– Вероникино, Вероникино, она его берегла шибко. Есть было нечего, и то не продала. Золотое, говорила, память о муже. Любила его очень, подлеца. Ой, извините, всяко в жизни бывает.

– А давно оно у неё?

– Да сколько знаю её, всё на пальце носила.

– А сколько знаете?

– Так уж… Ента пигалицей ещё была. До травмы ещё.

– До какой травмы?

– Так это ж она вон с той лестницы пала. Головой-то ушиблась сильно. Вот и тронулась умом-то. Маленькая была ещё. Не досмотрели.

– Ладно. Спасибо. Пошли.

– Ак мне-то что, Вам спасибо, приветили. Добрый человек, добрый.

– Ну, и что мне с тобой делать?

– Добрый человек.

– Да не добрый я.

– Злой?

– И не злой. Просто некогда мне с тобой возиться. Вот уехал из-за тебя, знаешь, что мне сейчас будет?

– Убьют?

– Почти.

– Маму всегда убивали.

– Вот, видишь – знаешь! У тебя хоть документы какие-нибудь есть?

– Есть. Я прятала. На, – паспорт был завёрнут в газету и сложен в полиэтиленовый мешочек.

– Виктория Николаевна Булаева. Понятно. А почему «Веточка»?

– Мамочка так звала: Веточка – тоненькая, гнётся на ветру. Кто захочет, обломит. Жалко… Обратно не прирастёт. Дерево умрёт, Веточка умрёт. Что с дуры взять. И ты не хочешь.

– Хватит прибедняться. Поехали.

– Куда?

– К Лёле твоей. Если она жива ещё.

– Тоже умерла?

– Вполне возможно. Слушай, давай ты поживёшь немного в той больнице, в другой, а я закончу работу, узнаю всё о Лёле и тебя отвезу к ней. Она ж тебя любит!

– Не буду в другой жить, не буду! – заорала Веточка, запрыгала по машине, как бешеная кошка – салон после неё придётся чистить.

– Сидеть! – приказал. Истерика не прекратилась. – Всё! Всё! Не будешь! Уймись!

Она остановилась на полу и вдруг уснула. То ли из сил выбилась, то ли прикидывается.

Голова пухла. По трассе – три часа туда, три обратно. Если повезёт, за пять можно обернуться. Ещё неизвестно, что там. Держала ли мать связь с этой Лёлей, или всё наобум. И нужна ли эта ненормальная этой Лёле? Тоже неизвестно. Тогда одна дорога ей – в психушку. Позвонить надо. Что будет!

– Лёвчик, ты там скажи БОСу, что кроме меня тётку хоронить некому. А завтра я, как штык, с утра буду.

– Какую тётку? Ты где? Ты с ума сошёл?

– Почти. Сойдёшь тут. Он знает про тётку – ты скажи ему. Пока.

Ну, поехали!

Город пересекли спокойно. Веточка продолжала лежать на полу, а, когда светофоры прекратились, осторожно вползла в кресло и молча, не шевелясь, стала рассматривать придорожные пейзажи.

Вдруг она ожила и забила руками в стекло.

– Остановись! Остановись!

– Что ещё? – Остановились.

– Лес! Мне надо в лес.

– Зачем тебе в лес?

– Надо, – Веточка кокетливо потупила глаза.

– А, ну иди.

– Евгений смотрел, как она мечется по редкому лесу, ища скрытное местечко, и думал: нажать сейчас на газ, развернуть машину и уехать; всё равно кто-нибудь подберёт, сдаст в полицию, а те – куда надо, и кончились его мучения с этой девицей. Совесть, может, и погрызёт, но хуже остаться без работы. И что у него сегодня день такой неудачный!

– Жека! Жека! Иди скорее сюда! Скорее! Скорее!

– Что тебе надо от меня? Штанишки подтянуть?

– Нет-нет! Иди скорее! – она бегала на четвереньках, нарезая круги вокруг какого-то цветка, – Смотри!

– Что смотреть?

Веточка схватила его за руку и потянула вниз (пропал костюм).

– Видишь?

– И что?

– У неё маленький хоботок, вон он, и она им собирает нектар. Она так кушает. Видишь?

– Не вижу.

–Ну, как же не видишь, вон он. Хоботок. Ма-а-ленький такой, вот такусенький. Видишь?

– Вижу.

– Врёшь ты всё, не видишь.

– Поехали, мне некогда.

– Ой, ягодки! Какие ягодки! Их можно кушать, я знаю, они не ядовитые, это другие ядовитые. На, поешь, она принялась пихать Евгению в рот землянику.

– Отстань ты от меня!

– Я хочу ягоды, я хочу ягоды, я хочу ягоды…

– Ё… бэ-тэ, – выругался Евгений, – навязалась ты на меня.

– Я быстро! – заползала по поляне.

Жека откинулся на спину, уже не заботясь о костюме, и сквозь ветки деревьев стал рассматривать далёкое небо. Дремлющая память оживилась знакомым в детстве ощущениям. Если немного полежать, не двигаясь, раскинув руки, то начнёт казаться, что ты летишь, летишь, летишь; и никаких забот, только голубое небо вокруг, спокойное, бездонное.

– Мама говорила, что в небе живут Ангелы, – тихо сказала Веточка, – у них белые крылышки и розовые дудочки, они веселятся и играют. У каждого ангела есть свой человек, которого он бережёт. И если человек делает плохо, ангел грустит. А ведь от грусти можно умереть. Мамин ангел умер. И больше некому стало её беречь.

Они помолчали.

Веточка пристроилась рядом, уткнулась Жеке в бок. От неё приятно пахло земляникой.

– От чего умерла мама?

– Она дёрнула плечом и не ответила.

Было тихо и уютно. Даже шум, проносящихся машин, немыслимо как вписывался в эту тишину.

– Мама пила. Когда папа ушёл. Потом стало нечем платить за квартиру. Пришлось продать. Тётя Нюра соседка была. Сын её купил – дядя Витя. Я помню у неё кота, огромного такого, пушистого. Он нисколько не ходил. Всё лежал и мурлыкал. Толстый был. Тётя Нюра жалела маму, и меня. Больше никто не жалел. Попросила, чтобы её работать взяли в больницу. Тётя Нюра воровала у неё вино, говорила – не пей, у тебя дочь! Я тоже воровала и выливала. Мама плакала: сказала – виновата, что я с лестницы упала… А то мама бы раньше умерла. У тебя большая квартира?

– Нормальная.

– А у нас вот такая была, – она обрисовала пальцем вокруг тела Жеки, – там сначала тряпки и вёдра хранились. А той квартиры я не помню, только кота тёти Нюриного, – она вдруг соскочила, – вот такой был кот. Р-Р-Р, – и начала напрыгивать на Евгения, – Р-Р-Р!

– Ты же сказала, он лежал и не двигался.

– И ты такой же. Вставай, чего разлёгся! – Она поднялась и величественно пошла к машине, – тебе же некогда!

– Мн-да, за тобой не поспеешь.

– Возвращаю! – взмахнула рукой.

Некоторое время она развлекалась, перебирая содержимое бардачка. Евгений отдыхал. Найдя фломастер, она издала зов индейца Могикан и принялась разрисовывать коленку. Впереди замелькала полосатая палочка.

– Ё… бэ-тэ! Чёрт! Вот влип! – он глянул на спидометр, прикидывая на сколько влип. Машина стормозила далеко за гаишником. Гаишник не счёл за труд пройтись.

Жека привычно потянулся к заднему сиденью за барсеткой… и похолодел – документы так и остались в офисе!

– Жека, посмотри, какое солнышко!

– Какое солнышко, дура! Какое солнышко! Из-за тебя я сейчас вообще останусь без машины. Тебя сдадут в психушку, а я долго буду доказывать, что не верблюд! Дёрнуло меня связаться с тобой! Идиот! Идиот! – Он судорожно пошарил по карманам, выудил несколько тысячных, ещё какую-то мелочь и кредитную карту. Хотя вряд ли без прав он сможет откупиться.

– Старший лейтенант Тимошин, – представился гаишник, – выйдите, пожалуйста, из машины.

Евгений вышел.

– Понимаете, товарищ старший лейтенант, вон сестра у меня, она очень больна, её надо…

– Всё понимаю, только нарушать зачем? Ваши документы.

– Командир, может, договоримся?

– Договоримся-договоримся. Документы. – Такого не прошибить.

– Ой, дяденька, что это у Вас? – Веточка вытекла из машины, перебралась через капот и протянула руку к погонам гаишника, – Какие звёздочки красивые! Подарите, дяденька!

– Ветка, сядь немедленно в машину!

– Подарите, подарите, подарите, – канючила Веточка, толкая лейтенанта в плечо, и пытаясь заглянуть ему в глаза.

Гаишник испуганно-брезгливо отступал назад и косился на её руки. Покрашенные красным фломастером, они создавали полную иллюзию какой-то проказы. Жеку осенило. Он схватил Ветку и начал оттаскивать от гаишника, та цеплялась и визжала.

– Ветка, иди немедленно в машину, что ты делаешь, тебе нельзя ни к кому прикасаться. Извините, товарищ лейтенант, я не думал, что она выйдет. Психичка, да ещё подцепила какую-то заразу. Отцепись, дура! – он еле отодрал дуру от гаишника и потащил к двери, – Извините, пожалуйста, сейчас я её закрою и подойду. – Ветка извивалась, пытаясь вырваться.

– Ладно, поезжайте, – махнул лейтенант и побежал назад.

– Спасибо Вам, – крикнул вслед Жека, и, запихав орущую Ветку на сиденье, хлопнув дверкой.

– Ну, поехали, пока он не передумал.

– Р-Р-Р,– изобразила из себя кошку, и тут же успокоилась, замурлыкала и начала слюнявить руки и стирать с них следы фломастера.

– Хоть какая-то польза от твоей придури! – накричал на неё Евгений.

– У тебя жена есть?

– Что?

– Жена.

– Жена? Нет!

– А как же ты без жены?

– При чём здесь жена? – Жека никак не мог понять связи с только что происшедшим событием и отсутствием жены. Хотя, какая логика с дуры?

– Мамы нет, жены нет, а кто же тебе кушать варит, стирает?

– Для этого не обязательно иметь жену?

– А для чего обязательно?

– Для любви.

– И что, тебе любви не надо?

– ?

– Ты не хочешь любви?

– Что ты ко мне привязалась?

– Ты не умеешь.

– Я не умею? Театр – пожалуйста, подружки – да ради бога, салоны – на, шопинг – как без этого! И что? Всё мало, всё чего-то не хватает…

– Любви?

– Да, ладно! Я должен быть рядом всё время, и деньги для блажи всякой! А как совместить?! Вот хоть на изнанку вывернись, а не совместить! И никто этого не понимает! Никто! – Евгений завёлся и уже просто орал слова, не замечая, что Веточка вытаращила глаза и испуганно вжалась в кресло, – А ты что думала – всё просто? Любовь! Любовь! – Ветка как-то странно задёргалась и заревела, – Что? Что ты воешь?