Интервью с Майей Кучерской

Майя Кучерская: «Тётя Мотя» о том, как прорваться от бесполой тети с сумками к себе, своей женственности.

Майя Кучерская – ведущий литературный критик, писатель, профессор факультета филологии ГУ ВШЭ. Майя Александровна рассказала ЛитРес о читательских интересах современной молодежи, тете Моте, Анне Карениной и своей профнепригодности для работы корректором.

Студенты и чтение

– Будучи профессором факультета филологии ГУ ВШЭ, Вы часто общаетесь с молодежью. Каковы предпочтения молодежи, насколько охотно и что читают студенты?

– О-о-о… Что ж, вы сразу на больную мозоль! Да не слишком охотно, конечно, читают студенты. Часто приходится прибегать к мерам весьма неприятным моему отравленному либерализмом и верой в лучшее в человеке сознанию и давать унылые контрольные, чтобы прочли хотя бы минимум. Я ведь преподаю литературу, русскую и зарубежную. Когда я только начинала, то есть десять лет назад, списки книг, обязательных к прочтению, были такими дли-и-и-и-нными. «Илиада», «Одиссея», «Улисс» в полном объеме. Я была полна надежд и упований. Но незаметно эти списочки все укорачивались да укорачивались, от «Илиады» остались отдельные песни, от «Улисса» несколько эпизодов. Имена многих авторов оказались под спасительными для студентов «звездочками». И это было не проявлением слабости, но делалось под диктовку опыта. Когда даже самые заинтересованные, самые прилежные студенты не читают весь список… значит, надо его ужимать. Делать вид, что ничего не происходит, что ничего за эти двадцать лет не изменилось – как-то нечестно. Но это получилось о том, что не читают студенты. Или читают неохотно. Классику, начиная с Гомера, заканчивая Томасом Манном, они читают неохотно.

– А что охотно?

– Да вот и не знаю. По-моему, мало что. Ну, Пелевина – но тоже не больше четырех-пяти человек в большой аудитории. Ну, Паланика. Хотя и еще что-то, прямо на лекциях, глядя в свои планшеты, да так сосредоточенно, так увлеченно! Вот бы узнать, что?

Тетя Мотя и Майя Кучерская

– Героиня романа «Тетя Мотя» – филолог и работает в газете. Что общего у героини с автором, а чем, наоборот, она отличается от Майи Кучерской?

– Проще сказать, чем отличается. Я до сих пор пишу с ошибками в русском языке. Путаюсь в прилагательных с двумя «н» и не уверена в запятых перед союзом «и». В корректоры меня бы не взяли за профнепригодность! Хотя я тоже работаю в газете, правда, к счастью, совершенно другой по духу, чем в романе, и вовсе даже не корректором. Но я, как и Мотя, тоже люблю своего сына, правда детей у меня несколько больше, чем у нее. Словом, и сходства есть. Естественно! Душу в Мотю вдыхала я, значит, в ее легких бьется мое дыхание, ее осаждают мои демоны. Списывать героя полностью с себя, по-моему, страшная скука. И все же каждый из нас, пишущих, тайный советник фон Гете, который, по бессмертному наблюдению Венички Ерофеева, убил своего Вертера затем, чтобы самому не самоубиться. Наши герои освобождают нас, выпускают на волю.

– Вы работали над «Тетей Мотей» семь лет. С чем связан такой продолжительный период написания?

– С тем, что я постоянно отвлекалась. Можно было б уложиться года в три. Но все эти семь лет параллельно я работала на нескольких работах, занималась детьми. Иногда, особенно поначалу, я, конечно, вздыхала, что ползу еле-еле. Но потом раза два у меня появилась возможность полностью погрузиться в роман, и дело вроде стало двигаться быстрее – только мне очень быстро стало скучно. Суета вокруг, невероятная плотность событий, встречи – и дисциплинируют, и энергетически подпитывают текст. Так что в итоге все шло в правильном ритме. Но вот теперь времени у меня осталось меньше, чем семь лет назад. Я не то чтобы думаю о смерти, но времени до нее все-таки на семь лет меньше, и … пожалуй, сейчас я бы не отказалась от несколько большей внешней свободы. Хотя я так и не придумала, как ее достичь. И как ее внутренне понести.

– Тетя Мотя, Мотька, Матрена, Марина. Как характеризует вашу героиню это многообразие имен?

– Очень точный вопрос. Потому что все эти Мотя, Мотька, Матрена – личины. Многих, я знаю, страшно раздражала эта «тетя» на протяжении всего романа. Что, нельзя было обойтись без «тети», просто Мотя хотя бы писать? Нельзя. Роман как раз о том, как прорваться от бесполой, зачучканной тети с сумками к себе, своей женственности, своей красоте, замыслу о себе. Ведь на самом деле героиню зовут Марина. Это ее настоящее имя, это формула ее личности, до самого дна. Но драма героини в том, что она, как и многие, многие, как тысячи таких же русских тёть, не может прорваться к собственной сердцевине. Комплексует, ощущает себя теткой с сумками, туповатой Матрешей, а не свободной, раскованной, умной, чуткой Мариной. Все жмется по углам. Первый, кто осознанно назвал ее в романе по имени, кто разглядел в ней Марину, был Ланин. После этого, ну, как она могла в него не влюбиться? Он сыграл роль расколдовавшего ее бога, и она этому богу с благодарностью отдалась.

Классика и современность

– В многочисленных рецензиях на книгу «Тетя Мотя» вашу героиню называют современной Анной Карениной. Как вы относитесь к такому сравнению?

– Так, что я обожаю «Анну Каренину». Звучит, понимаю, чрезвычайно свежо. Но что же делать, если это и правда один из самых совершенных – архитектурно и по заложенной в него многозначности, глубине смысла – романов в мировой литературе. «Война и мир» – восхитительна отдельными сценами, героями, общим ощущением жизни, в этом романе пульсирующей. «Анна Каренина» безупречна еще и с точки зрения формы. Удивительно, что она оказалась абсолютно конвертируема и на другие культурные языки –«Анну Каренину» называют одним из самых великих романов и те, кто читал ее только в переводе. Да, я и не скрываю, прямо в тексте своей «Моти» не скрываю, что учитываю толстовский опыт. Хотя теперь мне кажется, что возможно, оглядывалась я на Толстого слишком часто, забыв, что второй «Карениной» быть не может, что она оттого и получилась у Толстого такой великой, что он писал подобный роман впервые в литературе. Но ведь так и надо. Так и надо писать – открывать то, что прежде до тебя никто не открывал. Вот насколько ты смог открыть это новое, настолько роман и получился.

– Вам удалось открыть новое?

– М-м, ну, об этом судить все же не мне. Но мне действительно хотелось стереть пыль со старых понятий, показать как они сияют.

– Современные представления о семейных ценностях сильно отличаются от бытовавших сто лет назад. Какие традиции, на Ваш взгляд, стоит вернуть в наше время?

– За традиции не скажу. Мне кажется, мы перестали ценить многие важные вещи, без которых невозможно построить нормальный, не кривой Дом. Например, верность. Не супружескую только, а шире, дальше. Верность своим близким, своим друзьям, своему призванию. Предательство стало так привычно. И мы так легко его оправдываем, особенно, конечно, в себе. Ценностная шкала до того сместилась, до того деформировалась, что в верности часто видят какое-то занудство, скуку, мещанство, хотя это один из столпов, на котором мир стоит. И еще неторопливый душевный труд, труд по преображению себя, собственных отношений с близкими, мужем, женой – удивительно благодарное на самом деле занятие, но и от него опять же, все вокруг нас отвращает, нацеливая на удовольствие, на немедленный результат или, если результата нет, на разрыв! Ох, уж эта страсть к разрывам. Но что-то боюсь превратиться в моралиста, в ухудшенного Льва Николаевича позднего периода. Спешно умолкаю, тем более самое важное о семейных ценностях я уже сказала.

Религиозные мотивы

– Читатели привыкли воспринимать Майю Кучерскую как писателя, для которого очень важна тема религии. Но в «Тете Моте» религия играет не такую заметную роль, а главная героиня – неверующая. Почему Вы решили отойти от этой темы?

– Я не решила. Она сама от меня отошла, откатилась. Не в жизни, а на листе бумаги. Все, что я хотела сказать, я уже сказала про церковь, про батюшек, про неофитство. Хотя когда мне приходится снова соприкасаться и с «Патериком», и с «Богом дождя» (например, перечитывая верстку для нового издания), я испытываю довольно острую ностальгию. По тому времени, той светлой, романтической церковной эпохе 1990-х, по тем собственным чувствам к православию, священству, богослужению. По той, что ли, чистоте, ясности взгляда … В общем по своему церковному детству, да? Не знаю. Мне жаль, что сегодня и церковь другая, и страна, и я.

– На протяжении всего романа очень часто упоминаются китайцы, китайская философия, религия. Чем Вас привлекает эта страна и культура?

– Меня ничем. Это герои мои мечутся и не знают, к чему им припасть. Это бедный Коля, муж героини, в своих странствиях случайно натыкается на учение о дао, и оно утешает его в его скорби. Почему не православие его утешило? У каждого свой путь, своя голова, кому-то лучше с Китаем. В чем-то я и Колю, и Ланина, по специальности китаиста, понимаю. Отношусь к этой стране с восторгом. В Шанхае живет 27 миллионов, и каждый переход между станциями метро, как площадь Тяньаньмэнь. И ни одной седой головы, и никто не читает в очках. Вот страна, которая сочетает невообразимую древность, почти дряхлость, и юность, детскость. Развалины и свежую зелень. Духовную сосредоточенность даосизма и расслабленность пантеизма. Цивилизацию и дичь. Была там дважды, и оба раза вернулась со снесенной крышей.

Электронные книги Майи Кучерской