он, – прости! Скоро и я с тобой буду на полях перуновых. Мне их всех не одолеть.
– Какой злой есть урус! Свой жена убивал! – кричит толстый тёмнокожий разбойник. – Тебя тоже убивать станем!
Раненый Святозар, истекая кровью, пустил в него стрелу. Убил нескольких врагов русский – и это радость немалая. Чем меньше их на Земле останется, тем легче добрым людям дышать будет. Самоуверенный и уже бездыханный толстяк, вероятно, командир отряда лазутчиков упал с коня. Нашёл свою бесславную гибель на чужих пространствах.
Разбойники в гневе растоптали своими лошадьми остатки обеда, перевернули жбан с квасом. На всякий случай, пустили в стог сена зажжённую стрелу. Прихватив собой, три мёртвых тела тех, кого удалось убить Святозару, враги ускакали прочь.
Вовремя Олег выскочил из пылающего стога. Босоногий, плачущий, он в великом горе ходил между телами отца и матери. Причитал, будто старуха-плакальщица: «Ах! Батюшка! О-ой! Ах, матушка, матушка!».
На поляне появился отряд здешних вятских ратников. Князь, сойдя с коня, осмотрел бездыханные тела Святозара и Елены. Надо было догнать врагов и наказать – уничтожить. Око за око, зуб за зуб.
– Не плачь, малый, – успокаивал Олега князь, – догоним! Понятно, что вороги отправились в сторону реки Кильмезя. Святозар и Елена – оба, люди мои. Как вернусь, с почестями сожжём их на костре погребальном, прямо перед капищем. Они были добрыми славянами, Перуна почитали, да и людей вятских.
Троих воинов князь оставил с Олегом, но тот, припав к стременам его коня, со слезами попросил:
– Я с тобой, добрый Ладко!
– Нет, Олег! Мал ты ещё, – ответил князь. – Придёт время – за всех павших отомстишь, за Русь постоишь! Много недругов было, есть и будет у неё, потому и работы ратной хватит на всех… с лихвою. Без дела не посидишь.
Сказав это, он пришпорил коня. Вслед за ним поскакали молчаливые и суровые вятские ратники. Нельзя было оставлять ворогов в живых. Это было бы несправедливо по отношению к Святозару и Елене.
Малая княжеская дружина, состоящая из пятнадцати всадников, довольно быстро настигла разбойников и расправилась с ними, беспощадно и молча. Только разбойники кричали, будто глупые перепуганные вороны. Всех уничтожили русские ратники, только одного оставили.
– Накормить и напоить, воропая! – распорядился князь. – Это будет подарок и подношение Великому Перуну. Пусть недобрый и нежеланный гость заживо сгорит на жертвенном костре! Для благой пользы и в назидание лютым ворогам.
Разбойника разоружили, связали по рукам и ногам и погрузили на свободную лошадь, которую один из русичей взял… на длинную узду, не сходя с коня.
Нынешним же вечером были зажжены погребальные костры. Души Святозара и Елены вместе со столбом дыма вознеслись в небеса, ушли к Перуну и другим славянским богам. Потом и плачущего хазарина в стороне от места добрых и светлых прощаний, с западной стороны от капища привязали к столбу, обложили пересушенными осиновыми дровами.
Перед этим, тоже обязательным обрядом, волхв Гудран сказал будущей жертве:
– Скажи там своим богам, в чёрном мире, что тот, кто обидит великоросса, да и любого другого славянина, будет наказан. Не желается вам приходить на наши земли с миром, не можется. Но мы-то милосердны. Не живым сгоришь, а мёртвым.
Гудран отошёл в сторону от жертвенного столба и костра. Меткая стрела полетела в грудь врагу, и отправил её совсем ещё малый паренёк Олег.
Вспомнилась Олегу Святозарову после странного сна о диких людях ещё и кузница его дядьки Милована, железных дел мастера и его подручного араба Малаха. Ярко горел огонь в горне, и родственник Олега молотом по куску раскалённого железа. Вспомнилось, как, выковав подкову и сняв фартук, кузнец вышел во двор, на воздух. Стерев широким платком со лба пот со лба, он сказал племяннику:
– Скоро ты уж совсем взрослым будешь, Олег, потому пора определяться. Вижу, что кузнечное дело тебе не по душе.
– Да, это так, почтенный Милован.
– А почему же мне, твоему дядьке Миловану, такой труд по нраву?
– Не знаю. Видать, для того ты и живёшь на земле.
– А ты для чего? Не знаешь? Видать, хочешь стать землепашцем, крестьянином, как твои мать и отец?
– Хочу быть гончаром, стать учеником Феодосия.
– Что ж, я поговорю с ним. Но больно вредный старик. Если он возьмёт тебя в подмастерья, Олег, то тебе придётся и днём и ночью работать. В глине и в мутной воде будешь находиться ночь и день. Но это ничего. Не страшно. Любой труд в почёте и пользу людям приносит.
Олег был на всё согласен, лишь бы только стать гончаром. Не каждому дано создавать из глины самую разную посуду. Особый дар, но юноша надеялся на то, что таковой у него имеется. Но ему ли было тогда решать, что и как? Конечно уж, дядька Милован постарается всё уладить, ведь он сейчас для него и за отца, и за мать. Вдвоём они остались на белом свете.
Жена и дети Милована один за другим от страшной болезни умерли. Говорят, что это была чума. Кто-то из путешествующих иностранцев из Западной Европы привёз её на Вятку. Вот некоторым семьям и не повезло.
…Очень скоро он начал обучаться необычному, полезному и нелегкому ремеслу. Вертел ногой старательно гончарный круг, осторожно руками придавал форму куску влажной глины. Учитель Феодосий, по возможности, старался быть рядом с ним.
– Почти нормально так… Старайся, Олег, – говорит он. – Терпи! Потом пойдёт дело, сам увидишь. Будешь гончаром.
– Ты, славный Феодосий, на самом деле из Греции, из греческой страны? – спросил у гончара Олег. – Или люди всё придумали?
– Да. Истина это. Ничего не придумано. Переселенец с острова Крит. Жена умерла, и тоскливо мне на родной земле сделалось. Вот и дочерью Лидией, да и рабами своими, сюда перебрались.
– На Руси-то рабства нет, Феодосий. Ты же знаешь. Вступил на нашу землю, значит, уже свободный человек.
– Да уже и не рабы они мои, Олег. Так их по старой памяти называю. Работают у меня… по -желанию. Свои дома имеют и семьи. Я не заставляю их заниматься делом гончарным. Тут их забота. За счёт того и справно живут.
– Говорят путешественники и скитальцы, что такое лишь на Руси возможно.
– Так и есть, и хорошо, что так. Родом они из Африки – и Максим, и Александр, и Елена… У них уже давно благозвучные греческие имена.
– А дочь твоя, благословенный учитель, Лидия, – говорит юноша, и лицо его покрывается краской, – пригожа и умна.
– Вот и женись на ней, – серьёзно предложил Феодосий, – лучше невесты у тебя не будет. Хоть и негоже мне собственную дочь расхваливать. Но я уже не молод и всякое в жизни повидал. А Лидия добра и скромна, работы никакой не боится.
– А женюсь! – Олег вскакивает на ноги, прямо перед гончарным кругом. – Если она согласится на то.
– Она в тебе души не чает, – ворчит Феодосий. – Вижу это, потому и говорю. А ты вот рядом с ней до самой смерти ходить будешь, а не сообразишь, что и к чему. Она такая же, как и ты. Скромна чрезмерно.
Свадьба их получилась не очень и шумной, но не такой уж и тихой. Гостей было много, пили и ели досыта. Феодосий тому радовался, да и дядька Олега Милован. Богато будут жить молодые, все им достанется и от Феодосия, и от Милована.
А через неделю-две после пиршества отправился Феодосий с большой корзиной на берег реки глину белую и искать и назад не вернулся. Почему-то вспомнилось это сейчас Олегу. Ему не ведомо.
– Я скоро вернусь, – уходя, сказал ему Феодосий, – а ты меси пока глину, какая есть. Печи держи тёплыми. Что налепили с тобой вчера, то и обожжём.
– Может, я схожу, вместо тебя, глину присмотреть новую?
– Я сам. А вы тут с Лидией без меня побудьте. Притирайтесь друг к дружке. Дело нужное и молодое…
Не вернулся старик Феодосий. Видно, утонул. Только след от кучи белой глины на берегу долго ещё смывали дожди. Так вот, за три версты от дома и нашёл гончар свою смерть. Да и как утонуть он смог… почти на берегу и в мелководной речушке, не понятно. Но исчез бесследно. Может, в ямину угодил или дикий зверь на него напал, утащил в густой лес. По-разному бывает.
Вся жизнь, пока ещё и не такая длинная, вспомнилась Олегу после его странного сна. С чего бы? Что-то совсем непонятное.
– Слава Перуну! – Лидия вошла в дом с большим кувшином молока, поставила его на стол. – Как спалось тебе, сокол мой ненаглядный?
– Слава богу богов и всех людей! – ответил Олег. – Честно сказать, Лидия, плохо мне спалось. Виделись мне диковинные вещи, видел я древнее невежество людское. Приснилась ты мне, Лидия, да и я сам. Были мы почти нагие среди таких же, себе подобных, диких мужчин и женщин. Срам полный. Одно радует, что и там, как и здесь, мы любили друг друга. Потом, вроде, убили меня. Но к чему такой сон?
– Жить долго будешь, Олег, – склонила голову Лидия. – К долгой жизни смерть всегда снится. Мы ведь с тобой, Олег, ещё очень молоды. А жить и любить хочется, только тебя одного и любить.
Она подошла к мужу, прижалась к нему всем телом.
Олег погладил её ладонью по щеке.
– Кабы так, – улыбнулся он, – а в сновидениях войны, и в жизни то же самое. А любовь да! Без тебя ничего на земле мне мило не будет. Да смогу ли я без тебя, Лидушка?
– Может, всё в мире нашем успокоится. Князь Владимир нам, говорят, для Руси новую веру выбирает: иудейскую, магометанскую, а может и… христианскую.
– Едина у нас вера… народная, – возмутился Олег.– Богам нашим верим, Перуну, прежде всего. На Вятку такое новшество не скоро придёт, народ воспротивится.
– За князем и его людьми – великая сила. Всё одно… так будет, как они решат. Не сразу, конечно. А Перуну и через триста лет люди тайно станут верить.
– Можно, понятно, и так. Станут молиться одному богу, а почитать совсем другого. Но не хорошо это. А ты ведь некрещеной осталась. Про то мне говорил покойный отец наш Феодосий. Значит, богам истинным веруешь, нашим, а не заморским.
– Истинно великоросским верю, – быстро заговорила Лидия, – Сварогу и Сварожичу, Мокоши, Берегине…
– Полно, славная моя. Я про то ведаю, – голос его сделался твёрдым. Если поляне и другие примут чужую веру, то вятичи не сломятся. Гордый и смелый народ. Владимиру только и кажется, что он их покорил.
– А вятич ли ты, Олег? – робко спросила она у мужа. – Имя ведь варяжское носишь.
– Вятич истинный. А имя мне дали, какое пришлось. Многие такое имеют, даже князья. А варяжичи и у нас по Вятке ходили, где грабили, а где верой и правдой служили нашему народу. Однако, заговорился я с тобой. Сходим сегодня с тобой на свящённое омовение, на реку, а потом уж бодро круги свои начнём вращать.
– Рабы не спят и уже работают.
– Да какие же они рабы? – Олег махнул рукой. – Есть у них всё – своё жильё, и хозяйское. Где ж они лучше-то жить будут, как не на Руси? Будут стараться, и совсем зажиточными станут, а то и – боярами начнут числиться.
Весь день они трудились, рук не покладая. Да и ногами работали, месили ими глину. Гончарные круги вертелись, а потом и печи обжигали глиняную посуду. А ближе к вечеру начали готовиться к священному омовению по важному случаю праздника Ивана (от слова «ива») Купалы.
Час настал. В простой домотканой одежде, с венками цветов на голове вместе с другими людьми шли они к берегу реки, в заросли ивы и тальника. Впереди процессии неторопливо шагал Священный служитель Капища волхв Берзан (от слова «берёза»), в правой руке он держал дубовый посох-жезл.
На пологом песчаном берегу, заросшем мелкими деревьями и кустарником, люди остановились. Слово взял Берзан:
– Войдите, русичи, в воды Перуновы! Смойте с телес своих минувшее и примите грядущее! Помните! Кто естество совершит в телесной близости, тот друг другу в супруги, явно, наречён! Так было и есть! Трижды будет проклят потомок, который обвинит праотцев своих в грехах свальных! Мы чисты перед богами своими, а других знать – не знали, ведать – не ведали!
