Участковый. Ментовские байки. Повести и рассказы. Книга первая

Ей-богу, она в те годы не могла представить себе, что не в кино и на сцене театра, а в жизни, даже со счастливым мужем, она со стальной дубиной наперевес будет бегать в прихожую, чтобы сбивать с ног любого опрометчивого алкаша, просунувшего свою дурную башку в квартиру добропорядочной женщины.

Глава 2
«Алконавты»

После разговора с Нино приветствую своего внештатного сотрудника, пожимая ему руку:

– Привет, Гена! Как сам? Как дела на работе? Не успел переступить порог квартиры, а уже надо бежать ко мне в опорный. Поди, тяготят мои милицейские заботы?

– Да всё нормально… Ты же знаешь, что помочь тебе мне не в тягость, а в радость. Сегодня в ночь? – интересуется внештатник. Он готов перейти от слов к делу.

Геннадий Сидоров – человек огонь. Приехав после армии в Москву, в тот же день отыскал военно-врачебную комиссию, определяющую годность или непригодность для службы в милиции, получил ответ, что без соответствующего направления органа внутренних дел к врачам не допустят человека с улицы, и, выйдя из ВВК, обратился в первое же отделение милиции, попавшееся на пути. Сидоров был в армейской форме, и с солдатом-дембелем побеседовал замполит. Молодой человек ему понравился: идейный, целеустремленный, знающий, чего хочет в жизни. Характеристики из армии у Сидорова не было, и замполит, взявший над ним шефство, направил по месту службы уволившегося солдата запрос и помог ему трудоустроиться на завод «Серп и Молот».

Спустя три месяца Сидоров был направлен на военно-врачебную комиссию, имея отличную характеристику армейского начальства. Но медкомиссию он не прошёл ни с первой, ни со второй попытки: имел один физический недостаток – косоглазие. Правый глаз Геннадия смотрел человеку в лицо, левый – в сторону. В своё время, это не помешало врачам военкомата призвать Сидорова на срочную службу, но консилиум милицейской ВВК категорически не признал Геннадия годным к строевой.

Сидоров расстроился и чуть было не отбыл к себе на родину, в Чувашию, но неожиданная встреча на столичной улице с одноклассницей Любашей явилась фактором, определившим их дальнейшую судьбу. Одноклассники вскоре поженились. После рождения разнополых двойняшек, супруги Сидоровы получили две комнаты в заводском семейном общежитии.

Два года назад Сидоров познакомился со мной. Начал оказывать мне безвозмездную помощь. Притащив диковинную штуку – заводскую дрель, просверлил бетонную стену в коридоре опорного пункта и помог установить информационный стенд «Их разыскивает милиция». Затем мы повесили в комнате приёма населения на окно шторы. Мы начали дружить семьями. Разумеется, я оформил Сидорова внештатным сотрудником милиции, вручив ему заветное красное удостоверение. Издали оно выглядело, как милицейское. Геннадий радовался красной «корочке», как ребёнок новой заводной игрушке, которая и пляшет и поёт. «Чего радуется… Кто подчиниться приказу человека в гражданской одежде, предъявившего пьяному гражданину пусть и красное удостоверение?..» Так я думал вначале. Но вскоре мне стали понятны и мотивации органов внутренних дел, и, соответственно, мотивы, подвигнувшие Сидорова желать службы в милиции. При проведении «пьяного рейда» на моём участке, у подъезда жилого дома мы обнаружили спящего на скамейке вдрызг пьяного человека. То ли не дошёл на автопилоте нескольких метров до родного порога, то ли выгнали из дома: о чём свидетельствовали найденные в кармане документы – паспорт и рабочий пропуск на завод «Серп и Молот», где работал Сидоров. Мне стало жалко пьяного работягу, я вознамерился было сообщить его семьё через первого входящего в подъезд человека. Но внештатник, у которого висела на плече моя рация, уже вызывал дежурного, называя адрес для приезда милицейского «воронка» из вытрезвителя.

– Зачем ты вызвал медвытрезвитель, Гена? Мужик работает на твоем заводе, возможно, в соседнем цехе!

Ответ Геннадия меня озадачил. С той поры между нами встала та самая невидимая река Рубикон, которую Юлий Цезарь, ещё не император, наступая на Рим, перешёл с тремя сотнями всадников; и перейдя реку подвёл черту – «рубикон», которую было нельзя пересечь обратно ни при каких обстоятельствах. Говоря милицейским языком, работнику милиции категорически запрещается совершать те или иные поступки, недостойные человека по моральным соображениям. Сидоров заявил мне тогда:

– Мы с тобой, Семён, претворяем в жизнь майский указ по борьбе с пьянством. План нужно выполнять не только тебе, участковому, но и мне, работнику завода, и по поводу того, что этот алкаш работает в соседнем цеху, скажу, что я даже рад, что он сегодня окажется в медвытрезвителе. Если он стоит в очереди на улучшение жилья, теперь его задвинут в самый конец, а моя – подвинется вперёд. Такой закон выживания мне ближе, жесткий, но телу ближе!

Я высказал своё мнение по поводу выполнения и майского указа, и милицейского плана, и его, Геннадия, «закона выживания»: что для меня такой закон неприемлем ни при каких обстоятельствах:

– Вот что… верни-ка мне, Сидоров, рацию. Впредь я буду сам принимать решение, доставлять ли человека в милицию или сопроводить домой.

Геннадий насупился. Молчал и я, пока к нам не подъехали сотрудники медвытрезвителя. «Сколько людских судеб мог поломать „принципиальный и справедливый“ следователь Сидоров, пройди он два года назад врачебную комиссию? Никакой „рубикон“ такого не остановит…» – подумал я. Познакомившись со мной, он целый год пытался получить от меня единственно точный ответ. «Почему, Семён, в армию меня призвали, а служить в милиции отказали? Ведь несправедливо!» Что я мог ответить: что рыть в стройбате окопы и ходить в наряд на кухню чистить картошку можно и с физическими недостатками? Но человек не инвалид, считает себя здоровым, как быть? Пусть сам ищет ответ! – думал я. Хотя искать недостатки у Родины, если она обратила внимания на твои?.. Но я не стал говорить об этом, чтобы не засчитал за мораль. Иначе бы, наверное, полный разрыв.

Объясняю внештатнику о серьёзном мероприятии, запланированном на завтра:

– В ночной рейд мы не идём. Сегодня спим дома. А завтра, в субботу, приходим к восьми часам сюда, в опорный. – Чуть помолчав, весело объявляю. – Чёрт возьми! Идём на работу, как на праздник! Нас с тобой приедет снимать центральное телевидение.

– Шутишь? – Правый глаз внештатника пристально смотрит на меня.

– Нет. У тебя есть новый костюм?

– Имеется, от свадьбы.

– Наденешь. У меня тоже свадебный, приказано одеться по гражданке.

– Не верю я… Ну, какое тут ещё телевидение?

– С артистами театра и кино, вот какое! Завтра увидишь!

Молча закуриваю, чувствуя, что что-то начинает злить. В конце концов, когда Геннадий уяснил, что телевидение и артисты не блеф, поначалу оробел, но пока я выкурил сигарету, уже был весёлым. Что было в его голове, я не выпытывал.

– А как называется передача?

– «Трезвость – норма жизни». Пока об этом много не болтай, на всякий случай. Хочешь, скажи жене и родне там… Пусть порадуются за тебя, увидев в передаче. Да там, в общем, ничего особенного, сидят в Останкино известные люди, призывают к трезвому образу жизни, дескать – норма. По окончании передачи поднимутся в ресторан «Седьмое небо» и выпьют дорогого коньяка.

– Здорово!

– Ещё бы!

А мой общественник уже сам не свой. Уж и не знает, верить ли чуду?

– Выше голову, рабочий класс! Прорвёмся!

– Да, да, конечно! Я обязательно предупрежу Любу и позвоню родным в Чувашию. И пусть меня, рабочего, покажут по телевидению!.. А тебе что, всё равно?

– Да нет, что ты!..

Мне вспомнился рассказ Чехова: кажется, человек прибегает домой с газетой, где напечатали заметку о том, что он попал под коляску, и он показывает её всем и радуется, что теперь его знает вся Россия. От того, что на меня, участкового, завтра будут глазеть миллионы, не вызывает у меня ни малейшей радости. Я представил, что по дороге к опорному пункту ко мне подходит корреспондент. Он задает мне вопрос: как вы, товарищ участковый инспектор Полищук, боретесь на практике с самогоноварением? Ведь вы так и не конфисковали ни одного самогонного аппарата! Э-эх! А ваши начальники нам сказали, что вы лучший инспектор района и вами лично конфисковано у самогонщиков не менее десяти самогонных аппаратов. Мы вам поверили, приехали, а вы мелко обманули нас.

– Хотите снять сюжет о разнице самогоноварения в России и в Грузии? – спрашиваю я.

– С удовольствием. Надеюсь, вы запаслись грузинским вином?

– А вот я предпочитаю нашего самогона, только очищенного! – говорит оператор корреспондента…

– Ты о чём задумался?

– Да, так…

– А в общем, мне всё равно. Тебя поснимают и меня к тебе пристегнут. Нет так нет. Ведь мы с тобой – два сапога пара, два звена одной цепи, ты милиция, власть, я – общественность. Разбуди Сидорова в три ночи, назови в Братеево адрес, и я там буду через десять минут.

Внештатник говорил правду. Он даже обижался на меня, если не позвоню хотя бы раз в неделю.

– Слушай внимательно. Главное, нам необходимо конфисковать у граждан Сивухиных самогонный аппарат и ликвидировать точку. Затем мы прошествуем мимо телевизионных камер с изъятым аппаратом в направлении опорного пункта. К нам подойдёт корреспондент телевидения и задаст несколько вопросов. Мне, а, может, и тебе. Поворачивайся ровным глазом…

– Да ладно тебе, шутник! Сам, что ли, не знаю?!.. Другому бы за такое!..

– Вот именно, другому. А меня слушай. Как говорится, нам нужно постараться не ударить в грязь лицом.

– И только-то. А Останкино? Коньяк на «Седьмом небе»?

– Забудь! Потом выпьем самогона.

– А я-то думал!..

– Подумаем давай вот о чём… о деталях… Мы должны найти хитрую уловку, чтобы инвалиды вторых степеней братья Иван да Виктор открыли входную дверь, а когда мы войдём, – чтобы эта их степень не усугубилась!

– Ладно, буду как можно осторожней. К тому же, на мне будет новый костюм.

– Итак, ответь мне: как попадают к ним покупатели?

– Звонят в дверь. Два длинных и два коротких гудка.

– Откуда знаешь? Покупателей запускают в квартиру?

– Самое бойкое время?

– Уже с восьми утра.

– А продолжается?..

– До девяти вечера. Для особо приближенных, барыг, спекулянтов и бомжей Сивухины делают поблажки. Им отпускают и за полночь, а спать ложатся с третьими петухами.

– Как будем брать свидетелей?

– Проследим за покупателем, вышедшим с товаром из подъезда, проводим метров за сто и задержим его!

– Неплохо придумано! Но погоди, допустим, задержали мы с тобой покупателя с самогоном, мы же должны его и оформить по всем правилам: доставить в милицию, изъять самогон, составить акт с понятыми.

– И проверить, самогон ли это. А вдруг – вода?

– Нет, нам дорого время. Проверить надо раньше, прямо при задержании. Если вода – отпустить! Телевизионщики ждать не будут, им нужна правда жизни, мне было видение, что они могут обидеться.

– Да ну… – не понял шутки Геннадий.

– Ей – богу, не вру. И потому риск мы сведём к нулю. И мой план проще. Я показываю деньги, меня просят зайти в квартиру, ты ожидаешь на лестничной площадке, возле лифта. Как только щёлкнет замок, ты это слышишь и резво подбегаешь к двери, вламываешься в квартиру. А дальше – дело техники.

– Не выйдет.

– Почему?

– Нам не откроют, потому что не поверят. Надо будет, хотя бы помять свои свадебные костюмы, а моя жена не согласится.

– Моя тоже. Ладно, рискнём. А в случае провала у меня имеется ещё одна самогонная точка. Она действует, как и твоя, почти в круглосуточном режиме. Хоть сейчас можем туда нагрянуть и изъять из квартиры самогонный аппарат. Но нам нужно это сделать завтра.

Геннадий вдруг философски размышляет:

– Нет, пусть твоя «точка» останется на закуску. Сделаем на ней статью о спекуляции. После того, как нас заснимут для телевидения, мы отнесём самогонный аппарат в опорный с моей «точки». А затем сходим на твою и сработаем на живца. Делов-то на пару часов.

Мы покурили.

– Ну, что, побалагурили, шут нас побери?! Шутники хреновы! – Взяв последнее слово, я бросил окурок и затоптал его в пыли. – Недаром говорят, утро вечера мудренее. Извини, что напрасно вызвал тебя.

– Да ничего. Завтра, так завтра. Костюм надевать?

– Да, надень. Впрочем, наденешь после того, как изымем у Сивухиных аппарат. Ты проживаешь в соседнем доме, делов-то минут на пять.

– Правда, телевидение будет, что ли?

– Да уж и сам не знаю. Ну, всё, пока.

– Пока.

И мы разошлись.

Идя домой, я подумал о муже Нино, сценаристе. «Надо было для начала познакомиться с ним! – пришла ко мне, увы, запоздалая мысль. – Иначе одна трепотня! Никакой стройности действия! Никакого искусства! Никакой правды жизни для миллионов!..»

 
                                       * * *
 

К восьми часам подхожу к опорному пункту милиции, где меня поджидают Сидоров и гражданка Барановская. Проживает Людмила Петровна в этом же доме, с внутренней стороны, в третьем подъезде. Её муж Николай, раз, примерно, в три месяца на недельку уходит в глубокий запой. И тогда я, участковый, у неё частый гость. Запойного Николая то на дому подлечу, то в милицейский «обезьянник» определю на ночь. Определял я Барановского на полгода в шестнадцатую наркологическую больницу. Всех больных, – у пьяниц здоровья нет, – из больницы увозят автобусами ежедневно на завод «ЗИЛ», приобщиться к общественно-полезному труду и заодно поработать для государства. А Николай здесь трудится таким образом уже более десяти лет! И ему всё равно, откуда ехать на работу – из дому или из «зиловской» больницы. Разница только в зарплате. Если едет из Братеево, получает в месяц, со слов Людмилы, и сто восемьдесят рублей, и все двести. Выезжая из больницы, приносит в семью двести рублей в квартал – получку за три месяца. Все методы лечения, как милицейские, так и медицинские испробовала горемычная женщина для мужа. Однако, вот, не помогает алкашу измениться, начать путь в сторону здоровья ни медицина, ни милиция. Барановскому охота раз в квартал обязательно уйти в затяжной загул. И покамест у запойного пьяницы возникает это желание, до тех пор он будет мучить жену и двоих малолетних детей. Наркологи за полгода так и не смогли установить точной причины, по которой Николай пьёт все жидкости, содержащие градусы.

– Привет, Гена! Здравствуйте, Людмила Петровна! Давно ли меня дожидаетесь?

Мой вопрос адресован Барановской, ибо с Геннадием у нас со вчерашнего дня договор встретиться возле опорного: у нас задание – изъять на выявленной точке самогонный аппарат и пройтись с ним, образно говоря, «вдоль по Питерской» до моего опорного. А далее нас в жилсекторе, неподалеку от него, примерно, часов в одиннадцать будет ожидать корреспондент Первого канала со съёмочной группой. По стране партия развернула компанию по борьбе с пьянством, алкоголизмом и самогоноварением, а цель благая – оздоровление, по мере возможности, образа жизни советских людей. Находясь на передовом рубеже, я, участковый инспектор нового столичного микрорайона Братеево, должен и обязан продемонстрировать на практике свои результаты. Мне и общественнику Сидорову доверено предъявить необъятной стране изъятый у несознательных граждан самогонный аппарат.

Женщина начинает:

– Второй день, как мой благоверный запил. Вчера, в пятницу, работу прогулял, а вечером пришёл пьяный в дым. Сегодня, ни свет ни заря, убежал к дружкам-подъездникам. – Повернувшись к Сидорову, заплаканно разъясняет: – Ну, мужики-то, алкашня, что собираются во дворе и в подъездах, а затем соображают «на троих».

– Что будем делать, – говорю – решать вам! То ли мне полечить Николая дома, то ли определить до вечера в «обезьянник»… Но пока, извините, на часа три у нас важное мероприятие, и у нас сейчас начнёться к нему подготовка!

Деваться женщине некуда, и она, высушив слезы, решает:

– Отправьте в милицию. Только, ради бога, не отпускайте вечером, а то опять где-нибудь нажрётся и ночью устроит скандал. У меня ж, вы знаете, малые детки. Уж лучше пускай возвращается утром, и скандалит, когда я отведу их в садик.

В потухших бирюзовых глазах женщины безнадёжная обреченность решать за мужа – как ему надавать по башке, но не очень. Если хоть чем-то можно было таким помочь, кроме милицейских и медицинских мер. Отказать же ей, пришедшей в опорный пункт милиции, нельзя, иначе зачем я ношу милицейскй мундир? Вдруг я решаю, что моя помощь Барановской важнее изъятия самогонного аппарата, даже с последующей демонстрацией его гражданам страны по центральному телевидению.

– Мы сделаем так!.. Людмила Петровна, за мной! Гена, ты с нами, может понадобиться помощь!

Николай Барановский становится столь буйным, что, порой, приходится его связывать, как быка, конечно, с сотрудниками милиции, поскольку одному с таким не совладать.

– Как он сегодня?

– Совсем дурной… хлебнул, видать, не закусывая, не меньше двух стаканов самогонки. Я это по запаху чую. Разбудил в семь утра меня и детей, начал приставать с того, почему не приготовила завтрак… Потом пошло… плохая я жена. А я ему: не на что тебя, алкаша, уже кормить. Ты лучше скажи, когда принесёшь мне зарплату? Тут, сами знаете… лезет драться. Бегу к вам и не знаю: что делать, если вас не застану? Суббота же, выходной… Телефоны-автоматы где работают, где нет… Гляжу, возле опорного ваш помощник, сообщает мне, что вы вот-вот будете…

Запыхавшись от ходьбы и разговора, Людмила Петровна заходит в подъезд и останавливается.

– Ну, вот, скажите-ка мне, у кого эти дружки-подъездники находят своё пойло в шесть-то утра?!

Всего через два дома отсюда по направлению к центру микрорайона успешно и почти круглосуточно функционирует первая самогонная точка. Чуток в стороне, метров за семьсот, неподалеку от конечной остановки общественного транспорта, работает в полную мощь вторая, братьев Сивухиных. Микрорайон небольшой, компактный. За полчаса можно легко, пёхом весь обойти.

Выйдя из лифта, на лестничной площадке, слышим детский плач. Наша запыхавшаяся спутница слёзно восклицает:

– Господи, когда уже закончаться мучения с этим иродом?!

– Ладно, вы уж полегче, Людмила Петровна!..

Она открывает ключами замок, войдя в квартиру, включает свет, сзади тихонько входим и мы. Из кухни раздается пьяный голос мужа:

– Опять куда-то бегала, стерва! Уж не в милицию? Поди-ка сюда! Щас поучу, как надо папку уважать! – Добавив к этому грязные ругательства, Барановский неустойчивой походкой идёт из кухни. При виде нас лицо пьяницы перекашивается от отчаяния и бешенства.

– Ах вы!.. твою мать!..

Людмила Петровна проскользнула в комнату к плачущим детям. Пьяный Барановский двинулся на нас, не признав меня не в форме, не зная и Сидорова, он поднял руку, я сделал шаг назад, коренастый Сидоров выступил вперёд, и пьяный, налетев на твердыню, рухнул нам под ноги. В следующий момент Сидоров уже заломил хозяину, за бытовое хулиганство, две ослабшие руки за спину и подтянул их на дыбу.

Показалось, хрустнули суставы, хозяин завопил, из комнаты вышла Людмила Петровна, посмотрела и вернулась к детям.

– Достань-ка из моего кармана ремень…

Какой же у меня предусмотрительный внештатник! Идёт на съёмки, а в карман, на всякий случай, кладёт орудие пытки. Он садится пьянице на спину, и, прижав пьяного лбом к полу, вдруг резко бьёт ладонями рук по ушам.

– Окстись, горилла!

Барановский осекается и более не орёт, осознав, что сегодня по любому уже не удастся избежать «обезьянника».

Дежурный Минаев удивлён моему звонку из квартиры Барановских по поводу мелкого хулиганства:

– …Да знаю я эту семейку. Но ты-то там как оказался? У тебя ж совершенно другая задача!.. Ты в эту минуту должен изымать самогонный аппарат для телевидения. Сапожкин и Шестаков в конторе… я проинструктирован, чтобы, в случае чего, подстраховать…

– Записывай адрес и направляй «воронка», – говорю и кладу трубку.

Пока прибывает наряд милиции, составляю на Барановского протокол по мелкому хулиганству, опрашиваю хозяйку, своего внештатника и пишу рапорт. Затем мы уже спешно передаём из рук на руки утреннего бытового хулигана Николая Барановского прибывшему наряду милиции и покидаем квартиру.

– Слушай, – задумчиво озвучивает оригинальную мысль напарник. – Вот вы называете алконавтами алкашей, но, по-моему, это несправедливо.

– С чего это вдруг? Это, всё-таки, милицейская практика!

– Да, это я понимаю. Но я, когда скручиваю, допустим, алкаша, чувствую, что это я в скафандре, я на важном задании. Меня отправили, словно, на другую планету. Вот мы идём на задание. На первую алкоточку. Изъять аппарат. А есть ещё вторая. Прикинь, вот мы должны доставить на землю важные инопланетные агрегаты…

– Ты что, это всерьёз, что ли?.. Хотя, ты, конечно, совершенно прав! Вот сейчас возьмём аппарат, и попрём на глазах у всего света через весь микрорайон…

– Семён, сколько на твоих командирских? – спрашивает меня внештатный сотрудник Сидоров по дороге на первую алкоточку.

Год как я награждён именными часами, так руководство Главка оценило меня на поприще борьбы с пьянством и алкоголизмом. Десять алкоголиков и одну алкоголичку лично в течение одного календарного года я направил в лечебно-трудовой профилакторий по решению народного суда. Мой внештатный сотрудник знал историю моих наградных и каждый раз, встречаясь со мной, обязательно интересовался временем.

– Смотри!

Мы останавливаемся, выставляю левую руку вперед, Геннадий может и посмотреть на них, и прикоснуться к ним, а также и прочитать надпись прямо на циферблате: «От руководства Главного Управления внутренних дел Мосгорисполкома». Общественник, поддерживая кисть моей руки, не первый раз читает вслух надпись, а затем философски изрекает:

– Ну, что ж… уже девять ноль пять, и более часа мы потратили на пьяницу Барановского. Если бы просто вызвали наряд, милиционеры бы сами с ним разобрались.

Я помалкиваю.

Сидоров отпускает мою руку и продолжает:

– К одиннадцати приедет телевидение. Что будет, если до этого мы не успеем конфисковать самогонный аппарат? Нет, допустим, что конфисковать аппарат мы успеем. На соблюдение всех формальностей, как опрос соседей, изъятие самогона и вызова «воронка» уйдёт полтора часа. Получается, времени у нас в обрез! Телевизионщики станут ждать? Как бы ни так!

Сидоров смотрит на меня, я для него большой авторитет – как, никак «министр» участка с тридцатью тысячами человеками населения! И обладаю, по его разумению, неограниченными властными полномочиями над народом. Могу остановить человека, и, сделав ему внушение, и составить протокол, и наложить штраф, и возбудить уголовное дело, и доставить виновного в суд – на самую скамью подсудимых. У внештатного сотрудника таких полномочий не было, нет и быть не может, и он, если мечтает об этом, тогда плохо спит по ночам. Ему может сниться, что он милиционер и ведёт беспощадную войну с алкашами, тунеядцами и судимыми, постоянно предавая виновных справедливому народному суду…

– Обождут, ничего с ними не случится… Им тоже требуется свое время… Пока выберут место для съёмок, пока развернут свои машины с осветительными приборами…

– А где определят площадку для съёмок, как думаешь?.. А кто им покажет место?.. А жаль, если не успею переодеться в костюм, и тогда меня заснимут в робе.

– Позвонил, что ли, в Чувашию?

– В том-то и дело! Ждут!

Напоминаю, что организатор мероприятия сам начальник милиции, не подведёт:

– Сапожкин и Шестаков уже в конторе. Они и встретят телевизионщиков, не сомневайся. И к месту съёмок проведут, и опорный покажут, – разъясняю диспозицию помощнику. – А теперь вернёмся к нашим баранам… мы уже на подходе к твоей «точке». Давай-ка ещё раз по кругу: «точка» надежная?..

– Обижаешь! Вчера, как разошлись, подежурил за столиком, где подъездники забивают «козла», и трое, один за другим, без проблем купили у Сивухиных самогону. Один из них – местный, из тридцать третьего дома, подходил и предлагал выпить. Считаю, никаких неожиданностей не предвидится.

Снимаю болтающуюся на плече рацию, отключаю её и прячу под пиджак. Выйти на связь с дежурным, запросить помощь не составит и минуты.

Не доходя до двенадцатиэтажки, расходимся в разные стороны. Сидоров сворачивает налево, я иду направо. Ему по времени к алкоподъезду чуть ближе, мне же не к спеху; в лифт Геннадий должен войти первым и подняться на девятый этаж, и лишь после этого я тоже вызываю лифт и поднимаюсь к самогонщикам. Итак, подождать за углом, у кабины лифта, как только щёлкнет дверной замок, немедля вверх и вломиться в квартиру. Тут Геннадий на подмоге, удерживает открытой входную дверь, а далее всё по отработанной классической схеме. Представиться хозяевам: мол, старший участковый инспектор… и посуровей так фамилию – Полищук, мол, с ним шутки плохи! Всем стоять, где стоят! И предъявить свое незаменимое оружие – красное милицейское удостоверение!.. Вот такая ошеломляющая процедура вторжения на неприкосновенную частную территорию – в квартиру жильца. Потом останется малое: достать рацию, выйти на связь с дежурным Минаевым – назвать адрес с запросом помощи. Даже самый отъявленный самогонщик не станет бросаться на участкового, чтобы гнать взашей представителя власти. Не пустить в квартиру он может, а выгнать вон – кишка тонка. Главное для меня, мента, попасть в квартиру законным способом, не взламывая дверей! Кой-какой положительный опыт по ликвидации самогонных точек у мента Полищука за пять лет накопился!

К примеру, о самом простом способе войти в квартиру в вечернее время, знает каждый милиционер. Надо всего-то отключить хозяевам свет, щёлкнув в электрощитке тумблером. И стать сбоку от дверного глазка или возле лифта…

За Сидоровым закрылась дверь подъезда. Надо подтянуться и мне. Ускоряю шаг, внимательно осматривая всё и всех попадающих в поле зрения вокруг. Вроде, всё чисто. В большом девятиподъездном доме изредка хлопают входные двери, выпуская во двор на прогулку сонных собачников с младшими братьями на поводках. Суббота, день выходной. После трудовой недели народ только-только просыпается.

Кабина лифта остановилась на девятом этаже. Пора и мне туда. Вызываю лифт вниз. И пока он спускается на первый этаж, ещё раз, мысленно прокручиваю ситуацию. У меня всего несколько секунд. Как только щёлкнет замок открывающейся входной двери, молниеносно заваливаюсь в квартиру, как солдат в траншею врага. Однажды, очень матёрый самогонщик все-таки закрыл дверь перед моим носом, но защёлка замка ещё не сработала, и со всей силы я навалился на супостата. Дверь подалась, чуток приоткрылась, я подставил ботинок и затем плечом добавил так, что мой матёрый дядя в полтора центнера весом отступил, с уважением впуская меня в зловонные хоромы. Плечо болело в тот раз больше месяца. Всякое бывает с самогонщиками, народец этот не из трусливых… Поначалу пытаются тебя ублажить, затем купить, и в конце концов, намекают на большие связи в милиции, в суде и в прокуратуре – дескать, советуем вам, участковый инспектор, с нами не связываться, не тех, де, экспроприируете!.. Но оказавшись на скамье подсудимых, честно признают себя виновными и согласными со штрафом и конфискацией самогонного аппарата и сивушного неочищеного самогона…

Лифт останавливается на девятом этаже. Выхожу из кабины и едва успеваю сделать несколько шагов по направлению к заветной двери «золотых самогонщиков» – братьев Ивана да Виктора. Моему взору открывается весьма неприглядная картина. Внештатник Сидоров пятится задом, еле держась на ногах. В закрывающейся квартире мелькает злорадное, обросшее чёрной щетиной, лицо одного из двух братьев. Сидоров вот-вот плюхнется на бетонный пол. Подхватываю его сзади. Одной рукой он держится за нос, он расквашен и начинает обильно кровоточить. «Хорошо, что ещё не в свадебном костюме!» – мельком думаю про себя. По-шустрому сопровождаю внештатника к лифту, нажимаю кнопку вызова, кабина распахивается, и мы оказываемся внутри.

– Гена, запрокидывай голову кверху! Эх, холодной воды бы сейчас! А ещё лучше – льда, а?

Он кивает.

– Да только где ж его взять?!

Суечусь в лифте возле товарища, а чем тут поможешь? Но он, молодчина, стойко переносит боль, не издав ни стона. Лифт, наконец, останавливается, и мы, не солоно хлебавши, выходим из подъезда.

– За нами, я убежден, оттуда наблюдают, – говорю, намекая на окна. – Нельзя нам засветиться, – говорю Сидорову и тяну за собой, молчаливого и униженного, на узкую асфальтовую полоску возле самой стены дома под окнами первых этажей.

Смекаю, что в соседнем доме на первом этаже проживает знакомый гаишник. Решительно и быстро двигаемся к нему.

Гена, видно, хочет что-то сказать:

– Молчи, обсудим ситуацию после. Сейчас нам бы льда! Обещаю: этого коварства братьев я на тормозах не спущу! Подведём их под статью «спекуляция».

– Но не сегодня, да? – чувствую, выговаривает Сидоров мне.

– Ничего, не сегодня, так завтра. Дайте только срок!..

– Да какие за это срока?! Я-то – гражданский!

– Да, был бы ты по форме, не отвертелись бы.

– А сейчас что, отвертятся?

Разочаровывать Сидорова мне не хотелось.

– Вот и пришли!

На счастье, сотрудник дорожно-постовой Рысев оказался дома, хотя, казалось, долго жму кнопку звонка. Открывается первая дверь тамбура.

– Привет, Виктор! Окажи-ка нам срочную помощь!.. Тащи давай лёд!.. Мы на задании… Это мой внештатник Геннадий… В соседнем доме, на алкоточке нам только что дали в нос.

– Да вижу! Чего толпитесь? Проходите в коридор. Я мигом…

Гаишник пулей улетает на кухню, откуда доносится шкворчание зажариваемой рыбы. Слышны только обрывки его разговора с женой. Виктор несёт Сидорову кусочки льда, отковырнутые из стенок морозильника, завёрнутые в чистую белую тряпку; тут же пригождается и небольшое полотенце, обильно смоченное холодной водой.

– Что у вас за задание такое?

– В свадебных костюмах сняться на телевидении.

– Шутники! Ладно, моё дело кровь остановить… Но если надо – пойду с вами брать точку! Мстить будете?

– Нет, не сегодня.

– Спасибо, друг! – говорит Сидоров.

– Да чего там!.. Могу предложить жареной рыбы, позавтракаете с нами?

– Будешь? – спрашиваю Сидорова.

Он отрицательно мотает головой.

Итак, всё должно было идти по утвержденному плану. Сидорову открыли дверь, он зашёл в квартиру, попросил продать пол-литра самогона. Вместо него он получил в нос прямо на лестничной площадке. Отчего же Сидоров даже не успевает среагировать? Вывод однозначен: его вычислили. Элементарно узнали! Но если так, он в гражданском платье, имеет право с утра опохмелиться… Нет, слишком часто мы всюду показываемся вместе. Сидоров проживает тут же, в соседнем доме, и я не раз бывал у него, в результате бесчисленное количество раз мы прошлись и у алкоподьезда. А признать Сидорова – пустяки, стоит ему только кому посмотреть в глаза… Косоглазие!