Read the book: «Ересиарх всея Руси»

Font:

«Помилуй, Боже, и спаси!..»

 
Помилуй, Боже, и спаси!
Перед Тобою обнаженный
на стыд и слезы осужденный
Ересиарх Всея Руси.
И полудённый неба плач
потряс светлейшее светило:
я резал напрочь, точно врач,
то, что вчера душою было.
Уплыло каплей по стеклу,
упало образом в примете,
кружилось вальсом на балу
анти-Господнее столетье.
А я смеялся и плясал,
и богохульствовал без меры.
И вот я тот, кем смел и стал —
священномученик Химеры.
Не дух, не зверь, не человек,
не изгонённый, но изгнанник.
И очарованный вовек,
рождённый Русью, Божий странник.
Унылый дождик моросит.
А я, как Бог, преображенный,
стихи читаю прокаженным
Ересиарх Всея Руси.
 

«Моя туманная и нежная…»

 
Моя туманная и нежная,
исполосована бичами,
не согрешившая, но грешная,
совсем с неженскими плечами
невыбираемая Родина —
печально-сказочная Русь —
я твой герой и твой юродивый,
твой Пересвет и Златоуст,
и нескончаемое пение
весёлых лип и сонных трав,
и новое стихотворение,
в котором твой полынный нрав
моё грядущее и прошлое,
как повилику закрутил.
Но за меня, моя хорошая,
прости, кого я не простил.
Ты вся в рябиновом пожарище,
и знаком вечного огня
в ночи, за облаком блуждающей,
благослови на жизнь меня.
 

«Эти огненно-снежные волосы…»

 
Эти огненно-снежные волосы
разжигают вселенский пожар,
и планету от полюса к полюсу
сотрясает подземный удар.
Знак огня:
пепел в небе качается
на луне, оставляя следы.
Не пойму, как же он сочетается
с разделительным знаком воды?
От беды, как известно, не спрячешься —
пусть артачится снег за окном,
пусть в огне саламандра маячится,
пусть в углу улыбается гном.
Эта огненно-снежная женщина
то ли счастье, а то ли беда…
Но от полюса к полюсу – трещина,
но от сердца до сердца – вода.
 

«Что сказать мне о белом дне…»

Любимой жене Ксении


 
Что сказать мне о белом дне,
белом городе и цветах,
где ты думаешь обо мне,
где все мысли наводят страх?
Ты не бойся так за меня!
Ведь бояться – не значит жить.
Не старайся клочок огня
в белом городе сторожить.
Если я для тебя горю,
значит, Богом так суждено,
и в каком-то другом раю
это счастье нам не дано.
Значит, будем любить всерьёз
белый город и нашу жизнь.
И не надо горючих слёз
под наплывами дешевизн.
А когда я лечу во сне,
белый город разгонит мрак.
Ты ведь тоже приснилась мне,
и от сна не уйти никак.
 

«Если б знал, когда упасть…»

 
Если б знал, когда упасть
мне планирует рогатый,
обломал рога бы всласть
я ему – ведь это свято!
Дождь стекает по стеклу:
всюду драки, всюду слёзы,
и по мирному теплу
тихо плачут две мимозы.
Солнце прячет жаркий лик
в хмарь теней, в лоскут страданий,
лишь бы снова не возник
тонкий луч воспоминаний
о веселье, о былье!..
Но летая над страною,
вижу копоть в полынье
от советского застоя
и от будущих продаж
несломившейся России.
Я поэт! И мой кураж —
Быть предтечею Мессии.
Но занозой под ногтём
наша жизнь, как неудача.
А небесный окоём
как столовка для раздачи
манны, хлеба и вина,
и каких-нибудь секс-шоу.
Русь разбита, сметена
лишь одним поганым словом
расплодившимся теперь
как чума, как паутина.
Распахнули в небыль дверь,
остальное всё – рутина!
Гильотина ждёт меня
от нерусского престола,
или сполохи огня,
чтоб успел исполнить соло?
Много надо мне любви!
Много песен и страданий!
Стану храмом на крови
и творцом воспоминаний.
 

Помни Родину… Твою мать

1.
 
Похмелилась, оклемалась
многодетная страна —
многолетняя усталость,
где и горе задарма,
где и драки все вприглядку.
Доставай последний грош,
да вокруг тюрьмы вприсядку
попляши, едрёна вошь.
Напиши шальные оды
про Емелю на печи,
насмеши хмельную одурь,
да и сам похохочи.
Ой, ты, родина-Россия!
Я твой Сенька и святой.
Сам собой такой красивый,
и застенчивый такой.
Шапка дадена по Сеньке
и по святости венец,
и на трёх струнах натенькал
скоморох про мой конец.
Что за невидаль такая?
Впору жить и умирать.
Только мне не надо рая
без России… твою мать!
 
2.
 
Город слякотью наполнен.
Святый Боже, помоги
человечий долг исполнить
и раздать свои долги.
Я совсем не для забавы
проживаю здесь свой век.
Ни для счастья, ни для славы
в мир приходит человек.
Много в жизни разных сказок,
обретений и потерь.
Невечерний воздух вязок
и коварен, словно зверь.
Чем живёшь не для забавы
перед смыслом Бытия?
Дал мне Бог испить отравы
там, где истина своя.
Разве можно с полупьяну
умирать и воскресать?
Но любить не перестану
всю Россию… нашу мать!
 

«Оставляя свои раздумья…»

 
Оставляя свои раздумья
в тонкой графике зимних рощ,
неприкаянный,
неразумный,
я бреду по России в ночь.
Я бреду по московским граням
истончённого бытия,
не истерзан и не изранен,
но убит сединой вранья.
Видно так для России лучше —
ни к чему в облаках кружить,
а продать человечьи души
за кружочки словесной лжи.
Что ж ты, Родина, раскололась
под валютный заветный звон?
Я валяюсь простым осколком
православных святых икон.
Я валяюсь зеркальной гранью
под когтями у воронья,
не истерзан и не поранен,
а убит чистотой вранья.
 

«Тень моя в тьме замороженных улиц…»

 
Тень моя в тьме замороженных улиц.
Русь моя, падает снег на ладонь.
Как же с тобою в зиме разминулись,
город мой древний, стреноженный конь?
Думал я вскачь над обрывом промчаться,
словно Высоцкий, собрат по перу.
Только мне выпало тенью скитаться
с воем собачьим на снежном ветру,
только мне заживо камень надгробный
был уготован, судьбе вопреки!
Звук прокатился по улице дробный,
лошади скачут наперегонки.
Всё же Москва пронеслась над обрывом —
я в этом хаосе не разберусь.
Чудится песня с цыганским надрывом,
значит, жива ещё матушка Русь!
 

На погосте

 
Слышишь, мама, я пришёл!
Я нашёл тебя, мамуля!
Жизнь мелькнула, словно пуля,
с продырявленной душой.
И ни завтра, ни вчера,
только взлёт и только вечность.
Неужели бесконечность
это времени игра?
Не пора ли мне на взлёт —
я весь мир перелопатил,
истончался, скажем кстати,
но достиг не тех высот.
Состоявшийся пижон,
нашумевший мастер слова,
но тебе промолвлю снова:
– Слышишь, мама, я пришёл!
 

«Спасена от пробужденья…»

 
Спасена от пробужденья
наша сонная страна.
И опять девичьи тени
тихо дремлют у окна.
И опять поёт кукушка,
с бодуна попав не в такт.
Дремлют девушки-старушки,
а ребята за пятак,
за алтын заложат души
и гуляют до утра.
Русь! Ведь ты не стала лучше
из-за громкого «ура!»,
где мы новый мир построим,
а потом, опохмелясь,
под застойное застолье
упадём по-новой в грязь!
Кружит лошадь, как собака
вкруг за собственным хвостом.
патриарх из буерака
всем грозит своим крестом.
Свищет ветер над могилой,
на дубу затенькал дрозд!
Но опять с недюжей силой
кто-то строит крепкий мост
меж обыденным грядущим
и вчерашним бытиём.
Русский люд не стал непьющим,
значит, выпьем и споём.
Может, мы за гранью синей
Бога вспомним не дыша…
Гой ты, матушка-Россия,
православная душа!
 

«Закипел над Москвой фиолетовый день…»

 
Закипел над Москвой фиолетовый день,
разбудил полноцветие улиц,
колыхнулась моя придорожная тень
и вороны под небо взметнулись.
Мы проснулись с тобой в фиолетовом дне.
Что ж ты, милая, смотришь печально?
На Руси не отыщешь спасенья в вине,
и судьба не бывает случайна.
Тайны нет без Творца и творения нет
без Божественной искорки Свыше.
только вижу в глазах твоих пламя комет,
пролетающих в полночь над крышей.
Только вновь осторожная поступь берёз
прокатилась Измайловским парком.
Мы любили друг друга взахлёб и всерьёз,
а теперь мы не свечи – огарки.
Обожжённые вскользь фиолетовым днём
под весёлые звуки свирели,
мы с тобой мотыльками неслись над огнём,
но пока от любви не сгорели.
Но пока ещё слышен метронома звук
и стремление к небу и звёздам.
Наш полёт превращается в замкнутый круг,
и я снова дарю тебе розы.
 

Зазеркальное Беловодье

 
Зазеркальное Беловодье —
это счастье моё и песня.
Я туда щепой в половодье
приплыву,
    и в стране чудесной
будет день и не будет тени,
будет смех, будет только радость.
Среди сотен других мгновений
я найду
    то, что мне осталось.
Из мгновений, обрывков ночи
и полётов грехопадений,
волен ты выбирать, что хочешь —
лишь одно из пустых мгновений!
В том, земном, сумасшедшем доме
всё клубится, где боль, где радость.
В недописанном мною томе
приключений —
       слезинка яда.
А душа всё спешит сорваться
и поймать золотистый лучик.
В Зазеркалье мне сны приснятся
с ностальгией…
       Здесь было лучше!
Так зачем мне спешить в дремоту,
в зазеркальное Беловодье?
Может я не познал чего-то,
не изведал сермяжной плотью
с каплей сладости каплю яда,
отперев все замки и двери?
Мне зачем-то отведать надо
каплю истины и потери…
 

«Сумасшедшее сплетенье…»

 
Сумасшедшее сплетенье
спелых листьев октября.
Ты побудь со мной мгновенье,
ничего не говоря
и не споря со смешеньем
снега с выцветшим дождём.
Мы – заоблачные тени
звёзд, и мы рассвета ждём.
Может, выпадет промчаться
над землёй, вздымая хвост,
а не в космосе скитаться
средь таких же тёмных звёзд.
Под падение – желанье
загадай, покуда жив.
Нам одно лишь оправданье —
октября шальной мотив.
Дуракам опять приснится
наш хрустальный Млечный мост,
и сиятельные листья
оживут в сиянье звёзд.
 

«Перестук колёс, перестук…»

Моей бабушке – Екатерине Холиной


 
Перестук колёс, перестук,
или звон в ушах, или звон?
Мир давно пронзил тяжкий звук,
тяжкий звук пронзил, или стон?
Но беда моя – не беда,
если рядом ты в снег и в дождь.
И в голодный год лебеда
уж не вызовет страх и дрожь.
Уж не вызовет смачный дым
недокуренных сигарет.
Я же был всегда молодым,
и умру, поверь, в цвете лет.
Мир опять пронзил тяжкий звук,
и стрела летит вслед за мной.
Перестук колёс, перестук.
Или вой по мне, волчий вой…
 

«Обрывки грязных словоблудий…»

 
Обрывки грязных словоблудий,
как птицы реют надо мной.
И ноты солнечных прелюдий
пронзает тяжкий волчий вой.
Ищу покой, но вместе с потом
исходит злоба из меня.
Я стал советским идиотом,
и всё прошу:
– Огня! Огня!
На грани небыли и были
я распластался в небесах
в клубах слепой Вселенской пыли
но вижу свет на полюсах
не мной погубленной планеты,
не мной распятого Христа.
Я знаю, есть спасенье где-то,
лишь душит душу немота.
Мне Бытие терзает разум
никчёмным смыслом суеты.
Успеть бы лишь сказать ту фразу,
что ожидаешь только ты
на мелком нашем островочке
среди словесных грязных струй.
И не хочу я пулей – точку…
Хочу как точку – поцелуй!
 

«Надоело нежить ворошить…»

 
Надоело нежить ворошить
и кофейной гущей разгонять.
Ворожить на то, как стоит жить,
и чего купить, а что продать.
Знать бы мне, зачем весь этот хлам
в рамках человеческого «Я»?
Но мелькает тень по зеркалам,
усекая сущность Бытия.
Зеркало маньячит маяком.
Призраки грядущего зовут
написать поэму ни о ком,
про никем не занятый уют.
Лгут, конечно, что же им не лгать?!
Рушится соцветие страниц.
Зеркало смеётся, словно тать,
голосами праведных блудниц.
Словно чайка, вслед за кораблём
я лечу, предчувствуя азарт.
Выпаду крестовым королём,
иль иконой из колоды карт.
 

«Лекарственной болью октябрь полыхает…»

 
Лекарственной болью октябрь полыхает,
октябрьской болью заполнился ум.
И как ни крути, видно так уж бывает,
что запах лекарства исходит из дум.
Из дум головы. Не из дум Горсовета,
ведь всем думакам на октябрь наплевать.
И боль не проходит. Но, может, с рассветом
я снова смогу над страною летать.
Надсадную боль разметав, словно листья,
я крылья расправлю и снова взлечу,
увижу, как звёзды в пространстве зависли,
и в небе меня не достать палачу.
Но где-то там город, мой ласковый город,
давно захиревший от дум думаков.
Он, в общем-то, стар, но по-прежнему молод.
Мы вместе с Москвой не выносим оков.
Оков словоблудья и думского гнёта,
пора бы столице встряхнуться и жить!
Москва никогда не забудет полёта.
Летать – значит всех, и прощать и любить.
 

«Жизнь моя – всё топь да кочки…»

 
Жизнь моя – всё топь да кочки,
да без ветра флюгера.
Я хочу расставить точки
между завтра и вчера.
Как планета постарела
от вчерашних войн и смут!
Только прошлое умело
в чистом будущем сотрут.
Мутно станет в чистом доме,
где ни грязи, ни болот.
Мысли чахнут на изломе,
но уже не тех высот.
Вот и всё.
Не мысли завтра,
а живи сейчас и здесь,
променяв любовь на злато
или солнечную взвесь!
Есть, конечно, что-то в этом
скудном смысле Бытия.
Тихо крутится планета,
ну, и вместе с нею – я.
 

«Звёзды считая на пепельном небе…»

 
Звёзды считая на пепельном небе,
вспомнить не мог о былом,
где разгоняет недужную небыль
нежность пернатым крылом.
Там я считал бесконечные звёзды,
даже не мысля о том
кто этот мир из забвения создал,
чтобы за звёздным мостом
мог разглядеть, распознать и отметить
истину в слове живых.
Жить без любви может только на свете
шизик, подлец или псих.
 

«Монархия света, монархия тьмы…»

 
Монархия света, монархия тьмы.
О, как это с детства знакомо!
И небо закатное цвета сурьмы
опять зависает над домом.
Мудрейшие книги лежат на столе —
сокровища ересиархов.
Но хищные тени бегут по земле,
печальные слуги монархов.
Ни свету, ни ночи умы не нужны.
Представьте:
      сиянье без тени!
иль облако пьяной разнузданной тьмы,
и в небыль крутые ступени!
Рождён человек, чтоб на лезвии жить,
идти между тенью и светом.
А что же поэт?
Он не может ступить
ни шагу, не помня об этом.
Позвольте, зачем и скажите, к чему
природе нужны эти страсти?
Ты просто иди ни на свет, ни во тьму,
а к Богу за чистым причастьем.
Но я, как поэт, поводырь и певец,
помочь не смогу, не посмею.
Коль ты не поднимешь терновый венец,
я просто тебя пожалею.
 

Откровения Ересиарха

 
Ну, что ж, опять расставленные точки,
и солнца луч в сознанье точно смерч!
Я видел Зазеркалие воочью,
но это не была простая смерть.
Пустого и простого в этом мире
никак не отыскать. Ты мне поверь.
А точка – продолжение в пунктире
утрат, страданий, вздохов и потерь.
Невероятно!
В параллельном царстве
совсем не так, как представляют здесь.
Там нет судов, и есть не те мытарства,
и воздух, словно пламенная взвесь.
И нет мучений душ на сковородках,
а есть свирепый вихорь изнутри.
Я там изведал несколько коротких
уколов совести…
И сколько не ори,
и сколько не кричи, там нет спасенья,
и места под счастливым бытиём.
А есть воспоминание мгновенья
про запах тела, что смердит гнильём.
Быть может я – гнилой и непохожий
на всю ту боль, которую другим
принёс при жизни – не простой прохожий,
а грешный и нахальный пилигрим.
Быть может, я сказать во искупленье
про царство Зазеркалья должен вам?!
На это мне отпущены мгновенья.
А сколько? Сколько…
я не знаю сам.
 

«Расставляются точки над „и“…»

 
Расставляются точки над «и»,
устаканился пьяненький дым,
и в былом незаметный надир
стал похож на символику дыр.
Стал похож на запретную дверь
в Зазеркалье и антимиры.
Что смеяться?
Возьми и проверь,
заглянув в подпространство дыры.
И тогда ты поймёшь, человек,
почему – «уходя – уходи» —
нам твердят миллионы калек,
не сумевшие в космос уйти.
Это надо не высказать вслух,
а прочувствовать плотью души.
Тополиный срывается пух
и маньячат из дыр миражи.
Это было и есть, а пока
я июньской пленён красотой.
Улыбается космос слегка
над извечной моей суетой.
 

The free excerpt has ended.

Age restriction:
12+
Release date on Litres:
10 February 2016
Writing date:
2009
Volume:
104 p. 41 illustrations
Copyright holder:
Автор
Download format:
Draft, audio format available
Average rating 4,7 based on 45 ratings
Audio
Average rating 4,2 based on 186 ratings
Draft
Average rating 4,7 based on 15 ratings
Text
Average rating 4,9 based on 52 ratings
Text, audio format available
Average rating 4,3 based on 401 ratings