Прежде он чувствовал свою вину перед ней, а теперь – нет. А Беатриче ему на это отвечает:
«Если ты на этот раз
Забыл, – и улыбнулась еле зримо, –
То вспомни, как ты Лету пил сейчас…». (83)
(Чистилище. Песнь тридцать третья. 94-96)
Данте забыл все свои земные прегрешения. Теперь он чист, и с этого момента начинается его возвышение в Раю.
Каким образом Данте совершает своё путешествие по небесам – сказать трудно. Мы ясно ощущаем, как он движется и в Аду, и в Чистилище: ступает ногами. Данте – земной человек, путь дается ему с трудом. Он чувствует утомление, но в обоих случаях – идёт, это очевидно. А вот каким образом он возносится? Не исключено, что, подобно жившему до Потопа Еноху (Быт.5:24) или пророку Илие (4 Цар.2:11), которые, согласно Библейским преданиям, живыми были взяты «в обитель блаженства». В Земном Раю Данте является Беатриче, восседающая на колеснице, которая затем поднимает их в небеса. Скорее всего, это надо понимать так, что тело Данте остаётся в Земном Раю, а душа возносится в Рай. Но это лишь предположения. Никакого очевидного ответа на этот вопрос в «Божественной комедии» нет.
Теперь структура Рая, как она представлена в поэме Данте. Рай состоит из семи сфер, опоясывающих Землю и соответствующих семи основным планетам Солнечной системы (согласно общепринятым представлениям эпохи Средневековья). Первое небо – это Луна, преддверие Рая, обитель верных долгу. Затем следует второе небо – Меркурий, где находятся деятельные, третье небо – Венера, где пребывают любящие, четвёртое небо – Солнце, обитель мудрецов и великих учёных, пятое небо – Марс, где располагаются воители за веру, шестое небо – Юпитер, где пребывают справедливые, и, наконец, седьмое небо – это Сатурн, где находятся созерцатели. Только созерцатели, по мнению Данте, способны, отрешившись от всего тщетного и бренного, воспринимать божественное и потому удостаиваются седьмого круга. Восьмой и девятый – это круги ангелов и праведников Ветхого и Нового завета, восьмое – звёздное небо, и девятое – кристальное небо, или Перводвигатель. Венчает конструкцию Эмпирей – бесконечная лучезарная сфера, дающая жизнь всему сущему.
Хочу обратить внимание: обычно люди выше седьмого круга не поднимаются. Для человеческих душ это предел, отсюда, кстати, выражение «оказаться на седьмом небе» и т. д. Данте же в своем путешествии достигает высшей области небес – Эмпирея. Здесь Данте видит сияющую реку, а затем – кругообразное озеро света в центре бескрайнего, подобного раскрытой розе, небесного амфитеатра… Движение Данте по Раю имеет явный символический смысл…
Вообще, Рай – это мир света, и Данте поначалу этот свет даже слепит. Ад – это мир тьмы, а здесь – абсолютный, чистейший свет.
Когда Данте беседует с обитателями Рая, прежде всего его интересует вопрос, не испытывают ли они хоть какого-нибудь недовольства? Это, конечно, Рай. Но, может быть, у них всё же есть хотя бы чувство зависти к тем, кто оказался кругом выше. Там ведь много уровней. Но в Раю не знают подобных чувств:
«…Ведь тем-то и блаженно наше esse, (84)
Что божья воля руководит им
И наша с нею не в противовесе.
И так как в этом царстве мы стоим
По ступеням, то счастливы народы
И царь, чью волю вольно мы вершим;
Она – наш мир; она – морские воды,
Куда течёт всё, что творит она,
И всё, что создано трудом природы». (85)
(Рай. Песнь третья. 79-87)
Обитатели Рая во всём видят божественную справедливость: «… в том – часть нашей радости, что мзда // Нам по заслугам нашим воздаётся, // Не меньше и не больше никогда. …» (Рай. Песнь шестая. 118-120. С. 338). Это Рай, и потому здесь существуют лишь разные формы блаженства.
В Раю путеводительницей Данте становится Беатриче. Но её образ здесь меняется по сравнению с тем, какой она представала на границе Чистилища. Там она ещё сохраняла черты той реальной женщины, которую когда-то любил Данте, которая была воспета им ещё в книге «Новая жизнь». Здесь же Беатриче утрачивает прежние земные приметы:
22 Здесь признаю, что я сражён вконец,
Как не бывал сражён своей задачей
Трагед иль комик, ни один певец;
25 Как слабый глаз от солнца, не иначе,
Мысль, вспоминая, что за свет сиял
В улыбке той, становится незрячей.
28 С тех пор как я впервые увидал
Её лицо здесь на земле, всечасно
За ней я в песнях следом поспевал;
31 Но ныне я старался бы напрасно
Достигнуть пеньем до её красот,
Как тот, чьё мастерство уже не властно.
34 Такая, что о ней да воспоёт
Труба звучней моей, не столь чудесной,
Которая свой труд к концу ведёт… (86)
(Рай. Песнь тридцатая. 22-36)
Итак, у Данте даже не находится слов для того, чтобы описать такую Беатриче.
Достигнув наконец Эмпирея, Данте созерцает божество. Это – предел, высшее, что вообще может быть:
67 О, Вышний Свет, над мыслию земною
Столь вознесенный, памяти моей
Верни хоть малость виденного мною
70 И даруй мне такую мощь речей,
Чтобы хоть искру славы заповедной
Я сохранил для будущих людей!
73 В моём уме ожив, как отсвет бледный,
И сколько-то в стихах моих звуча,
Понятней будет им твой блеск победный.
76 Свет был так резок, зренья не мрача,
Что, думаю, меня бы ослепило,
Когда я взор отвёл бы от луча.
79 Меня, я помню, это окрылило,
И я глядел, доколе в вышине
Не вскрылась Нескончаемая Сила.
82 О щедрый дар, подавший смелость мне
Вонзиться взором в Свет Неизреченный
И созерцанье утолить вполне!
85 Я видел – в этой глуби сокровенной
Любовь как в книгу некую сплела
То, что разлистано по всей вселенной:
88 Суть и случайность, связь их и дела,
Всё – слитое столь дивно для сознанья,
Что речь моя как сумерки тускла.
91 Я самое начало их слиянья,
Должно быть, видел, ибо вновь познал,
Так говоря, огромность ликованья.
94 Единый миг мне большей бездной стал,
Чем двадцать пять веков – затее смелой,
Когда Нептун тень Арго увидал.
97 Так разум мои взирал, оцепенелый,
Восхищен, пристален и недвижим
И созерцанием опламенелый.
100 В том Свете дух становится таким,
Что лишь к нему стремится неизменно,
Не отвращаясь к зрелищам иным;
103 Затем что всё, что сердцу вожделенно,
Всё благо – в нём, и вне его лучей
Порочно то, что в нём всесовершенно.
106 Отныне будет речь моя скудней, -
Хоть и немного помню я, – чем слово
Младенца, льнущего к сосцам грудей,
109 Не то, чтоб свыше одного простого
Обличия тот Свет живой вмещал:
Он всё такой, как в каждый миг былого;
112 Но потому, что взор во мне крепчал,
Единый облик, так как я при этом
Менялся сам, себя во мне менял. (87)
(Рай. Песнь тридцать третья. 67-114)
Итак, Данте постепенно постигает этот невероятный божественный свет. Но не потому, что свет меняется, а потому что претерпевает изменения он сам. Ему начинает открываться полнота истины, заключённая в этом сиянии:
115 Я увидал, объят Высоким Светом
И в ясную глубинность погружён,
Три равноёмких круга, разных цветом.
118 Один другим, казалось, отражён,
Как бы Ирида от Ириды встала;
А третий – пламень, и от них рождён. (88)
( Рай. Песнь тридцать третья.115-120)
Три круга – это три божественных ипостаси: Бог-Отец, Бог-Сын и Святой Дух, который для Данте отождествляется
…с Любовью, третьей с ними сущей… (89)
(Рай. Песнь тринадцатая. 55-57)
Хочу сразу отметить: между православной и католической ветвями христианства существует одно глубоко принципиальное расхождение. Не организационное (таких различий очень много: структура церкви, календарь, обряды и прочее), а чисто догматическое. Православие не принимает латинскую формулировку Никео-Константинопольского Символа Веры с дополнением, в котором речь идёт об исхождении Духа Святого не только от Отца, но и от Сына. Если говорить о догматической стороне, главное расхождение заключается в этом. Это вопрос о Троице. Не случайно Данте всячески подчеркивает: «а третий» есть порождение Бога-Отца и Бога-Сына, Бога и Богочеловека. Это очень важная сторона мысли Данте. Он к ней и раньше обращался:
55 Затем что животворный Свет, идущий
От Светодавца и единый с ним,
Как и с Любовью, третьей с ними сущей,
58 Струит лучи волением своим
На девять сущностей, как на зерцала,
И вечно остаётся неделим;
61 Оттуда сходит в низшие начала,
Из круга в круг, и под конец творит
Случайное и длящееся мало;
64 Я под случайным мыслю всякий вид
Созданий, всё, что небосвод кружащий
Чрез семя и без семени плодит.
67 Их воск изменчив, наравне с творящей
Его средой, и потому чекан
Даёт то смутный оттиск, то блестящий.
70 Вот почему, при схожести семян,
Бывает качество плодов неравно,
И разный ум вам от рожденья дан.
73 Когда бы воск был вытоплен исправно
И натиск силы неба был прямой,
То блеск печати выступал бы явно.
76 Но естество его туманит мглой,
Как если б мастер проявлял уменье,
Но действовал дрожащею рукой.
79 Когда ж Любовь, расположив Прозренье,
Его печатью Силы нагнела,
То возникает высшее свершенье.
82 Так некогда земная персть могла
Стать совершеннее, чем всё живое;
Так приснодева в чреве понесла.
85 И в том ты прав, что естество земное
Не ведало носителей таких
И не изведает, как эти двое. (90)
(Рай. Песнь тринадцатая. 55-87)
Вообще, человек – несовершенное создание, хотя и создание Бога. Но дважды в человеческом воплощении достигались истинные высоты: это были Дева Мария и Христос. Они явили собой совершенные творения, в которых Бог и человек слиты воедино. Это важная тема поэмы:
121 О, если б слово мысль мою вмещало, -
Хоть перед тем, что взор увидел мой,
Мысль такова, что мало молвить: "Мало!"
124 О, Вечный Свет, который лишь собой
Излит и постижим и, постигая,
Постигнутый, лелеет образ свой!
127 Круговорот, который, возникая,
В тебе сиял, как отражённый свет, -
Когда его я обозрел вдоль края,
130 Внутри, окрашенные в тот же цвет,
Явил мне как бы наши очертанья;
И взор мой жадно был к нему воздет. (91)
(Рай. Песнь тридцать третья. 121-133)
В какой-то момент в одном из кругов Данте как бы почудилось очертание человеческого лица:
133 Как геометр, напрягший все старанья,
Чтобы измерить круг, схватить умом
Искомого не может основанья,
136 Таков был я при новом диве том:
Хотел постичь, как сочетаны были
Лицо и круг в слиянии своём… (92)
(Рай. Песнь тридцать третья. 133-138)
Это главная проблема, которая волнует Данте: как божественное может сочетаться с человеческим? Его волнует образ Христа.
139 Но собственных мне было мало крылий;
И тут в мой разум грянул блеск с высот,
Неся свершенье всех его усилий.
142 Здесь изнемог высокий духа взлёт;
Но страсть и волю мне уже стремила,
Как если колесу дан ровный ход,
145 Любовь, что движет солнце и светила. (93)
(Рай. Песнь тридцать третья. 133-145)
Именно чувство любви и позволило ему испытать высшее озарение. Разумом этого не постичь. Но именно так и могут соединиться божественное и человеческое. В этом и заключается постижение высшей истины, которая является Данте в финале «Божественной комедии».
Всё, о чём мы говорили до сих пор, делает «Божественную комедию» Данте великим итогом всей культуры Средневековья. Данте действительно подводит итог этой культуре. Однако его произведение, одновременно, есть и исток всей культуры Нового времени. Энгельс в своей критике Данте назвал его последним поэтом Средних веков и первым поэтом Нового времени. А Осип Мандельштам заметил: «Ведь, если хотите, вся новая поэзия лишь вольноотпущенница Алигьери и воздвигалась она резвящимися шалунами национальных литератур на закрытом и недочитанном Данте». (Из черновых набросков к «Разговору о Данте»)
Что же делает Данте первым поэтом Нового времени? Прежде всего, и в этом отличие культуры Нового времени от культуры эпохи Данте, в ней первостепенным становится личностное начало. Мы не знаем имён создателей грандиозных средневековых соборов, не знаем авторов великих средневековых икон. В литературе нам, конечно, известны некоторые имена, однако, скажем, в рыцарской поэзии для нас гораздо важнее жанры, чем имена сочинителей. Мы больше отличаем канцоны от альб, чем одного поэта от другого. И что касается рыцарских романов, там тоже основополагающими являются сюжеты. Конечно, разработку того или иного материала индивидуальность автора как-то окрашивает, но всё-таки главным остаётся сам сюжет. Нас, скажем, больше интересует история Тристана и Изольды, чем то, как её представлял тот или иной рассказчик.
Культура же Нового времени глубоко личностна, её субъектом становится именно человеческая личность, и Данте – первая личность рубежа эпох. Как личность, он выступает в двух ипостасях. Данте – герой «Божественной комедии». Недаром поэма начинается с «Я»: «Земную жизнь пройдя до половины, // Я очутился в сумрачном лесу». И путь Данте в поэме – это во многом его личный путь. Кстати, по «Божественной комедии» вполне можно составить представление о многих фактах его реальной биографии. Это не вымышленный герой, а сам Данте. Но он не только главное действующее лицо поэмы. Он – её автор.
Кроме того, Данте взял на себя смелость, какую никто до него не мог бы себе позволить. Он решился судить грешников. Хотя в Средние века ещё и не существовало догмы о непогрешимости римского папы, она возникла позже, но всё же уже тогда папа считался непререкаемым авторитетом. А Данте встречает в Аду пап: Николая III, Анастасия. Это ладно, они, возможно, были далеко не безупречны. Но он и папе, своему современнику, уготовил заранее место в Аду, воздав по заслугам при жизни. Данте позволил себе неслыханное. Он выступил в роли Господа Бога! Поэтому не случайно эта глубоко религиозная книга была внесена католической церковью в список запретных. Данте хватило дерзости судить человечество и весь мир.
А что касается образа Беатриче… В поэме она становится духовным проводником Данте. Но кем была Беатриче в реальной жизни, чем прославилась? Есть, конечно, герои, выдающиеся личности, такие, как тот же Бернард Клервоский, который был возведён церковью в лик святых. А Беатриче? Чем она заслужила такой чести? А ничем, кроме того, что её любил Данте. Автор сделал эту женщину символом Высшей истины. Данте – первая личность Нового времени.
Не хочу останавливаться на вопросе, который, в общем-то, не может обсуждаться: существует ли загробный мир и что он означает? Это тайна, которую каждый из нас откроет для себя сам и только за порогом смерти, другого способа нет. Но если говорить о более рациональных вещах, то загробный мир в нашей действительности – это мир нашей памяти. Это бесспорный факт: люди живы для нас до тех пор, пока остаются в нашей памяти. Человеческая память это – реальная вещь, о которой можно судить.
Каждая культура имеет свой пантеон, и люди одной культуры – это люди одной исторической памяти. Допустим, русский пантеон – это исторические деятели России, писатели, поэты, художники, философы, учёные… Кроме того, нельзя забывать, что русская культура всё же глубоко связана с европейской, и европейский пантеон входит в её состав. А кроме того, есть и третий момент – наша индивидуальная память. Это наши собственные предки, родители, близкие, те люди, которые влияли на нас в течение жизни. Они тоже составляют неотъемлемую часть нашего мира.
Но есть ещё одна существенная деталь. В этот культурный пантеон входят не только реальные лица, но и вымышленные литературные герои. Русская культура не существует без Евгения Онегина и Татьяны, и они не менее значимы для нас, чем сам А.С. Пушкин, к примеру. И то же самое можно сказать о Наташе Ростовой, которая не менее важна для нас, чем автор «Войны и мира» Л.Н. Толстой. Герои книг остаются жить в нашем сознании, в памяти, определяя сами основы мировосприятия…
А если с этой точки зрения взглянуть на текст «Божественной комедии»? Её герои – это деятели итальянской, европейской культуры эпохи Данте. Это и литературные персонажи, и мифологические. Но это и знакомые Данте, с которыми он был связан в действительности, имён которых другие, может быть, даже не слышали. С этой точки зрения «Божественная комедия» – это мир души самого Данте. Автор здесь заполняет собой пространство произведения.
Теперь ещё один важный момент. Новое время проявляет острый интерес ко всему земному. Если культура Средневековья всецело обращена к небесам, то культура Нового времени прежде всего – к земле. И в «Божественной комедии» ценность земного существования поднята невероятно высоко.
Данте в своём путешествии достигает вершин духовного мира, но в конце концов возвращается в земную действительность. Он не остается в Раю. Это не уход от земного. Это постижение высшей истины ради того, чтобы жить дальше.
Кстати, в этом тоже проявляется необыкновенная дерзость автора «Божественной комедии». Кто живым входил в загробный мир? Одиссей, Эней, апостол Павел и Данте. Больше, пожалуй, никто. Вот такая компания. Он и сам поначалу колеблется, сомневается в возможности совершить подобное путешествие, но всё же находит в себе силы пройти этот путь до конца и вернуться назад. Все, что Данте увидел там, важно для жизни здесь. В этом смысле особенно существенна первая часть поэмы. Данте беседует с грешниками, и возникает ситуация, которая вообще характерна для «Божественной комедии», но особо отчетливо выступает в описании Ада. Она заключается в том, что в мир вечности вторгается время. В мир вневременный входит живой человек. Для грешников это, может быть, единственная возможность поговорить с человеком из земного мира. В мир мёртвых никто живым не попадал, а вот Данте смог, и с его появлением там вечность словно прерывается.
Наиболее наглядно это показано в сцене с графом Уголино, которого Данте встречает в девятом круге Ада, во втором поясе, предназначенном для предателей родины и предателей единомышленников. Граф Уголино, один из вождей гвельфов в Пизе, во время войны пизанцев с генуэзским флотом защищал порт Пизы с суши и не смог прийти на помощь кораблям. Флот был потоплен. В дальнейшем граф Уголино стал правителем города, но против него выступили гибеллины, обвинив в предательстве. Пришедший к власти архиепископ Руджери заточил графа в башню вместе с сыновьями и внуками, где вскоре все они умерли от голода.
В Аду Уголино непрестанно грызёт череп своего врага архиепископа Руджери. Но для того, чтобы поговорить с Данте, он должен остановиться:
Подняв уста от мерзостного брашна,
Он вытер свой окровавленный рот
О волосы, в которых грыз так страшно,
Потом сказал… (94)
(Ад. Песнь тридцать третья. 1-4)
Далее следует его речь, к которой мы ещё вернемся. Но в данном случае важно другое. Как только Уголино умолкает,
…вновь, скосив зрачки,
Вцепился в жалкий череп, в кость вонзая,
Как у собаки, крепкие клыки. (95)
(Ад. Песнь тридцать третья. 76-78)
Пока он разговаривает, вечность как бы отступает. В данном случае мы просто очень наглядно это ощущаем. Но фактически это прерывание вечности происходит каждый раз, когда появляется Данте.
О чём же идёт речь? Иногда Данте задает вопросы, иногда грешники о чём-то его спрашивают или сами пытаются что-то рассказать. Вообще, Данте ведёт себя с грешниками как журналист. Он разговаривает. И главный вопрос, который Данте задаёт собеседнику: как ты сюда попал? Но грешники тоже задают Данте практически один и тот же вопрос. Их интересуют новости. Грешники Ада, в отличие, скажем, от обитателей Рая, ничего не знают о том, что случилось после их смерти. Они спрашивают Данте о недавних событиях или просят, чтобы Данте рассказал оставшимся на Земле то, что тем не было известно.
Например, среди самоубийц Данте встречает знаменитого оратора, который несправедливо был обвинён в предательстве. Его ослепили и заточили в тюрьму, где он покончил с собой. Он хочет, чтобы люди в земной действительности узнали, что он не был предателем. Он в Аду, потому что самоубийца, но предательства не совершал. Для него важно, чтобы Данте передал это живым. Другими словами, речь здесь каждый раз идёт о земном…
Земное необыкновенно возвеличивается. И поскольку оно выдерживает столкновение с вечностью, то как бы уравнивается с ней в значимости. В этом сопряжении земное никак не умаляется.
Наиболее ярко образы людей представлены именно в первой части «Божественной комедии». Дело в том, что в Раю души, можно сказать, совершенно отрешены от всего, что связано с земной, материальной действительностью. В Чистилище слишком несчастны в том смысле, что раскаиваются, но ничего хорошего их там не ждёт… То есть может быть и ждёт, но очень не скоро. А вот в Аду умершие непрестанно вспоминают свою прошедшую жизнь, живут этими воспоминаниями. Они – нераскаявшиеся грешники.
Каково отношение Данте к грешникам? Оно разное. Он по-разному относится к разным героям, и это не связано с сутью того или иного греха, который те совершили, или круга, в которому отнесены. К одним он даже жесток: мало того, что человек наказан Богом, так ещё и Данте одного из обитателей Ада бьёт по голове веслом. А некоторым, наоборот, сочувствует, ведёт беседу и вообще проявляет неподдельный интерес.
С этой точки зрения, могут быть выделены образы, наиболее подробно описанные Данте. Это Паоло и Франческа во втором круге Ада, Фарината – в шестом круге, Улисс, или Одиссей – в восьмом круге, и граф Уголино, которого мы уже упоминали, находящийся среди предателей в девятом круге. Эти личности особо привлекают внимание Данте.
И здесь мы подходим к одной важной особенности произведения в целом. Дело в том, что у врат Ада пребывают нерешительные. Это – жалкие души, которые не сделали в жизни ничего плохого, но и ничего хорошего. Вообще ничего. Они не достойны не только Чистилища и Рая, но даже Ада. Для того чтобы попасть в Ад, необходимо что-то совершить, а они ни на что не годятся. К таким героям Данте относится с особым презрением:
31 И я, с главою, ужасом стеснённой,
"Чей это крик? – едва спросить посмел. —
Какой толпы, страданьем побеждённой?"
34 И вождь в ответ: "То горестный удел
Тех жалких душ, что прожили, не зная
Ни славы, ни позора смертных дел.
37 И с ними ангелов дурная стая,
Что, не восстав, была и не верна
Всевышнему, средину соблюдая.
40 Их свергло небо, не терпя пятна;
И пропасть Ада их не принимает,
Иначе возгордилась бы вина".
43 И я: "Учитель, что их так терзает
И понуждает к жалобам таким?"
А он: "Ответ недолгий подобает.
46 И смертный час для них недостижим,
И эта жизнь настолько нестерпима,
Что всё другое было б легче им.
49 Их память на земле невоскресима;
От них и суд, и милость отошли.
Они не стоят слов: взгляни – и мимо!" (96)
(Ад. Песнь третья. 31-51)
Души нерешительных настолько ничтожны, что «не стоят слов».
Конечно, отрицательная величина меньше нуля, как известно. Но наверняка каждый знает: если нет денег, это – плохо, а вот когда долги – это гораздо хуже. Как известно, у отрицательной величины есть модуль, и по модулю она больше нуля. А что такое этот модуль здесь, в поэме Данте? Нерешительные – нули, а грешники Ада – это отрицательные величины, в которых ощущается этот особый духовный модуль – их личность. У Данте возникает как бы ещё одна дополнительная координата, которая не вмещается в выстроенную им же самим вертикаль, – это сила человеческой личности. Грешникам он может сочувствовать, некоторых даже ненавидеть, но вот так, с презрением пройти мимо, – возможно только по отношению к тем, кто напрочь лишен личностного начала.
Начнём с образа Фаринаты дельи Уберти. Это шестой круг Ада, десятая песнь. Глава флорентийских гибеллинов, «подражатель Эпикура» Фарината находится среди еретиков и лжеучителей. Данте видит его сидящим в глубине раскалённой могилы. Но, услышав разговор Данте с Вергилием, Фарината поднимается:
…Я к моему вождю прильнул тесней.
31 И он мне: "Что ты смотришь так несмело?
Взгляни, ты видишь: Фарината встал.
Вот: всё от чресл и выше видно тело".
34 Уже я взгляд в лицо ему вперял;
А он, чело и грудь вздымая властно,
Казалось, Ад с презреньем озирал.
37 Меня мой вождь продвинул безопасно
Среди огней, лизавших нам пяты,
И так промолвил: "Говори с ним ясно".
40 Когда я стал у поднятой плиты,
В ногах могилы, мёртвый, глянув строго,
Спросил надменно: "Чей потомок ты?"
43 Я, повинуясь, не укрыл ни слога,
Но в точности поведал обо всём;
Тогда он брови изогнул немного,
46 Потом сказал: "То был враждебный дом
Мне, всем моим сокровным и клевретам;
Он от меня два раза нёс разгром". (97)
( Ад. Песнь десятая. 30-48)
Напомню, родители Данте принадлежали к партии гвельфов, а Фарината был гибеллином…
49 "Хоть изгнаны, – не медлил я ответом, -
Они вернулись вновь со всех сторон;
А вашим счастья нет в искусстве этом".
52 Тут новый призрак, в яме, где и он,
Приподнял подбородок выше края;
Казалось, он коленопреклонен. (98)
( Ад. Песнь десятая. 49-54)
Хочу сразу обратить внимание: держаться на ногах здесь, судя по всему, невероятно трудно, но Фарината всё же продолжает стоять: «от чресл и выше видно тело».
А вот, что сказано о другом герое:
55 Он посмотрел окрест, как бы желая
Увидеть, нет ли спутника со мной;
Но умерла надежда, и, рыдая,
58 Он молвил: "Если в этот склеп слепой
Тебя привёл твой величавый гений,
Где сын мой? Почему он не с тобой?" (99)
( Ад. Песнь десятая. 55-60)
Это Кавальканте Кавальканти, отец друга Данте, поэта Гвидо Кавальканти. Увидев Данте среди мёртвых, он никак не может понять, почему рядом с ним нет его сына.
61 "Я не своею волей в царстве теней, -
Ответил я, – и здесь мой вождь стоит;
А Гвидо ваш не чтил его творений". (100)
(Ад. Песнь десятая. 61-63)
И здесь происходит обмолвка: говоря о Гвидо, Данте вместо настоящего времени употребляет прошедшее. Странно, но грешники Ада очень внимательны к временным формам глагола. Кавальканте сразу же заметил, что Данте заговорил о друге в прошедшем времени:
67 Вдруг он вскочил, крича: "Как ты ответил?
Он их не чтил? Его уж нет средь вас?
Отрадный свет его очам не светел?"
70 И так как мой ответ на этот раз
Недолгое молчанье предваряло,
Он рухнул навзничь и исчез из глаз. (101)
(Ад. Песнь десятая. 67-73)
Конечно, если б это была жизнь, то было бы понятно: отца волнует, жив ли сын. Но в Аду, наверное, можно и не беспокоиться о подобных вещах. А он сокрушается, что его сына, вероятно, уже нет в живых, «отрадный свет его очам не светел». Вот как высоко обитатели Царства мёртвых ценят жизнь. Сами они пребывают в вечности, но обращены всецело к земному.
Ещё один важный момент. Кавальканти очень хотел бы узнать о судьбе сына, но подняться на ноги он не в силах, сначала только подбородок вытянул, а потом и вовсе упал в ров. А Фарината, несмотря ни на что, продолжает стоять.
73 А тот гордец, чья речь меня призвала
Стать около, недвижен был и тих
И облик свой не изменил нимало.
76 "То, – продолжал он снова, – что для них
Искусство это трудным остаётся,
Больнее мне, чем ложе мук моих.
79 Но раньше, чем в полсотый раз зажжётся
Лик госпожи, чью волю здесь творят,
Ты сам поймёшь, легко ль оно даётся.
82 Но – в милый мир да обретешь возврат! -
Поведай мне: зачем без снисхожденья
Законы ваши всех моих клеймят?"
85 И я на это: "В память истребленья,
Окрасившего Арбию в багрец,
У нас во храме так творят моленья".
88 Вздохнув в сердцах, он молвил наконец:
"Там был не только я, и в бой едва ли
Шёл беспричинно хоть один боец.
91 Зато я был один, когда решали
Флоренцию стереть с лица земли;
Я спас её, при поднятом забрале".
94 "О, если б ваши внуки мир нашли! -
Ответил я…. (102)
( Ад. Песнь десятая. 73-95)
Фаринату безумно волнует всё, что происходит во Флоренции и, главным образом, судьба его партии. Он расспрашивает Данте, как обстоят дела у гибеллинов. Он продолжает жить всё теми же страстями, что и при жизни.
Хочу обратить внимание ещё на некоторые моменты, касающиеся образа Фаринаты. Во-первых, мы ощущаем чрезвычайную силу его личности, и это, несомненно, импонирует Данте. Фарината гордо возвышается над своей огненной могилой, будто с презрением озирая Ад, и никакие муки не могут сломить его дух. Сила личности – это то, что Данте так высоко ценит даже в последних грешниках, для него это несомненное достоинство.
Теперь второе: литература XX века очень любила, так называемые, пограничные ситуации, в которых человек оказывается перед лицом смерти и должен проявить всё, на что способен. Однако то, что изображает Данте – это больше, чем пограничная, это – запредельная ситуация. Человек предстаёт перед Высшим судом, и потому его личность здесь должна проявиться с исключительной полнотой. Смерть вообще обладает одним очень важным качеством: она обобщает, оставляет в памяти лишь самое главное, а всё второстепенное отбрасывает. А каково то главное, что остаётся в Фаринате? Он осуждён за предательство и эпикурейскую ересь, коей считались в Средние века материалистические убеждения, шестым кругом Ада. Однако не это привлекает в нём Данте. Для автора поэмы важно, что даже за гробом Фаринату по-прежнему волнует судьба Флоренции. Он терпит наказание за совершённые в жизни проступки, но, как личность, не укладывается в рамки круга, к которому отнесён. Главным в нём оказывается что-то ещё, что не учитывало посмертное наказание.
Обитателям Рая открыты какие-то иные горизонты, а в Аду грешники живут лишь воспоминаниями. Они ни в чём не раскаялись, у них нет никакой надежды на спасение, и потому им не остается ничего, кроме как думать о былом. Это важная особенность грешников Ада. Они продолжают жить всё теми же страстями, что и при жизни. А для Фаринаты самое главное – это, оказывается, его участие в политической борьбе. Его волнует будущее Флоренции – вот что существенно.
Но в то же время это близко самому Данте. Он ведь тоже вернулся с высот Рая на землю. Интерес к земному, материальному миру, который проявляют грешники, прибывающие в Аду, автору «Божественной комедии» очень понятен. Он ведь и сам ещё не слишком отдалился от этого мира, не отрешился от сугубо земных чувств и забот. Эта черта грешников ему, несомненно, близка.
Ещё один существенный образ – это Улисс (такова латинская форма имени Одиссей), один из ключевых участников Троянской войны, которого Данте встречает в восьмом круге Ада. Он помещён среди лукавых советчиков, и это естественно. Именно Улисс дал ахейцам совет построить деревянного коня и с его помощью проникнуть в Трою. А Вергилий, как известно, был певцом Трои. Естественно, что к Улиссу, который придумал хитрость, погубившую троянцев, автор «Энеиды» должен относиться крайне отрицательно. Улисс – лукавый советчик. Однако то, что он рассказывает Данте, не имеет никакого отношения к этому его греху. Он говорит о том, о чём не знает никто. И это, видимо, изобретение Данте, потому что ни в одном другом источнике подобных сведений мы не встречаем: