Read the book: «Врачебная тайна доктора Штанца»

Введение

Широко разлив свои воды от проливных дождей Майн шумно нёсся меж равнин и среднегорий Баварской земли.

На посеревшем от низких облаков небе пытались пробиться первые вечерние звёзды, но сильные порывы ветра то и дело прятали их далёкий голубоватый блеск под бегущими за высокие лесистые холмы тяжёлыми чёрными облаками, которые иногда цеплялись за верхушку странного огромного строения из каменных глыб. А располагалось это сооружение прямо на пике одного из холмов, и в озаряемой чайным закатом ленте, протянутой между небом и землёй наряду с гребёнкой холмов, смотрелось весьма странно и неестественно, нарушая созданный самой природой пейзаж.

Используя возвышения и перепады ландшафта, зодчий расставил каменные глыбы так, что они образовывали эпичный амфитеатр, упирающийся макушками мегалитов высоко в небосвод, от чего его общий вид чем-то напоминал конструкцию постройки в графстве Уилтшир.

Посреди данного строения величаво и фривольно раскинул свои могучие толстые ветви долговязый дуб. Ствол дерева был настолько широк, что понадобилось бы собрать не меньше десяти человек, чтобы обхватить его целиком.

У основания дуба в глубинах сего мегалитического сооружения расположилась небольшая группа людей. Все они были закутаны в серые платяные балахоны с глубокими капюшонами и смиренно внимали речи того, кто стоял перед ними на небольшом каменном возвышении возле ствола дерева.

Стоявший на созданном природой пьедестале человек говорил громко и упоённо, тем самым выказывая не только лидерские, но и ораторские способности. На нём был хитон особого покроя, имевший вычурные вышивки и узоры. Голову покрывал высокий головной убор.

– Восхвалим же Эзуса, за его благосклонность и попросим у него помощи в той битве, которая нам предстоит! – торжественно завершил он свою речь, перед собравшимися людьми.

Затем человек в хитоне встал на колени, и, воззрев к небу свои глаза и подняв свои руки, начал что-то самозабвенно шептать. Остальные участники проводимого ритуала последовали его примеру.

Спустя несколько минут они закончили лаконичные воззвания к их невидимому покровителю и вслед за человеком в хитоне снова поднялись на ноги.

– Да будет же победа за нами! – выкрикнул предводитель и очертил рукой в воздухе какой-то магический символ.

****

Сотрясаясь от топота ног и падающих убитых тел, земля передавала каменным мегалитам свою вибрацию и стоны умирающих на ней от смертельных ран людей. Звон металла и человеческие крики не могла заглушить даже разбушевавшаяся природная стихия.

Прямо на середине холма, у подножия которого несла свои бурные воды широкая многоводная река, происходило жестокое и поистине грандиозное сражение.

Толпы могучих воинов, облачённых в самые разные доспехи, отчаянно дрались и храбро защищали всевозможным колюще-режущим оружием вход в каменный величественный храм. И с каждой последующей минутой этих несчастных становилось всё меньше.

Напавшие на них люди выглядели менее справно в бою, но давили своим количеством, диким рёвом и беспорядочными выпадами. В отличие от защищающихся воинов они сражались не только мечами и кинжалами, но дубинками, копьями и даже камнями.

Вскоре их натиск начал приносить свои плоды, и они стали теснить обороняющих храм людей. Один из них, дерущийся особенно рьяно, вдруг отделился от общей толпы и, преодолев быстрыми перебежками внутренний двор, исчез в проёме тёмного свода мегалитического строения. За сводом находились небольшой коридорчик и крутая каменная лестница. Спустившись вниз, человек оказался в огромном помещении, которое едва освещали несколько факелов.

Посреди помещения стоял на коленях человек в сером хитоне. Согнувшись, он копошился в какой-то нише, расположенной прямо в каменном полу. Услышав шаги, он резко обернулся и хотел вскочить на ноги, но рассмотрев того, кто вошёл, продолжил заниматься своим делом.

– Скорее, нужно немедленно уходить! – закричал, обращаясь к человеку в хитоне, только что вошедший мужчина.

– Бежать!? – гневно переспросил его человек в хитоне. – Никогда! – он выпрямился и, посмотрев на своего собеседника, сверкнул глазами. – Лучше смерть; пусть неминуемая, ужасная, но в сражении! Вот только постереги вход в подземелье, пока я спрячу источник. Ни при каких обстоятельствах он не должен попасть в руки этих варваров.

Вбежавший человек поклонился, прижав руку к груди, и побежал обратно.

Лишь только он скрылся, по подземелью разнеслось эхо от топота ног ворвавшихся во двор храма людей. Человек в хитоне поднял голову и с опаской посмотрел на свод покрывшегося мелкой сеточкой трещин потолка.

Вздохнув, человек скинул с себя сковывающий движения длинный серый хитон, вытащил из-за широкого пояса большой нож, и, бросив последний взгляд на тайник, побежал вверх по лестнице, исчезнув в непроглядном сумраке ночи.

Пролог

Когда пик Монблан начал таять в сгущающихся каждую минуту сумерках, когда солнце уже зашло за горизонт, уступив место молодой луне, а на небе всё ярче разгоралась Венера, в славный город Женеву, с разных сторон, въехали сразу несколько одиноких всадников. Кто-то из них прибыл сюда с юга, другие – с севера, третьи – с востока, но все они двигались к одной цели.

Надо сказать, что к тому времени уже давно прошла Реформация, а сам город на правах кантона вошёл в состав Швейцарской Конфедерации, что, однако, не изменило его статус республики с абсолютно равными для всех политическими правами.

Освободившись от аннексии Франции, Женева больше не нуждалась в постоянном гарнизоне и ночных дозорах. Да и кому там было служить, если разделённые округа ещё сами не определились к какому департаменту себя относить и с осторожностью пытались понять действия и порядки их новой власти. Поэтому пустеющие к вечеру улицы города уже не оглашали, как прежде, цокающие набойки на подошвах сапог дежурных нарядов милиции, состоящих из трёх-четырёх человек, и курсирующих вдоль всех переулков для выявления нарушителей ночного правопорядка граждан.

Так что, когда по разным улицам города аллюром пронеслись столь запоздалые всадники, никто им не воспрепятствовал и ни разу не преградил дорогу, что было бы неминуемо ещё каких-то пару-тройку лет назад.

Одни из этих всадников проделывали совсем небольшой путь до своей цели, а другие, оказавшиеся на противоположном берегу Роны, преодолев мост, ещё долго петляли по узким незнакомым улочкам, прежде чем достигали конечного пути своего путешествия. Но все они, рано или поздно, останавливались возле кафедрального собора Святого Петра.

Это воплощение человеческой веры в Господа, в виде огромной церкви, находилось в самом центре Женевы и являло собой настоящий ансамбль архитектурных стилей, которые надо сказать, несмотря на пересечение эпох, выглядели как единое целое.

Останавливаясь возле собора, всадники спешивались и привязывали своих лошадей к огромным развесистым нижним ветвям деревьев, которые росли по краям площади. Затем, пешими, один за другим, они поднимались по парадной лестнице собора, называли пароль дежурившему у дверей канонику в рясе, и заходили внутрь. И было немного не понятно, что сталось бы с теми из них, кто случайно позабыл бы это заветное слово, поскольку каноник стоял один, и, конечно же, не имел при себе какого-либо оружия. Однако подобной забывчивостью никто из приехавших гостей так и не отличился, поэтому все они благополучно проследовали в собор.

Как только каноник пропустил последнего гостя, часы на городской Ратуше пробили десять вечера. С последним ударом часового механизма он окинул быстрым взглядом опустевшую площадь, и, убедившись, что больше посетителей на сегодня ждать не стоит, также нырнул внутрь собора, громко захлопнув за собой тяжёлую дверь.

Но как только засов изнутри залез в пробой, с восточной стороны города раздался топот копыт ещё одной бешено скачущей лошади. И уже почти в темноте, всего через пару минут после этого, на площади перед собором Святого Петра, появился очередной запоздалый всадник. Только в отличие от своих предшественников всадник подъехал не к главному входу собора, а к боковому нефу его базилики, где за выступом одной из башен, явно построенной гораздо позже основного здания, находилась маленькая и едва заметная деревянная дверь.

Привязав свою лошадь к растущему рядом кустарнику, человек подошёл к этой двери, вытащил из камзола ключ, без труда открыл её, и уверенно вошёл внутрь здания.

В то же самое время вся кавалькада всадников, уже давно зашедшая через главный вход, направлялась по тёмному боковому нефу за впустившим их в собор каноником. Выстроившись в цепочку, они проследовали за ним почти до самого алтаря, где резко остановившись, каноник, у которого был единственный источник света, большой старый фонарь, осветил на стене нефа серую, похожую на надгробие плиту. Потянув её за один край на себя, он отворил скрытый за ней потайной ход.

Здесь ему вновь пришлось задержаться, так как порог крипты был очень высок, и переступающие через него люди могли запросто в темноте споткнуться и переломать себе конечности. Оказавшись в узком коридорчике, где не было видно ни зги, они машинально вытягивали перед собой руки и чуть ли не на ощупь медленно двигались дальше. Но не более чем через двадцать шагов, за змеевидным изгибом коридора становилось уже достаточно светло, чтобы идти без рук, и, не приглядываясь, куда ступают их ноги. Этот свет лился откуда-то из глубин подземелья, взбираясь дрожащим огненным потоком по полуразрушенным ступеням каменной лестницы.

Как только последний гость нырнул в проём и зашагал вниз, чуть ли не наступая на полы плаща идущего впереди человека, каноник закрыл за ними потайной ход и немного подождав, спустился следом за остальными.

Лестница была винтовой и вела в просторный подземный зал, который освещало огромное паникадило и множество канделябров, расставленных по углам. Здесь люди разошлись и, вдохнув тяжёлый спёртый воздух помещения, расстегнули верхние пуговицы своих дорожных плащей и камзолов. Их взгляды были направлены в основном на деревянную надстройку, похожую на кафедру или подиум с которого вещает библейские догмы проповедник. Да и если честно, то тут не на что было больше смотреть. Серые каменные стены, пол и потолок напоминали обычный подвал или подземелье и не вызывали никаких чувств, кроме уныния.

На кафедре же, в больших креслах с высоченными спинками, настоящих стасидиях, восседали три человека. Их облачение состояло из ярко-красных сутан с вышитыми золотыми нитями эмблемами на груди. На эмблемах красовалось изображение в виде распустившейся розы и католического креста.

Перед сидящими в креслах людьми находился проскинитарий, на котором лежала огромных размеров раскрытая книга. Чуть левее располагался длинный стол. На столе стояли реторты, флаконы и колбы, наполненные разными жидкостями и порошками. Рядом с ними лежали разнообразные медицинские инструменты. А в правом углу за кафедрой была выстроена небольшая домна. В её прожорливом жерле звучно гудел огонь. Импровизированная, по всей видимости, из старой печи, в которую приспособили клинчатые меха для дутья, она являлась единственным источником тепла для этого сырого и холодного подвального помещения.

Как только один из восседавших в кресле человек встал со своего места и поднял руку, возникший в помещении гул голосов пришедших гостей начал постепенно смолкать. И пока он ожидал установления полной тишины, гости внимательно его разглядывали. Перед ними стоял высокий, худощавый пожилой священник с осунувшимся и даже немного злобным лицом. Голову его покрывал обычный католический пилеолус красного цвета. Выдержав пару минут тишины, священник, наконец, заговорил:

– Здравствуйте братья! Мы очень рады видеть вас сегодня в нашем храме и хотим поблагодарить за этот, столь опасный в настоящее время визит, – голос говорившего был хриплым и басовитым. – Сразу приносим прощение, если кому-то из вас пришлось бросить важные для него дела и сорваться с места по нашему зову, переданному в секретных посланиях верными ордену людьми. Но разве не давали мы клятвы на крови и кресте, вступая в его ряды, в верности, поминовении и выполнении любого данного нам задания, пусть даже ценою собственной жизни, карьеры или семьи? Да, давали! Вот поэтому вы все здесь! Поэтому вы не посмели нарушить свой долг и стать клятвопреступниками!

Но не будем рассуждать о пустых вещах, а перейдём сразу к делу.

Как и каждый год, собираемся мы сегодня на новом месте. Хотя надеюсь, что оно и в последующие лета послужит отличным покровом для наших тайн. А на установленную братством дату основания ордена, сюда будут приглашены его верные послушники и предводители со всей старой Европы. Об этом грандиозном событии вы будете извещены заранее. Ну, а сегодня же, под сводами этого храма, мы рассмотрим все ваши достижения за год и каждому из вас дадим новое задание.

Священник замолчал, но ненадолго. Вздохнув, он вытер рот шёлковым платком и, облокотившись на проскинитарий, продолжил свою речь, внимательно вглядываясь в лицо каждого из присутствующих.

– Начнём же мы сегодня с поимённого списка в алфавитном порядке. Выходя по одному, вы отчитаетесь за проделанный вами в течение года труд. И надеюсь, никому из вас не надо напоминать, что всё увиденное им здесь и сейчас, должно оставаться тайной для всего остального мира, и никто не должен демонстрировать своих знаний на людях, чтобы не привлекать к себе, и тем самым к нашему ордену, ненужного внимания.

Закончив речь, священник сел на своё место. Однако его тут же сменил другой – сидящий рядом. Этот был куда более плотного телосложения, хотя и также высок ростом, но в отличие от предыдущего оратора лицо его выражало некое благодушие. Может так казалось из-за его ширины или из-за больших глубоко посаженных глаз, а возможно и вовсе потому, что три его подбородка полностью закрывали ему шею, словно голова держалась на туловище и без неё.

Грузный преподобный кхекнул, откашлялся и подошёл к аналою. Там он переложил несколько пожелтевших листов бумаги и, взяв их в руку, поднёс к самым глазам, сощурившись так, словно плохо видел.

– Первым вызывается брат Авделай! – громко прочитал он весьма странное имя.

Однако тут вмешался третий священник, который, не удосужившись даже встать, сказал:

– Хочу вам напомнить, ещё раз, что все вы здесь, братья, зовётесь именами, наречёнными при вступлении в орден, так как он породил вас заново, а данные вам при рождении имена должны оставаться лишь в миру. И надеюсь, что для нашего сообщества, состоящего только из образованных учёных мужей, не будет препятствием языковый барьер, который мы преодолеваем, общаясь здесь исключительно на латыни. И ни какой политики! Все мы здесь можем быть из разных социальных слоёв, принадлежать разным и даже противоборствующим конфессиям; и духовным и политическим, но обсуждать это на наших тайных собраниях категорически запрещено. Согласно коэнам нашего тайного общества мы имеем право говорить только о науке. И сами же только ей должны принадлежать.

– Мы помним это! – отозвался один человек из толпы и смелой уверенной походкой поднялся на кафедру.

Мужчина небрежно скинул шляпу и плащ, и вежливо поклонился; сначала трём священникам, затем всем присутствующим.

– Чем же вы нас порадуете? Какими открытиями? – задал ему вопрос первый священник.

В этот самый момент в подземелье открылась ещё одна дверь, скрытая в противоположной к подиуму стене и выкрашенная в серый цвет. И так как внимание всех находившихся в помещении людей было приковано к брату Авделаю, то никто и не заметил вошедшего через неё человека, решившего тут же скользнуть вдоль стены под каменную винтовую лестницу, единственное, самое неприметное здесь укрытие, но откуда открывался великолепный вид на всё происходящее.

– За прошедший год мне удалось открыть лечебные свойства некоторых металлов, – гордо произнёс брат Авделай.

Это был человек средних лет, среднего роста и с немного испано-итальянскими чертами лица.

– Какие же именно? – поинтересовался худощавый священник. И тут же добавил: – Вы должны их нам продемонстрировать.

– Боюсь, что демонстрация созданного мной эликсира не даст вам сейчас ничего, – ответил брат Авделай, вытащив из внутреннего кармана камзола небольшой пузырёк, который поставил на стол. – А результаты применения моей медиамы, так я назвал созданное мною лекарство, станут заметны лишь через год.

– От какого же недуга должна избавить человечество ваша микстура? – поинтересовался полный священник.

– От извечного спутника приближающейся старости – седины, – ответил брат Авделай. – А чтобы вы не усомнились в этом, я принёс с собой несколько флаконов, – и он достал и поставил на стол ещё три пузырька. – Разбавляя этот порошок по унции на один мерный кубок, давайте полученный напиток сильно поседевшему человеку в течение года, и вы заметите, как он избавится от седины навсегда. А в подтверждение того, что он не несёт вреда, я выпью целую порцию, сей лекарственной смеси прямо перед вами.

Брат Авделай наполнил водой из графина мерный медицинский кубок, взвесил на чаше аптекарских весов несколько гранул порошка из флакона, и, добавив их в воду, одним залпом опустошил сосуд.

Священники между собой перешепнулись и один из них, тот, который был полнее остальных и сидел посередине тройной стасидии, встал и сделал в огромной книге, лежащей на проскинитарии, какие-то пометки.

– Мы проверим ваш порошок, можете занять место в зале, – сказал он громко и тут же добавил, – хотя практической пользы в вашем изобретении мы особо и не увидели, так как такое явление, как седина, навряд ли можно назвать недугом. А применение данного лекарства, скорей всего будет пользоваться спросом лишь у великовозрастных дам. Но, тем не менее, год вам зачтён, и мы надеемся, что этот своеобразный способ омоложения принесёт вам, а, следовательно, и нам, в будущем хороший и стабильный доход.

Брат Авделай вздохнул и немного сконфуженный критикой в свой адрес, подобрав плащ и шляпу, спустился с кафедры в зал.

– Вызывается брат Ескендир, – назвал имя следующего брата, полный священник.

На этот раз на кафедру вышел более зрелый человек. Скинув с себя шляпу, он открыл свой весьма высокий лоб, частое свидетельство ума и интеллекта, и рассыпал до плеч свою густую шевелюру вьющихся волос. А его тонкий нос с горбинкой, выраженный взгляд и выступающий подбородок с ямочкой нещадно выдавали в нём аристократа с положением.

– Вашим заданием служило изобретение медицинского инструмента, – напомнил ему священник. – Кажется, в прошлый раз вы удивили нас своей научной работой по описанию головного мозга. Обрадуйте же нас и теперь.

– Вот, – вытащив из внутреннего кармана какую-то трубку, которую он протянул священнику, произнёс брат Ескендир.

– Что это? – вертя переданную ему вещицу в своих руках, спросил его священник.

– Это трубка для прослушивания ударов сердца, – горделиво пояснил брат. И, через секунду добавил: – Надеюсь, в её практическом применении у вас не возникнет сомнений.

– Да-да, – пробормотал священник, и, подойдя к брату Ескендиру, наладился приложить трубку к его сердцу. – Вы позволите?

– Ну конечно, – выпятив грудь колесом, ответил брат и даже распахнул немного кафтан.

Простояв пару секунд в позе слушателя сердца через новый прибор, священник выпрямился и громко произнёс хвалебную речь, в довершение которой, помахивая трубкой, сказал:

– Вот, что я называю настоящим открытием в медицине. Этот простой, но в то же время сложный прибор, теперь поможет нашим коллегам в слушании ритмов сердца совсем ещё молодых и невинных девиц или пожилых дам, благодаря чему не будет прежней неловкости между лечащим врачом и его стеснительной пациенткой или её ревнивым мужем и педантичным отцом.

– Попав однажды в подобную ситуацию, я и нашёл решение этой проблемы, – сознался с улыбкой на лице брат.

– И уже дали своему изобретению название?

– Я назвал его «Le Cylindre».

– Что же, вижу, что и вы справились с данным вам заданием и даже без предварительного обсуждения с моими заседателями, ставлю вам зачёт.

Сделав в книге старым облезлым пером очередную пометку, священник положил трубку на стол и попросил человека вернуться обратно в зал.

Но эти два открытия, сделанные первыми братьями, оказались чуть ли не самыми эффективными и единственными по сравнению с теми, которые были представлены после них. Дальше следовали лишь усовершенствованные версии уже существующих лекарств и некоторых хирургических инструментов, которые мало кого впечатлили.

Наконец, когда последний брат, представивший газ, выходящий из колбы при смешивании в воде некоторых порошков, для погружения, оперируемого пациента в состояние временного обморока, покинул кафедру, из-под каменной винтовой лестницы послышались громкие хлопки.

– Браво! Ваш газ имеет будущее, мой друг, и кажется мне более эффективным средством, чем применение опиатов и отравляющих организм настоек с добавлением ртути, – сказал незнакомец на чистом немецком языке.

Все братья разом обернулись, а один из священников даже вытянул шею, чтобы разглядеть внезапно выдавшего себя, таким образом, чужака.

– Кто посмел проникнуть сюда кроме «посвящённых» и так нагло себя обличить!? – воскликнул худощавый священник, свешиваясь с кафедры и грозя длинным костлявым пальцем в сторону внезапных хлопков. – Приказываю тебе выйти, ибо в любом случае тебя ждёт теперь только смерть!

В то же мгновение стоявший позади толпы каноник резко шагнул к лестнице. Встав между её перилами и стеной, он тем самым преградил незнакомцу единственный путь к отступлению.

– Возможно, чужак не в силах распознать благородный язык Цицерона, – после секундного затишья, предположил полный священник.

– Значит, вот какому досугу посвящают себя священнослужители в свободное от молитв время, – тут же послышался чей-то голос из-под лестницы. – Да, за сто лет ничего не изменилось.

Причём тот, кто это сказал, произнёс теперь все слова на чистейшей латыни.

– Кто бы ты ни был, выходи! – повторил свой приказ худощавый священник.

– Извольте, – отозвался незнакомец и медленно вышел из своего укрытия.

– Кто ты и что здесь делаешь? – тут же последовал допрос от того же священника. – Как вообще ты попал сюда и посмел находиться среди нас, «посвящённых»?

Словно экспонат, с любопытством рассматриваемый со всех сторон, незнакомец прошёл через зал и поднялся на кафедру. Он был весьма высок, даже выше первого священника, широк в плечах, намного шире второго священника, и имел очень выразительные, почти отточенные черты идеально побритого лоснящегося лица. Его широкий лоб, выдающийся нос, словно выдолбленный из мрамора, чётко очерченный рот и мощный волевой подбородок, говорили о принадлежности к благородной породе. Из-под кустистых ровных бровей смотрели круглые огромные глаза с неестественно тёмными большими зрачками.

– Да как же ты смеешь ступать сюда, на арену науки и великих учёных! – громко возмутился священник. – Похоже, ты торопишься умереть!

Но только несколько братьев бросились к кафедре, чтобы, по всей видимости, схватить нечестивца и силой спустить его вниз, как незнакомец резко скинул с себя плащ с ярко-красной подкладкой, и, расстегнув верхние пуговицы камзола, показал всем присутствующим висевшую на своей шее подвеску. Она держалась на толстой золотой цепочке и изображала перевёрнутый циркуль с крестом, распустившийся бутон розы и доминирующую над ними пятиконечную корону, усыпанную крупными сверкающими рубинами.

Подвеска была достаточно большой, почти с ладонь человека, и соответственно очень дорогой. Увидев оный знак, священники невольно вскрикнули, а тот, который был полней остальных, протянул к бегущим на кафедру людям руку, как бы желая её взмахом остановить их. Заметив этот жест, они тут же замерли и встали как вкопанные.

– Кто ты, брат? – задал незнакомцу вопрос худощавый священник.

– Я тот, кто есть и тот, кто грядёт, – ответил незнакомец. – Я, «Строитель с Востока».

– Откуда же ты пришёл?

– Я прибыл вслед за осенним ветром из земли великого Ормуза. Звезда Востока привела меня через Вадж-Ур прямо сюда.

– Как же твоё имя, брат?

– Своего имени при рождении, если оно и было, я не знаю. Но воспитывался и рос я под звучным именем Маниват, которое дал мне мой учитель и благодетель Кольмер. А к нему я попал благодаря нашедшим меня в пустыне людям.

– Как же их имена?

– Тот, которого величали Альтотас, – по залу пронёсся вихрь удивления и восхищения, вызванный явно знакомым всем присутствующим именем, – называл своего преемника Ашаратом. Последний, к сожалению, канул в небытие, возложив себя на алтарь политических убеждений, преступно недооценив собственные научные познания. Вот вам отличный пример бесславного забвения человека, который неосмотрительно пренебрёг коэнами нашего тайного ордена. Nulla politica (никакой политики лат.)!

– А теперь не сочти нас неверующими, брат, но покажи нам последнее доказательство своих слов.

– Ну, что же, сейчас я вам его предоставлю, – мрачно и торжественно сказал незнакомец.

Подойдя к столу, он сначала перевернул стоящие на нём песочные часы, а затем, схватив длинный хирургический ланцет, одним взмахом руки перерезал худощавому священнику горло.

От такой неожиданности все присутствующие вскрикнули и в одно мгновение превратились в соляные столбы. Смертельно раненный священник схватился за свою шею и громко жутко захрипел. Вытащив язык и выпучив глаза, он упал на колени и безрезультатно пытался остановить обильное кровотечение. Липкая бурая жидкость быстро залила часть кафедры и стала стекать на грязный каменный пол, образуя там расползающуюся кровавую лужу.

Два других священника вжались в свои кресла и так же, как остальные, оцепенев от ужаса, продолжали наблюдать за страшными предсмертными муками своего товарища. Только незнакомец, скрестив на груди руки, хладнокровно стоял в стороне и ждал, когда раненный священник окончательно перестанет цепляться за быстро гаснущую в нём жизнь.

Наконец это произошло. Священник опустился на пол и больше не двигался. В его широко раскрытых остекленевших глазах застыли боль и ужас. Хрипы его прекратились и из глубокой раны на шее лишь иногда появлялись кровавые пузыри, напоминающие те, что образуются на поверхности закипающей воды.

– Он жив? – тихо спросил толстый священник, первым нарушив всеобщее молчание.

Встав с кресла, он медленно склонился над умершим товарищем и заглянул ему в открытые глаза.

– Мертвее мёртвого, – твёрдо ответил незнакомец.

– Но вы же его сейчас оживите? – осторожно предположил полный священник, посмотрев на незнакомца.

– А разве это возможно?

– Значит, вы его просто убили? – в ужасе спросил священник и, взявшись за свою шею, с трудом проглотил подступивший к горлу ком.

– Я лишил его жизни за то, во что он сам не верил, но заставлял верить других, – ответил незнакомец.

– Но, но…, – пятясь обратно к креслу, пробубнил испуганно священник, пытаясь выразить своё возмущение.

– Теперь вас ждёт ад, – сказал третий служитель, ещё ни разу не покинувший занимаемого им кресла. – Вы убили священнослужителя! Вы убили нашего брата!

– Ха-ха-ха. Ну что же, не такое уж это и страшное место, как многие считают. И в аду можно существовать. Главное, занять в нём достойное место.

– Я понял, это сумасшедший! – вдруг воскликнул полный священник, продолжая пятиться назад. – Кто пустил сюда сумасшедшего!? – И, обратившись к сбившимся в кучу людям, прокричал: – Чего же вы ждёте, братья? Хватайте и вяжите его!

Но только оторопевшая толпа встрепенулась, как незнакомец высоко подняв руку, воскликнул:

– Неужели вы посмеете схватить своего брата!?

– Хватайте его, никакой он не брат! – не унимался священник. – Только ненормальный может убить священнослужителя!

– В таком случае пострадают все, – грозно отозвался незнакомец, и, заметив, что некоторые из толпы действительно двигаются в его направлении, вытащил из кармана маленькую серебряную шкатулку. Своим внешним видом она очень напоминала табакерку.

Положив сей предмет на ладонь, он приподнял его инкрустированную драгоценными камнями крышечку, и слегка подул в него. В ту же секунду из шкатулки вылетело облако золотистой пыли, моментально окутавшее тех нескольких человек, которые уже поднимались на кафедру с обнажёнными шпагами в руках.

Не пробыв в странной золотой пыли и пары секунд, эти люди, вдруг, начали кашлять и задыхаться, а из их глаз нескончаемым потоком полились слёзы. Схватившись за горло, и широко раскрыв рты, словно им стало не хватать воздуха, несчастные побросали свои шпаги и отступили. По мере того, как окружившая их пыль рассеивалась, они постепенно стали приходить в себя, и теперь стояли поодаль, сбившись кучкой у самой дальней стены помещения, где находилась спасительная лестница, ведущая наверх.

Незнакомец спокойно посмотрел на перевёрнутые им песочные часы. В верхней части колбы оставались всего лишь несколько песчинок. Не сводя с них напряжённого взгляда, он подошёл к распростёртому в луже собственной крови худощавому священнику и склонился над ним. Приподняв ему голову, он вытащил из шкатулки какой-то предмет и провёл им по глубокой зияющей ране священника.

К всеобщему удивлению, шоку и восхищению, священник вздрогнул, моргнул несколько раз глазами, сделал пару глубоких вдохов и, опираясь на руки незнакомца, поднялся. В эту самую секунду последняя песчинка часов упала вниз, наконец, полностью освободив верхнюю часть колбы.

Незнакомец сделал глубокий вздох, словно обрадовавшись тому, что всё обошлось, и помог священнику вернуться в своё кресло.

Всё произошедшее на глазах этих людей выглядело настолько нереальным и фантастичным, что после увиденного никто из них не смог пошевелиться или сказать хоть слово.

Первым пришёл в себя полный священник. Вскочив, он подошёл к своему воскресшему коллеге и, взяв его за руку, поинтересовался, как тот себя чувствует. При этом он не сводил изумлённого взгляда с его испачканной бурой кровью шеи. Там где минуту назад зияла рана, не осталось от неё и следа.

Тот лишь закивал головой и что-то невнятно прошептал.

– Не напрягайте связки, они ещё не окрепли, – посоветовал ему незнакомец. – Вам теперь потребуется много времени, чтобы восстановить силы и вернуть потерянную кровь.

– Кто вы? Великий алхимик или магистрат школы колдовства египетского жреца Джедая? – задал ему хриплым голосом вопрос, полный священник. – Как вы смогли воскресить брата Юэзуса? Вам известен секрет магистерия?