Read the book: «Дежавю на крови. История о том, что получает мужчина, готовый на все ради любви», page 2
4
А под утро ему опять приснилось, что он хлещет по щекам жену. Самое удивительное, что наяву он ее пальцем никогда не трогал, хотя она иногда и доводила до бешенства своим упрямством. Во сне Трубников знал, что это ему снится, и знал, что если бьешь во сне жену, то наяву, по соннику царя Соломона, жена изменяет. Поэтому, видит Бог, бедняга сдерживался, как мог.
– Ты где была? – прохрипел ревнивец грубо, трепеща от злости словно лист. – Отвечай, когда тебя спрашивают!
Жена не отвечала. Она лукаво улыбалась и жеманно отводила глаза. Такой он ее ненавидел.
– Ты скажешь, или нет?
Она не говорила. Тогда он размахнулся и нанес ей первую пощечину, затем вторую, третью, и сердце провалилось куда-то очень глубоко. Чем сильней он ее хлестал, тем большим сочувствием проникался к этой несчастной женщине, которой шагу нельзя ступить без того, чтобы ее не отдубасил муж. Но остановиться бедняга уже не мог и с тоской осознавал, что от этой отчаянной и бессмысленной молотьбы его спасет только пробуждение.
Трубников проснулся в холодном поту. Жена мирно посапывала рядом, и вид ее был ангельским. Часы показывали половину седьмого, так что досматривать спектакль не имело смысла.
Евгений нащупал под ногами тапочки, да так и замер на своей супружеской кровати. Сколько еще его будет терроризировать этот сон-мучитель? Ведь самое интересное, что его жена никогда не приходила поздно. Точнее сказать, почти никогда. Может быть, за всю их восьмилетнюю супружескую жизнь такое случалось раз пять-шесть, но муж всегда знал, где задерживалась его супруга, и повода для волнения не было. Если она действительно ему изменяет, то только днем, когда он бывает на работе.
Сзади послышалась шорох, и теплая ладонь ласково коснулась спины.
– Ты уже встаешь? – произнесла Настя сонным голосом.
– Встаю, – хрипло отозвался Евгений. – Он немного помолчал, затем внезапно спросил, подумав, что момент самый что ни на есть подходящий. – Скажи честно, у тебя есть кто-нибудь?
Сзади послышался лукавый смешок, точь-в-точь как во сне, затем шелест одеяла и хруст мосолочков. Настя сладко потянулась.
– Что это тебе с утра взбрело в голову? – нежно ответила она. – За всю жизнь я знала только одного мужчину.
Жена томно вздохнула и повернулась на другой бок. Такой ответ всегда успокаивал Евгения. Впечатление от сна тут же сняло, как рукой. Он бодро поднялся и направился в ванную. Побрившись и приняв душ, издатель выпил на американский манер стакан апельсинового сока и, наконец, набрал номер телефона больницы.
– Алло! Добрый день! Вчера к вам привезли человека с перерезанными венами. Его фамилия Колесников. Как он себя чувствует? Вы в курсе?
– А вы кто, родственник? – поинтересовалась дежурная сонным голосом.
– Я не родственник. Я его друг.
– Мы даем информацию только родственникам.
– Послушай, ты, тетенька! Я сейчас подошлю ребятишек, и ты забудешь, как тебя зовут…
– Как вы сказали? – мгновенно приободрилась дежурная. – Колесников? Сейчас посмотрю в журнале. Прооперировали его удачно. Состояние удовлетворительное. Он лежит в реанимационном отделении, в шестнадцатой палате. Возможно, после утреннего обхода его переведут в психиатрическое отделение.
Трубников бросил трубку и начал стремительно одеваться. Когда он влез в ботинки и надел пальто, из спальни выплыла жена в розовом пеньюаре.
– Ты опять не позавтракал?
– Некогда. Перекушу по дороге.
– Почему так рано?
– Хочу успеть в больницу до обхода врача. После обхода Димана могут перевести в психиатричку. А туда уже не прорвешься.
Трубников быстро зашнуровал ботинки и выскользнул в подъезд. Через час он уже стоял перед закрытой дверью больницы и упрямо молотил в стекло. Подошел заспанный вахтер и через дверь объяснил хриплым голосом, что пускать некого не велено. Гость вытащил из кармана десятидолларовую банкноту и прилепил к стеклу. Вахтер не долго раздумывал. Он откинул крючок, всучил посетителю халат и предупредил:
– Я вас не пускал. В случае чего, вы прошли через подвал родильного отделения. Реанимация на четвертом этаже.
– Спасибо, – буркнул Трубников и направился к лифту.
Выйдя на четвертом, Евгений сразу наткнулся на какую-то медсестру с бешеными глазами.
– Кто вас пустил? – скандально закричала она.
– Тише, мамаша. Больных разбудишь, – спокойно ответил посетитель и сунул в ее карман десять долларов.
Медсестра тут же сменила гнев на милость.
– Только халат оденьте, – произнесла она по-матерински и исчезла.
Трубников вошел в шестнадцатую палату и сразу увидел Димана. Он был по-прежнему бледен, но не так как вчера. Вчера его лицо было как у покойника, а сегодня на его скулах проступала хоть слабая, но жизнь. Визитер покосился на двух его соседей под капельницами и подошел к кровати. Рука Колесникова была перевязана, глаза закрыты, губы без единой кровинки.
Трубников громко придвинул стул, и веки Димана дернулись. Глаза его не выразили особого удивления, однако губы расползлись в улыбке.
– Я знал, что ты меня не бросишь, – пролепетал он еле слышно.
– Что случилось? Можешь объяснить? – спросил Трубников, наклонившись к его лицу.
Губы больного искривились в усмешке. Он покосился на своих собратьев по капельницам и со свистом прошептал:
– Я убил человека.
– Что? – вздрогнул Трубников. – Ты убил человека?
– Убил! Впервые в жизни. И знаешь кого? Мужа Марго.
5
В тот день было жутко холодно. Колесников как принялся дрожать с утра, так и не переставал до вечера. Он влез в два джемпера, укутался в одеяло, включил обогреватель, но все равно не мог согреться. Бедняга понимал, что погода здесь ни при чем. Из окна он видел, что люди на улицах ходили нараспашку и без головных уборов. Холод им не докучал. Да и термометр за окном показывал всего минус два. Тем не менее, Колесникова продолжало трясти не столько от холода, сколько от того, что он должен совершить сегодня.
Иностранный револьвер был куплен накануне у какого-то чеченца, прочищен, смазан и заряжен. Также был приготовлен трехметровый лоскут мешковины для трупа. Веревка и двадцатичетырехкилограммовая гиря уже лежали в машине. Гиря на тот случай, если труп придется утопить. Хотя Колесников не был уверен в том, что это затея удастся. Все реки скованы льдом. Как-никак не май месяц, а начало февраля. На всякий случай, Дмитрий сунул в багажник канистру с бензином. Может быть, еще придется покойника сжигать. Черт его знает? Конечно, это не самый лучший вариант, но что делать? А вдруг сегодня не попадется по пути река с прорубом?
В назначенное время Колесников уже был на Соколе. Бега подходили к концу. По громкоговорителю объявили последний забег. Дмитрий подъехал к автостоянке и понял, что встать рядом с автомобилем Марго не получится при всем желании. Машины стояли друг к другу очень плотно. «Было бы прекрасно, если бы вообще не обнаружить ее «Жигулей», – мелькнула трусливая мысль.
Колесников оставил свой «БМВ» за углом и пешком направился к автостоянке. Не дойдя до нее двухсот метров, он увидел белую «девятку» Маргулиных и почувствовал слабость в ногах. Значит, она не раздумала. Значит, все, о чем она говорила вчера, не было сном? Не может быть! Ведь Колесников до последней минуты не верил, что Марго явится на ипподром.
Ничего не оставалось, как подойти к машине, посмотреть на номера и бросить взгляд в салон. Теперь сомнений не было – это точно «Жигули» Маргулиных. И номера совпадают, и белеет ее сумочка на заднем сиденье. Только рядом встать не представлялось возможным, несмотря на то, что машина находилась с краю. Сбоку пристроился серебристый джип, оставив полкузова на проезжей части.
Колесников вернулся в автомобиль и включил радио. Тряска не проходила. Пришлось приложиться к фляжке с коньяком, которую он приготовил для поднятия духа. «Если внезапно остановит автоинспектор, значит не судьба», – усмехнулся Колесников и снова хлебнул из фляжки.
По радио сообщили новость: «Вчера вечером сработало взрывное устройство на станции метро «Белорусская». «Кому все неймется?» – с раздражением подумал водитель, и в эту минуту на ипподроме по репродуктору начали объявлять победителя.
Через некоторое время народ повалил на улицу. Колесников напрягся. «Хорошо, если бы Марго оказалась одна», – мелькнула вторая трусливая мысль. Но и это пожелание не сбылась. Вскоре он увидел ее в толпе, идущей под ручку со своим мужем Олегом. Олег был задумчив, а она напротив – весела и говорлива, как будто знать не знала, что через полчаса застрелят ее законного супруга. А может, Маргулина прикололась?
Однако прежде чем сесть за руль, красавица внимательно посмотрела на примостившийся с боку джип, затем озабоченно покрутила головой, как бы ища кого-то, и только после этого нехотя опустилась на сиденье. «Помнит, стерва!» – усмехнулся Колесников и завел мотор.
Он ехал за ними на расстоянии пятидесяти метров, прячась за грузовые машины и шныряя с полосы на полосу, чтобы не очень бросаться в глаза. Маринкин муж хорошо знал и самого Колесникова, и его автомобиль, так что прятаться было необходимо. Когда они выехали на Ярославское шоссе, и количество машин уменьшилось, пришлось увеличить расстояние метров до ста. Но внимательный водитель давно бы заметил, что за белой «девяткой», следит зеленый «БМВ», поскольку едет за ней с самого Сокола, не пытаясь обогнать. А «Жигули» как назло, с каждым километром все больше замедляли ход. У Макдональдса они остановились. Тормозить в ста метрах от американской бутербродной было нелепо. Пришлось прибавить скорость и проехать мимо. Краем глаза Колесников заметил, как вышедший из машины Олег, метнул подозрительный взгляд на пролетавшую мимо иномарку.
«Так и есть. Засек!» – подумал преследователь и свернул на первом попавшемся повороте. Он остановился. Сердце дико колотилось, в ушах шумело. Дмитрий упал лицом на руль и минут пять не двигался. Надо взять себя в руки. Собраться. Все хорошо, все прекрасно. Ездить в ярославском направлении никому не возбраняется.
Немного успокоившись, Дмитрий хлебнул коньяку и развернулся. Ждать пришлось недолго. Через некоторое время на трассе мелькнула белая «девятка» Марго. Колесников снова выехал на прямую и рванул за ней. Теперь он катил за своей жертвой на расстоянии трехсот метров, но все равно его было видно, поскольку их отделяли всего две машины. Через некоторое время они обе обогнали «Жигули» Маргулиных, и Колесникову ничего не оставалось, как снизить скорость до минимума. Теперь только слепец мог не догадаться, что его роскошный «БМВ» преследуют это жалкую «девятку» с самой Москвы. «А Олег у Марго далеко не дурак, – угрюмо подумал Колесников, продолжая следовать за ними. – А будь, что будет!»
Не доехав двухсот метров до поста ДПС, «Жигули» свернули налево, на ту самую грунтовую дорогу, о которой говорила Марго. Колесников прибавил скорость. «Зона отдыха «Старая Мельница», – прочел Дмитрий на указателе и съехал с трасы.
Дорога была совершенно пустынной. Она петляла, проваливалась и терялась между сосен, которые уныло тянулись по обеим сторонам. Можно было не торопиться. «Девятка» совсем превратилась в черепаху. Она то проваливалась, то выныривала из каких-то невообразимо жутких ям, которыми была испещрена дорога. Только после того, как эта каракатица скрылась за поворотом, Колесников прибавил скорость. Выехав из-за поворота, Евгений внезапно увидел, что «Жигули» остановились. Супруги вышли из машины и открыли капот. Сразу же после этого Марго не спеша отправилась в лес, а Олег остался копаться в моторе.
Колесников, не снижая скорости, достал из «бардачка» пистолет и сунул в карман куртки. Он медленно проехал мимо «Жигулей», и Олег поднял голову. Но преследователь сделал вил, что не узнал Маринкиного мужа и презрительно отвернулся. Его сердце, казалось, сейчас проломит грудную клетку. Может быть, прибавить скорость и проехать мимо?
Дмитрий остановился в десяти метрах от копающегося в моторе Маргулина и впился в зеркальце. Сейчас по всем законам логики Олег должен оторваться от своего занятия и подойти к нему с дурацким вопросом, какого черта он едет за ними с самой Москвы и делает вид, что не узнает? Вот в этот момент Колесников и выстрелит ему в лоб.
Рука Дмитрия судорожно сжала рукоятку револьвера. Один палец был на курке, другой на взводе. Однако Олег не спешил узнавать поклонника своей жены и продолжал возиться в моторе.
Колесников вышел из машины, не вынимая из карманов рук. Игнорируя дрожь в коленях и стук в висках, он решительно направился к «Жигулям». «Смотри-ка, даже не поворачивает головы, – усмехнулся про себя убийца. – Точно не признал, или прикидывается шлангом? Скорее всего, прикалывается».
Дмитрий подошел вплотную, взвел в кармане курок и вынул револьвер. Олег обернулся и удивленно посмотрел на Колесникова, по-прежнему не узнавая, точнее, узнавая только наполовину. Дмитрий не стал дожидаться, когда Маргулин узнает его полностью. Он быстро поднес револьвер к его виску, закрыл глаза и выстрелил.
Кровь фонтаном брызнула на рукав и залила пистолет. Из Олега вырвался стон, а в глазах застыли боль и удивление. Боль и удивление так и остались в глазах у Олега, а его обмякшее тело начало медленно сползать на землю.
6
Неожиданно в палату вошла медсестра и прошипела с вытаращенными глазами.
– Главврач начал обход. Быстро уходите!
Посетитель поднялся с места, тряхнул здоровую руку друга и подмигнул.
– Все будет нормально. Не унывай!
Произнеся это как можно бодрее, Трубников немедленно вышел из палаты и быстрым шагом направился к лифту. Но сестра остановила.
– Вам не сюда! Вам надо по лестницу на шестой этаж. Там пройдете через родильное отделение и спуститесь на грузовом лифте в подвал. Из подвала свободный выход.
Честно говоря, признание Димана ошеломило бывшего одноклассника. Но что-то здесь было не логично. Конечно, Колесников мог убить Маринкиного мужа. В этом сомнения не было. Диман на этой Маргулиной помешан с детства. После того, как Марго вышла замуж, Димка целый месяц лежал на диване в ступоре, отказываясь от пищи и воды. Он едва выкарабкался, и то, благодаря Маринке. Она пришла к нему домой и сказала:
– Не расстраивайся, Диман! Я скоро разведусь.
И она действительно вскоре развелась. Не прошло и пяти лет. Только радость Димана оказалась преждевременной. Марго снова его отвергла и вышла замуж за Олега, который на семь лет ее младше. Ее второй муж был красивым, самоуверенным и наглым. Подстать Марго. Он был таким же бессердечным и ироничным, как его жена. Над разбитым сердцем Колесникова Олег измывался с упоением садиста. С его стороны это было крайне не благородно. Только где сейчас найдешь благородных? Поэтому неразделенная любовь и униженное самолюбие могли толкнуть Колесникова на убийство. Однако не это было удивительным. Было удивительно, что Трубников ничего не слышал о смерти Маринкиного мужа, и буквально на днях, кажется, позавчера видел его живым и невредимым. Когда же Диман успел его грохнуть? Неужели вчера? Точно, вчера! А потом поехал домой и резанул себе вены. Эх, Диман, Диман…
Когда Трубников прибыл на работу, в конторе еще никого не было.
– Раненько вы сегодня, Евгений Алексеевич, – произнес вахтер вместо приветствия, открыв ему парадную дверь.
Трубников пробурчал в ответ что-то невразумительное, прошел в кабинет и, не раздеваясь, опустился в кресло. Димана надо спасать от тюрьмы, но как? Милиция, наверное, уже на ногах. Ищет идиота.
Евгений набрал номер Маргулиных, и, к своему удивлению, вместо горестного голоса вдовы услышал жизнерадостный возглас Марго.
– Я слушаю! Алло. Говорите!
– Марго, это ты? – произнес Трубников, не поверив ушам.
– Более глупый вопрос может задать только твой друг Колесников, – ответила Маргулина. – Ну, если ты, Женька, звонишь мне, кто же еще может быть у аппарата?
– Да, конечно, извини! Не узнал тебя! – растерянно пробормотал Трубников.
– Значит, богатой буду. А я твой голос узнаю слету. Ну, говори, чего звонишь в такую рань?
Трубников растерялся.
– Э-э… видишь ли… Хотел узнать, как у тебя дела?
– Соскучился? – ласково промурлыкала Маринка.
– Очень.
– У меня все нештяк. А у тебя?
– У меня? – замялся Трубников. – Как бы тоже ничего. А у мужа твоего, если не секрет?
– Так тебе нужен Олег? – зевнула Маргулина. – Так бы сразу и сказал. Позвать?
– А он дома? – насторожился Трубников.
– Где же еще ему быть в такой час? Разбудить?
– Разбуди!
Через минуту Евгений услышал сонный голос Олега. Пришлось на ходу придумывать оправдание для своего звонка.
– Привет. Как дела? Ты сейчас работаешь где-нибудь?
– Пока нет. Я уволился из института. Хочу открыть свое дело по разработке технологических проектов. А ты, насколько я догадываюсь, что-то хочешь предложить?
– Мне нужен начальник отдела сбыта. Я почему-то подумал о тебе.
– Какая зарплата?
– Договоримся.
– Тогда я подумаю.
– Подумай!
Трубников водворил трубку на место, и внезапная злость охватила его. Опять эти дурацкие штучки Колесникова. Уже был одной ногой в могиле, а все равно продолжает плести свои непонятные интриги. Подлый он все-таки человек! Теперь из-за него нужно что-то врать Олегу, если он действительно согласиться на должность начальника отдела.
Народ стал потихоньку подтягиваться. В половине десятого Трубников как всегда провел летучку, устроил разгон верстальщикам, пригрозил художникам и поставил на вид производственный отдел. Словом, машину запустил, остальное – на совести подчиненных. Теперь можно снова со спокойной душой уединиться в кабинете и погрузиться в свои обломовские раздумья.
В одиннадцать позвонила жена.
– Ну, как Колесников? Откачали?
– Откачали. Не переживай!
– А почему такой раздраженный?
– Да потому что мудак, твой Колесников! Ты знаешь, из-за чего он перерезал вены? Из-за того, что убил Олега, Маринкиного мужа.
– Боже мой! – ужаснулась жена. – Я всегда знала, что эта сука доведет его до смертоубийства. Когда похороны, спросил?
– Какие к черту похороны? На самом деле он никого не убил. Я только что говорил с Олегом по телефону. Он жив и здоров. И даже изъявил желание работать у меня начальником отдела сбыта.
– Фу ты! – выдохнула жена. – А я уж собралась расстроиться. У Колесникова что же, крыша поехала? Ничего себе. Ну, у вас и класс в тридцать пятой школе. Уже второй трюкнулся. Первый – Вова Кузнецов. Второй – Дима Колесников. Если бы вальтанулся какой-нибудь Зайцев, или Семенов – никто бы не удивился. Эти типичные дегенераты. Так нет, крышу снесло у круглого отличники, медалиста, победителя четырех математических олимпиад Володи Кузнецова. Но с ним понятно. Это у него после Пермской аномальной зоны. А у Колесникова после чего?
– Понятие не имею после чего? – раздраженно ответил Трубников. – А может, ничего у него не снесло. Может, он задумал очередную подлость.
7
Вторую крупную подлость Колесников совершил в восемьдесят шестом году. После окончания школы неразлучную пару без всякой двухгодичной отработки приняли на первый курс Литературного института. Способности к поэзии у друзей стали проявляться сразу после девятого класса. Честно говоря, стихи Трубников начал тайно пописывать уже в четвертом классе, а Колесников, в третьем, если не врет. Но, конечно, врет! Первым стихотворением Диман разродился в шестом классе, после прихода Маринки Маргулиной.
Но это не так важно, кто и когда начал писать, главное, что с девятого класса их поэтический дар стал развиваться особенно бурными темпами. Трубников даже на уроке математики пытался говорить шестистопным гекзаметром, Колесников в подражание ему впичкивал физические законы в четырехстопные ямбы. Весь класс потешался над ними, на что Трубников выбрасывал вперед руку и с пафосом восклицал, обращаясь к одноклассникам: «Презренная, толпа, как ты недобра и глупа», а Колесников подхватывал с места: «А без поэтов, индюки, вся жизнь – труба». После чего, их обоих выгоняли с урока.
Кто из них писал лучше? Да, конечно, Трубников. Его стихи были более отточенными, более остроумными, более тонкими и более глубокими по мысли. Колесников работал на публику, хотя и понимал, что это неблагодарное занятие. «Сорвать аплодисменты с полуграмотной толпы, может любой дурак, – упрекал товарища Евгений. – Обычно этим он и занимается. А задержать на себе взгляд умного человека – на это уже способен не каждый». Но Трубников мог.
Тем не менее, их на равных приняли в Литературный институт на один семинар, где они сразу завоевали популярность. Но к весне над обоими нависла угроза призыва в вооруженные силы.
– Что будем делать, Диман? – запаниковал Трубников. – Армия в мои планы не входит.
– В мои – тоже! – почесал затылок Колесников.
Выход подсказал руководитель семинара. Он посоветовал обратиться к ректору. Тот может похлопотать об отсрочки до окончания института. У него с военкоматом договоренность. Одному самого талантливому студенту из семинара обязательно предоставляют отсрочку.
– А двоим?
– Честно говоря, не помню случая, чтобы отсрочку предоставляли двоим, но вы сходите, на всякий случай, вместе. Если не получится, то сами решите, кто из вас более талантлив.
Руководитель тонко улыбнулся и удалился, оставив студентов в чрезвычайной задумчивости. Друзья визит к ректору решили отложить до утра, а в данный момент разойтись по домам и хорошенько раскинуть мозгами. Однако на следующий день Колесников заявил, что ему некогда идти к ректору, что это дело лучше отложить до понедельника. В понедельник Диман снова куда-то помчался, пояснив, что время еще есть. И так тянулось две недели. Потом Колесников неожиданно заболел, и Трубникову ничего не оставалось, как отправиться к ректору одному, но с твердым намерением похлопотать за них обоих. Ректор встретил студента с высоко поднятыми бровями.
– Я уже освободил из вашего семинара одного. Колесникова, кажется. Да, точно! Он приходил две недели назад. Двоих не могу. Извините. В военкомате меня не поймут.
Так и загремел Евгений в артиллерию. Своего закадычного другана он больше в ту весну не видел, но позвонил ему перед отправкой с призывного пункта.
– Что же ты, Диман, так подло поступил?
– Почему подло? – удивился Диман. – Подумаешь, отсрочка. Все равно мне тоже придется служить. Но после института. Я не думаю, что это лучший вариант…
Однако после института Диману служить так и не пришлось. Ему каким-то образом удалось откосить от армии.
За два года Трубников забыл свою обиду, тем более что в армии к нему относились с большим уважением как товарищи чистопогонники, так и командный состав. Его освобождали от нарядов и марш-бросков, от такелажных работ и от всего остального, с чем сталкивается в своей службе артиллерист. И все из-за того, что он виртуозно владел поэтическим словом.
Евгений оформлял стенды, стенгазеты, сочинял стихи, эпиграммы, писал речи офицерам и обрабатывал командиру части его статьи для армейской газеты. Кроме того, Евгению предоставляли достаточно времени для его личного творчества, выделив в библиотеке просторный закуток. Когда же в областной газете появлялись стихи рядового Трубникова, вся военная часть носила его на руках и даже производила холостые залпы из артиллерийских орудий.
Словом, на армию Евгений не в обиде. Более того, за два года он довел свой поэтический слог до такого совершенства, что когда вернулся в институт (хоть и на второй курс, но снова на свой семинар), однокурсники ахнули. А что же еще было делать длинными, армейскими вечерами, как не совершенствовать поэтический дар?
Надо отметить, что Трубников демобилизовался весьма вовремя. Была весна восемьдесят девятого года. Вся литературная Россия готовилась к девятому совещанию молодых писателей, на которое впервые в советской истории приглашали не по рекомендациям писательских секретарей, а по рукописям самих литераторов.
А за месяц до этого в Москве прошел рыцарский турнир московских поэтов, на котором опять проявился подлый характер Колесникова. Однако подлость не удалась. О ней Трубников узнал только год спустя. Но поскольку она не сработала, Евгений не принял ее близко к сердцу.
Итак, по возвращении из армии Трубникова сразу пригласили участвовать в рыцарском турнире поэтов. Колесников уже сдал документы в комиссию и был очень доволен собой. За эти два года он тоже подточил свою поэтическую стилистику, но конечно не до такой степени, как его друг. В стихах у Трубникова к поэтическому аромату Парнаса примешался своеобразный запах армейских портянок. Это сочетание производило на зрителя убийственный эффект.
Когда он вышел на сцену и начал читать свои армейские вирши, воцарилась такая жуткая тишина, что стало страшно за страну. То, что прочел Трубников, возымело эффект артиллерийского залпа. Уже без всякой комиссии было ясно, что первое место присудят ему. В этом не сомневались ни зрители, ни участники турнира, которые продолжали борьбу за вторые и третьи места. Трубникову не могло не броситься в глаза, что Диман после его выступления как-то сразу обмяк и приуныл. А члены жюри, которые до этого полусонно и снисходительно наблюдали за тем, что происходит на сцене, оживились и о чем-то горячо заспорили. При подведении итогов они размахивали руками и хватали друг друга за грудки. Наконец, один из них схватил ручку и принялся что-то вписывать в приготовленные грамоты.
Вышел председатель жюри и с улыбкой объявил, что первое место присуждено Трубникову. Зал взорвался аплодисментами. Евгению пожали руку и вручили грамоту. Взглянув в нее, победитель с удивлением увидел, что на том месте, куда была вписана жирная единица, раньше стояла цифра три, отпечатанная на машинке. Что же получается? Места распределили заранее, и ему отвели третье? За этим недоумением он прослушал имя победителя второго места. Но третье – присудили Колесникову. Это Трубников услышал четко.
– Мужики, а кому дали второе? – спросил победитель.
– Да какому-то Свистоплясцеву. Виртуазному моренисту.
– Мужинисту?
– Да, нет! Моренисту. Виртуазному. Или Виртуозному. Черт его знает?
Когда они вышли из Политехнического, Трубников взглянул на грамоту Колесникова. На ней третье место также второпях было вписано ручкой, а под ним бледнела печатная цифра один.
– Слушай, если бы я не участвовал, первое место досталось бы тебе, – засмеялся Трубников. – Усекаешь? Места распределили заранее. Вот это турнир…
Не знал в тот вечер Трубников, что эти места распределял сам Колесников, предварительно подмаслив членов жюри зелененькими купюрами.
