Quotes from the 'Жребий праведных грешниц. Сибиряки' audiobook
В радости человек может горы свернуть, а в горе не находит силы клопа раздавить.
Прошлого не изменишь, а про будущее только Богу известно.
Перегибы – это когда гулящих баб раком ставят. А младенцев на штыки поднимать – бесовство.
С молоком матери, с опытом родителей он усвоил: не берись за то, чего не потянешь, а коль берешься, жилы рви до смерти, погибни в сражении.
У каждого мужчины было свое безе в жизни.
на память: не любят первых и победителей, зависть редко кто превозможет, зависть – к греху легкий путь. Если ты первая да лучшая, внимания не теряй, обязательно найдется злыдня, чтоб тебя изничтожить.
Если тебе кто-то помог, ты неизбежно попадаешь в зависимость от этого человека. Конечно есть люди что болотная яма - сколько ни кидай, все засосут и не подавятся.
– Вот как устроен нос… При чем здесь нос? – спросил он сам себя, тупо уставившись на рисунок. – Нос не ваш случай. – Доктор перечеркнул загогулины и нарисовал колбаску. – Это мужской член. – Какого мужика? – спросила Анфиса, мгновенно поняв, что вопрос ее глупый. – Вы на меня произвели впечатление разумной женщины, – скривился доктор. – Как же я устал от вашего невежества. Любого мужика! – повысил он голос. – Смотри сюда! Тут на конце головка. Если ты, баба, меня спросишь, чья головка, я тебя выгоню!
одна женщина послала хохлам-переселенцам пельменей в подарок. Дурни-хохлы принялись грызть пельмени и плеваться: «Гадкие у сибиряков конфеты!»
собственная талантливость и необычность. Она помнила много стихов, сама сочиняла сказки и рассказывала их подружкам, хорошо рисовала, почти как отец, у нее была прекрасная, как у Петра, математическая память. Степан привозил ей книжки, и Нюраня их послушно читала. Но книжный мир ее не очаровывал, он был сух и слишком отвлечен. Чтобы увлечься, зажечься, ей требовался живой человек – его голос, жесты, мимика. Она навсегда запомнила вечер, когда вдруг открыла себя, когда сердце затрепетало: «Мое! Этого хочу всей душой!» Точно что-то проснулось в ней, родилось и забурлило с возбуждающей радостью. Отец и Василий Кузьмич спорили
