Дайте им умереть

— Я им еще на съемках сто раз говорил, а они: нам лучше знать, что нужно массовому зрителю! Теперь вижу — действительно лучше!— Здесь дети, Рашид, — предупредительно бросила Лейла.— Дети! Везде дети! И все смотрят, как герой вырезает подчистую сотни, тысячи врагов, как они падают марионетками, не вызывающими ни сострадания, ни отвращения… Ничего! Что ж удивляться, если ребенок вырастает, и слово «убить» связано теперь для него с механическим процессом, голым действием без привкуса страха и реальной смерти!

События развивались стремительно и фатально, надвигаясь из-за грани невероятного; и НЕвероятное постепенно становилось МАЛОвероятным, а затем - и ВЕСЬМА вероятным, норовя под шумок стать ЕДИНСТВЕННО ВОЗМОЖНЫМ.

Нерожденные слова

горло теребят.

Я училась убивать,

начала с себя.

Завтрак уже ждал его – бдительная прислуга, нутром почуяв пробуждение господина, времени даром не теряла. Прополаскивая горло ароматным кофе и поглощая одну за другой любимые сырные трубочки по-лоулезски, доктор Кадаль просматривал утреннюю газету «Вы должны узнать это сейчас!» – как обычно. Несмотря на претенциозное и малость длинноватое название, газета исправно сообщала хинцам свежайшие новости, а верить ей можно было процентов на семьдесят – согласитесь, для газеты это немало!«Ну вот, очередное самоубийство! – горестно вздохнул Кадаль, по привычке начавший с колонки происшествий. – Всего тридцать два года… мой ровесник. И не нашел ничего лучшего, чем разнести себе череп выстрелом из револьвера „масуд“ сорок пятого калибра, предварительно забив ствол песком! Голова вдребезги, револьвер, естественно, тоже… Интересно, а его преследовал такой же кошмар?»Доктор сам изумился подобной мысли – и следом мгновенно нахлынули переживания прошедшей ночи. Вкус кофе и трубочек с сыром был испорчен, день, похоже, тоже.

Здесь все не так.

Здесь онемели птицы.

Здесь солнце умирает на заре.

Но это сон -

И можно пробудиться,

И снова очутиться в сентябре.

Надежды, как известно, питают юношей и умирают последними - вместе со старцами, которым исправно придают бодрость до гробовой доски.

Он проснулся разбитым вдребезги, как уроненный на бетон фарфоровый чайничек.

Человек с сомнительным прошлым, темным настоящим и, несомненно, светлым будущим.

Гении никогда не нравятся обычным людям.

Ненавистны ты и я

мерзкой твари Бытия,

потому что наши души

вне

ее разбухшей туши.