Read the book: «На всех дорогах мгла»

Font:

1. Ворон говорящий

«Бомжи льют кровь в боях за город».

Название для заметки получилось отличное. Немного похоже на какую-то поэтическую строку.

Корреспондент Черский не смог сдержаться – выписал фразу в блокнот и расставил ударения. Так и есть, четырехстопный ямб.

Стихов, конечно, сейчас, в начале девяностых, уже не читали. Но газеты пока еще покупали: надо же теперь уже не советскому народу узнавать откуда-то о скандалах и во что-то заворачивать семечки. И стихотворные размеры, а также переделки расхожих фраз (можно несмешные) по-прежнему хорошо работали для заголовков.

Если собрать достаточно много ударных заголовков и расставить там все ударения, наверняка отыщутся какие-нибудь закономерности. Например, для заголовков криминальной хроники хорош ямб, а для новостей культуры – анапест («Умер старейший барабашка Москвы»). Если речь идет о народной медицине, можно даже рифмовать, как в оздоровительной газете «Завалинка»: «Я что, рыжий – ходить с грыжей?», «И поясница исцелится!», «Теперь соседка заходит ко мне нередко…»

А для парламентских дебатов подойдет торжественный гекзаметр!

Ладно, хватит! Здесь, в провинции, все это мастерство было без надобности. Требовалась заметка, в срок и любого качества.

Ему предстояло всего ничего: добить остальной текст заметки. Этот текст не печатается полужирным, так что его, по большому счету, никто не обязан читать. Так что он может быть уже не таким интересным и даже не особенно гладко написанным. Главное – чтобы на четыре колонки.

Черский прекрасно знал, о чем надо писать, но все равно продолжал смотреть на мертвенно-синюшный экран с «Лексиконом», где тревожно мигал белый прямоугольник курсора.

Он уже вник во все особо неинтересные подробности неинтересной темы, даже понимал, какими домыслами можно это будет дополнить, чтобы дотянуть нужный объем. Но в голову упорно лезли какие-то совершенно посторонние мысли. И они были слишком нелепы и остроумны, чтобы печатать их даже в такой вот амбициозной газете, как наша «Брама».

Например, почему бы не предположить, что это происшествие с участием безымянных бомжей только на первый взгляд кажется пустяком. А на самом деле за ним могут стоять какие-то очень влиятельные, может быть, даже высокопоставленные бомжи. Короли улиц и властители мусора, ушедшие на зиму в теплое подполье, они раскинули свою смердящую сеть влияния на все помойки и теплотрассы нашего города…

К сожалению, это не годится. Заметка должна была получиться достаточно скучной. И было важно не стараться слишком сильно.

…А между тем еще поколение наших родителей дубасило на пишущей машинке сразу и набело. В это трудно поверить, но было, было… Конечно, наверняка знали какие-то способы это исправить. Но эти способы ушли вместе с распавшимся Союзом. Настала новая эра – эпоха всемогущих бомжей…

Да что это за чушь постоянно в голову лезет!

Чтобы отвлечься, он перевел взгляд на окно.

Старинные двухэтажные домики бывшего еврейского гетто обступали тесный двор, где торчали из снега голые прутья палисадника и чернели разбухшие, вросшие в землю деревянные сарайчики. В небе сгущался слякотный зимний вечер, и размокший снег и светлые стены уже окрасились той самой вечерней зимней синевой, тягучей и зыбкой, от одного взгляда на которую хочется выть.

Если синева экрана раздражала, то эта – навевала тоску…

– Черский, – послышался за спиной голос выпускающего редактора, – зайди, помощь твоя нужна.

Корреспондент дернулся, а потом все-таки поднялся. Кресло жалобно скрипнуло ему вслед.

Это странно, но несмотря на все, что Черский успел пережить за тридцать пять лет, он до сих пор не мог привыкнуть к вызовам к начальству, хотя и знал, что ничего страшного ему не сделали. Он плохо переносил это с самого начала и, видимо, навсегда. Даже в Афганистане он сравнительно быстро привык к опасности от климата, неурядиц и душманов – но привыкнуть к вышестоящим никак не мог. Они не то что пугали, а именно раздражали своей непредсказуемостью и способностью играть с нитью чужой судьбы. Так раздражает сама смерть: она всегда идет за тобой по пятам, но никогда не подает виду.

А в тот миг, когда ее коса все же запоет над твоим ухом, – для чего угодно будет уже слишком поздно…

«Брама» была одной из тех новых пестрых газет, которые расплодились на волне перестройки, соединяя свободу слова и кооперативное движение. Черский старался не вдаваться в подробности, но его статьи с безумными заголовками устраивали выпускающего редактора. Корреспондент любил помечтать, что и читателям они нравятся, – хотя любое мнение читателей волновало редактора и людей, что сидели выше него, явно не в первую очередь.

Редакция газеты расположилась на улице Иссака Бабеля, аккурат посредине уютной двухэтажной застройки 1920-х, что уцелела на месте бывшего гетто. В этом старом райончике было свое уютное своеобразие и располагался наш город в Италии, здесь можно было бы неплохо тянуть деньги с туристов. Итальянского климата к нам, однако, так и не завезли – а вот криминал уже перерос итальянский уровень.

Разумеется, эти здания даже близко не были офисными. Так что редакция действовала в духе времени. Учредитель ухитрился взять в аренду две кое-как объединенные квартиры на втором этаже одного из местных домов и еще примыкавшую к ним дряхлую галерейку, покрытую сверху досками. Галерейка никуда не вела – такие строили еще прежние, еврейские хозяева, чтобы отмечать в нашем непредсказуемом климате праздник суккот.

Нумерация квартир в этих домах была тут по-питерски непредсказуемая, а дверь в одной из комнат отсутствовала – говорили, что ее выбили нацисты, когда ликвидировали гетто, а городской исполнительный комитет за все годы, что прошли после войны, так и не нашел времени, чтобы поставить новую, а заодно убрать из комнат еще военных лет мусор и заселить сюда наконец-то каких-нибудь ценных пролетариев.

Так что офис приводили в порядок уже рыночные силы. Вынесли обломки кирпича и пахучие обломки штукатурки, починили дверь, сделали в голых комнатах подобие ремонта, расставили столы с достаточно новыми для той эпохи компьютерами – и газета начала выходить.

В этом было какое-то свое, особое, лихое своеобразие, так что Черский ощущал себя здесь на своем месте.

Он и сам не очень походил на типичного ветерана-афганца. Высокий, тощий, сравнительно молодой в свои тридцать пять, с отросшими за уши волосами и вечными солнцезащитными очками с круглыми, как в кино, стеклами, в вечном однотонном свитере – он и правда казался прирожденным журналистом. Черский словно пытался вместе с прежним обликом сбросить и неприятное прошлое.

Хотя его иногда и назвали пустынным вороном – намекая и на прошлое, и на темную одежду, и орлиный нос как у Высоцкого. На это он отвечал уже знакомой цитатой из поэтически-оздоровительной газеты «Завалинка»: «Ворон говорящий, черный, настоящий!»

Лавируя между столами, он вырулил к двери бывшей родительской спальни. Там, как раз напротив сортира, расположился кабинет редактора.

Вдохнул вместе с воздухом немножко невозмутимости – и вошел.

Громадное ар-декошное окно кабинета выходило на улицу Бабеля. Там уже загорелись белесые фонари и даже небесная синева казалась просторней.

Лицом к лицу редактор Лобанович был совсем не страшным. Как всегда, усталый, в мятом сером костюме, он устроился за огромным, как палуба авианосца, столом, где громоздились штабеля разноцветных папок для бумаг, просто бумаги, которые уже не поместились в папки, а еще компьютер, два телефона, дырокол и черт знает что еще. Завалы были такие, что компьютера было уже не разглядеть.

Напротив него сгорбился небритый и мордатый парень неопределенного возраста в куртке из черного кожзаменителя и с прической полубокс.

Черский пригляделся к нему внимательнее, но все равно не узнал. Только отметил, что парень жует жвачку.

– Что случилось? – спросил он у редактора.

– Пока ничего. Его зовут Игорь Бакович. Новый человек, хочет у нас работать. По твоему профилю, Валерий. Подноготная наших улиц.

– Ну я рад, – осторожно ответил Черский. – Насколько я в курсе, трудоустройство не от меня зависит.

– У владельца возражений нет. А новый человек, сам знаешь, нам нужен. Будем расширяться до четырех листов, их надо заполнить чем-то кроме рекламы. Вот и будет заполнять.

– А он уже публиковался где-то?

– Зачем вам? Опыт обязательно?

Черский насторожился. Хороший журналист едва ли будет скрывать свои достижения.

Но он напомнил себе, что надо держать себя в руках, и произнес как мог радостно:

– Мы хотим узнать. Вдруг мы видели ваши статьи. Вдруг мы уже и так восхищаемся вами.

– Было несколько, – пробурчал незнакомец, продолжая жевать жвачку. – Но вы их, скорее всего, не заметили. Не сильно значительные издания.

Он произнес это таким серьезным тоном, как будто в нашем городишке, пусть даже и областном центре, и вправду бывают значительные издания.

– Но вы, я надеюсь, знаете, чем статья от колонки отличается.

– Ну, учился три года, в ЕУСЗ.

– Политолог или философ? – поинтересовался Валерий. Он отвернул голову, чтобы скрыть улыбку, но кандидат в акулы пера даже не смотрел в его сторону.

– Журналистика, разумеется, – заявил тот.

– А потом?

– А потом не выдержал. Улицу лучше на улице изучать. У нас в ЕУСЗ много гопоты водилось.

Про столичный Европейский университет современных знаний слышали многие – он как раз активно раскидывал свои филиалы по областным центрам, размещая учебные корпуса в бывших детских садиках и заброшенных военных складах.

Но какая-то энергия в этой организации была. Видимо, основали его не только расчетливые хапуги, но и романтически настроенные городские сумасшедшие. Где бы ни появился его очередной филиал, этот новомодный универ так или иначе всегда притягивал к себе самых неприкаянных людей города.

Черскому даже пару раз доводилось отговаривать чужих детей поступать в эту шарагу.

Но этот кандидат уже явно вырос из детского возраста.

– Если у вас просто есть интересный материал, – заговорил Валерий, больше для того, чтобы двинуть разговор дальше, – вы можете нам его передать и мы напечатаем. Насколько для вас важно быть именно в штате газеты? Дело в том, что от вас может потребоваться не только материал, но и его оформление, даже верстка…

– Не проблема… Но мне именно полное оформление нужно.

– А почему это так важно?

– У вас проблемы с тем, что я не там учился?

– Успокойтесь, образование у журналиста может быть любым. Особенно в наше время.

– Вы говорили, у вас есть какой-то материал, – напомнил редактор.

Кандидат откинулся на спинку стула и оглядел присутствующих взглядом несколько снисходительным.

А Черский подумал: «Этот человек так до сих пор и не понял, как мало значит материал в нашем теперешнем газетном деле».

– Вы вот в молодежных движениях хорошо разбираетесь? – осведомился он.

– Лучше всех, – отозвался Черский.

– Вы еще настолько молоды?

– Племянница у меня дома постоянно кантуется, а ей как раз шестнадцать. От нее все и узнал.

– Вот как. А что ты слышал о движении skinhead? – он произносил это слово, бывшее тогда еще новым, как-то особенно.

– Какие-то английские гопники, насколько я слышал, – ответил журналист. – В принципе, напечатать можно, наша газета бывает иногда актуальной. Но мне кажется, вам это лучше в столичную «Музыкальную» отнести. Очень любят они все британское.

– Когда-то это были гопники, но сейчас это движение очень изменилось, – с жаром заговорил кандидат. – Сейчас, в девяностые, оно привлекает все больше молодых, национально ориентированных людей. Они вызывают определенное напряжение. Ведь у власти у нас до сих пор люди без корней, безо всякого национального достоинства. Для них центр мира расположен в Москве, на которую они постоянно оглядываются.

– И вы предлагаете нашей «Браме» стать рупором этого перспективного и нового молодежного движения?

– Я просто хочу сообщить про них правду. Конечно, редакционные задания и все такое, но важно еще сказать правду, показать ту сторону, на которую никто не смотрит. Вот, например, про skinhead говорят, что они хулиганы и драчуны. А почему никто не замечает, что драки – это хорошее явление. Раньше дрались район на район, Киевские против Шпановичей. Потом, году в восемьдесят восьмом, все затихло, вот и перестройка в тупик зашла. А ведь есть еще в народе силушка. Драться на улицах – это вам не сериалы смотреть, лежа на диване. К дракам надо готовиться, спортом заниматься. Надо про это информировать молодежь, чтобы видели альтернативу.

– То есть вы это одобряете? – осведомился редактор.

– Пусть лучше так отдыхают, чем клей нюхают!

Черский прищурился, выискивая нужную стопку, а потом начал аккуратно, насколько это было возможно, вытаскивать из нее папку в зеленом картоне.

– Что такое? – эти манипуляции удивили редактора не меньше, чем смелое мышление кандидата в корреспонденты.

– Сейчас, сейчас… Вот, посмотрите. Похоже, нам все-таки попадались статьи нашего кандидата. Так что вы можете оценить его слог. Буль-Бакович – это ведь вы, я ничего не перепутал.

Это было очередное радикально-оппозиционное издание в одну страницу, выпущенное неким загадочным «областным фронтом национального освобождения». Первый номер – и, очевидно, единственный. Вся обратная сторона была посвящена новому, перспективному ультранационалистическому движению SKINHEADS (причем каждый раз было именно латиницей и БОЛЬШИМИ БУКВАМИ). Одно место было отчеркнуто прямо карандашом: там сообщалось, что бывают еще red-skinheads, которые «исповедуют коммунистическую идеологию и не являются настоящими skinheads».

Подписана статья была: «Игнат Буль-Бакович, независимый историк».

Редактор посмотрел на Черского с почти восхищением. Потом перевел взгляд на Баковича.

Тот не произнес ни единого слова. Просто жевал и смотрел, теперь уже очень свирепо.

– Вы это публиковали, когда набирались современных знаний, – осведомился Черский, – или после того, как вас даже оттуда выгнали?

– Знал бы ты меня тогда, сейчас молчал бы тихонько в тряпочку, – прорычал Бакович.

– Но я узнал вас сейчас. И молчать в тряпочку не буду. Болтать без умолку – моя работа.

– Ну так что, я что-то не то узнал? Что-то, чего не хочет Москва?

– А при чем здесь Москва? Наша столица теперь в другом городе.

– Наша столица в другом городе. А ваша – в Москве. Что, думаете, я не догадался, кто вас финансирует.

– Если нас финансирует Москва, – меланхолично заметил редактор с другой стороны стола, – то вы-то зачем к нам пришли?

– Материал вам предложить. Я еще не знал, под кем вы ходите.

– Ну вот, вы и узнали, под кем мы ходим. Идите отсюда. Лесом.

– Это из-за моей позиции?

– Вы вольны предложить нам материал, – все тем же нарочито бесцветным голосом произнес редактор, – мы вольны его отвергнуть.

– На самом деле, – вмешался Черский, – дело, конечно, в вашей позиции. Но не той, которую вы показали на этой странице. А вот этой.

Он перевернул радикальное издание обратно лицевой стороной.

Под заголовком «Их ждет виселица» была напечатана фотография какого-то печального лысого человека с усами.

Под фотографией значилось: «Лопухов Олег Петрович, проживает на улице Косицкого, дом 9, квартира 28. Бывший друг национально-освободительных сил, а ныне славянофил-подмосковит. Учитель химии в СШ № 5. Девятого мая 1992 года на праздновании победы сталинского режима над фашистским режимом вышел с российским флагом, сдал полицейским мальчика, который распространял антимосковские листовки в СШ № 5. Эту тварь ожидают горячо любимые им лагеря для членов семьи изменника Родины. Смерть московитам, смерть их пособникам!»

2. Дебилам привет!

В кабинете редактора повисло зловещее молчание. Казалось, кто-то невидимый только что проорал всю эту вербальную чуму, а теперь насмешливо смотрит на собравшихся и ждет реакции.

– Вы знали, что это будет напечатано, когда сдавали свою статью? – поинтересовался редактор.

– Ну а что здесь неправда? – отозвался Бакович, не поднимая взгляд.

– Ну, например, непонятно, кто из его семьи будет этим изменником Родины. Про него самого написали, а про изменника – нет.

– Какая разница?

– Для вас нет разницы, к расправе над кем призывать?

– Какая разница, что делать с такими, как он? С выродками, которые уже тем, что живы, угрожают нашему народу.

– Откуда вы знаете об этой угрозе? – поинтересовался Черский. – Лично опросили весь народ?

– У нашего народа есть государство. А такие, как он…

– Если бы такое угрожало государству, про это было бы написано в Уголовном кодексе, – перебил его Черский. – Не надо говорить за государство. Вы не парламент и не ассамблея. Вы просто еще один неуч с помойки, который пытается пристроиться в газету, потому что советская власть неосторожно научила вас читать и писать.

– То есть людей, национально мыслящих, в вашей газете видеть не хотят? Или вы просто родственник этого выродка?

– Я просто не люблю, когда призывают к расправе. И думаю, мало кто любит. Призывать к такому может только сумасшедший.

– А сдавать детей в милицию – нормально?

– А вы уверены, что этот школьник существовал? И, если так уверены, сможете сказать, что было написано в той листовке.

– Какая разница, что там было? Поищите в своих вонючих папках – вдруг она тоже где-то там затесалась?

– Если там были призывы к убийствам с указанием адресов – я бы тоже его в милицию отвел. У нас в городе и так каждую неделю кого-то убивают.

– Ну вот и докажите!

– Я думаю, что если бы школьник существовал или если бы листовки были мирными, – заметил Черский, – то вы бы не стали прятать от нас свои прежние публикации. Они у вас очень яркие. Сразу видно – с душой написано. Хотя я этого не понимаю.

– То есть вы защищаете этого выродка?

– Нет, – снова вступил редактор. – Мы просто деньги зарабатываем. Нам проблемы не нужны. Убьют кого-нибудь, а мы крайними окажемся. А теперь – проваливай! – рявкнул редактор.

Бакович поднялся, посмотрел на него с тупой злобой, не переставая жевать. Потом сплюнул жвачку на ковер и вышел прочь.

Из коридора донеслись шаги, потом грохот – может, Бакович на что-то налетел, а может быть, сам что-то пнул.

Когда хлопнула входная дверь, даже дышать стало легче. Как будто сам воздух очистился.

Черский смотрел на белый комочек жвачки, что остался как память о национальном возрождении. И думал, что не зря еще сначала, когда был ремонт, выбирали самый немаркий ковер.

Оттереть его будет не так сложно… Не так сложно, как смыть человеческую кровь.

Черский не выдержал и заговорил – хотелось прогнать остатки мрачных мыслей:

– Тема, конечно, интересная, просто исполнитель плохой. И мне кажется, можно было про это сделать интересный материал. Прямо вот такой гвоздь программы для целого номера, который потом вся страна перепечатывать будет. Только вот по исполнителю сразу видно – не справится. А так, конечно, было бы интересно порадовать читателей разбором, какие они есть, на какие сорта делятся. В английских газетах, даже в тех, которые доходят до нас, много про них сейчас пишут. Пусть узнают, что есть плохие скины-фашисты – «боны», хорошие скины-антифашисты – «реды» и просто скины – «трады», которые вообще никому не интересны. Но вот что странно: скины-то стали с фашистами сливаться только сейчас. Прежние британские были как раз «традами», любителями пива, футбола и заводной карибской музыки, среди них было полно черных ямайских докеров. Почему так происходит – науке неизвестно. Было бы интересно с этим разобраться. Хотя это тянет, конечно, не на статью, а на целый документальный фильм. «Фашизм поднимает бритую голову» или что-то такое. И я понимаю, что такое, конечно, в Москве снимать надо. Там и людей больше, и деньги можно найти даже на такие дела.

Редактор Лобанович перевел взгляд на Черского.

– Я и не думал, что ты такой принципиальной, – заметил Лобанович. Похоже, весь монолог прошел мимо его ушей.

– Не было бы принципов – не сдавал бы материал каждый раз и в срок, – заулыбался Черский. – Называется – профессиональная этика.

– Это тебя Афганистан научил? Малейшая ошибка ведет к смерти или чему-то похуже?

– Просто наловчился использовать привычки, – отозвался Черский. – Представляю, что редакционное задание – это приказ, а дальше просто включаются навыки, которые еще в учебке вбили. Приказ выполняется сам собой и не приходя в сознание. Но, конечно, это не так просто включается. Я уже в отставке, многое поменялось. Все равно иногда рассуждаю, как видите, не по уставу.

– Принципиальность – это ладно, это со всеми случается, – произнес Лобанович. – Но вот что мне по-настоящему интересно: как ты ухитрился это так быстро понять или хотя бы вспомнить? И главное, как так быстро ты это нашел! Я даже близко не добрался до этих бумаг!

– Профессиональное. Хотел вам показать, какие издания клепают новомодные политические активисты. Но вы до него так и не дошли. Пришлось напоминать.

– Ты уничтожил этого придурка на месте.

– Лучше уничтожать так, – ответил Черский, – чем физически.

– Это ты верно заметил. Ладно, хорошо, я доволен. Лучше плевок сейчас, чем куча навоза завтра. Как подумаю, как бы мы с ним мучились…

– Если такие, как он, придут к власти, будем мучиться всей страной.

Лобанович повернулся к окну, посмотрел на зыбкие огни фонарей и улыбнулся чему-то глубоко личному.

– Сходи, поешь и заканчивай свою колонку, – произнес он. – У меня тут редакционное задание подъехало. Я только посмотрел – и сразу понял, что оно как раз для тебя.

– А какое задание будет?

– Зачем тебе знать? Ты еще про бомжей не дописал. Или настолько не любишь?

– Неужели интервью с директором свежеоткрытого стрип-клуба?

– Тебя дожидается несчастный случай со смертельным исходом, – все тем же спокойным голосом продолжал редактор. – По некоторым признакам – это убийство.

* * *

«Интересно, что это за убийство?» – размышлял Черский, выходя из кабинета редактора.

Но когда он уже лавировал между столами, в голову залезла другая мысль.

Зачем этому дурню Баковичу было именно официальное трудоустройство в их газете?

Насчет судьбы самого Баковича он не беспокоился – этот навозник куда-нибудь да пристроится. Сейчас у всех есть газеты, даже у пивзавода. Как и подобает дурню, этот национально озабоченный был уверен, что его выгнали за давнишнюю статью и убеждения, – хотя выгнали на самом деле за дурость, а статья и убеждения просто помогли эту дурость заранее определить.

Одним словом, найдет себе место. Дурни обычно неприхотливы. Ну или пойдет во славу нации цветной металл воровать.

Но зачем ему официальное трудоустройство? В голове как-то сама собой вырастала идея отличного журналистского расследования – хотя Черский прекрасно понимал, что у него нет ни времени, чтобы его провести, ни места, чтобы напечатать его результаты.

Он подошел к своему столу, где на экране уже мигали следы звезд в бесконечном космическом полете. Подвигал мышкой, посмотрел на начало статьи и решил все-таки сходить поесть, раз уж разрешили.

– Нэнэ, ужинать будешь? – спросил он.

Нэнэ была приятная девушка лет двадцати пяти, которая тоже вечно работала допоздна. В ней не было ничего современного, только свой особенный стиль, и этот стиль был, может быть, не модным, но для нее – идеален.

Лицо ее было круглым, как Луна, и по-своему милым, так что Черский, когда ее видел, невольно вспоминал луноликих красавиц из Омара Хайяма. Она носила длинную темную юбку, скрывавшую толстые ляжки, и свитера ей под тон.

В «Браме» она писала под именем «психолога доктора Лопатова» ответы на письма читателей, в основном из области отношений. А чтобы советы доктора Лопатова были особенно действенны, она сочиняла и сами письма.

– Да, пошли, – сам голос у нее тоже был грудной и очень теплый. Когда ты его слышал, казалось, что к уху прикоснулась спелая груша.

Она поднялась и потопала за курткой. Черский шел за ней следом, пытаясь понять, что именно так сильно его гложет.

Нет, не расследование, которого все равно никогда не будет. Что-то другое… но что?

Он понял это буквально в последний момент. Ну конечно же, Бакович!

Но его трудоустройство было ни при чем.

А при чем был сам Бакович.

– Стой, – сказал Черский, и его рука опустилась на округлое плечо Нэнэ. Та обернулась, удивленная.

– Что такое? – спросила она.

– Давай через двор выйдем.

– Но почему?

– Может быть опасно.

Нэнэ была удивлена, но подчинилась.

Они вышли на ту самую галерейку. Вокруг была неожиданная чернота, на досках под ногами хлюпал подтаявший снег. Черский ловко перемахнул в белевший внизу сугроб, а потом подал даме руку.

– Зачем такие сложности? – спросила Нэнэ, когда спустилась на землю и отряхивала колени.

– Есть вероятность, что нас поджидают, – спокойно ответил Черский.

Светлый прямоугольник прохода на улицу сиял зыбкой, мертвенной бледностью. Черский прошел его, ступая совершенно бесшумно, вжался боком в кирпичи – и осторожно выглянул.

Улица Бабеля была пуста, только перевернутые огни фонарей трепетали в черных лужах среди темно-синего талого снега. И бесформенная, но знакомая фигура переминалась с ноги на ногу возле входа в редакцию, как раз напротив таблички с названием газеты.

Это был, разумеется, Бакович. Одна рука в кармане. Там наверняка нож и кастет. Хватило ума встать сбоку от входа, чтобы, как это принято у подобных ему, напасть на противника сзади.

Но не хватило ума догадаться, что его обойдут со двора.

Черский улыбнулся и ощутил, как закипает в нем ярость. Он всегда улыбался, когда ощущал что-то такое. Так улыбается пират, когда видит на горизонте галеон, полный пленниц и сокровищ, но чреватый и случайной смертью.

Черский оторвался от стены, выдохнул и решительно зашагал прямо к противнику.

– Дебилам привет! – крикнул он так, что эхо запрыгало между домами.

Бакович вздрогнул и обернулся. Рука рванулась из кармана, в свете уличного фонаря блеснуло на мгновение лезвие ножа.

А в следующее мгновение рыхлый белый снежок, слепленный из того самого сугроба, что прел во дворе, врезался ему прямо в лицо.

Ослепленный Бакович замахал руками, нечленораздельно выругался, попытался стряхнуть с лица снег, но Черский уже был у него за спиной и отработанным движением вывернул руки. Бакович завизжал от боли, нож выпал и замер посреди лужи.

Черский врезал ему несколько раз под дых, потом приложил об стену. Убедился, что клиент обмяк, – и только тогда отпустил, чтобы поднять из холодной воды тот самый нож.

Отряхнул капли с лезвия и продемонстрировал Баковичу. Тот так и стоял, прижимаясь к стене и тупо вращая глазами.

– Ты собирался меня этим убить, – сообщил Черский. – Нехорошее дело. Я это так не оставлю.

Бакович таращился на него, словно не мог найти нужного слова. А потом вдруг рванулся – но не на противника, а прочь, вдоль по улице, и исчез за одним из поворотов.

Вечерняя улица Бабеля была, как назло, совершенно пуста. У схватки не оказалось случайных свидетелей. Хотя, казалось бы, центр города…

Черский не стал преследовать фальшивого историка. Просто стоял возле редакции и уже глазами знатока рассматривал лезвие, которое еще пару минут назад собиралось войти в его тело.

Нож был хороший и именно боевой. С такими не в походы ходят, такими убивают. Как этот дурак догадался раздобыть именно такой нож?

Черт, опять на журналистское расследование потянуло.

Он поднял взгляд и увидел Нэнэ. Она стояла рядом, не в силах отвести глаз со зловещего лезвия. От увиденного она словно окаменела.

Черский убрал нож и взял ее под руку.

– Пошли, поедим, – произнес он, двинувшись вниз по улице. – Этот нам уже ничего не сделает.

* * *

Блинная пристроилась на очень литературном перекрестке улицы Бабеля и бульвара имени Гоголя, в дешевой пристройке из пластикового каркаса и стеклянных стен. Теплое дыхание от чугунных конфорок, аромат свежевыпеченных блинов, десять видов начинок – даже тот, кто просто проходил мимо, вдруг ощущал в животе сосущую пустоту, а на ум приходило, что блинчик точно не повредит.

После пресных лет советской власти и пустых перестроечных прилавков это был настоящий хит – особенно для тех, кого все равно не пропустят в пьяный ресторанный загул.

Ее огонек горел сквозь вечерний зимний мрак, словно напоминал, что на часах еще совсем не поздно и время, чтобы закончить статью, есть. Особенно если живешь здесь же, на Гоголя.

Но сейчас и тут было пустынно. С работы, у кого она была, все уже вернулись, а погода, темень и финансовый кризис не располагали к тому, чтобы ужинать в городе.

Черский заказал как в прошлый раз: четыре блинчика на двоих. Два сытных, с ветчиной и чудесно соленым сыром, и два с шоколадом. Все за его счет.

В пластмассовых стаканчиках – терпкий чай из пакетиков с красными ярлычками. Тогда он еще казался чем-то новым и почти модным.

Нэнэ откусила от своего сытного, тщательно прожевала, почти не замечая вкуса, проглотила – и только тогда успокоилась достаточно, чтобы заговорить хотя бы на нейтральную тему.

– Газету, выходит, расширить пока не получится, – сказала она. – Людей у нас пока не хватает.

– Если это уже решено – значит, расширим, – спокойно ответил Черский. – Лишнее место для нас не проблема. Рекламой можно заполнять и бесплатными объявлениями. У нас их с запасом приходит. В народе проснулся дух предпринимательства. Каких только услуг не предлагают, лишь бы деньги за них получить. От матерных частушек по телефону до «Отговорю вашего ребенка заводить большую собаку» или «Продам трех хомяков с половиной», что бы это ни значило. Ну еще и сумасшедшие часто пишут. Безумие – стихия полезная, она всегда позволяет довести до конца колонку мелким шрифтом, которую все равно никто внимательно не читает. Вот один пишет, что «меня похитили инопланетяне, а вы в них не верите». А вот другой: «От наших ведических предков унаследовал наш народ величайшее сокровище – свою землю. Берегите же ее, иначе будем мы бродить и мучиться на вечной чужбине, как курды, цыгане и другие вечные скитальцы!» Тот, кто подает такие объявления, обычно ничего не требует, ничего не предлагает, и даже не требует. Просто высказывает важное сообщение в установленном количестве знаков.

– Получается, растет в людях сознательность…

– …заполняя место ума. Но лучше, конечно, давать объявления коммерческие. Потому что с этих денег мы зарплату получаем. Рекламировать какие-нибудь компьютеры «Дайнова».

– Название в честь жены владельца фирмы?

– Нет, в честь древнего племени, которое затерялось на страницах истории за седьмой класс. Видимо, созданы по ведическим технологиям древних балтов. Хотя, я думаю, просто перепродажа. У нас сейчас почти все перепродажа. Прошли те времена, когда на «Интеграле» кланы спектрума шлепали. Даже это оказалось невыгодно, и теперь там вместо производства – высокотехнологичные руины, не хуже чем на питерском «Красном Треугольнике». Можно фильм про ядерную войну снимать. Почему-то забросить и забыть оказалось выгоднее любого производства. Ума не приложу, как это может работать.

$2.01
Age restriction:
16+
Release date on Litres:
26 December 2024
Writing date:
2024
Volume:
240 p. 1 illustration
Copyright holder:
Автор
Download format:
Text
Average rating 5 based on 2 ratings
Text, audio format available
Average rating 5 based on 2 ratings
Audio Auto-reader
Average rating 3,5 based on 2 ratings
Text
Average rating 4,3 based on 4 ratings
Text, audio format available
Average rating 4,5 based on 28 ratings
Text, audio format available
Average rating 5 based on 4 ratings
Text
Average rating 4,4 based on 14 ratings
Text, audio format available
Average rating 4,7 based on 3 ratings
Audio
Average rating 5 based on 2 ratings
Text, audio format available
Average rating 5 based on 3 ratings
Text, audio format available
Average rating 5 based on 8 ratings
Audio
Average rating 5 based on 1 ratings
Text
Average rating 5 based on 1 ratings
Text
Average rating 4,7 based on 24 ratings