Анна Малышева

колько тетрадей, разорванный пакет с кофейными карамельками и сиреневую вязаную шапку с помпоном, явно женскую. – Вот

она ему даже улыбалась – как будто обращая дело в шутку. – Ваньк, не переживай, он живой, паскуда. Мы его пошевелили, отдышится, ничего, он здоровый… – Косой сплюнул, вынул трофейную пачку «Примы», спросил: – Покурим? Иван с наслаждением затянулся едким дымом, ребята мигом расхватали пачку всю, до последней папироски. А Косой, пуская дым через нос, важно, по-взрослому рассуждал: – Так ему и надо. Правильно вмазал! Не будет сюда лазить. Не нужны тут чужие! Вон ребята

злобно сказала она в спину шофера. Выразиться по-французски она так и не смогла, обошлась английской фразой. Но он все понял, обернулся

контролирую по минутам. В полдень… Курят они почти

меня? – улыбнулся он. – Я никак

«Мене, текел, упарсин», как на той огненной надписи, которую увидел на стене дворца пирующий царь Валтасар. Дураков тут не водится, а на умных не заработаешь!»

та догадка, в которой я даже самой себе не решаюсь признаться!» – подумала Александра. – Поверьте, они уникальны, прежде всего для меня, – ответил наконец Павел. – И больше вы мне ничего не скажете? – Да больше и не нужно ничего говорить, – коллекционер слегка пожал плечами. – К чему вам лишние подробности? Вы ведь не собираетесь

молодая женщина, с вязанием в руках, с которым ее всегда видели при жизни. Был там и покойный коммерсант, дедушка нынешней хозяйки дома. Он тоже сидел в кресле, укутанный в одеяло,

Это в юности весна кажется чем-то само собой разумеющимся. А с годами каждая – как награда. А потом уже как чудо. Сбудется оно, нагрянет или нет – уже не знаешь наверняка…

Наталья, устроившись в кресле и утопив ноги в медвежьей шкуре, позволила себе заметить, что она бы ни за какие деньги не стала изображать Золушку ради того, чтобы Генрих смог выкурить трубочку, сидя у огня. Ольга не обиделась.