Read the book: «Принц Илиар», page 15

Вампир
Автобиография

«Вампиры существуют, потому что их такими создали».

Так любил говорить воевода Дракула.

Я – доктор и живу в Израиле. Но мало кто знает, что я вампир. Это началось давно. Когда я еще жил в России. Я поступил в аспирантуру, и мне понадобились для опытов остатки органов теленка. Сейчас даже не помню какие. Я должен был получить их на мясоперерабатывающем заводе. Несмотря на рекомендательное письмо, на его территорию меня вначале не пустили. Это, как оказалось, было огромное московское производственное предприятие, по-моему, имени Молотова, а может, Орджоникидзе. Одно административное здание, стоящее снаружи, занимало несколько этажей. В нем я и провел большую часть времени. Начались какие-то бюрократические проволочки и телефонные согласования. Наконец, я получил разрешение проникнуть внутрь. Все выглядело так, как будто это не мясокомбинат, а секретный ракетный завод.

Я попал в цех, где скромно попросил то, что мне было нужно. Мясник с усмешкой на меня посмотрел. Перед ним был пацан, собирающийся быть ученым.

– А в «железку» сыграешь? – спросил он.

Я не люблю азартные игры, потому что сам ужасно азартен. Мы сыграли. Вначале выиграл я, а потом он. В итоге разошлись вничью. Он дал мне то, что я просил от теленка, а потом налил себе стакан говяжей крови.

– Нужно следить за здоровьем, – сказал он и залпом маханул его.

– Хочешь попробовать? – предложил он мне.

Меня вначале скривило, но отказаться я постеснялся.

Это было ужасно вкусно.

Так это все и началось.

Я стал гоняться за свежей животной кровью. Это было как наркотик. Мне нужен был бокал такого вина в день, и, на удивление, от этого я себя чувствовал лучше и бодрее. А как-то на работе я украл пробирку с человеческой кровью. Я сам упрекал себя за то, что делаю, но не удержался и выпил. По сравнению с кровью животных это было все равно, что сравнивать дорогой коньяк и дешевое бренди. Только не думайте всякие глупости. Я не нападал ночью на случайных прохожих, у меня не появлялись вдруг клыки, я обожаю чеснок, распятием передо мной можно размахивать сколько угодно, меня не пугало солнце, хотя я не любил загорать, и, конечно же, на ночь я не ложился в гроб. Стыдно в этом признаться, но я не умею превращаться в летучую мышь.

Я стеснялся того, что со мной происходит, но ничего поделать не мог. Я воровал пробирки с кровью. Один раз я даже попытался выяснить, а не существует ли научное объяснение вампиризма. Выяснилось, что да. Кто-то выдвинул теорию, что вампиры – люди, страдающие вариантом редкого заболевания, эритропорфирии, которое может вызывать анемию, то есть малокровие. Они боятся солнца, а это правда, и пьют кровь, чтобы вылечить свое малокровие. Но это чушь.

Есть животные и насекомые, которые питаются кровью, Это особенность их организма. Все же знают, что делает комар, а точнее комариха. Самцы кровью не питаются. А человек всеяден. Кровь в его организме переваривается как любой другой биологический продукт. Это сказки бабушки, что при малокровии нужно кушать печень. Единственное, чем этот продукт может помочь, это доставить внутрь организма железо после переваривания.

Десятки тысяч, а возможно, миллионы людей страдают от так называемой железодефицитной анемии, но я сомневаюсь, что в результате они нападают на людей. Кстати, чаще всего таким недугом страдают молодые женщины, у которых проблема возникает из-за определенных гинекологических причин. С научной точки зрения, нельзя восполнить запас крови ее поеданием. Для меня кровь была просто как шоколадная конфетка для женщины. Можно обойтись, но очень хочется.

И тогда я вспомнил когда-то выученное из психиатрии слово «сублимация». Это состояние, когда человек одну страсть меняет на другую или как-то пытается их совмещать.. Например, поэт, влюбившись и не достигнув цели, начинает по-сумасшедшему писать стихи.

У меня был очень умный приятель, психиатр. Мы как-то говорили на эту тему. А он вдруг засмеялся.

– Я не знаю, что тебе сказать про сублимацию, но есть, к примеру, теория, что все хирурги тайные садисты. Им нравится резать людей. Но они понимают, что это плохо, поэтому выбирают такую профессию и убивают сразу двух зайцев. Они помогают людям и удовлетворяют свою страсть.

– А кто тогда ты?– удивленно спросил я.

– Мне не нужна сублимация, – ответил он. – Я гомеопат.

Я ничего не понял, а он переспросил:

– Ты знаешь, что такое гомеопатия?

– Конечно, – сказал я.

– А как слово переводится, помнишь?

– Лечение подобного подобным.

– Вот и хорошо, – сказал друг. – Тогда, наверно, поймешь. Чтобы лечить психов нужно быть психом, иначе невозможно друг друга понять.

Я до сих пор не знаю, сказал ли он это всерьез или пошутил.

Он, к сожалению, погиб в аварии, и теперь я не мог с ним посоветоваться.

…А так в жизни я был совершенно обыкновенным. Я не мучился ни от какого вампирского голода и спокойно ел все обычные продукты, но при любой возможности с удовольствием пил человеческую кровь.

Как-то мне пришла в голову странная мысль. А ведь раньше и доктора, и ветеринары лечили кровопусканием, от которого их пациенты часто поправлялись. В чем был смысл процедуры? Доктора это делали только для пациента? Или и для себя самих? Может, такие, как я, часть природного баланса?

Я был уверен только в одном. Я – человек, склонный попадать в глупые ситуации. А иногда и опасные. Как правило, из-за длинного языка или непослушания.

Легкий пример. Еще работая в Москве, я как-то сел в автобус и увидел знакомое лицо. Мы с этим человеком работали в одном институте, но на разных кафедрах. Я не знал его по имени. Мы разговорились. В какой-то момент я вдруг, черт дернул, брякнул:

– Слышал, у нас открыли кафедру клинической фармакологии. Как будто больше не было, куда вкладывать деньги.

– Доцент кафедры клинической фармакологии, такой-то. – представился собеседник.

Вот в этом был весь я. Зря обидел человека. Мне моя бывшая жена говорила, что самое лучшее твое состояние, когда ты не говоришь и не двигаешься.

Я забыл рассказать, что жена от меня ушла. Мы поженились, когда еще были студентами. Оба были ужасно влюблены. Я утащил ее в Израиль. А неожиданно все развалилось. И это произошло в одночасье. Ты вдруг проснулся с человеком, который кажется тебе чужим. Может, потому что у нас не было детей.

И она, Нинка, и я много раз обследовались у врачей, и выяснилось, что проблема не во мне.

В результате мы начали по мелочи мучать друг друга.

– Я же тебе говорила, не клади туда зубную щетку.

– А ты можешь не забывать выкидывать бумажки от твоих прокладок?

Глупо, но действует на нервы. А потом она заявила, что не может видеть, как я ем мясо. А я действительно больше всего любил его «живым». Просто солил, перчил, резал лук, а дальше рвал кусками, даже не пользуясь вилкой. В нем же была кровь.

И однажды все кончилось. Было видно, что это дается ей нелегко, но она сказала:

– Я от тебя ухожу. Я полюбила другого человека.

Я думал, что Нинка пошутила, но все оказалось правдой.

Любому мужчине обидно, когда от него уходит женщина, но это только вопрос самолюбия. Мы расстались мирно. Между нами уже не было любви.

Но Нинка дважды удивила меня. Первый раз, когда позвала на свою свадьбу. Ее новый муж вначале был напряжен, знакомясь со мной, а потом, увидев, что я не склонен к конфликтам, расслабился. Мы стали просто дружить.

А потом Нинка сделала искусственное оплодотворение, и, на счастье, родился мальчик. Она удивила меня второй раз, позвав меня быть сандаком. По сути, крестным отцом.

Я подержал их кроху на руках и понял, что это тоже мой ребенок.

А дальше все проходило обыкновенно. Мальчишка рос, а Нина с мужем на меня беззлобно ругались.

– Ты его ужасно балуешь.

А кого мне было баловать? Своих детей у меня не было.

Он научился говорить и быстро усвоил, как разговаривать по телефону.

– Что ты мне сегодня привезешь? – спрашивал он.

– А что ты хочешь? – отвечал я.

– А вот еще одну машинку.

Разве я мог отказать?

А дальше я загремел в армию. Не сильно много, но несколько месяцев все же послужил. В Израиле не как в России, все врачи до 50 лет должны на месяц в год уходить на сборы. Я несколько раз сходил, и мне надоело. Глупо и скучно. И я «закосил». Принес кучу бумажек, какой я больной, и меня списали. А еще, по-честному, мне не нравилось, что на сборах практически не было возможности выпить крови.

Но и за короткий срок я успел отличиться из-за особенностей характера. Я успел посидеть на гауптвахте. Один раз меня судили за то, что отказался явиться на сборы. Правда, отделался штрафом.

Как-то в очередной раз меня вызвали к восьми утра. А тупую военную систему я дано просек. Никого в это время там быть не могло. В израильской армии есть поговорка: как бы ты на службе не опаздывал, все равно будешь первым.

И я не торопился. Добираться до места мне было два часа. Я встал в девять, побрился, позавтракал и поехал. Явился где-то в начале первого. Как и предполагал, ничего не произошло. Мне просто сказали, на какую базу ехать, а те наивные, которые прибыли к восьми, лишь попросту прождали несколько часов.

В Израиле служба в армии, как можно догадаться, иная, чем в России. В России оружие держится под замком. А здесь каждый резервист тут же получает винтовку М-16 и четыре магазина. И дальше она должна и в прямом, и переносном смысле, как казенное имущество, висеть на шее. По уставу с ней нельзя расставаться, даже идя в туалет.

Я обычно служил во всяких «дырах» на границе с Египтом. На мирной границе. Первое, что я сделал, приехав на базу, это закинул пушку с магазинами под кровать. На следующий день кто-то старший меня по званию сделал замечание, почему я разгуливаю без оружия.

Я замялся. У меня в голове возникла пара вариантов ответа, как принято на американских экзаменах.

Нужно было выбрать правильный. Формально офицер был прав, поэтому можно было сказать:

– Виноват, забыл, сейчас возьму.

Но был вариант просто послать его на три буквы. Какой вариант, по-вашему, я выбрал? Правильно. Я послал буквы. Ответ оказался верным. Офицер ушел, даже не спросив адреса. Больше ко мне из-за пушки не приставали.

А через несколько дней вечером, когда я уже собирался спать, вдруг по громкоговорителю на всю базу раздается:

– Врачу и его команде срочно явиться к воротам базы. Там находится раненый солдат. Это – не учебная тревога.

Я, как и большинство подобных мне докторов, был командиром маленького подразделения со смешным для русского уха названием «хулия». В хулию входила военная машина «скорой помощи», а она помассивней гражданской, я, водитель и два санитара.

В принципе, врачи, как правило, на сборах обычно не напрягались. Так, их дергали по пустякам солдаты и солдатки. Но был кошмар, которого все боялись. А вдруг произойдет что-то действительно серьезное?

Кроме того, существовало еще одно требование. Базы типа моей находились в отдаленных пустынных местах, где медицинская помощь была недоступна, поэтому мы обслуживали и дорожные аварии.

А кошмаром это было не только потому, что любая человеческая беда это плохо, а потому, что врачей на базы посылали, не выясняя их медицинские специальности. Есть диплом и все. Представляете, что бы вы почувствовали, если б у вас, не дай бог, что-то случилось на дороге, а к вам бы приехал окулист.

Вот тут я и решил, что настал мой черед нахлебаться. Хорошо, я не успел раздеться и был в военной форме. Как ошпаренный, я выскочил из своего вагончика. Почти сразу подъехали и мои ребята. Я залез в машину и удивился. Вся команда была одета не так, как я. В принципе, я мог бы выскочить и в домашних тапочках, а те были в касках, бронежилетах и с автоматами. Как будто сейчас пойдем штурмовать Зимний дворец. В этот момент водитель, который был русским, мне вежливо и ненавязчиво говорит:

– Док! Ты хоть винтовку взял бы.

Ладно, думаю я, каску и бронежилет врачам просто не выдали, но нужно быть полным идиотом, чтобы думать, что можно одновременно лечить и отстреливаться.

– А на фига она мне? – по-русски ответил я ему.

Мы в течение считанных минут подъехали к воротам базы. Я спрыгнул и попал ногой в какую-то рытвину. Нога подвернулась, и те, кто испытывал подобные ощущения, знают, что это не очень приятно. Рядом с подъехавшей машиной стояли два офицера с какими-то бланками.

– Где раненый? – кривясь от боли, заорал я.

Те продолжали стоять с каменными лицами. Один диктовал другому, а тот в бланках ставил галочки.

– Машина приехала за 4 минуты. Галочка. Первым выпрыгнул доктор. Галочка. В военной форме. Галочка. В военных ботинках. Галочка. Без автомата. Нет галочки.

За моей спиной уже стояла моя команда, упакованная, как спецназ.

Трудно было не догадаться, что все-таки это учебная тревога. Я чуть вспылил. Вы знаете, иврит для меня не родной язык, а выученный, так сказать, простой, рыночный. А тут во мне проснулось такое красноречие. Я красиво объяснил военным, что думаю про их папу, маму и многие поколения, чуть не дошел до Адама.

Но те были нормальные ребята. Они и сами понимали, что занимаются фигней. Один невозмутимо спросил:

– Все? Ты высказался?

– В общем, да. А что, нужно продолжать до ваших предков среди обезьян?

– Тогда просто в следующий раз прихвати пушку. А теперь можете возвращаться.

Я думал, что меня снова оштрафуют. Но ничего такого не произошло. Оказалось, что такого рода тренировку провели на всех базах по границе, а мы даже оказались лучшими.

Вот так глупо я проводил время в армии, не трогая оружия. И слава богу.

Хотя, вру, был один раз, когда потрогал.

Была совершенно стандартная ситуация. Прислали повестку. Я, как обычно, не торопясь поплыл в армию. Офицер, распределяющий по базам, которого я помнил еще как стажера, работавшего у меня в отделении, вдруг сказал:

– Боря, мы знаем, ты классный доктор, и есть место, где без твоей помощи не обойтись.

Нужно совершенно не знать армейских порядков, чтобы не понимать: когда тебя изначально хвалят, значит, собираются подсунуть ужасное дерьмо.

Я понял, что попал.

– Ладно, не гони, – ответил я офицеру. – Что вам от меня надо?

А тот, сукин сын, отвечает, что на территорию Израиля со стороны Египта прорвалось кочевое племя бедуинов, которые просят защиты от другого племени, угрожающего им кровной местью. А поскольку многие из них никогда не видели врачей, то я буду служить на ближайшей базе и оттуда оказывать медицинскую помощь.

– Все, – подумал я. – Пропали мечты о нудной, но спокойной жизни.

– Тогда, – говорю я, – давай договоримся.

Надо сказать, что, по правилам, первые два дня службы резервисты должны проводить на стрельбище.

– Я помогу лечить бедуинов, – сказал я , – но вместо стрельбищ сейчас поеду домой, а потом, когда будут развозить по базам, вернусь.

Офицер безоговорочно согласился, что показалось еще более подозрительным. Эти сборы будут еще большее дерьмо, чем я предполагал, подумал я.

Я приехал вовремя и честно, как и полагалось, на базу. Меня встретил доктор с совершенно обезумевшими глазами.

– Наконец-то, – сказал он. Вскочил в свою машину и укатил.

Как выяснилось, он был психиатр, которого вызвали к бедуинам принимать роды. Я не пришел в восторг от необходимости делать это, потому что все, что знал из акушерства, давно позабыл. Но мне повезло. Обошлось. Но подобные случаи бывали не так часто. Израиль успел договориться с Египтом о передаче обратно бедуинского племени. И меня почти не дергали.

Один раз поймали нескольких арабов, которые пытались убежать от пограничников, и двое из них пожаловались, что болеют. Как всегда, это произошло среди ночи, и я увидел группку несчастных людей, запертых под арест в одной комнате. У двоих действительно была температура. Я их осмотрел, понял, что ничего особенного их жизни не угрожает. Через переводчика сказал, что сейчас вернусь и принесу лекарство.

У меня в вагончике стоял огромный картонный ящик с медикаментами, присланный для бедуинов какой-то благотворительной организацией. Я нашел нужные антибиотики и пошел обратно. Переводчик уже смылся. Я дал таблетки больным. Но остальные бедуины начали волноваться. С трудом, но я все-таки понял, что они тоже хотят лекарство. Я на некоторое время задумался. Нельзя же просто так давать антибиотик, но, объяснив жестами, что вернусь, ушел. Покопавшись в своем волшебном ящике я нашел коробочку с витаминами. Я их притащил обратно и раздал. Один из бедуинов поцеловал мне руку. Может, я сделал больше, чем все остальные вместе взятые в развитии арабо-израильских отношений. Но когда я со спокойной душой собрался спать, в мою дверь постучали. В три часа ночи. Это были два усталых пограничника. Не резервисты, как я, а профессионалы.

– Можно мы оставим это у тебя? – спросили они. У них было два здоровенных мешка.

– Конечно, – ответил я, но все-таки поинтересовался, – а что там?

Пограничники ухмыльнулись.

– Ты газеты читаешь?

Я начал заводиться и ответил:

– Я вообще читать не умею.

Те засмеялись.

– Не напрягайся. – сказали они. – Мешки – причина кровной мести. Марихуана. Одно племя украло у другого. Мы решили, что надежнее всего пока оставить ее у тебя.

– И сколько там ее? – по-идиотски спросил я.

Один из пограничников вынул из кармана бумажку и сказал:

– 43 килограмма 870 граммов.

Я запер за ними дверь, а потом подумал, что влип. Весь мой вагончик сделан кое-как, и если у какого-нибудь отморозка есть к этим мешкам специфический интерес, то ни замок, ни стены его не остановят.

Я достал из-под кровати автомат. Проверил его, чего не делал давно. И вставил магазин. Я спал с ним как с любимой женой. Но недолго. В пять утра снова раздался стук в дверь. Я с пушкой пошел к двери и услышал знакомый голос пограничников. Те забрали мешки, а один, смеясь, увидев мою пушку, сказал:

– Док! А ты, похоже, перенервничал.

– Ты бы тоже перенервничал, – угрюмо ответил я, – если бы спал на 40 килограммах марихуаны.

Это был первый и последний раз, когда я чувствовал себя наркобароном и по-серьезному трогал оружие.

А в гражданской жизни было относительно легко. В отделении больницы, где я работал, меня дрючили, как и остальных, но были и преимущества. Я, как вампир, всегда мог достать кровь. У меня наладились хорошие отношения с медсестрами. А это очень важно. Только молодой и наивный доктор может думать, что он начальник и умнее их. Вначале они, сестры, ставили меня на место, как и остальных новичков. А потом поняли, что на меня можно положиться. И мне стало легче дежурить. Многие вещи, которые должен был делать я, они делали сами. Они знали, что если возникнет критическая ситуация, то я их не подведу.

В одно из дежурств я мирно лежал на кровати, когда раздался телефонный звонок. Ничего хорошего он не предвещал. Или у кого-то сильно ухудшилось состояние, или поступил новый больной.

– Боря! – сказала в трубку сестра Дина. – У тебя новая пациентка.

Зевнув, я вышел из ординаторской. Не очень внимательно просмотрев запись приемного отделения, понял, что речь о воспаления легких у молодой женщины. Я вошел в палату. Мамочка дорогая!

Я не видел в жизни такой красивой женщины.

У меня в голове существует тормоз, происхождение которого я объяснить не могу. К женщинам-пациенткам не могу относиться как к женщинам. Могу оценить их достоинства, но не более того. Я знал докторов, которые, скажем так, чересчур тщательно осматривали молодых женщин. Это у меня вызывало брезгливость. Не в отношении женщин, а в отношении докторов.

А тут меня как будто ударили по голове. Я вышел и позвал медсестру. Я и раньше был осторожен при осмотре молодых женщин, а после этой позорной для Америки истории президента и какой-то девчонки, стал осторожней вдвойне. Тем более что вся больница теперь была увешана плакатами – как избежать сексуального домогательства.

В присутствии медсестры я провел осмотр. Больная что-то объясняла мне на ужасном иврите и вела себя как любая другая молодая женщина: давала себя осмотреть кусками. Тут приподнимет, здесь приспустит…

Хотя бывают и исключения. Я ухожу в сторону, но однажды попал в забавную ситуацию.

Я дежурил в приемном отделении, было уже где-то около семи утра. Вскоре меня должны были сменить. Я, сидя, кемарил за своим столом.

– Док! – дернула меня за халат сестра. – У тебя новая больная.

«Твою мать», – подумал я. Но ничего не сказал.

В это время в приемном отделении, как правило, тихо.

Рядом с кроватью приемного отделения стояла молодая женщина, у которой все было на месте. Даже очень хорошо на месте. Она вообще не выглядела больной, и я, усталый доктор, не понимал, какая была срочность в обращении ко мне, когда через час можно обратится в поликлинику.

Она сказала, что у нее болит в низу живота. Я только рассердился. Эти дамские обращения с воспалением мочевых путей – давняя головная боль всех дежурных врачей. Всех делов – дать несколько таблеток антибиотика.

– Раздевайтесь, – сказал я ей.

Медицина – коварная штука. Что бы ты ни думал, больных нужно осматривать. Мне нужен был только ее живот, чтобы не пропустить что-нибудь хирургическое, например, аппендицит.

Жалко, что у меня не было секундомера.

Женщина сказала:

– Я так и знала.

А потом мои фишки вывались из глаз. В течение секунд передо мной оказалась абсолютно голая женщина в коротких розовых эротических носочках.

Это принесло свои результаты.

Во-первых, главное, я окончательно проснулся. Во-вторых, у нее, как я и предполагал, не было ничего серьезного. В третьих, я подозвал к себе медсестру.

– Какого хрена, – спросил я, – вы меня дернули? Она не могла подождать час?

Сестра виновато на меня посмотрела.

– Да мы ей объясняли. Но она здесь в больнице работает. Требовала, чтобы ее срочно осмотрел доктор.

– Ладно, тогда мне десять минут нужно побыть в моей комнате.

Сестра участливо на меня посмотрела.

– Конечно, идите. Отдохните. Мы позовем вас только на реанимацию.

Я ушел к себе, но сестра ошибалась, думая, что я иду отдыхать. Я умирал от хохота. Причем, чуть ли не кулаком затыкал себе рот. Стенки кабинета были картонные. Рядом спал и храпел хирург, а с другой стороны был банк крови. Я видел достаточно голых женщин, но чтобы так в секунду раздеться… У меня только снять с женщины лифчик занимает полчаса.

Эта история в приемном отделении напоминает мне другую. Намного более опасную. О том, как я побил молодую женщину. Вампиры все-таки отличаются от других людей.

Это тоже происходило под утро. Сестры, отдыхая, разлеглись на свободных и чистых койках больных, я же, сидя, рукой поддерживал свою голову. Вдруг послышался женский визг, приближающийся ко мне. Ничего хорошего я не ждал. Действительно, вскоре санитар вкатил в отделение каталку с молодой визжащей женщиной. Как выяснилось, у нее тяжело заболел ребенок, и его госпитализировали. А такая истерическая реакция с воплями и обмороками случается у выходцев из северной Африки. Простым способом решения проблемы было бы рявкнуть на нее:

– Заткнись, дура!

Но такое удовольствие я, увы, позволить себе не мог. Мне нужно было ее лечить, то есть дать успокаивающее. Что я и сделал. И, как назло, с ней случилось редкое осложнение, встречающееся чаще у пожилых, – остановка дыхания. Нетрудно понять, что больной с остановкой дыхания умрет, если вовремя не оказать необходимую помощь. Для меня с моим опытом это не составляло большой трудности. Нужно ввести антидот, противоядие от лекарственного препарата, и подсоединить женщину к аппарату искусственной вентиляции. Больной смерть не грозила.

Но мне стало ужасно обидно. Ведь не нужно это ни мне, ни ей. Я понимал, что все приемное отделение сейчас встанет «на брови». Сестры начнут волноваться и забудут, где этот чертов антидот. Потом начнутся сложности с искусственной вентиляцией. Я не раз участвовал в этих играх и знаю, как это происходит.

Я сделал то, что не положено делать. Я влепил ей пощечину.

– Дыши, сволочь, – сказал я по-русски женщине, говорящей по-мароккански.

И она задышала. Потом через какое-то время дыхание снова стало угасать, и она снова получила от меня по физиономии. Примерно полчаса я проводил такую нестандартную реанимацию, а потом увидел, что она спокойно и ровно дышит. Просто спит. С женщиной ничего не произошло, и ребенок ее поправился.

А меня семья даже поблагодарила.

Можно, конечно, было попробовать опубликовать эту историю в научном журнале, как случай из практики, но я не рискнул.

Похоже, я замучил вас дурацкими историями. И надо вернуться к моей красивой пациентке с воспалением легких.

– Где-нибудь больно? – спросил я, щупая ее живот.

– Тильки здись. Махонько.

Я не большой специалист по украинскому. И совсем не уверен, что правильно передал сказанное ею. Я вырос на юге России, где русский и украинский были перемешаны. Но уверенность в знании украинского оказалась иллюзией. В Израиле я как-то встретил женщину, которая ухаживала за моим пациентом.

– По-русски не мовю, – сказала она так или что-то в этом роде.

Я понадеялся, что мне хватит моего запаса слов. И ошибся. То, что она рассказала про больного, я понимал с пятого на десятое. С таким же успехом она могла говорить по-болгарски, словацки, чешски или по-польски. Результат был бы тот же. Украинский – богатый самостоятельный славянский язык.

Хотя, не буду врать, в любом случае основную мысль я сумел понять.

В Израиле на кровать больного принято прикреплять наклейку с паспортными данными больного.

– Оксана Пономаренко, – прочитал я. Номер удостоверения личности, а доктора в этом разбираются не хуже полицейских, подходил или для туриста, или наемного работника.

Хохлушка. Не ошибся.

Я посмотрел рентгеновский снимок. Без сомнения, у нее воспаление левого легкого.

Взял анализ крови. Не смог удержаться и одну пробирку притырил для себя. Никогда в жизни не пробовал ничего подобного.

Вы, наверно, подумали, что я постарался оставить эту женщину у себя в палате? Боже сохрани. Первое, что я сделал утром, попытался от нее избавиться. Не забывайте, я вампир, и логика у нас другая. Я долго и нудно объяснял заведующему и сестрам, что молодая женщина с тяжелой пневмонией должна находиться в палате интенсивной терапии. Номер не прошел, потому что была зима, и отделение было переполнено. Оксана так и осталась у меня, и каждое утро, как на казнь, я шел ее смотреть, хотя по-мужски умирал от ее вида. Я – только доктор, каждый раз повторял я самому себе.

Наконец, к моему счастью, она стала поправляться, и я с максимальной скоростью выписал ее домой. Но ведь с природой не поспоришь. Я прекрасно помнил ее адрес. И просто ходил за ней, лишь бы увидеть ее тоненькую фигурку.

Я не боялся быть замеченным. Мне еще в школе говорили, что я не хожу, а подкрадываюсь. Когда я еще был женат на Нинке, то специально, когда она стояла спиной, шага за три начинал кашлять, чтобы она не испугалась возникшей рядом с ней фигуры.

Как-то, когда я шел за Оксаной, мимо меня промелькнула тень, и какой-то парень сорвал с ее плеча сумочку. Я не знаю, откуда это у меня взялось, но в секунду я подскочил и сбил его с ног. Мне хотелось вцепиться ему в шею, но я удержался. Вместо этого я поднял его за шкирку и дал здоровенного пинка в копчик. Те, кто понимают, знают, что это больно.

На мое удивление, Оксана вовсе не казалась испуганной. Неожиданно она на чистом русском, а я, дурак, все время ковырялся с ней на иврите, сказала:

– Дурачок, дурачок. Покажи мне свой бочок. Сколько уже можно за мной ходить?

Я опешил.

Она протянула мне руки, на которых соблазнительно взбухли вены.

– Ты ведь этого хочешь? – спросила она.

– Тогда, ты первая, – сказал я и протянул ей свои. Вместо этого она меня поцеловала. Меня никто еще в жизни так не целовал.

…А теперь я женат. У меня двое вампирчиков. Близнецы-пацаны.

Я был совершенно уверен и уверен сейчас, что в медицинской диетологической литературе не существуют указания, с какого возраста вампирам можно давать кровь. Поэтому просто пошел на риск.

На мою удачу в тот день в банк крови пришли два солдата, которые решили стать донорами из патриотических побуждений. Их кровь наверняка была чистой.

Я украл две пробирки и скормил малышам. Те с жадностью выпили. Я быстро вытер им рты, чтобы жена не увидела, и пошел на кухню выкинуть пробирки.

И тут же вошла разъяренная Оксана. Я не успел увернуться и получил увесистую оплеуху.

– За что? – удивленно спросил я.

– Зачем ты это им дал?

– Что это? – продолжал прикидываться я и получил вторую оплеуху.

– Ладно, ладно, – сказал я, – но откуда ты знаешь?

– Я про тебя все знаю, – ответила Оксана-вампирша. – Дурак! У них же будут газики. А потом я уже и так им дала.

Я нежно взял ее под попку и приподнял.

– То, что я дурак, признаю, – пробормотал я. – Даже дважды. Первый раз, потому что женился снова, а второй, потому что женился на тебе.

Меня начали опять лупить по физиономии.

Не знаю, что подумали вы, но драка закончилась в постели.

Мы лежали умиротворенные, а Оксанка вдруг сказала:

– Сегодня нельзя было не предохраняться. Запросто могу залететь.

Я прикинул. У меня есть крестный. Два моих. А почему бы не сходить за девочкой? И тогда у меня будут две Оксанки. Я осмотрел нашу маленькую комнату. Срочно нужно было учиться превращаться в летучую мышь, чтобы висеть где-то ветошью.

А впрочем, мне всегда хотел научиться заплетать косички.

– Нужно закрепить полученный эффект, – сказал я.

Жизнь вампира не такая уж легкая.