Белый огонь

Мрак в моем понимании – нечто бесконечное и многогранное. Сотни обликов, тысячи голосов. Его нельзя познать, ибо то, что для одного мрак, для другого свет. В каждом из нас, в глубине сердца, дремлет мрак. И очень часто его зерно прорастает. Из-за лени, злости, зависти, жажды наживы, кровожадности и предательства. Из-за любви. Из жалости. Благодаря самопожертвованию. Или желанию спасти тех, кто ценнее собственной жизни, правил, совести. Да. Так тоже бывает. Иногда свет не спасает, и следует шагнуть во мрак, чтобы отстоять то, что тебе дорого. Ибо мрак – это мы. Люди. Иначе нас никогда бы не забирала та сторона, и одна из нас не смогла бы открыть ее для асторэ.

Ложь столь же опасна, как благие дела. И то и другое довольно часто приводит к катастрофе

этих знаний расплачиваются тысячи ни в чем не повинных людей, ставших игрушками в лапах

товаров, отчаянного торга, состояний, долгов, обмана, ценностей и контрабанды, пропитанные запахом специй, пряностей, духов и непонятных порошков, мяса, рыбы, овощей и даже сдохших крыс. Здесь можно без труда найти вещь, которую нельзя купить нигде в другой части обитаемого мира. Любую редкость. Включая исподнее прежнего герцога, мэлга или даже, чем шаутт не шутит, – самого Скованного. Только деньги плати. На Хлебном рынке легко затеряться, запутаться среди лестниц, каморок, складских помещений и торговых рядов. Легко заблудиться. Легко найти нечто совершенно новое – изящную лестницу, медную колонну, чудесный альков или таинственный бассейн с перламутровой водой, хотя, казалось, ты был здесь сотню раз и знаешь каждый поворот. Легко разбогатеть. И так же легко все потерять. В том числе и жизнь. Здесь люди жили годами. Десятилетиями. Поколениями. Передавая лавки и магазины по наследству. Создавая семьи. Рождаясь и умирая. Город в городе. Мир галдящих сорок, мудрых воронов, беспечных попугаев и опасных, прячущихся в тенях сов. Пелл не любил тут бывать. Толчея днем была бесконечной, и от духоты часто начинала болеть голова, а пустых коридоров, в которые можно свернуть с оживленных «улиц», он здраво опасался. Нет, не потому, что местные крысы всегда зарились на имущество чужаков. Отнюдь. Пятнистый сам кого угодно скрутит в бараний рог. Просто слова о том, что тут легко заблудиться – не пустой звук. Бывали случаи, пропавших, заплутавших в лабиринте, провалившихся в колодцы и застрявших в узких проходах случайно находили через несколько лет. Он как-то стал свидетелем, когда работники вытаскивали кости одного такого несчастного дуралея, и не желал разделять его судьбу. Вот уж дудки. Шарлотта же, ничуть не опасаясь, сразу ушла направо, уводя их в неприветливые, темные коридоры, едва освещенные маленькими лампадками, за которыми обычно следили местные мальчишки, но, как всегда присуще мальчишкам, делали это из рук вон плохо. Пелл не заметил момента, когда исчез Сегу – кажется, он вообще не пошел внутрь, оставшись возле лодки. Или затерялся где-то в торговых рядах, до того, как они подошли к лампадам? – Эта… – протянул Клот и почесал спину. – А куда мы премся? – Заткнись, – посоветовал ему напарник. – Да я не жрал со вчерашнего дня, – попытался оправдаться тот, покосился на Шрева и все-таки замолчал. Дошло, что сойке уж точно не до страданий его нутра. Они поднялись на этаж, прошли, выдерживая кинжальные удары ледяных сквозняков, спустились по какой-то вонявшей мочой лестнице, через пять арок, увитых каменными розами, через драные тряпки, висевшие в проходе вместо занавеси, вновь вышли в многолюдные места, оказались в толчее и заскочили в лавку, торговавшую перьями, чернилами, бумагой и прочей, на взгляд Пятнистого, не очень нужной для жизни ерундой. Смуглая женщина в мутском платье, складчатом, украшенном яркими цветными пятнами, водила пальцем

чувствуешь. Льдинки вьюги иссекли щеки и лоб. Горло