– Лёлечка! Мамочка умерла!
– Тихо ты, уронишь, – заплакала Лёля, и они долго стояли обнявшись. – Что ж, надеялась я раньше её помереть, не суждено стало быть, – она достала из кармана замызганную тряпку и стала обтирать лицо, – Пойдёмте в дом, чего ж за порогом-то.
В доме было уютно и чисто. Пахло старушечьими вещами, но в целом было приятно.
– Чаю поставлю, голодные поди с дороги.
На комоде стояли фотографии в рамках. Маленькая Ветка, очень красивая женщина, какой-то солдат военной поры. Веточка схватила один из портретов женщины и запрыгала по комнатке.
– Это мама! Это мама!
Зазвякали рюмки в горке. Евгений стал разглядывать мать. У отца не было её фотографии, и Жека всегда представлял её самой красивой в мире, а потом, когда подрос, самой уродливой из всех уродин. Веточка вдоволь напрыгалась и, обняв портрет, уснула в уголочке кровати.
– Я ведь давно их не видела, лет 10 поди, а, может, и того ещё. Часто она так-то?
– Засыпает? Чаще, чем нормальные люди, бабушка, – попытался Жека произнести незнакомое для себя слово.
Бабушка села и стала пристально глядеть в глаза Евгению.
– Ты где её взял-то?
– Сама пришла, вчера, с письмом от мамы.
– А-а-а, – протянула старушка, – так ты, видать, ничего не знаешь. Не мать же она тебе.
– Как не мать?
– А вот так. Любила она очень отца твоего Николая. И он её. А родить-то не могла, переняла, видать, от меня. А как без детей. Она и ушла от него, пряталась, он ездил за ней. А она-то упёртая шибко. Так и потерялись.
– А как же имя? Мою мать звали Вероника.
– Так, совпало, а, может, Николай специально на ней женился – из-за имени. Но непутёвая она какая-то была, гуляла. Что уж там у них произошло, не знаю. Знаю, что с мачехой ты рос. Да не с одной вроде. Вероника-то моя потом вернулась в город, следила за вами, плакала, всё винила, казнила себя. Да пила уж шибко, зачем она ему такая.
– Подождите, но у Ветки – у неё и фамилия и отчество отцовы.
– Так, когда развелись, Вероничка не стала фамилию менять, а отчество, наверное, в память написала. И Веточке говорила, что вы семья ей. Она в роддоме работала акушеркой, а тут малявка какая-то родила и отказалась – родители её больно важные были, скандала боялись, вот и подделали всё, что это Веронички…
Жека онемел от таких новостей. Так тяжело он себя ломал всю дорогу, чтобы принять явившийся факт в виде психбольной сестры, которую уж, наверняка, он теперь не бросил бы. Он даже начал прикидывать, каким врачам её показать – очень странное у неё сумасшествие, подозрительное, может быть, ей нужен просто невропатолог. А в эту ночь он впервые думал о матери, как о явном человеке, а не воображаемом – как будто она сидела рядом, а он разговаривал с ней. И даже увидев Лёлю, почувствовал, что наконец, нашёл семью, пусть такую, но у него и такой не было… Хотя, наверное, и лучше, что всё так обернулось – некогда ему с ними возиться.
– М-да. А я уж почти поверил… А что, Ветку нельзя вылечить?
– А кто ж знает. Никто и не лечил толком. Деньги нужны. В психушку не хотела её отдать, думала накопить, да где ж ей. Потом сама заболела, – старушка опять заплакала. Потом той же тряпкой утёрлась, сходила укрыла пледом Веточку.
– Вы кушайте, Женя, кушайте. Поди обратно торопитесь, с работы спросились.
– Да уж, спросился. Не успел. Не знаю, что и будет мне. У меня там проект заваливается, а я вот…
– Спасибо Вам. Веточку я пропишу, помру скоро, будет, где жить. Мне Вероничка не сказывала, да я знаю, что в чулане жили. Звала её сюда, да не ехала она. Работы тут нету. А мы с Веточкой огородом прокормимся. Вы не переживайте за неё, всё хорошо будет, Дай бог Вам здоровья!
– Ну, ладно, тогда я поехал.
– Поезжай, поезжай.
Что-то щемило в груди у Жеки. Какое-то беспокойство. Вроде радоваться надо, что не их он оказался… он замешкался в дверях.
– Я бы денег вам оставил, да так получилось – в дороге поистратился.
– Не надо, зачем? У тебя своя жизнь. Поезжай спокойно.
– Прощайте, бабушка.
– Прощай, сынок!
Через десять километров ныть в сердце не перестало.
Через пятьдесят боль усилилась многократно.
Через сто его охватил панический ужас, как будто он забыл что-то очень важное, забыл или оставил.
Через несколько минут он остановил машину – ехать дальше было невозможно. Он обругал себя всеми словами, которые знал, привёл огромную кучу доводов «за» продолжение пути… Легче не стало.
Ехать дальше он не мог!
Возвращаться было не за чем!
Но не стоять же здесь?!
Он до отказа вывернул руль.
Нажал на газ.
– Я идиот, – сказал он себе вслух.
И стало хорошо и спокойно.
***
Веточка сидела на крыльце и ждала Жеку.
Она знала, что он её не бросит. Не потому что так сказала мама, а потому что она сама так знала.
КОНЕЦ