Volume 70 pages
1998 year
Бегство в Египет
About the book
«В детстве я выпиливал лобзиком, не курил и страшно не любил темноту. Полюбил я ее только лет в восемнадцать, когда начал курить, зато перестал выпиливать лобзиком. До сих пор об этом жалею.
Я помню, на нашей Прядильной улице, когда меняли булыжную мостовую, мальчишки из соседнего дома в песке отрыли авиационную бомбу. Участок улицы оцепили, жителей из ближайших домов эвакуировали к родственникам и знакомым, а мы, сопливое население, стояли вдоль веревки с флажками и ждали, когда рванет…»
Genres and tags
Что на свете серее пыли? Мышь. А серее мыши? Правильно, школьная форма.
В своем мышином костюмчике я чувствовал себя невидимкой. Костюмчик был мешковатый, то есть сильно напоминал мешок. Мешок, а в мешке -- я на фоне длинной серой стены дома № 31.
Идя по утренней улице, я мучительно вспоминал: Дегтярный... Дегтярный... поэт. Баратынский, Анненский, Белый... Черный... Дегтярный. Нет, в ряд именитых Дегтярный вписываться не хотел. Я попытался выстроить новый ряд, чтобы с наскоку расшевелить память: Анаевский, Бедный, Голодный... Смоленский... Дегтярный.
До парты, где сидели мы с Женькой, слова долетали плохо - верткие уши отличников хватали их на лету и втягивали в глубину голов.
Декорацией сцены, на которой разворачивалась трагедия, служила выцветшая брезентовая портьера, криво повешенная на стену. За ней, похоже, располагалось окно, легкий сквозняк подпирал брезентовую занавеску, и она лениво дышала.
- Однажды один мужик вышел из дому. Вышел он, значит, из дому, и только он это вышел...
Я вспомнил, что было с этим мужичком дальше. И как говорится - на свою голову. Потому что было там так смешно, что я не выдержал и закачался со смеху.
Я смеялся, а класс молчал. Молчал Женька. Молчал Василий Васильевич. Молчали Пушкин, Гоголь, Чехов и Салтыков-Щедрин, которые висели по стенам. Только Шолохов тихонько шуршал - по портрету гуляла муха.
И в молчании, как петушок на спице, бился мой одинокий смех.
