Рассвет 2.0

– Лотос, я Окунь! Как слышно?

– Слышу тебя, Окунь! Что там? – Сай была уже в курсе происходящего.

– Готовься принимать пациентку, – я поспешно приматывал девушку к носилкам быстро затвердевающей пластиковой лентой, аккуратно фиксируя голову в одном положении, – фрактура це четыре, фрактура клавикула слева, подозрение на фрактуру основания черепа. Тетраплегия. Все данные отправляю тебе.

– Противошоковый капаете?

– Ну конечно. Кровопотеря небольшая пока. Но разрыв брюшины.

– Я готовлю операционную и бужу Кристи.

– Да, обязательно. Сейчас второго будем смотреть, конец связи.

Я вывел мониторинг пострадавшей на мини-экран носилок. Пока все нормально. Это еще не агония, хотя и стабильным состояние не назовешь. Вопрос в том, как быстро развивается отек в области мозгового ствола – с полевым сканером этого не поймешь, а даже если и поймешь, то сделать ничего не сделаешь. Я только теперь стал слышать другие голоса – хотя они все это время орали у меня а наушниках.

– Серый, ты что-нибудь понял?

– Не-а… Весь блок управления разворотило начисто. Но это не при падении!

– Я знаю, что не при падении! Это ответ – почему они упали!

Я взглянул на девушку – пока все нормально. А начни она умирать у нас на руках – что я сделаю? Надо срочно оперировать, причем я сроду ничего подобного не делал, и Вэнь тоже. Но Сай справится, у нее специализация и опыт. Надеюсь, девочка доживет до станции. Черт возьми, где там второй?

Я наклонился к микрофону в вороте.

– Эй, спасатели, что там у вас? Где второй?

– Расслабься, – ответил мрачный голос координатора, – второй уже все.

– Иди, посмотри, – буркнул Вэнь.

Я еще раз бросил взгляд на мониторинг – пока все нормально. Натянул перчатки и шлем, выровнял давление в шлюзе и вылез наружу.

– Что с девушкой? – спросил меня один из спасателей.

– Плохо, – ответил я коротко, – дай глянуть.

Подтвердить смерть – наша обязанность. Через скафандр не всегда просто понять, мертв ли человек.

Второй бедолага лежал на носилках, и уже при первом взгляде я понял, что спасатели все верно оценили и без меня. Скафандр погибшего был поврежден, через всю грудь проходил глубокий кровавый разрыв, а вот голова в шлеме осталась цела. Правда, сам шлем треснул – но видимо, давление в нем сохранялось. Я подошел и наклонился над мертвым.

Вздрогнул и снова выпрямился.

Открытыми желтыми тигриными глазами на меня смотрел планетолог Аркадий Дикий. В глазах застыл нечеловеческий ужас.

Детство. Станислав Чон. Испания, 018 год КЭ.

Никакого шторма на море не было, наверное, потому и никто из взрослых не тревожился. Подумаешь, обычный ветер. Волны захлестывали наш катерок, поднимали вверх, швыряли в бездну, так что в животе ухало, как при невесомости. Это было здорово. Марси повизгивала и цеплялась за поручни. Костя держался за руль, изображая несокрушимо хладнокровного капитана. Мне было безотчетно весело, и мы без особых проблем дошли до Исла-де-Тормента. Остров с громким названием был на самом деле маленькой скалой, почти лысой вершиной, торчащей посреди моря, как чья-то голая задница. Костя так и высказался, что безумно развеселило Марселу. Кстати, раньше, лет сто назад, чуть ли не до войны еще, это был настоящий, нормальный остров, там жили люди, но потом уровень мирового океана повысился. Над водой осталась лишь одна, самая высокая из вершин островка.

При такой волне подойти к берегу оказалось непросто, Костя заходил три раза – и снова нас относило в море. Но наконец он подошел достаточно близко, я спрыгнул в воду и пришвартовал катерок к бетонной плите, служащей здесь причалом. Волны окатывали меня с головой и норовили утащить вглубь, не очень-то приятно. И когда мы вылезли и пошли к вершине, Костя продолжал острить, а я молча кукожился, мокрый до нитки, ветер прохватывал меня насквозь. Впрочем, небо быстро потемнело, дождь полил потоками, скоро мы ничем не отличались друг от друга, и, наверное, втихомолку каждый жалел, что мы вообще ломанулись кататься в этот день по морю. Просто завтра уже собирались обратно, на Урал, и как-то жаль было уезжать, не попрощавшись с морем как следует.

Нам стукнуло по четырнадцать, и мы приехали в Испанию на школьно-научную конференцию биофизиков. Мы трое давно стали неразлучны: и работали в одном отряде, и биофизикой все трое увлекались, и хулиганили вместе, и развлекались одинаково. Костя в нашей троице был главным. Он руководил нашим проектом по биофизике, ему принадлежала основная идея, Марси делала техническую часть, компьютерную – она в этом здорово разбиралась. Ну а я так, на подхвате. Примерно так же распределялись роли у нас всегда. Костя был талантлив буквально во всем, Марси – в технике, а я ничем особенным не выделялся, но в компанию вписывался хорошо.

Был последний день на теплом Средиземноморье, и хотя выдался этот день совершенно не солнечным, мы хотели использовать его по полной.

Вот и использовали.

Никакой серьезной защиты мы с собой, конечно, не взяли – зачем, просто покататься хотели. Дождевики вмиг превратились в бессмысленные тряпочки – ливень был не просто как из ведра, а буквально как из гигантского бесконечного шланга, как будто небо на нас опрокинулось, даже дышать между струями воды было трудно. Костя еще заметил, что, мол, купаться сегодня не получилось, так хоть душ примем как следует. Но потом он скис. И только Марсела бодро и энергично перла к вершине, как будто дождик ей совсем не мешал.

Мы не знали, что это лишь начало злоключений. Когда добрались до вершины, дождь поредел. Мы рассчитывали на красивый вид, но ничего видно не было – серая морось во все стороны. Млякоть, как говорила моя мать. Ну хотя бы осталось гордое сознание достигнутой цели. Решили добраться до Острова Бури и залезть на вершину – и сделали. Хотя и без ожидаемых удобств. Я опустил на глаза очки, настроил окуляр, пытаясь найти внизу наш катер. И похолодел.

Я нашел катер. Канат, как видно, оборвало – как так получилось, не понимаю, вообще-то графенки⁷ не рвутся. Может, я пришвартовал плохо? В любом случае катер болтался в бухте метрах в ста от берега Торменты.

– Млин! – вырвалось у меня. Ребята, конечно, обернулись. Я молча махнул рукой на бухту и ждал, пока они настроят свои окуляры.

– Ой, как неудобно! – вздохнула Марсела. Я понимал ее. Вызывать Патруль, конечно, придется. Они даже ничего не скажут – мало ли что случается. Но плохо, когда ты школьник, вот если бы взрослые балбесы заплыли в такую погоду и застряли на острове – никто бы слова не сказал. Это же работа спасателей. А раз мы школьники, обязательно косо посмотрят – мол, идиоты малолетние.

Я молча послал с комма сигнал вызова. Вызов был принят.

Но голосовой связи не было – то ли не принято у них, то ли плохо связь работала в бурю.

– Может, к берегу спустимся? Спасатели, наверное, с моря подойдут, – предположил Костя.

– Думаю, скорее на вертушке, – возразил я, – но можно и спуститься. Здесь ветер сильный.

Я пошел первым, за мной Марсела, и это было хорошо, потому что периодически на трудных участках спуска я останавливался и подавал ей руку. И она принимала помощь. Костя угрюмо полз за нами. Потом спуск стал пологим, и мы свободно пошли по тропе. Дождь усилился вновь, так что нам было не до разговоров – за ревом моря и ливня мы друг друга и не услышали бы.

А потом я заметил, что вода доходит нам уже до щиколоток.

С горы бежали ручьи, и всю тропу залило водой. Сначала вроде это было нормально, но сейчас мне показалось, что вода как-то слишком быстро прибывает. Да, слишком быстро! Еще несколько шагов – и вода дошла до колен.

– Остров заливает, – отрывисто сказала Марсела, повернувшись к нам, – пошли обратно! Бежим!

Она была права. Мы побежали наверх, хлюпая ботинками, выдирая ноги из воды. Мне стало по-настоящему страшно – но показывать это, конечно, нельзя. Да и чего бояться? Даже если море накроет остров, хотя бы вершина останется. Да и не может быть такого подъема внезапного, с какой стати?

Мы ведь смотрели прогноз – ожидалась только качка. И куратор ничего не сказала, а ведь она за нас отвечает, было бы хоть что-то опасное – нас бы не отпустили.

Но в то время ветры все еще были непредсказуемы – природа продолжала бушевать. Вода рвалась к вершине быстрее нас. Временами мы оказывались почти по пояс в соленом потоке. Костя с перепугу убежал вперед – у него сразу открылось второе и третье дыхание. Я в какой-то момент взял Марселу за руку – она гораздо ниже ростом, маленькая совсем, и сейчас вода доходила ей до груди. Я потащил девочку за собой.

– Ничего, не бойся! – крикнула она, – сейчас спасатели…

Я не расслышал конца фразы. Мы наконец убежали от потока – вода стала ниже, ниже, и вот мы оказались на сухом месте.

На самой вершине. На сухом пятачке диаметром всего около ста метров.

Сколько времени прошло, интересно? Сколько нужно спасателям? Я прикрыл глаза и глянул на комме. Пятнадцать минут… а вот сколько им здесь нужно – я даже не представляю. У нас на Урале они бы уже прибыли. Но может, не мы одни сейчас в таком положении? Непредвиденная буря – а сколько лодок оказалось в море?

– Вода прибывает, – хрипло произнес Костя. Я глянул на него – лицо друга страшно побледнело. Он был прав: набегающие волны зримо сокращали оставшийся пятачок суши.

– Не бойся! – Марсела положила руку ему на плечо, – Нас заберут!

Костя отшатнулся. Его лицо исказилось.

– Да отстань от меня! – закричал он, – Отвяжись! Какого дьявола мы вообще пошли в море! Катер… это все он!

Он ткнул в меня.

– Идиот! Даже привязать нормально не мог…

Я хотел объяснить ему, что даже если бы катер и оставался на месте, шансов попасть к нему у нас уже не было. И как раз хорошо, что мы заранее вызвали спасателей, увидев, что катер отнесло. Но объяснять что-либо было бесполезно, Костя впал в истерику. Такое у него тоже бывает, хотя видали это только мы с Марси – но Костя такой классный, что ему можно простить все.

– Костя! – Марсела встала перед ним, маленькая, и как всегда, бесстрашная и спокойная, – ну прекрати! Все будет хорошо, слышишь?

Я осматривался вокруг. Должно же быть что-нибудь, ну хоть что-нибудь, что поможет нам? Марсела так убеждена, что спасатели прибудут вовремя – а вот я в этом сомневался. Слишком уж быстро сокращалось сухое пространство. Любое умение плавать в такую волну не спасет. Я повернулся к Марселе.

– Осмотрюсь тут. Вдруг что-то найду полезное.

Она кивнула. За Костей, похоже, нужен был присмотр. Я никогда его таким не видел – он совершенно потерял контроль, орал что-то несвязное, по лицу текли слезы. Ладно, пусть его… не до того сейчас. Я быстро пошел к группе валунов неподалеку – не представлял, что это даст, но мало ли? И оказалось, что пошел не зря – из камней торчала вершинка мачты лазерной завесы.

Какая же это древность… Еще из тех времен, когда между Союзом Трудовых Коммун и оставшейся частью мира, «Фри трейд эреа», была выстроена непроходимая стена, граница. Я смутно знал, что она проходила и где-то в этих местах. Установка автоматического огня, вот что это такое. Вряд ли, конечно, она еще стреляет. Но может быть, жива автоматика. Я спустился в выемку, осмотрел цоколь установки. Какие-то рычаги. Я потянул за один из них, и антеннка задрожала и стала вытягиваться.

Ага! Я угадал, значит. Понятно, что установка должна находиться на значительной высоте. Саму турель, конечно, давно сняли. А вот мачта осталась. И она довольно прочная – человека, во всяком случае, выдержит.

Я поднялся и осмотрелся. Сухое пространство на вершине зримо сократилось. Марсела с Костей скукожились в центре.

– Эй, идите сюда! Быстро!

Они подбежали. Я сказал Марселе:

– Ну-ка, вставай сюда! Держись.

Она вцепилась руками в мачту и встала на перекладину. Я снова задействовал рычаг, и мачта поехала вверх. Это реальная надежда! Так высоко море по-любому не поднимется, не цунами же у нас. Костя вскочил на следующую перекладину, и я подтянул рычаг снова.

– Стас! А ты как же? – крикнула Марсела сверху.

А как я… Все дело в том, что рычаг нужно держать, чтобы мачта продолжала выдвигаться. Там что-то сломалось, и он не фиксировался сам. Поэтому подняться у меня примерно столько же шансов, как вытащить себя за волосы из болота.

– Я сейчас, тоже! – крикнул я ей успокаивающе. Марсела у нас героиня. Узнает правду – нырнет в воду, чтобы спасать меня.

Поэтому я тянул рычаг до последнего. Теперь можно и отпустить. Мачта уехала далеко в черно-серое небо. Где-то там, на верхней перекладине, как флажок, торчала красная курточка Марселы. На следующей замер Костя, обхватив мачту руками и ногами. Метров десять высоты, не меньше. Мой комм выдал сигнал на височную кость. Увы, это не спасатели.

– Стас, ты где? – спросила Марсела.

– Я чуть ниже тебя. На мачте.

Интересно, может ли она разглядеть, что внизу? Я рассчитывал на то, что не может. И видимо, оказался прав.

– Надеюсь, они скоро прилетят, – раздался голосок Марселы, – холод собачий!

– Придется потерпеть, – ответил я. Ближайшая перекладина была над моей головой метрах в пяти. В принципе что я, по канату лазать не умею? Я схватился за мачту, подтянулся и тотчас съехал вниз. Очень скользкая мачта, мокрая. Гладкая, сволочь.

Море прибывало быстро. Вода уже подступила к валунам. Я в последний раз глянул вверх, разглядел с трудом силуэты ребят, прижавшиеся к мачте. Мной овладело удивительное спокойствие. Как будто тот факт, что опасность была отведена от товарищей, как-то спасал и меня самого. Какая разница, что будет со мной. Главное, что их все-таки вытащат. А глупо вот так погибнуть. Я вскарабкался на валун. Теперь я на одном уровне с вершиной острова. Может, смогу какое-то время продержаться на воде… а может, например, держаться за мачту и подниматься вместе с водой? Да, это может быть шансом. Я сам в это не особенно верил. Уже вымотался, а волны требуют столько сил и внимания…

Тут я подумал о матери и о том, что будет с ней, и как она вообще это переживет. Ну нельзя заводить единственного ребенка, да еще так поздно, да еще вся эта история с отцом…

Волна накатила на меня и облила с головой.

Я вцепился в мачту. Сдаваться? Черта с два. Я буду держаться до последнего. Ужас пробирал до костей – море, древний, хтонический зверь, собиралось пожрать меня, утащить в свои бездонные глубины. Теперь я сам внутри был как Костя и готов был плакать, орать, обвинять даже… ну уж нет, не буду я на это тратить силы. Я буду держаться за мачту, и…

И вот тут случилось странное. Похоже, что бред от страха.

Сначала – ровный ряд огоньков. Цветные огоньки в воздухе рядом со мной, как будто обрамляющие небольшую платформу. И на этой – невидимой, в огоньках, платформе, сидел человек – не в защите, не в форме спасателя, вообще ни в какой не в форме, а в чем-то белом. Он сидел, скрестив ноги и улыбался. Вот это было самым диким – он улыбался. И еще, это я не понял сразу, а только зарегистрировал мозгом – его лицо само светилось, как фонарь.

И тут волна мощно нахлынула на меня, рванула и понесла. Мои руки ослабели, мачту вырвало из ладоней. Но тотчас чья-то рука перехватила мое запястье и потянула вверх.

Я забарахтался и вцепился в край… плота?

Он взял меня за шкирку и втащил наверх, словно котенка.

Я лежал на невидимой, но прочной поверхности. И от нее поднималось тепло, быстро высушивая меня, одежду, волосы. Потом я заметил, что эта невидимая поверхность слегка светится. Здесь не было дождя. И не был слышен шум моря.

Я сел. Мой спаситель сидел все так же неподвижно. Теперь я мог разглядеть его как следует – и не мог отвести глаз.

Все в нем было обыкновенно. Белая хламида неопределенной формы. Нормальное лицо, нос картохой, светлые волосы. Вот только глаза. Таких глаз я никогда не видел. И не мог бы описать. Были они большие? Светлые или темные? Кажется, все-таки светлые, зеленые, что ли – точно я не скажу.

Но вот их выражение, их свет… Мудрость? Понимание? Сочувствие? Опыт тысячелетий? Все вот это сразу приходило на ум. Оторвать взгляд невозможно. И я молчал, словно язык проглотив. Он заговорил первым.

– Все хорошо. Не бойся, Станислав.

Я немного пришел в себя.

– А… Марсела, Костя… ребята…

– У них все будет нормально. Их заберут через пять минут, – заверил меня спаситель.

– А… я.. вы?

– И у тебя все будет хорошо. А могло быть плохо. Ты не удержался бы за мачту.

– А кто вы? И что это за? – я указал на платформу. Как будто невидимый, в огоньках, плот, висящий прямо в воздухе. Вроде сейчас разрабатывают гравитационный двигатель. Это оно?

– Это неважно, кто я, – усмехнулся человек, – гораздо важнее, кто ты. Знаешь, кто ты, Станислав Чон?

– Ну… конечно. Я же не свихнулся пока.

– Ты очень важный для будущего человек. Это просто такой факт. Учти его. Ты настолько важен, что нельзя допустить, чтобы ты умер.

– Все же умирают.

– Конечно. Но не в четырнадцать лет.

– Все важны.

– Да, конечно. У тебя все будет хорошо, Станислав.

Он поднял голову, и я тоже. Над нами рокотал вертолет. Спасатели снимали с мачты моих товарищей. Наша платформа стала медленно подниматься. Я подумал, в какое изумление все придут, когда увидят эту штуковину. Это же супертехнологии какие-то. Не зря он говорит о будущем.

Он поднялся. Положил руку мне на плечо.

– Не забывай меня, Станислав. До свидания!

Я сам не понял, как очутился внутри вертолета, на полу, рядом с моими мокрыми и полузамерзшими друзьями. А я уже был сух, согрет и больше не трясся от ужаса. Салверы передавали нам сухую одежду, одеяла и горячее питье. Марсела переодевалась без всякого стеснения. Впрочем, мы не в первый раз были в ситуации, когда стеснение смысла не имело. И ночевали втроем в одной палатке, и вообще всякое бывало.

Она взглянула на меня.

– Стаська, ты же нас спас! Если бы не ты…

– Да ладно. Мне просто случайно попалась эта мачта.

Спасатели потом спрашивали, откуда я, собственно, взялся. Мои друзья считали, что я тоже висел на мачте, и меня сняли потом – но для спасателей я внезапно появился на пороге вертолета, сухой и чистый. Объяснить правду я не мог. Рассказывать про типа в белой хламиде с глазами древнего бога – ну извините. Пришлось прикинуться, что я в шоке и ничего сам не понимаю.

Так до сих пор и не знаю, что это был за тип. Но он сказал мне «ты важен для будущего». Я? Да ведь все важны для будущего, нет же каких-то особых людей – так, что одни более необходимы, а другие менее. С другой стороны, Костя и Марси и так были спасены, а я бы погиб, так что очевидно, этот мистический спасатель просто решил спасти и мою жизнь, а заодно репутацию испанских педагогов – что они пережили бы, если бы погиб подросток, приехавший на конференцию?

Но что это за таинственный тип? Я часто думал обо всем этом. Может быть, это была галлюцинация – только она не объясняет, почему я остался сухим и вообще выжил. Я помню изумление спасателей – оно точно не было галлюцинацией.

Я никогда никому не рассказывал об этом. Даже в качестве байки. Во-первых, примут за сумасшедшего, во-вторых, не хотелось бы, чтобы Костя с Марси узнали, что я едва не погиб тогда. Тем более – чтобы узнала мать. Но я много думал о моем странном спасителе. Кто он? Может, какой-нибудь религиозный персонаж? Да вроде не похож – я даже специально ознакомился с религиозной мифологией.

В конце концов я пришел к выводу, что тот человек явился к нам из будущего. Перемещения во времени еще недавно считались абсолютно невозможными, но сейчас квантовая теория уже подходит и к этому, казалось бы, неразрешимому барьеру. Конечно, до постройки машины времени еще очень далеко, но это не значит, что ее не построят никогда. Он из будущего – это наиболее вероятно.

Хотя с годами все это стало казаться мне полным бредом – вместе с ребятами мы вспоминали о пережитом приключении на острове Бури, а вот фантастическое спасение помнил только я – было ли это реальностью, кто знает?

Станислав Чон, Церера, 032 год КЭ.

Глава 2. Похороны. Книга Цзиньши

В операционную Сай меня не пустила. Она сказала, что уже имела дело с основанием черепа. Кристина ассистировала ей, Вэнь готовил интенсивную палату. Меня отправили отдыхать.

Отдых – дело серьезное. В данной ситуации это долг – если придется сменить кого-то из товарищей, я должен быть свежим. Меня трясло, но принимать какие-либо медикаменты сейчас нельзя – мало ли что от меня потребуется! Я бы предпочел работать, но раз работы пока нет, надо отдыхать. Хотя бы лечь и закрыть глаза, даже если зубы выстукивают дробь. Я выпил стакан горячего чаю и лег.

Только теперь я вспоминал крики техников: «Серый, ты понял? – Весь блок управления разворотило начисто!» Обратно в скутере я летел рядом с раненой, Вэнь контролировал автопилот, я следил за показателями, добавлял катехоламинов в мешок капельницы и слушал нервные переговоры спасателей по радио.

– Главное – черный ящик.

– Да, прослушаем – ясно станет.

– Не мог он так упасть… просто не мог.

– Ты соображаешь или нет?

– Техники балду гоняли…

Вообще странно. В самом деле, скутеры – штука надежная, просто так они не падают. На Земле бывают погодные условия и все такое – но здесь условия всегда одинаковы. За полтора года работы я ни разу не сталкивался с таким. Катастрофы случались, осталась пара трупов и в моей памяти – но не так. Один провалился в расщелину, помнится. Другая – биологиня – ушла в Океан, оборвался трос, она потерялась, у нее кончился кислород; тело позже извлекли из моря. И все другие случаи, когда я летал на вызовы, были связаны с чем угодно, но не с аварией техники. Хотя один раз в ровер прилетел метеорит, тоже случайность. На Второй Базе однажды робот вышел из строя, упал и резаком поранил рабочего. Программный сбой. Но скутеры… Они не выходят из строя просто так.

Видимо, как я понял из отрывочных реплик, скутер развалился прямо в полете. Да и понятно – куски были рассеяны по большой площади, а если бы машинка просто упала, при тамошней мягкой почве осколки никак не могли разлететься далеко – он лежал бы в яме целиком, да и яма была бы куда глубже.

Вот отчего у меня сейчас стучали зубы. Да, Аркадия очень жалко – я даже еще не задумался о его смерти; талантливый, интеллигентный человек… будущий директор астроцентра. Да, жалко и молодую женщину, которой в самом лучшем случае предстоят годы восстановления. Возможно, нейропротезирование спинного мозга. Если она вообще выживет. Но черт возьми, это наша работа, я умею дистанцироваться от переживаний. Не в них дело.

Дело в том, что произошло что-то странное. Но что? – Халатность техников…

Почему-то все казалось мне сейчас таким ужасным, что хотелось отмотать время на два часа назад. Когда все в мире было еще спокойно.

Цзиньши, «Черное время»

«Разным, но не всем будущим временам я посвящаю эту книгу».

Этими словами великого писателя двадцатого столетия Хорхе Луиса Борхеса я предваряю свое повествование, дорогой читатель. Я знаю, ты не поверишь мне.

Живущие в антиутопии никогда не верят, что их мир – ужасен.

Я попытаюсь достучаться до твоего сердца, читатель. Я скажу на том языке, который тебя приучили понимать: наша цивилизация, земная цивилизация в большой опасности. Тебе решать, игнорировать это предупреждение – или постараться хоть что-то предпринять.

Я знаю, сейчас ты уже спрашиваешь себя: отчего же автор не пошел обычным путем? Отчего не обратился в свой Совет трудового коллектива или в Совет более высокой ступени? Отчего не инициировал общественную дискуссию? Я горько смеюсь в ответ твоим мыслям. Ты привык решать все проблемы обращением к тому, что считаешь обществом. Но настоящие проблемы никогда не приходят тебе в голову. Потому что ты сформирован особым образом. Ты кондиционирован для жизни в этой замкнутой среде.

Но ты уже читаешь эти мои строки, и значит, ты не безнадежен. Ты просыпаешься.

Опасность, которая грозит нашей цивилизации, – не пришла извне. Эта внутренняя опасность сродни душевной болезни, которая пожирает мозг – а больной даже и не подозревает, что здесь что-то не так.

То, что нам грозит, – духовная гибель. За которой неминуемо последует и физическая».

Я покачал головой. Кажется, автор бредит. Кажется, у него расстройство личности – уже по напыщенному стилю можно ставить диагноз.

До сих пор у меня так и не дошли руки до файла, подаренного Аркадием. Раненую девушку – её звали Сян Линь – отправили на Марс вчера. До самой отправки мы сидели рядом с ней – все втроём, кроме дежурного. Необходимости такой не было, конечно, мы распределили дежурства, достаточно было бы одного салвера. Но нас как магнитом тянуло в палату, где лежала в искусственной коме несчастная девушка-планетолог. Сай успешно провела операцию, но состояние Линь оставалось стабильно тяжелым. Я не мог думать ни о чем другом. Подрагивали цифры и графики на мониторах, мы молчали, глядя то на приборы, то на бледно-восковое лицо пациентки. Временами кто-то из нас вставал, обтирал ватным тампоном лицо Линь, поправлял руку, очищал и увлажнял полость рта. В общем, хотелось делать хоть что-нибудь. И уйти было невозможно. Тем более, что временами Линь начинала умирать, и мы быстро, лихорадочно решали, что ей ввести. За трое суток я поспал от силы часов десять – не подряд, конечно.

Вчера наконец пришел с Марса спецрейс с медицинской капсулой. Просто так в пассажирском, даже в медотсеке отправлять Линь было нельзя. Прилетели две врачицы-нейрохирургини, осмотрели Линь, поговорили о чем-то, не глядя на нас – конечно, они специалисты, а мы всего лишь салверы. Впрочем, с Сай они благосклонно побеседовали, та разъяснила им свои действия, и врачицы одобрили ее. Затем они укатили капсулу к себе на корабль. Мы, все четверо проводили их до выхода и молча наблюдали, как закрывается шлюз.

На Церере врачей нет. Уже давным-давно врач – фактически ученый, лечит он самые сложные случаи, привлекается для консультаций, если салверы не справились. Обязательно имеет узкую специализацию. На космической станции, где в общем-то все здоровы, врачи ни к чему.

Мы – не врачи, а салверы. Еще до Освобождения и создания всемирного Союза Трудовых Коммун наша профессия приобрела это название, бог весть, кто его придумал. Происходит оно сразу от двух латинских cлов – здоровье (salus) и спасать (salvare). Изначально профессия эта объединяла тех, кого в еще более древние времена презрительно называли «средний медперсонал» – медсестер, фельдшеров, акушеров. Сразу предполагалось, что работать салверы будут самостоятельно, что образование им будет даваться весьма серьезное, что они смогут сами ставить диагнозы и даже лечить в простых случаях (так, как это уже и было к тому времени во многих странах в отношении медсестер или, если такая специальность была, фельдшеров).

В наше время салвер учится профессии пять лет, усваивая – благодаря нейростимуляции, конечно – значительно больше информации, чем усваивал врач лет пятьдесят назад. С подробными знаниями о человеческой анатомии, физиологии и биохимии, патологии, с умением провести элементарную операцию по удалению аппендикса или желчного пузыря, ну разумеется, трахеотомию, или принять даже осложненные роды. Если салвер дальше специализируется на хирургии, он вообще может проводить чуть ли не любые стандартные операции – лишь для сложных и необычных случаев требуется врач. Да и врачи – те же салверы, только после пяти лет института они еще три года учатся в аспирантуре. Я бы тоже мог учиться дальше – просто не захотел.

И многие не хотят. Салвер работает с пациентом непосредственно, близко. Элементарный уход сейчас осуществляется не полностью автоматически, но с помощью управляемых киберов, быстро и беспроблемно; он не составляет труда, и салвер организует его самостоятельно. Никаких «нянечек» и «сиделок», как это было во времена отчужденного труда, у нас нет. Салвер в общем-то делает то, ради чего люди и идут в медицину, – работает непосредственно с больным, помогает людям. А врач… для этой профессии нужно иметь научный склад ума. Работать больше с машинами и символами, чем с человеком.

Нас много. Это простая работа, но ты все время ощущаешь себя нужным. Это хорошая работа. Я никогда не жалел, что пошел в салверы.

На следующий день были назначены похороны Аркадия. Распоряжения на случай смерти он не делал, и поэтому тело захоронили обычным образом, в грунте Цереры. Я не знал, ждет ли его кто-то на Земле, есть ли родственники или друзья, которым хотелось бы посещать могилу. Но без специального завещания, сделанного заранее, тела погибших на Землю не посылают – отправка тоже отбирает топливный ресурс. Мне казалось, что Аркадий не хотел бы лежать на Церере. Ведь он и попал-то сюда скорее случайно. Но возразить я ничего не мог – не находил весомых аргументов.

Вся Тройка выстроилась перед импровизированным «кладбищем» на поле 44. В народе это место прозвали Пантеоном. Здесь уже разместились одиннадцать могил, одиннадцать обелисков тех, кто погиб при освоении и исследовании Цереры за три десятилетия. Причем это были не все погибшие – тела пилотов по традиции отправляли в вечное плавание в Космос, некоторых по личному завещанию все же увозили на Землю или Марс.

Трехдневный мониторинг у неподвижного тела Линь вымотал нас всех. Но ребята тоже пошли хоронить Аркадия. Почему-то этот случай казался нам не чужим – может, из-за Линь, коллеги погибшего, а может потому, что и Аркадий ощущался как пациент – мы просто не успели. Может быть, ребята почувствовали, что мне нужна поддержка, ведь у меня-то была причина идти на похороны, я знал Аркадия лично. Так или иначе, мы стояли вчетвером, и Кристина сочувственно сжимала мою ладонь, хотя сквозь толстые перчатки наших скафандров это пожатие почти не ощущалось. Сдержанные азиаты Сай и Вэнь просто стояли рядом. В Системе сложились свои похоронные традиции – странная смесь из традиций разных народов, революционных обычаев и новых, космических. Мы с Кристиной надели на рукава черные повязки, Сай и Вэнь – белые, как принято в Восточной Азии. В наушниках гремел оркестр Тройки – играли традиционную со времен Освобождения Песнь Павших. Странно мажорная, хотя в то же время и скорбная музыка, я старался не проникаться ею, она усиливает тоску, а рыдать в скафандре не очень удобно. Небольшим взрывом уже была подготовлена могила в грунте, туда опустили белый пластиковый гроб. Начальник Тройки Раджниш что-то пробормотал о «безвременно погибшем герое», о «весомом научном вкладе» и «останется в наших сердцах». Киберы стали быстро и неторжественно засыпать могилу реголитом, а потом мы перешли в кантину Тройки, где стояли столы и закуски. Зал украсили белыми цветами, венками – все искусственное, разумеется, и красными флагами с черной ленточкой наверху. Я взял каких-то закусок, но еда не лезла в горло. Только теперь я полностью осознал случившееся – до того забота о Линь не давала мне по-настоящему прочувствовать гибель Аркадия. И снова захотелось отмотать время на три или четыре дня назад… О Галактика, а ведь все было так хорошо. Так спокойно.