Молодая женщина с маленьким мальчиком на руках восхищённо рассматривала новый высотный дом, где её мужу недавно выделили квартиру. Переведя глаза с дома на двор, она, не меняя тона, добавила:

– Здесь уже и детская площадка с песочницей есть!

Муж, секретарь райкома одного из московских районов, закончив помогать шоферу открывать задний борт грузовика, рассеяно произнёс:

– Песочница – это хорошо…

Потом повернулся к жене:

– Ты вот что, Лидуся, определяй-ка Костика в эту самую песочницу и переключайся на разгрузку вещей. Меня ведь только до обеда отпустили.

Через несколько минут во двор вкатила ещё одна машина, и спортивного вида мужчина крикнул из кузова спешащей с вещами к подъезду Лиде:

– Гражданочка, не подскажите, где тут тридцать вторая квартира?

Лида повернулась на голос.

– Здесь, в этом подъезде! Наша квартира на четвёртом этаже, а ваша – на пятом.

Спортсмен перемахнул через борт и крикнул шоферу:

– Шабаш, приехали!

– Ой, вы ведь Селиванов? – произнесла Лида и смутилась своей бестактности.

Но известный всей Москве футболист Борис Селиванов лишь дружелюбно улыбнулся.

– Он самый, соседка! А это моя жена Ольга и мой сынишка Игорь.

Селиванов принял у сидевшей в кабине грузовика молодой женщины ребёнка, потом помог выбраться и ей. Женщины вежливо поздоровались.

– Лёля, видишь песочницу? Там уже есть один хлопчик, запускай туда и нашего!

– Это мой сын Костик, – поспешила объявить Лида.

– Вот я и говорю, запускай Игорька к Костику и – за работу!

А через полчаса в песочнице возились уже три пацана. К Костику и Игорьку присоединился Илюша. Его отец музыкант Игорь Фетисов тоже получил квартиру в этом доме и, по совпадению, в том же подъезде.

С этого дня мальчишки стали неразлучны, как три мушкетёра от Дюма-отца. Так их с тех пор и прозвали…

Детство наших героев ничем особенным не отличалось от детства их сверстников. Вспомните своё малолетство. Получилось? Тогда берёмся за руки и перешагиваем через тринадцать лет.

Москва. Осень 1966-го года. В преддверии школьного комсомольского собрания…

– Не дрейфь, Илька, всё будет тип-топ!

Игорь ободряюще похлопал приунывшего друга по плечу.

– Главное, не ссать и точно следовать полученной инструкции! – поддержал Игоря Костя.

А «ссать», честно говоря, было из-за чего. Ученика девятого «б» класса комсомольца Илью Фетисова обвиняли в фарцовке. По тем временам обвинение нешуточное. К тому же поймали Илью с поличным. А пошло всё с того, что отец Ильи не так давно поступил на службу в один очень известный симфонический оркестр. Начались заграничные гастроли, а значит, у Ильи стали появляться заграничные шмотки. Те, что ему не подходили или не нравились, он поначалу продавал по сходной цене своим друзьям. Но однажды случилось так, что новенькая кожаная куртка не подошла никому из проверенных товарищей, и Илья, с замиранием сердца, впервые пошёл на «пятачок». «Пятачком» именовалась подворотня поблизости от пресловутой «Берёзки». Илья всё время боялся, что на его плечо вот-вот ляжет суровая рука закона. Но в тот раз всё прошло, на удивление, гладко. Куртку удалось продать почти сразу, выручив при этом хорошие деньги. Ещё четыре раза побывал Илья на «пятачке», и все четыре раза ему фартило. Не подфартило на пятый. Его взяли при продаже джинсов и препроводили в отделение милиции, где был составлен соответствующий протокол.

В чём-то Илье повезло. Он не успел стать завсегдатаем «пятачка» и не попал пока в поле зрения органов. Это заметно облегчило задачу по его отмазке. В деле спасения Ильи, если не от тюрьмы, так от позорного клейма «спекулянт», были задействованы и стар и млад. Фёдор Константинович Агафонов, работавший к тому времени уже в московском обкоме партии, и Борис Сергеевич Селиванов, подвизавшийся всё на том же футбольном поприще, но теперь уже в качестве тренера, каждый по своей линии, повернули дело так, чтобы проступок друга их сыновей рассматривался не как фарцовка, а как подростковая глупость. Не осталось в стороне от дела отцов и младшее поколение. Костя Агафонов, бывший к тому времени секретарём школьной комсомольской организации, выхлопотал для друга положительную характеристику, что было не так уж и сложно – Илья Фетисов числился в примерных учениках и активных комсомольцах. Игорь Селиванов, заработавший к тому времени второй разряд по самбо и являвшийся членом «бригадмила», со своей стороны, поговорил с кем надо, и из протокола чудесным образом исчезли все отягчающие обстоятельства.

Таким образом, всё свелось к тому, что дело Ильи Фетисова было передано на усмотрение школьной комсомольской организации. Окончательную точку в нём должно было поставить школьное комсомольское собрание, на котором намеревались присутствовать представители райкома комсомола и правоохранительных органов. Поэтому провести собрание надо было так тонко, чтобы, с одной стороны, осудить поступок Ильи, но, с другой стороны, не допустить вынесения слишком строгого порицания. Ведь строгий выговор с занесением – об исключении из комсомола никто и не думал, это стало бы катастрофой, – за год с небольшим до окончания школы ставил крест на перспективе поступления в вуз. Дабы молодёжь всё сделала как надо, инструктировал ребят накануне собрания лично товарищ Агафонов.

Собрание проходило бурно. Правда, большинство выступлений сводилось к тому, что не следует слишком сурово карать Илью Фетисова, но были и другие мнения. Один юноша предложил даже исключить «спекулянта» из рядов. Последнее слово оставил за собой Костя Агафонов.

– Товарищи! Мне трудно говорить, поэтому я буду краток. Проступку комсомольца Фетисова нет оправданий! Как нет оправданий и мне, секретарю комсомольской организации и его близкому другу. Впрочем, какой я друг, если не сумел вовремя прийти на помощь товарищу! Вы вправе принять любое решение. Даже исключить Илью из комсомола. Но в этом случае прошу исключить из комсомола и меня, ибо я виноват в его проступке не меньше, если не больше самого Ильи!

– И меня тоже! – поднялся с места Игорь.

Такая «бомба» не могла не сработать. Суровые лица товарищей из райкома и органов просветлели. У учителей и девчонок на глаза навернулись слезы. Недоброжелатели притихли. Итог: строгий выговор без занесения. Это была победа! До выпускных экзаменов выговор благополучно сняли, и Илья Фетисов покинул школу не только с приличным аттестатом, но и с чистой характеристикой.

Дороги, которые нас выбирают

Костя

Один из участков грандиозной комсомольской стройки, развернувшейся на необъятных просторах Сибири. Год 1973

Когда заместитель начальника участка по хозяйственной части – в просторечии «завхоз» – Иван Иванович Иванов или Трижды Ваня, как называли его за глаза окружающие, вошёл в кабинет шефа, лицо столоблюстителя Карпа Сидоровича Хмурого вполне соответствовало фамилии.

– Доброго здоровьица, Карп Сидорович!.. Здравствуйте и вы, Роман Фадеевич! – это уже к сидящему рядом со столом парторгу участка.

Парторг кивнул в ответ на приветствие, а хозяин кабинета пророкотал густым баритоном:

– И тебе не хворать, Иван! Садись, – слово «присаживайся» тогда ещё не было в ходу – будем думу думать!

– А чёж не подумать, – Трижды Ваня присел рядом с парторгом, – думать оно завсегда лучше, чем лопатой махать!

Карп Сидорович зыркнул глазами на языкастого завхоза, но от комментариев воздержался.

– Только вот беда, – не унимался Трижды Ваня, – засиживаться-то мне никак нельзя. Стройку материалами снабжать надо. Недосуг мне.

– А кому сейчас до них? – парировал Карп Сидорович. – Тем более что высокое начальство, того и гляди, на голову свалится…

Фраза «на голову свалится» была употреблена Хмурым не столько в переносном, сколько в прямом смысле слова. Путь до участка от штаба стройки на машине был труден и неказист. Выручал только вертолёт.

– Не было у бабы печали – взяла, купила порося… – отреагировал на известие Трижды Ваня. – Откель гости ожидаются?

– Из Москвы, Иван Иванович, – ответил за начальника парторг. – Так что шутки в сторону!

– Действительно, Иван, кончай балагурить. Лучше скажи, как гостей встречать собираешься?

– А никак!

– То есть?

– У меня и других дел по горло!.. Да не вскидывайтесь вы. Поручу встречу Агафонову, он всё и организует.

При упоминании Агафонова парторг страдальчески поморщился. У него, человека, мотавшегося по стройкам без малого четверть века, не лежала душа к молодому специалисту. Хотя видимых причин к тому вроде бы и не было. Год назад прибыл новоиспечённый инженер Константин Фёдорович Агафонов к своему первому месту назначения. Работал поначалу мастером. Работал средне: без излишнего рвения, но и без серьёзных замечаний. А потом возникла надобность дать Трижды Ване помощника. Завхоз действительно был завален работой по «самое не балуй». И тогда именно он, парторг участка, уговорил молодого специалиста временно переквалифицироваться в снабженца. Даже пригрозил взысканием по партийной линии за ослушание. Прошло немного времени, и стал парторг замечать, что Агафонов как-то уж очень легко смирился со своим новым положением. И не только смирился, но и стал извлекать из этого выгоду. Так сложилось, что наиболее ответственную работу по обеспечению участка важными строительными материалами оставил за собой Трижды Ваня. А Агафонову поручил курировать доставку продуктов питания, спецодежды и прочего не столь важного в плане строительства, но крайне необходимого в плане быта дефицита. Надо сказать, что с этой работой молодой помощник завхоза справлялся весьма успешно. Даже более успешно, чем это делал до него Трижды Ваня. Короче, стал Агафонов на стройке человеком если не уважаемым, то нужным – это уж точно. Вот и теперь, когда завхоз предложил его кандидатуру в качестве ответственного за встречу высоких гостей, возразить парторгу было нечего. Видимо, такого же мнения придерживался и начальник участка.

– А что, Агафонов паренёк шустрый. Пожалуй, справится!

На распоряжение Иванова готовиться к встрече гостей из столицы Константин ответил коротко «Бу сделано!» и принялся за работу.

Промаявшись в кабине грузовика на тряской дороге, Агафонов вечером того же дня с удовольствием разминал ноги в центре весьма благоустроенного посёлка, где располагался штаб стройки. Отправив шофёра ночевать в общежитие, Константин направился к дому, в котором квартировал старый друг его семьи Степан Григорьевич Безбородько. Ещё в недавнем человек столичный, Степан Григорьевич в этом богом забытом месте уже два года «замаливал грехи». И как многие считали, это он ещё легко отделался. Могли и из партии турнуть, и загнать куда подальше. Выручил старый друг Федя Агафонов. Отвёл часть молний в сторону. Поэтому, когда год назад в посёлке объявился Константин, его приняли в доме Безбородько с распростёртыми объятиями. Правда, никакой серьёзной помощи оказать молодому Агафонову опальный функционер не мог. Но на таком безрыбье и та малая толика власти, которой он располагал, была весьма кстати.

Константин постучал в знакомую дверь. Электрические звонки здесь были не в ходу. Отворила хозяйка дома Лидия Николаевна Безбородько.

– Здравствуйте, тётя Лида!

– Костик! – обрадовалась женщина. – Степа, Костик приехал! – крикнула она вглубь квартиры.

Константин вошёл, приложился губами к не столь холенной, как прежде, руке хозяйки дома, протянул коробку дефицитных в этих местах шоколадных конфет.

– Ну зачем. Право не стоило…

Но было видно, что Лидия Николаевна довольна. Не подношением, конечно, – вниманием. Этого компонента так недоставало в её теперешней жизни, после того, как она, будучи верной женой, последовала за мужем «в изгнание».

– Константин Батькович! – вышедший в прихожую Безбородько раскрыл объятия. – А я так и думал, что ты приедешь. В преддверии московских гостей…

– Именно об этом я и хочу с вами поговорить…

– Наговоритесь после ужина. А сейчас – мыть руки!

Перечить Лидии Николаевне не имело смысла, да не очень-то и хотелось.

– Вот что я хочу сказать тебе, Константин… – лицо Степана Григорьевича слегка порозовело после выпитого коньяка. – Всё внимание – главе комиссии! Остальные так, шушера, а Роберт Генрихович Бурлатис – фигура знаковая! Глянешься ему – будешь вскорости топтать улочки московские.

– Угодить не фокус. Знать бы чем?

– Ну, в этом я тебе помогу. Есть у Роберта Генриховича одна страстишка. Уж очень он охоч до женского пола…

– И где я его здесь достану?

– Да… задачка… Чтобы ты без меня делал! Познакомлю я тебя с одной особой без предрассудков…

На следующий день Константин с утра обивал пороги в поисках дефицита. К обеду машина была загружена всем необходимым. А когда пришла пора отправляться в обратный путь, в кабине, между водителем и Агафоновым, разместилась такая шикарная блондинка, что шофер не удержался и присвистнул…

Роберт Генрихович Бурлатис был доволен. Нет, не хорошей работой участка. Другие работали не хуже. Не накрытым столом. Видывал и получше. А вот присутствие очаровательной Татьяны, якобы случайно оказавшейся в этой дыре как раз во время нахождения там комиссии, было сюрпризом приятным. А то, что фемина без каких-либо треволнений оказалось у него в постели, прямо указывало на заранее спланированный акт. Поэтому на следующее утро, пожимая руку провожавшему его Хмурому, Бурлатис поинтересовался фамилией того, кто организовывал встречу.

– … Агафонов, говоришь… москвич? Его отец, случаем, не в обкоме работает? Отчество совпадает…

– Честно говоря, не в курсе… – растерялся Хмурый.

– Выходит, именем папаши не щеголял? Молодец! Ты вот что, включи-ка хлопца в список на представление к правительственным наградам…

– Но ведь он без году неделя на стройке…

– И что с того? Я ж его не к ордену предлагаю представить. На медаль-то, небось, наработал?

Москва. Год 1974. Кабинет Бурлатиса

– Проходите, Константин Фёдорович, присаживайтесь… Ну что, осваиваетесь на новом месте, кабинет не жмёт? Не хоромы, конечно, зато из окна перспектива открывается хорошая!

Константин улыбнулся, давая понять Бурлатису, что он его тонкий намёк оценил.

– Ничего, ничего, – продолжил Роберт Генрихович, – будешь себя правильно вести – будет у тебя кабинет посолиднее: как у меня, а то и поболее. И жилье собственное будет, но со временем. Сразу это невозможно. Понимать должен.

– Я понимаю, Роберт Генрихович. Вы ведь не Хоттабыч!

– Да уж, куда ему до меня! – хохотнул Бурлатис и тут же продолжил уже серьёзно:

– «Наколдую» я тебе квартирку к концу года, обещаю. А пока могу добыть только комнату в общежитии. Но тебе ведь это ни к чему, или я ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, Роберт Генрихович, ни к чему. В родительской квартире мне удобнее.

– Значит, вопрос с твоим размещением будем считать временно решённым. А вот машина закрепляется за тобой с сегодняшнего дня. Вроде всё… Или есть какие-нибудь просьбы?

– Есть, Роберт Генрихович!

– Излагай.

– Я хотел бы попросить вас поучаствовать в судьбе Степана Григорьевича Безбородько.

– Это которого?.. А… припоминаю…

Бурлатис вперил в Константина потяжелевший взгляд.

– А стоит ли, Константин Фёдорович, растрачивать энергию на отработанный материал?

Константин выдержал взгляд Бурлатиса, глаз не отвёл.

– Он мне очень помог в Сибири. Я его должник.

Взгляд обер-чиновника утратил суровость.

– Это меняет дело. Долги надо платить. Хорошо, решу я этот вопрос. В столицу, конечно, твой протеже не вернётся, хватит с него и областного центра!

– Спасибо, Роберт Генрихович!

– Пустое, иди, работай…

То же кабинет год спустя

– Что застыл на пороге? Проходи, присаживайся… зятёк!.. Только не надо изображать невинность. Иришка мне всё рассказала…

– Мы же договорились, что я приду к вам с Валентиной Марковной просить её руки, вот тогда бы вы и узнали!

– А кто тебя освобождает от этой процедуры? Мы семейство благородное. Желаем, чтобы всё было честь по чести. Так что в ближайшее воскресение ждём тебя с визитом. А на Иришку не сердись. У неё от меня секретов нет. От матери – есть, а от меня – нет… Да ты не сомневайся, женой она тебе будет хорошей. Если сумеешь в достатке и холе содержать, разумеется. Но пригласил я тебя не за этим. Вернее, не только за этим… Присмотрелся я к тебе за прошедший год и решил поговорить откровенно. Тем более что вот-вот породнимся. Нравится мне, как ты себя ставишь. С подчинёнными ровен, но без панибратства. Начальству угодить умеешь, но жополизом не слывёшь… Да ты не морщись, слово для такого случая самое подходящее! Думаю, из тебя со временем выйдет отличный чиновник. Чиновник не в смысле занимаемой должности, а в смысле состояния души.

– Это как?

– Поясняю. Чиновник по состоянию души это тот, кто распределяет блага. Не важно, какие: деньги, ордена или пайку хлеба. Потому чиновники существуют везде: в присутственном месте, в штабе, в тюремной камере. Главное, чтобы было чего распределять! И делать своё дело чиновник должен добросовестно. Ибо, если произойдёт сбой в системе распределения благ, то зашатается государство, поскольку эта система лежит в его основе.

– А как же коррупция?

– Это не про чиновников. Это про недобросовестных госслужащих и идиотов начальников, которые глубже своего кошелька не заглядывают!

– Получается, что все чиновники – честные люди?

– Представь себе, да! Все нормальные чиновники априори честные люди!

– То есть все чиновники живут на одну зарплату?

– Перехвалил я тебя, брат… Сам-то понял, что сказал?

– Что-то я запутался…

– Запутался – распутаем! Есть непреложные истины, которые надо помнить. Истина первая: «Человек, сидящий на распределении, не может быть нищим – это противоречит самой природе человека». Не отделять себе часть благ чиновник не может. Заметь – отделять, а не воровать! Брать своё законное, пусть нигде и не прописанное…

– А чему равно это «своё»?

– А вот на это есть другая истина: «Человек, сидящий на распределении, не должен быть жадным – жадность ведёт к гибели»! Истина третья: «Чиновник должен добросовестно трудиться на благо государства – без государства он ничто»!

Потом были истины четвёртая, пятая и так далее… Всего полчаса продолжался этот «урок». Но именно он сцементировал мировоззрение Константина Агафонова.

Игорь

Кабинет полковника спецслужб Кондратьева. Год 1973

– Товарищ полковник, лейтенант Селиванов по вашему приказанию прибыл!

– Проходите, лейтенант, присаживайтесь…

Полковник закрыл лежащую перед ним на столе папку.

– Вот знакомлюсь с вашим делом и диву даюсь: как ладно складывается ваша биография. Спецшкола – с отличием! Институт, без отрыва от спецшколы, – с отличием! Мастер спорта по рукопашному бою, мастер спорта по стрельбе и по плаванию. Три иностранных языка и школа актёрского мастерства в придачу… Не многовато достоинств для лейтенанта?

– Это не достоинства, товарищ полковник, это необходимые навыки. Превратятся ли они в достоинства – покажет только служба!

– Достойный ответ! Что ж… будет тебе служба, лейтенант! В одной из европейских стран наш резидент добыл важную информацию. Крайне важную, но скоропортящуюся. Если эта информация не ляжет мне на стол до четверга следующей недели – она превратится ни во что. При добыче информации резидент сильно наследил, по-другому не получалось. Сейчас он находится под колпаком у западных спецслужб. Но брать они его не спешат. Хрен знает почему, вариантов много. Да и не в резиденте дело. На его ближайшее будущее мы уже повлиять не можем. Нам нужна информация. И доставишь нам её ты! Последнее, что успел передать резидент: информация в надёжном месте, он ждёт связника. Вот ты и будешь этим связником… У тебя вопрос?

– Так точно! Если резидент под колпаком, как я уйду после встречи?

– Не знаю. Но если резидент затребовал связника, значит, у него заготовлен вариант для его отхода. Он человек опытный, зря горячку пороть не будет… Короче, на подготовку операции и сборы даю сутки. Завтра, то есть во вторник, ты должен быть в пути!

Где-то в Европе…

Ответственный сотрудник Министерства иностранных дел одной из западноевропейских стран – он же резидент советской разведки – находился в своей квартире и ждал связника. По его расчётам, тот должен был быть на подходе. Если это не так, то жертва, на которую он пошёл, будет напрасной. Господи, только не это! С жизнью он попрощался ещё тогда, когда пошёл ва-банк, чтобы добыть нужную Москве бумагу.

В дверь позвонили. Резидент открыл и слегка опешил. На пороге стояла очаровательная блондинка и забавно хлопала длинными ресницами.

– Великодушно простите. Но я забыла дома часы. Вы мне не разъясните, который час?

Слова «великодушно», «забыла», «мне», «разъясните» и «час» были паролем. Их можно было использовать в любой словоформе, но обязательно в такой последовательности.

– Странно, однако, проходите. Часы в комнате. Обувь можете не снимать.

Слова «странно», «однако», «комната», «обувь» и «можете» были ответом на пароль. Мужчина и девушка проследовали в комнату. Там резидент протянул посетительнице лист бумаги с заранее написанным на нём от руки текстом. Запись гласила: «Времени в обрез. Берите и уходите!» Девушка прочла, вернула листок резиденту и вопросительно на него посмотрела. Тот взял лист, протянув взамен ключ от ячейки камеры хранения и листок с адресом вокзала. Девушка всё приняла, но вопрос во взгляде не изменила. Резидент кивнул и, подойдя к стеллажу с книгами, нажал на какой-то выступ. Стеллаж отошёл в сторону, открыв проход в стене. Девушка по-мужски пожала резиденту руку и исчезла в проёме. Резидент вздохнул и вернул всё на место. Потом бросил листок в пепельницу и поджёг. Когда листок догорел, резидент смял обуглившиеся останки пальцами руки. За этим занятием его и застали агенты спецслужб, которые ворвались в квартиру…

– Где ваша посетительница?

– Не пойму, о ком вы говорите…

Всё обыскать! – приказал старший группы.

Проход в стене удалось обнаружить через четверть часа. Он вёл в квартиру, расположенную в соседнем подъезде. Там была обнаружена большая сумка с женскими вещами и белым париком. После опроса, агенты, дежурившие возле дома, показали, что из соседнего подъезда минут пятнадцать назад вышел молодой мужчина, лица которого разглядеть не удалось. Старший группы подошёл к резиденту.

– Пошли.

Тот расслышал в его голосе ожидаемый приговор, но выдержку сохранил, только слегка побледнел…

На следующий день Игорь Селиванов, который пересекал Балтийское море на пароме, идущем в Хельсинки, прочёл в свежей газете небольшой некролог, где сообщалось о гибели в автомобильной аварии некого важного дипломата. Отбросив газету, Игорь прошёл в бар и заказал водки…