Quotes from the audiobook «Теорема счастья, или Сумасшедший домик в деревне»
Никифоров не сразу понял, что в саду кто-то есть. Он немедленно сбился с мысли и напрягся. Еще бы! Ему целые сутки долдонили про привидение, напряжешься тут. Впрочем, кто бы это ни был, на роль призрака он не тянул. Видно было плохо, потому что неизвестный не выходил на открытые участки. «Надеюсь, это не бандит какой-нибудь, — подумал Никифоров с тревогой. — И он не прихлопнул рыжую дурочку-соседку». Неизвестный между тем лег на живот и пополз в направлении его дома. Этого еще не хватало.
Он метнулся к окну и прижался носом к стеклу. Через несколько минут стало ясно, кто к нему ползет. Интересно, что она задумала? Затаив дыхание, Никифоров вглядывался в сад. Глаза начали слезиться, но он не обращал на это внимания. Девица доползла до единственной возделанной грядки, замерла на некоторое время, потом поползла обратно. И как прикажете это понимать?
Основательно извалявшись в пыли, Полина лежала перед низкорослым укропом и думала: «До чего я докатилась! Ворую зелень по чужим огородам!». Ей стало так стыдно, что даже защипало в носу. Впрочем, попросить тоже было стыдно. Случалось, она с поварихой из дома престарелых ходила на рынок и выпрашивала у торговцев подгнившие фрукты. И ни капельки не стыдилась, потому что просила не для себя, а для стариков. Чтобы у них были хоть какие-то витамины, пусть даже в компоте из подпорченных яблок. С укропом дело обстояло сложнее. Это было своего рода излишество, без которого она вполне могла обойтись.
Не сорвав ни одного укропного веничка, Полина с легким сердцем поползла обратно. Открыла котелок, взяла вилку и вздохнула. Нет, зря она все-таки вернулась с пустыми руками. Кому нужна ее пионерская честность? Никифорову? Она снова вылезла в окно и присела. Ползти на животе больше не хотелось — хлопотное дело! Поэтому она отправилась к грядке на четвереньках.
Сказать, что Никифоров изумился, увидев пробирающуюся обратно на четвереньках Полину, значит, не сказать ничего. Он был дико озадачен и никак не мог понять цель ее партизанских вылазок. Она снова добралась до грядки, покопошилась в ней и отправилась назад, похожая издали на большую собаку. Укроп она несла в зубах, но заметить это с большого расстояния, конечно, было нельзя.
«Да разве я получу удовольствие от картошки с ворованным укропом?» — подумала между тем Полина и повернула обратно. Добралась до грядки, пристроила сорванное растение где-то сбоку, поднялась на ноги и отряхнула ладони.
...
— Так что вы делали в саду? — уже на пороге обернулся Никифоров. — Я видел, как вы ползали туда-сюда, словно связной через линию фронта.
Полина, которая готова была разреветься и сдерживалась из последних сил, быстро ответила:
— Хотела позаимствовать у вас зелени к ужину, но, поскольку вы уже спали, передумала брать без спроса.
— А! — сказал Никифоров, не представляя себе, какие нравственные муки стояли за этой лаконичной фразой. — В другой раз можете взять, сколько захочется.
— Я проснулась, посмотрела в окно, а там… Там… — Она задохнулась, не в силах вымолвить самое ужасное.
— Привидение, — помог ей Никифоров. — Висит и молча колыхается.
Полина заподозрила, что он издевается, и, сдвинув брови, сердито сказала:
— Вместо того, чтобы хохмить, сходили бы и посмотрели сами.
— Я?! — искренне изумился Никифоров. — Зачем это я пойду?
— А вы что, не мужчина?
Вероятно, у нее были дремучие убеждения, что мужчина — рыцарь, защитник и все такое.
— Я мужчина, но не в том смысле, какой вы вкладываете в это слово.
— Они порядочные люди и вошли бы в ваше положение. Лично я, — с жаром добавила она, — никогда бы не взяла чужие деньги!
Никифоров закатил глаза. Рыжая дурочка могла бы этого и не говорить. Бескорыстие было написано у нее на лице аршинными буквами. Она даже не смогла своровать у него пучок укропа!
Он затащил ее в дом, включил верхний свет и развернул лицом к себе. На ней была совершенно нечеловеческая пижама. В том смысле, что на людей такие не шьют, не должны шить.
На его взгляд, она была нормальная — нормальнее некуда. Только какая-то неустроенная, что ли. Он испытывал к ней примерно такое же чувство, как к приблудной кошке, которая накануне Нового года замерзала на улице и беззвучно открывала розовый рот, и он взял ее домой, потому что знал, что мысль об этой погибающей кошке испортит ему праздник. Теперь она растолстела, как свинья, и спала на его подушке.
Нельзя позволить, чтобы рыжая девица села ему на голову. «Иначе она тоже растолстеет и тоже будет спать на моей подушке», — мрачно усмехнулся он про себя.
Никогда, ни с кем он не чувствовал себя таким всемогущим, таким великодушным, таким замечательным! Зачем он ее гнал? Ее надо всего лишь хорошенько накормить и держать при себе. И тогда можно заниматься делами и не раздражаться, и не думать поминутно о том, что она куда-то делась и с ней что-то случилось.
Бунимович немедленно решил, что, когда Полина вернется, он не станет хватать ее за коленки. Никогда ни одна женщина не вызывала в его друге такого шквала эмоций. А где эмоции, там и чувства. Надо немедленно вернуть девицу обратно.
— Что она тебе такого сделала? — с любопытством спросил Костя.
— Она не дает мне работать. У нее масса проблем, которые некому решать.
— Так, может, ты реши, и все утрясется? — спросил мудрый Бунимович. — И ей будет хорошо, и тебе. Мне кажется, ты злишься именно потому, что тебе хочется ей помочь, однако считаешь, что это ниже твоего достоинства.
— Мне не нравится, что хорошенькая девушка ушла отсюда в слезах! Бунимовичи никогда не заставляли женщин плакать.
— Закажи себе герб и сделай на нем такую надпись...
Никифоров, отвлекшийся на некоторое время, полез под сиденье за тряпкой и тут услышал пронзительный терзаний крик. Он вскинулся, стукнулся головой о руль, чертыхнулся и уставился в окно. На обочине стоял «Москвич», рядом с ним — два угрожающего вида мужика. Свою соседку он как раз застал в прыжке. Вероятно, это она так орала перед атакой.
Полина подпрыгнула так высоко, что он немедленно удивился — как это вообще возможно. В прыжке она выбросила вперед правую ногу, рассчитывая, вероятно, врезать одному из мужиков по носу или по горлу и вывести его из строя. Однако номер не удался. Мужик отшатнулся, избежав удара, а с выброшенной ноги слетела босоножка и, словно снаряд, пронесшись над шоссе, угодила в лобовое стекло старенькому «газику», неторопливо трясущемуся по своим делам. Водитель от неожиданности надавил на педаль, снова завизжали тормоза, и через две минуты на шоссе во второй раз образовалась запруда.
Вероятно, в кровь рыжей дурочки попала лошадиная доза адреналина. Мужики уже влезли в свой «Москвич» и задраили дверцы, а она даже не собиралась останавливаться. Стащила с себя вторую босоножку и, выдвинув вперед нижнюю челюсть, пошла с ней на таран.
— Что?! Испугались?! — кричала она, глядя горящими глазами на своих противников. — Ха-ха! Да я вам щас каблуком глаза повылавливаю! Я вам ногтями скальпы поснимаю! Я вам через уши аппендицит вытащу!
Завороженные ее ужасными обещаниями, водители остановившихся машин негромко переговаривались. Никифоров решил, что пора вмешаться. Он поспешно приоткрыл дверцу и крикнул:
— Эй, Поля!
Она подняла голову и кровожадно посмотрела на него.
— Вас подвезти? Идите сюда!
Когда рыжая дурочка поняла, кто ее зовет, выражение ее лица мгновенно изменилось. Она обрадовалась, как собака, которая потеряла в толпе хозяина, а потом неожиданно нашла.
— Андрей Андреич! — пискнула она и с босоножкой в руке бросилась к нему. Маленькие босые ступни шлепали по асфальту, и Никифоров даже зажмурился, так ему стало ее жалко.
Надо же, до чего он докатился! Женщины вызывают в нем жалость. Вот что значит скоропалительная женитьба и скандальный развод! Реакция на дам у него стала совершенно неадекватной. Эту рыжую штучку надо было гнать от себя в первую же ночь. А теперь что? Теперь, конечно, уже поздно.
