Read the book: «Проще убить, чем…», page 13

День, когда я вернулся на работу, стал для меня настоящим облегчением. Мне срочно надо было разбираться со старыми делами и уже поднакопившимися новыми. Но я был только рад. Чем больше работал, тем меньше вспоминал. Приятной неожиданностью стал звонок Олигарха. Он по-человечески искренне выразил свои соболезнования. С его же дочерью я со дня Машиной смерти не общался. Тот звонок был единственным. Нина тут же перезвонила, но я ей не отвечал, пока она не поняла, что разговаривать с ней не буду.

День закончился быстрее, чем мне хотелось. Нехотя собрав свои вещи и не торопясь, я поплелся вниз на выход. У подъезда меня ждала Нина.

Она молча подошла ко мне и всмотрелась мне в лицо. Это было не очень приятно, и я уже хотел было сказать ей что-то резкое, но она меня опередила:

– Ты как, Родик! Держишься?

Я неопределенно пожал плечами.

– Я же Зверек, – ответил я. – А они живучие.

– Зверек? – удивленно переспросила Нина.

– Зверек, – усмехнулся я. – Кличка у меня такая была в детстве.

– Так что же ты собираешься делать, Зверек? – спросила Нина. Странно, но в ее устах моя кличка не прозвучала обидно.

– В каком смысле?

– Ну, не в глобальном, конечно, – сочувственно глядя, ответила Нина. – В конкретном. Что ты, например, будешь сейчас делать?

– Поеду домой, – снова пожал плечами я. – У меня работы много накопилось. Пора этот завал разгребать.

– А может, если это не сильно ударит по доходам твоей фирмы, пойдем в кино? – осторожно спросила Нина. – Там темно, разговаривать не надо, а если захочешь поплакать, так никто и не заметит.

– Я уже свое отплакал, – чуть резче, чем хотелось бы, ответил я.

– Вот и славно, – сказала Нина. И она действительно, как маленького, за ручку повела меня в кино. А потом случилось так, что пригласила меня подняться к ней перекусить. Я было заколебался, но все-таки пошел, хотя меня мучили угрызения совести, да и на душе было муторно. Хотел я этого или нет, но Нинкино присутствие меня по-мужски тревожило. Наверное, поэтому я был неразговорчив и грубоват, а потом вообще уставился в телевизор, делая вид, что смотрю футбольный матч. Но это была только видимость. Я затылком чувствовал Нину, слышал каждое ее движение и ощущал легкий и нежный запах ее духов. В какой-то момент она вышла, и я откровенно и с облегчением вздохнул. Но она уходила только переодеться и вернулась в том памятном мне домашнем платьице. Она села мне на колени и нежно поцеловала в губы. А потом Нина меня любила, и это было намного сильнее, чем в первый раз, наверное, потому что к ее страсти примешивалось и почти материнское желание спрятать меня от всех моих бед под свое крыло. Но ночевать у себя не оставила. Она сказала, что это грех, похоронив одну женщину, через несколько дней оставаться ночевать у другой. Я и раньше считал, что все нюансы женской логики мне не доступны, поэтому не очень удивился и ушел домой. Было уже поздно, когда я приехал, и поспел точь-в-точь ко звонку Скворцова.

– Родион Николаевич! – вежливо попросил он. – Зайдите, пожалуйста, завтра ко мне в управление. Я хочу вам кое-что показать.

Это «что-то» было видеозаписью с камеры наблюдения, установленной у нашего подъезда. В 8.14 по таймеру в дом вошел довольно пожилой мужчина в очках и с усами. Он был одет в просторный неприметный плащ, а на его голове красовалась лыжная шапочка, из-под которой лезли седые космы. Обе его руки были заняты. В левой он держал плетеную пластиковую сумку с картошкой и пакетом молока, а в правой – букет гвоздик. Мужчина чуть прихрамывал на левую ногу. В 8.27 он вышел без цветов и сумки и через секунду исчез из поля видимости камеры. Его лицо толком разглядеть было невозможно.

Я вопросительно поглядел на Скворцова. Тот попросил еще раз повнимательней вглядеться в незнакомца. Мне показали запись повторно. Неизвестный мне никого не напоминал, о чем я и заявил капитану, ожидая дальнейших объяснений.

– Видите ли, Родион Николаевич, – сказал Скворцов, – у нас за тот день есть запись всех лиц, входящих и выходящих из подъезда после вашего ухода на работу. Этот человек единственный, который вошел с цветами и вышел без них.

– Так вы думаете, что это Хлопотун? – живо спросил я.

– Гарантий у меня, конечно, нет, – ответил капитан. – Но почти уверен, что это он. Человек появился в период, совпадающий со временем смерти, пробыл в доме недолго, ушел без цветов, и все это делает его подозреваемым номер один. Кроме того, его сумку с продуктами мы нашли в мусоропроводе. И я, честно говоря, надеялся, что вы мне поможете в его опознании.

– А я-то каким образом?

Капитан чуть усмехнулся.

– Да нет, я не предполагал, что вы можете его лично знать, хотя и это надо было выяснить. Я надеялся на другое. Хлопотун ведь за вами, как вы сами догадались, следил, а значит, просто мог попасться на глаза, и вы могли его разглядеть. Вы ведь видели запись. Судить по ней о его внешнем виде очень сложно. И само качество не важное, и броских примет чересчур много. И длинные волосы, и усы, и очки. Не удивлюсь, если он изобразил себе на физиономии какой-нибудь страшный шрам. Все это просто, но очень эффективно сбивает с толку и отвлекает внимание. Я обратился к нашим экспертам и попросил их смонтировать фоторобот, но без этих примет. Они посмотрели пленку и отнеслись к моей идее скептически. Сделать-то они сделают, но за схожесть с оригиналом отвечать не берутся. По их словам, в записи нет ни одного подходящего ракурса анфас. Вот поэтому-то я и обратился к вам. Может, видели кого-то похожего и сумели разглядеть.

Я снова покопался в памяти уже более целенаправленно и снова с сожалением покачал головой. Нет, никого похожего я не вспомнил.

Капитан разочарованно развел руками.

– Ну что ж. На нет и суда нет.

Мы поболтали еще немного о пустяках, и я уже собирался распрощаться.

– А вы поздненько приходите домой, Родион Николаевич, – неожиданно заявил капитан.

Я выжидательно взглянул на него. Говори, раз уж начал.

– Где ж это вы вчера так подзадержались? – с легкой иронией спросил Скворцов.

– А какое это имеет значение? – удивился я.

– Может, и никакого, – ответил капитан. – Но если вам нечего скрывать, не сочтите за труд, ответьте.

– Был в кино с Ниной Кагановской, – спокойно ответил я. – Я и раньше это с ней делал. Это криминал?

– Конечно же, нет, Родион Николаевич, – с прохладцей в голосе сказал Скворцов. – Только это немного странно, что через несколько дней после похорон беременной гражданской супруги вы идете с другой, красивой и молодой женщиной в кино.

– Нина хотела, чтобы я развеялся. Мне действительно очень тоскливо дома, – не скрывая нарастающего раздражения, проговорил я. Какое этому «мусору» дело, с кем и как я провожу время? Кто он мне, нянька?

Капитан продолжал меня разглядывать, как бы догадываясь, о чем я подумал.

– И чтобы помочь вам развеяться, Нина пригласила вас домой?

– Она пригласила меня поужинать. У меня сейчас дома хоть шаром покати, – с обидой и злостью сказал я. – А еще я посмотрел футбол, если вас это интересует. Да и вообще, что, вы установили за мной слежку? Вы меня в чем-то подозреваете? Уж не в убийстве ли Маши?

Скворцов успокаивающе похлопал меня по плечу.

– Ну-ну, не лезьте в бутылку. – Но в его тоне снова неожиданно появился холодок. – А что касается моих вопросов и слежки, то скажу вам следующее. Если ваша совесть чиста, то и опасаться вам нечего, а если что-то пытаетесь скрыть, то каким бы приятелем Кагановских вы ни были, а задницу я вам надеру. Не обессудьте. А слежку за вами я установил сразу после гибели Марии Витальевны. Для вашего же блага. А вдруг у нашего друга Хлопотуна появилась идея, пока не кончатся патроны, отстреливать всех акул капитализма?

Я через силу засмеялся. На лице Скворцова тоже появилась ироническая улыбка, но по другому поводу.

– Значит, говорите, футбол смотрели. Ну-ну.

Я буркнул в ответ что-то невразумительное, и мы расстались.

Ирония капитана по поводу поверхностности моих взаимоотношений с Ниной оказалась, если можно так сказать, пророческой. Она взяла надо мной шефство, прилагая максимум усилий, чтобы отвлечь от грустных мыслей и вернуть к нормальной жизни. И довольно быстро преуспела. Через некоторое время я не мог и дня провести, чтобы не поговорить или не повидаться с ней. Но близости с собой она больше не допускала. И вообще, с женским хитроумием доказывала мне, что я неправильно все понял, что мы совершили ошибку, и что она всего лишь хотела меня по-бабски утешить. По мне, так продолжала бы утешать таким образом и дальше, но мои намеки остались непонятыми. В итоге дело закончилось тем, что довольно неожиданно для самого себя и ужасно смущаясь, я сделал Нине предложение руки и сердца. И она его не отвергла. А через два месяца мы поженились.

Олигарх не поскупился на свадьбу любимой дочери. Пригласил весь высокопоставленный зверинец. Мне было на него наплевать. Главное, Нинка была совершенно счастлива, хотя мы, честно говоря, ужасно устали от этого мероприятия. Я не знаю, что бы делал, если б тайком от новобрачной не заливал в себя водку. И что обидно-то – компании у меня не было. Приглашенные с моей стороны мама и Гришка вначале растерялись, а потом затерялись среди этого «бомонда», еще даже не успевшего закопать в огороде свои онучи. И быстро свалили. А мои мушкетеры, Дух и Ким, вообще меня подвели. Ким так сильно подвернул ногу, катаясь на горных лыжах, что его даже загипсовали. И он был беднягой вдвойне. Нелька наверняка проела ему плешь за то, что из-за его конечности она пропустила свадьбу дочери Олигарха. А Дух укатил за границу, и от него давно не было вестей.

Наконец, нам с Нинкой удалось смыться. Мы, как и предполагалось, сели в лимузин и покатили в заказанные по этому случаю апартаменты, где мы должны были провести первую брачную ночь. Нинка, выпившая приличную порцию шампанского, всю дорогу хохотала, а я, чтобы ее веселье не угасало, дурачась, изображал из себя неопытного молодожена и требовал клятвы, что она девственница. И с умным видом объяснял ей, что в древности у многих народов существовал мудрый обычай: невесту перед свадьбой осматривали пожилые жен-щины, чтобы удостовериться, что никакой случайный прохожий не успел до жениха проникнуть в ее теснины. Нинка, смеясь, клялась, что «да», и предлагала убедиться самому. А потом вдруг притихла.

– Родька! – смущенно спросила она, обняв меня за шею. – А девственницы могут забеременеть?

Тут уж настала очередь смеяться мне.

– Ну, вообще-то истории известен нашумевший случай с девой Марией… – начал было я и осекся. – А что ты, собственно говоря, имеешь в виду?

– Я беременна, Родик, – прошептала Нина. – Это, наверное, грех, но это произошло тогда, помнишь, когда ты первый раз был у меня после Машиных похорон.

Я удивленно уставился в абсолютно счастливые глаза Нинки.

– Дурочка ты моя! – воскликнул я. – Да не какой это не грех, а наоборот, это знак свыше, что жизнь продолжается.

Я ехал к Духу, задавая себе вопрос, какого черта ему надо. Мы давно не виделись и не перезванивались. Он уехал по своим делам в Штаты и пропал напрочь, а потом вдруг появился худой, задерганный и неразговорчивый. Мы с Кимом вначале еще как-то пытались вытащить его в сауну, но он нас избегал, а затем вообще ушел в подполье. Ким, которому он все-таки позванивал, говорил, что Дух и с Таськой тоже расстался. Непонятно, почему. Она вроде не хотела разрыва, а он ее прогнал, хотя потом ужасно переживал. А сегодня мне позвонил и мрачным тоном предложил приехать. Мне это было не с руки. Нинка просила прийти пораньше. Она плохо переносила беременность. Ее сильно тошнило по утрам. Врачи даже предложили ей лечь в больницу, однако она не захотела. Но стала настаивать, чтобы я не задерживался на работе.

Я был у Духа один раз и плохо помнил дорогу к нему. В итоге заблудился. Я какое-то время крутил по улицам, ругая себя, что теперь задержусь еще больше, а Нинка там будет одна переживать, и даже собрался звонить Духу, но, наконец, вырулил куда надо.

Дух молча открыл мне дверь. Безо всяких приветствий и рукопожатий, как какую-то диковинку, оглядел меня, повернулся спиной и пошел обратно в комнату. Не похоже было, что я для него желанный гость. Дух вынул здоровенную бутылку виски и два бокала. Чуть поколебавшись, притащил кусок какой-то непрезентабельного вида колбасы и далеко не свежий хлеб.

– Нам понадобится много виски, – наконец, сказал он. – На трезвую голову этот разговор не пойдет.

Я вопросительно посмотрел на него.

– Что такое, Дух? Ты сам на себя не похож.

Он безрадостно засмеялся.

– Умирающие редко выглядят как свежие огурчики.

– Умирающие? – переспросил я.

– Да, Зверек. Умирающие, – он обреченно вздохнул. – Мне осталось несколько месяцев. Болезнь вернулась.

Я вскочил и заходил по комнате.

– Погоди, Дух. Ты меня совершенно выбил из колеи. Ты ведь сделал пересадку костного мозга. Зря, что ли, столько времени в Штатах ошивался и сумасшедшие бабки заплатил.

Дух усмехнулся.

– Заплатил-не заплатил, но, видимо, нельзя купить себе здоровье чужой кровью.

– Погоди, погоди, не торопись в могилу. Врачи-то что говорят?

– То и говорят, что, наверно, опять придется химию делать. А я-то уже грамотный, про свою болезнь все прочитал. И знаю, что при рецидиве после пересадки костного мозга шансы на ремиссию близки к нулю. Сейчас все происходит так, как в первый раз, когда болезнь только начиналась. Тогда у меня кровь носом пошла, и ее остановить никак не могли. Знаешь, как это у нас делается? Совали-совали мне в нос тампоны, пока, наконец, кто-то не догадался анализ крови взять. А там тромбоцитов с гулькин нос, удивительно, что еще до смерти не закровил. Тогда уж позвали гематологов… Гематологи оказались молодцы. Вроде выкарабкался. У тебя, сказали доктора, полная ремиссия. И я как будто заново родился. Но не тут-то было. Через пару-тройку лет лейкемия, как правило, возвращается. И снова надо делать химию… Мне сказали: надо тебе, Миша, при твоем варианте делать пересадку костного мозга. Это, мол, тоже не гарантия, но шансы намного выше. Если для тебя деньги не проблема, то лучше пересадку делать за рубежом. Я, понятное дело, полез в интернет выяснять, что да как. Оказалось, процедура в зависимости от страны и медицинского центра стоит, на минуточку, от 20 до 100 тысяч баксов. Таких денег у меня не было. Вот так-то я и попал к тебе, Зверек, в лапы. Ты же упырь, признайся. Вон, взгляни на эту бумажку.

Дух стал совать мне в лицо какой-то листок. Это был его анализ крови.

Я механически взял его в руки.

– Да на фига он мне? – удивленно спросил я. – Я же все равно ничего не понимаю.

– А что тут понимать? – издевательски спросил Дух. – Ты же упырь. Погляди. Видишь, тромбоцитов у меня 15 тысяч, а нижняя граница – норма где-то 150, но не штук, а тысяч. В любой момент могу начать кровить. Тебе тогда стаканчик отлить на халяву?

Я сел и налил себе и ему виски.

– На, Дух, пей. Это не кровь. Это просто алкоголь, – я протянул ему бокал и задумался. Я вспоминал, как все это началось.

То, что Дух болен, я узнал не сразу. Когда мы с легкой руки Кима начали вместе ходить в сауну, я обратил внимание, что Дух какой-то смурной. Поначалу вообще казался в нашей команде инородным телом. И париться не любил, говорил, что вредно для здоровья, и выпивал осторожно. Но потом потихоньку оттаял, вошел во вкус и как-то по пьянке мне проговорился про болезнь и необходимость пересадки. Я, естественно, посочувствовал, а что я мог сделать? Помочь ничем не мог до того момента, пока не случилась история с этими «Сибирскими дорогами». Надеюсь, вы не оказались наивными и не подумали, что я отказался от денег? Я, от греха подальше, отверг предложение Виктора Юрьевича в кафе. А он раскусил, что я работал «на публику», и потом мы встретились еще и мило поговорили тет-а-тет. Нужно быть дураком, чтобы отказаться от полумиллиона. И это при минимальном-то риске. Меня больше пугала не уголовная ответственность, а то, что я не сумею протолкнуть их проект. Не дай бог, если б лажанулся, тогда бы точно ответил по всей строгости, но не перед законом. По чистой случайности, из-за сентиментального отношения Олигарха к своему автодорожному образованию, моих усилий почти не понадобилось. Хуже было то, что история с «Сибирскими дорогами» испортила мои взаимоотношения с покойным Тимуром. Он, чего греха таить, давно надоел мне до оскомины во рту, мешая развернуться в полную силу, хотя по-человечески я совсем неплохо к нему относился. Но на пенсию он уходить не собирался, что, в общем, и решило его судьбу. Он стал еще более серьезной помехой, когда я узнал, что «Сибирские дороги» до встречи со мной приватно встречались и с ним. И, несомненно, тоже пытались его подкупить. Видимо поэтому он так негативно реагировал на принятие проекта Олигархом. Меня беспокоило то, что он заподозрит меня в получении взятки. Моя поддержка проекта это подозрение могла только усилить. Доказать он бы ничего не мог, но испортить мне жизнь запросто.

Тимур должен был уйти. У меня и раньше нет-нет, да и возникала шальная мысль, а не грохнуть ли начальничка. Знаете, начинаешь так проигрывать в голове шутку под названием «внезапная смерть начальника». То его машина вдруг сбивает, то он вдруг сибирской язвой заболевает. Но чем дальше шутишь, тем четче начинаешь осознавать, что на самом деле всерьез разрабатываешь план убийства. А у меня тогда, помимо повода (а повод убить начальника всегда есть), появились и деньги… Однако найти настоящего киллера легко только в кино. Конечно, есть опустившиеся и малоразборчивые люди, которые за бутылку готовы грохнуть и родную маму, но это, как говорится, не тот контингент. Это те, которые попадаются. А мне нужен был такой, который не попадется. И чтобы никому в голову не пришло, что я могу быть с этим делом как-то связан. Но и спутываться с профессиональными киллерами меня как-то не тянуло. Я бы только в одних поисках нужных людей не раз засветился у посредников. Более того, это муторно и небезопасно. Если у клиента-заказчика нет «крыши» или он сам не «серьезный человек», его запросто могут подставить, ограбить или убить. Или просто шантажировать… Меня поджимало время. Если Тимур, как я полагал, исходя их худшего, на самом деле собирался сказать Олигарху, что подозревает меня в получении взятки, то он мог сделать это в любой момент.

И тогда я подумал о Духе. Он как-то в сауне прилично перебрал и полунамеками стал рассказывать про свое боевое прошлое, когда он служил где-то в юго-восточной Азии в каком-то месте, где граждан России вообще быть не должно. И похвастался, что друзья ему на память сделали подарок, краденую американскую снайперскую винтовку Windrunner M96. В тот вечер он был настолько пьян, что не мог сам уехать домой. Повез его я, а потом еще еле дотащил до квартиры. А там, почувствовав себя увереннее в родных стенах, он снова раздухарился и вместо того чтобы лечь спать, зачем-то полез на антресоли. Достал оттуда чемоданчик, с виду обыкновенный кейс, и с гордостью раскрыл его. Там действительно лежал разобранный карабин и оптический прицел к нему. Все чистенькое, аккуратненько упакованное, точь в точь, как в боевиках про киллеров.

– Видал-миндал? – довольно спросил Дух. Он еле держался на ногах и глупо улыбался.

– А знаешь, сколько это стоит? – заплетающимся языком спросил он. – 7500 баксов. По каталогу фирмы. Но за такую цену эту игрушку у нас не купишь.

Потом я узнал, что он мастер спорта по стрельбе. И подумал, а почему бы этому живущему под дамокловым мечом и ожидающему смерти человеку, ищущему деньги на пересадку костного мозга, не заработать необходимое, проявив навыки ворошиловского стрелка?

И разработал план.

Все люди читают детективы и понимают, что, как бы автор не пытался запутать читателя, он в конце должен поймать преступника, раскрыв мотив и найдя улики. С мотивом у меня, как вы поняли, было все в порядке. Для любых сыщиков он лежал на поверхности. Относительно молодой энергичный бизнесмен хочет избавиться от босса, чтобы занять его место. Это означало: если я планирую сам или чужими руками извести Тимура, то, чтобы не попасться, у меня должно быть железное алиби. Хотя даже при его наличии, в отсутствие других видимых причин убийства, этот чертов мотив продолжал бы доминировать и дразнить ментов, как красная тряпка быка. Заказным убийством давно никого не удивишь. И они в итоге что-нибудь да выкопают. Поэтому вместо того, чтобы создавать алиби, нужно было сделать так, чтобы улики против меня, как против невинной овечки, просто перестали искать. Это возможно, если смерть окажется, скажем, трагической случайностью. Я подумывал, не инсценировать ли несчастный случай, но каждый раз приходил к неутешительному выводу, что обязательно где-то произойдет прокол.

А что было бы, если б Тимур попал под чужую пулю? Тогда требовался человек, который был бы уверен, что его собираются убить. А ружье, орудие убийства, должно было хотя бы раз в того человека выстрелить, но не убить, чтобы уже была пуля для сравнительной экспертизы с той, которая должна поразить босса. И круг бы замкнулся. Предумышленное убийство превратилось бы в непредумышленное в результате неудачного покушения на совершенно другую персону. И я бы, как подозреваемый, вообще вышел из игры. Тогда я и придумал эту игру с Машкой как жертвой преследования поклонника-маньяка. Она же так хотела быть популярной актрисой. А страсть маньяка – яркое свидетельство популярности.

Сложнее всего было договориться с Духом. Я долго готовился к разговору, и как-то так, между делом, за выпивкой в одном весьма приличном клубе поделился своими неурядицами, тем, какой у меня старый и нудный начальник, как он меня зажимает. Дух согласно закивал и рассказал нечто подобное из своей биографии. Мы пришли к выводу, что хорошо было бы, если б все начальники сдохли. Не желая перегибать палку, я увел разговор на обычное ля-ля, а потом, как бы случайно, перескочил на оружие. Дух обожал говорить о технических характеристиках огнестрельных пукалок и о своей снайперской стрельбе. Когда он достаточно наговорился, а я восхищенно поохал, то, как бы из праздного любопытства, спросил:

– Слушай, Дух. Я, конечно, не думаю, что ты ответишь правду, но все-таки спрошу. Тебе людей убивать приходилось?

На лице Духа появилось странное выражение, а чуть затуманенные алкоголем глаза вдруг стали совершенно трезвыми.

– Ты прав, Зверек. На этот вопрос я тебе не отвечу. – И подмигнул.

Мы выпили еще, а затем я, изображая нерешительность, проговорил:

– А ты можешь научить меня стрелять из своей винтовки?

Дух удивленно поднял брови.

– А зачем тебе это?

Я долго разыгрывал колебания, а потом, как бы их отбросив, произнес:

– Мне нужен твой инструктаж и твоя пушка. Не могу я больше с Тимуром в одной фирме работать. Представляешь, организовал я тут одну выгодную сделку, а он вдруг рогом уперся. Развонялся, что не будет, мол, наша компания с этими людьми работать, и все. И никаких объяснений. Но меня, слава богу, в этот раз сам Олигарх поддержал. И сделка прошла. А теперь Тимур на меня совсем взъелся, так в открытую и говорит, не будешь ты больше, сосунок, в этой фирме работать. И, знаешь, так подленько продолжает, мол, ты потом даже и не думай работу в бизнесе в Москве или Питере искать. Хрен тебя кто возьмет. А у него-то связи ого-го.

– Да ты что! – удивился Дух. – Вот сволочь.

А я уже и сам поверил в то, что говорю. Трясущейся от гнева рукой я взял рюмку.

– Понимаешь, Дух. Я на сегодняшний момент человек не бедный, но на мне висит содержание матери и Гришки. Там ведь в лесу у него все на мои деньги сделано, – соврал я. – Но если потеряю работу, то вскоре вполне могу начать собирать бутылки.

Дух с иронией на меня посмотрел. Я усмехнулся.

– Ладно, преувеличиваю. Но то, что буду сидеть в глубокой заднице, точно. Поэтому не задавай мне лишних вопросов, а дай пушку твою на время и покажи, как стрелять. Убью я гада.

Дух совершенно обалдел.

– Ты что, Зверек! Всерьез?

Я, поколебавшись, кивнул.

– Идиот! – заорал он. – Ты что, в тюрьму захотел? Загляни для начала, козел, в УК. Почитай 105-ю статью. Ты сам-то людей когда-нибудь убивал?

Я отрицательно покачал головой, а он удовлетворенно кивнул.

– Вот-вот. Так я и думал. Ты что, полагаешь, в людей стрелять то же самое, что норму по НВП, или как это сейчас называется, сдавать? Да и попадешься ты сразу, Козлодоев.

Я упрямо покачал головой.

– Дашь ты мне оружие или нет, а я его все равно убью. Мне с ним на одной земле тесно.

Мы замолчали и снова выпили.

– Удивительное дело, – снова заговорил Дух, – я давно решил, что времена, когда я всерьез держал оружие, остались в прошлом. И надо же было нарваться на такого идиота, как ты.

– Я жажду не крови, а справедливости, – хладнокровно парировал я. – Ты бы знал, какая этот Тимур сволочь. Подлый вонючий гад, который лижет зад Олигарху и тайком запускает руки под юбки молоденьким курьершам. Да при этом строит из себя святошу.

Дух тяжело вздохнул.

– Ладно, помогу. И как стрелять покажу, и как следы не оставлять. Может, одумаешься, пока будешь учиться. Только убьешь ты его или нет, а поймают тебя и посадят. С дилетантами всегда так. А заодно и меня. Вот уж когда моя лейкемия пригодится. Может, условным сроком отделаюсь.

Я откровенно обрадовался.

– Дух! Ты же золотой мужик! – заорал я радостно. – Тебе цены нет.

Мы снова помолчали, а я с видом, что у меня возникла новая идея, осторожно заговорил:

– Может, с моей стороны и неэтично то, что я собираюсь сейчас сказать. Но ты упомянул про лейкемию.

Дух с любопытством поднял голову, а я продолжил:

– Ты же, Дух, знаешь, я человек бизнеса и всегда прокручиваю всякие варианты. Я подумал, может, есть способ убрать Тимура и не попасться. Только выстрел тогда сделаешь ты. Поверь, мир не много потеряет от его смерти. А я оплачу тебе операцию по пересадке костного мозга.

Дух долго молчал, а я не торопил его с ответом. Он выглядел спокойным, и я не знал, что творилось в его голове, но мне с большим трудом удавалось сохранять равнодушный вид. Наконец, он на что-то решился и заговорил:

– Знаешь, пойдем-ка лучше окунемся в бассейн.

Я чуть не взвыл от злости. Какой, к черту, бассейн. Говори или «да», или «нет». Странная вещь, я вдруг переключился и подумал, что идея подставить голову под холодную струю вовсе не плоха. Нужно было остудить закипающую бурю мыслей. Ведь если Дух откажется, придется… убирать и его. Какая гарантия, что он не «стукнет», что я пытался заказать своего босса. Сам-то он тоже почти мент.

Мы залезли в воду и встали под ледяной водопад. Мне казалось, струи льются и, ударившись о мою голову, с шипением испаряются, будто падали на раскаленную сковороду.

А Дух вдруг буднично так спросил:

– У тебя есть деньги на пересадку?

Я чуть не подпрыгнул от радости. Но внешне, как и он, сохранил невозмутимый вид.

– Деньги я добуду, – ответил я. – Столько, сколько ты скажешь, но в пределах разумной цены, которую я могу проверить. Такую сумму просто из кармана я вынуть, конечно, не могу, – соврал я, – но постараюсь. Что-то продам, где-то подзайму, но это не твоя головная боль.

Киллер у меня уже был.

Я встряхнул головой, отбрасывая воспоминания. Дух по-прежнему сидел напротив, поглаживая бутыль с виски и разглядывая меня, как экспонат из паноптикума.

– Дух! Что уставился?

Тот не ответил, а я вдруг понял, что передо мной не обвинитель, а сломленный страхом смерти человек, который безумно боится, что ему там, за гранью жизни, придется расплачиваться за грехи. И он сейчас лихорадочно ищет оправданий и виноватых в том, что поступил так, а не иначе. Может быть, подобным образом ведут себя все. Возможно, и я обречен на такое же. Интересно, какие оправдания буду искать я? А никакие. Мне нет оправданий. Только пусть никто не думает, что эти слова означают мое раскаяние. Мне не в чем раскаиваться. Я такой же, как все. Не хуже, не лучше, может, чуть хитрей и решительней. У меня те же 46 хромосом. И я, как любой человек, получил при рождении волю к жизни и инстинкт самосохранения, те силы, которые в итоге делают нас такими, какие мы есть. Ни одно существо в природе не уступает дорогу без борьбы, хотя в этой борьбе всегда кто-то оказывается побежденным. И смерть человека, загораживающего кому-то дорогу, является лишь вариантом проигрыша и закономерным следствием сложившихся обстоятельств. Нужно понимать, на что идешь, или уступить. А мне не дали пройти. Я не поднял бы на Тимура руку, если б он не влезал в мои дела. Или просто громогласно заявил, что все, кирдык, через год уходит на пенсию и отдает бразды правления мне. Но я сожалею о его смерти. Я вовсе не кровожаден.

А Дух сидит и злобно на меня смотрит, как будто я заставлял его что-то делать. Я же тогда всего лишь предложил сделку. Может, юридически и незаконную. Но совершенно очевидно взаимовыгодную. Я тебе – деньги на спасение твоей жизни, ты мне в обмен – жизнь другого человека. И я абсолютно не чувствую вины в том, что пересадка костного мозга не удалась и Дух скоро умрет. Хотя и об этом тоже сожалею. Но умру, кстати, и я. Только позже.

– Слушай, Дух, – сказал я. – Если тебе от этого станет легче, я могу признать, что я чудовище.

Я встал и, подняв вверх руку, заявил:

– Я – злой демон, ученик Мефистофеля, я пью кровь невинных младенцев.

– Перестань паясничать! – зло бросил Дух. – Или живым отсюда не выйдешь. Не забывай, мне теперь все равно.

Я изобразил карикатурный испуг и, как бы съежившись, сел.

– Ой, пожалуйста, не надо, мой милый, хороший Душок с душком, – запричитал я с презрительной миной. – От тебя же смердит трупами. А может, это уже пованивает твое гнилое тело?

Дух вскочил, казалось, он на самом деле меня сейчас убьет. Я спокойно встал.

– Успокойся и сядь, – приказным тоном сказал я. – Убить меня не так легко, а тебе лучше бережней относиться к каждому прожитому дню. Их у тебя осталось не так уж много. И вообще, скажи-ка мне, сердобольный и милосердный друг, если ты такой чувствительный, зачем ты грохнул несчастную старуху? Она-то при чем? Мы об этом не договаривались. Или решил потренироваться «на кошках»?

Дух как-то обреченно на меня посмотрел и снова сел.

– Сволочь ты, сволочь, – почти нараспев загнусавил он, раскачиваясь из стороны в сторону. – Не убивал я бабку.

– Ага, – засмеялся я, – она все сделала сама. Накрасилась, взяла букет цветов, ровненько легла и воткнула себе нож, не оставив на нем отпечатков пальцев.

Дух затряс головой.

– Да нет же. Было не так, – в отчаянии завопил он. – Все вышло случайно. Мне же нужно было продолжать запугивать Машу. И когда та болтливая сорока проговорилась, что получила букет роз, который принесла красивая девушка, я сообразил, что Маша отдала цветы ей, и решил эту ситуацию обыграть. Пошел за бабкой. Я хотел под каким-нибудь предлогом этот букет перекупить обратно, чтобы цветы снова вернулись к Маше в каком-нибудь… странном виде. Сказал старухе, что они нужны для моей девушки, а нет времени искать букет. Бабка меня спокойно впустила в квартиру, узнав собеседника с улицы, и мы начали торговаться. А она жадная оказалась. Заломила больше, чем я в магазине вместе с доставкой заплатил. Ну, и стала волноваться, кудахтать, что я хочу обмануть бедную беспомощную женщину. И вдруг завалилась на пол. Лежит без сознания, хрипит, задыхается, изо рта пена идет. Я пульс пощупал, а его и нет, а от нее самой такой знакомый мне кисловато-тухлый запах идет. Я-то этого запаха нанюхался. Смерть так пахнет, когда приходит. Я, когда заболел, в больницах такого насмотрелся. Каждая химия – это все равно что «русская рулетка». Лекарство, как радиация, не только больные клетки убивает, но и здоровые. И после химии люди часто заболевают еще сильнее и, случается, умирают. Ну, увидел я эту бабку без сознания, без пульса да с этим запахом, так мне ее вдруг жалко стало. Помрет, и «скорой» не дождется. Кто его знает, может, мучается сейчас ужасно. Как это на самом деле происходит, знать-то никому не дано. Ну, и воткнул я ей нож аккуратненько в сердце, чтоб не мучилась. Потом уж и это представление организовал. Дело-то все равно надо было делать. Так что не убивал я ее. Добил, наверно. Знаешь, есть в рыцарском кодексе такое понятие – удар милосердия, coup de grace.