Мама заметила, что я боюсь, и включив свет, показала, что никто в коридоре не прятался, а брат нашёптывал мне, мол, чудища просто невидимы для взрослых. Зараза, скажите?
Мне же с каждым днём становилось всё хуже. Снились кошмары, я боялась ночью встать в туалет с соответствующими последствиями, домой не заходила одна – гуляла до красного носа и побелевших рук, пока мама или папа не возвращались с работы. А ведь ещё голодная была целыми днями, поэтому начались проблемы с желудком.
И вот однажды, заметила, что чай по утрам стал с горчинкой, значит, мама позвонила бабушке и та рассказала рецепт травяных настоев. Но они не помогали – я всё равно слышала шорохи, видела тени, чувствовала прикосновения, когда попадала в коридор одна.
Мама извелась со мной, то ругалась, что я всё выдумываю, то срывалась на брата, когда он выпрыгивал неожиданно из-за угла, а я визжала, громче кота, которому случайно прищемили хвост.
Пришлось вызвать бабушку.
Она охала: «довели мне девчоночку» и доставала из пакетов привезённые травы. Уже не только по утрам мой чай горчил, но и перед сном. В комнате по углам веточки лежали, днём свечки трещали. Мама ворчала и просила не превращать дом в чёрт-те что. Тем более что результата пока не замечала – я всё равно плакала ночью и старалась избегать коридора.
Тогда бабушка предложила новый способ – заварить меня в полыни.
Да-да. Именно так я это и восприняла. В ванной поставили большой таз, в него полынь положили, кипятком залили – и вот в эту жижу с колючками я должна была сесть.
Ага. Фигушки. Я сопротивлялась до последнего. Бабушка меня уговаривала, сама руку в отвар опускала, но я ни в какую. Спасибо, мама меня поддерживала и разрешала избегать участи быть сваренной. Пока чудище из коридора нас не переубедило.
Ему не нравилось, что бабушка хозяйничала, веником всю паутину собрала, одежду от пыли перетряхнула. Негде было прятаться теням, дверь в комнату открытой держали, свет в коридор запускали. И чудище стало ко мне цепляться. Оно шуршало собачками по замкам курток, стучало пуговицами пальто, тянуло только мне видимые руки, стоило оказаться в коридоре. Я чувствовала, как мне словно волосы выдирают. По одному. И боялась, что так лысой останусь.
А еще оно обрело голос, я уже слышала не просто шелест неразборчивый, а слова:
М-м-м-м. Ну иди же ты к нам. Мы скучаем. Ты наша. Наша! Наша! Вкусная девочка, бойся больше, мы уже скоро до тебя доберёмся.
Мама снова с включённым светом пошла со мной, убедиться, что всё это мои выдумки, нет никого в коридоре, но… на замках куртки заметила светлые волоски, они тонкими змейками извивались от сквозняка.
Тут же верхняя одежда была спрятана в чехлы. Чудищу теперь совсем негде спрятаться. Да ещё и я согласилась перед сном в полыни погреться. Бабушка схитрила немного – накрыла траву простыней. Конечно, колючки я всё равно чувствовала, да и вода горячая, но хотя бы не замечала ветки травы. Я зажмурилась, слушая, как бабушка молитвенными словами невидимый кокон сплетала, чтобы тот меня защищал от нечистого, духов, злыдней и прочей ереси.
Но… чудище коридорное не собиралось сдаваться.
Стоило мне открыть глаза и повернуться к двери, как я разглядела тени, ползущие из щели под дверью в ванную, они напоминали змей, в виде рук, с длинными пальцами, когтями цеплялись за кафель и продвигались рывками всё ближе и ближе. Тени сопровождало шипение, клацание. У меня в глазах поплыли пятна, в них я угадывала острые зубы. В нос ударила гнилостная вонь, от которой запершило в горле.
– А-а-а-а-а!
Это я закричала? Или мы одновременно с бабулей?
Я выскочила из таза с полынью голышом, забежала в комнату, накрылась одеялом и тряслась, словно без одежды на морозе оказалась.
О чём там мама с бабушкой разговаривали, я не знаю, услышала только что-то про наследственность. Наверное, маму тоже преследовал монстр, только мой живёт в коридоре, а её прятался в кладовой. И бабушка сказала, что мне нельзя оставаться одной.