Пишу последнее письмо, я написала их много, в них было одиночество, солнце, тоска – ни одного не отправила, но все сохранила, уверенная, что однажды Жюльен их прочтет. Только не в тюрьме – там письма читаешь слишком внимательно, придирчиво, невольно искажая смысл.
Если люди не слышат меня и не отзываются с самого начала,я теряю к ним интерес,или они отваливаются сами.Не то,чтобы я такая гордая,просто не люблю охмурять и навязываться,пусть кто хочет,идет ко мне сам.Каждому я отвечаю его же монетой:на презрение отвечаю равнодушием,на участие - доверием,на шутку - улыбкой.
Когда-то меня холили и лелеяли, я была здоровой, самостоятельной и дерзкой, все могла и все умела.
Теперь, безоружная, больная, нищая, я сама навязываюсь, сама цепляюсь за других; и никто не удерживает меня, потому что мне нечего дать, кроме себя самой, без прикрас, и надо много терпения и любви, чтобы во мне что-то открылось и забил родник живой воды.
Легче убить человека, чем воспоминания.
Шаг за шагом я приближаюсь к моему лету. Избегаю всякой привязанности и определенности, чтобы быть готовой принять ту форму, которую обретет к тому времени моя любовь.
“Твой папа в больнице, видишь же, я его навещаю по субботам, мама всегда говорит правду, больше никого не слушай, а если соседи будут тебе что-нибудь заливать, скажи им, что они жлобы, а мы деловые”.