А обычно живу по принципу, что свалилась на тебя очередная хрень и ты стоишь такая и думаешь… матом. А потом говоришь: «Да уж! Ладно!» – и снова матом, а потом идешь и делаешь.
Я же девушка, – хмыкнула я. – Мне положено быть миленькой блондинкой, экспрессивной брюнеткой, темпераментной рыжухой или спокойной шатенкой. А не пугать незнакомых людей абсолютно белыми волосами. Поначалу лучше никого не шокировать.
Милена Завойчинская Университет Специальных Чар. Книга 2. Большие планы маэстрины
На работе… Да тоже как-то не было их. Потому что я не спускала на тормозах хамство, подколки, попытки подсидеть. Не знаю, наверное, это нехорошо. Может, и замуж я не вышла по этой же причине. Я плохо умею прощать и редко что-то забываю. Но могу сказать в свое оправдание, что сама никогда не провоцирую и не нападаю первой. О людях всегда заочно думаю хорошо, пока они не докажут обратное.
Зараза, знакомься! Мама Ирдена. – Ох ты ж бозетьки! Длакономать! – Обрадовалась нечисть и взлетела. Правда, ненадолго и недалеко. Тяжело плюхнулась мне на руки и с живым любопытством уставилась на гостью. – Пливет, свекловь!
Филипп сам решит, кто будет его женой. Ну честно. Я сражаться не стану ни с вами, ни с какой-либо другой женщиной. Мужчина или мой, или чей-то. Без вариантов. А чужое или половинчатое мне не нужно.
— Адепты, почему так долго? — строго спросила Аннушка, ожидающая нас в центре помещения, из которого мы обычно переносились в другие реальности и нереальности.
— Мы опоздали?! — испугалась я, взглянув на часы. — Так мы ведь даже раньше на пятнадцать минут!
— Это неважно, — свела она брови. — Раз я вас уже жду, значит, вы опоздали.
— Псих! — ляпнула, прежде чем успела вспомнить, что я с ним не разговариваю.
Он кивнул.
— Дурак!
Снова подтверждающий кивок.
— Извращенец, врывающийся в душ к посторонней девушке!
И опять согласное движение головой.
Нет, ну так неинтересно! Чего он соглашается со всем? А поскандалить? Мне ведь пар выпустить нужно. Я же в гневе!
Главное, что он понимал меня и ценил. Именно меня. Взбалмошную, упрямую, вредную, порой непримиримую, идущую к цели через свои слезы и свои же переломанные кости, верящую до последнего в порядочность окружающих меня людей. Отворачивающуюся только после предательства, но лишь тогда, когда сама с этим столкнулась, а не услышала из чужих уст.
Нас мало. Играем, Но песни всё тише. В жестокости мира Наш голос чуть слышен. Нас мало. Играем И боль свою прячем, Надеемся, верим, Всё будет иначе…