– Это уже ни в какие ворота… – бормочет риэлтор. – Можно вас попросить отойти? Вон туда, к клумбе, а то будут такие выражения… Лучше вам их не слышать.

Когда Зверьков толкает бомжа, тот сразу встает. Дальше следует немое кино: риэлтор загибает пальцы, указывая на Майю, и угрожающе трясет головой. Он настолько разъярен, что в глазах сверкают красные отблески, только Майя испытывает лишь чувство благодарности. «Зубы ему не нравятся… – вспоминает Кирилла. – А у тебя вообще нет зубов! Рохля ты, а не муж, призванный защищать слабую половину!»

Уже основательно стемнело, Майя видит лишь черные силуэты на фоне желтого арочного проема, высвеченного фонарями с набережной. Ей кажется, что горб пухнет, становится больше, но это наверняка обман зрения. Наконец, фигуры разделяются: бездомный выходит за пределы двора, риэлтор спешит обратно.

– Черт знает что… – кусает он губы. – Квоту увеличили, а он… Жаловаться буду!

– Это правильно, – говорит Майя. – Уже проходу от них нет. Извините, а что такое – квота?

– Я сказал – квота?! Это так… Оговорка по Фрейду.

Поначалу скованная, Майя размякает после коньяка и, озирая интерьеры в красных тонах, тихо млеет. Все тут с иголочки, везде евроремонт, а в туалете даже музыка играет. «Скоро так будет везде. – уверяет она себя. – Весь дом станет сказкой, отремонтируется, и засияет изнутри точно так же, как сияет снаружи…»

Подвыпив, она жалуется на мужа, дескать, совершенно не активный, натуральный увалень, а Зверьков подливает коньяк и благодушно кивает:

– Что делать? Сейчас, как во время войны, все на женщинах держится. В нашем агентстве тоже в основном женщины, один я – мужчина.

– Вы настоящий мужчина… – вздыхает Майя, наблюдая в очередной раз острозубую улыбочку и (как ни странно) не испытывая при этом неприязни.

– Не буду скрывать: руководство довольно. На самые трудные участки посылают, например, на этот дом. Если б вы знали, сколько тут проблем… Как мучились, пока договоренности пересмотрели! А они все равно по своим помойкам копаются, да еще норовят поперек дороги улечься, пьяных изображают!

В общем, вечер удался. Зверьков занервничал только раз – когда Майя сказала, что беседовала с бездомным. В этот момент их обслуживали, и одетый в черное официант, как показалось, даже замер на несколько секунд.

– Вот этого делать не надо! – говорил риэлтор, держа ее за руку. – Ни в коем случае! Он же выселен отсюда, за неуплату! Не верите? Я вас с членами ТСЖ познакомлю, они бумаги покажут! Теперь вот бомжует, горб напоказ выставляет, на жалость бьет… Но вы не пробивайтесь. Не будете?

– Не буду пробиваться, – мотала пьяненькой головкой Майя. Потом она гуляла по набережной, свернула на Невский, зашла в пару ночных бутиков, а домой отправилась на такси.

Городской центр похорошел еще больше. Его хотели подпортить уродливой башней Газпрома, но люди с площадей устроили акцию «синяя ленточка». Они всем раздавали эти ленточки, добрались даже до станции метро «Улица Дыбенко». Майе достались сразу две ленточки – вторую она вручает Кириллу, вербуя его в союзники.

– Что это значит? – не въезжает тот.

– Это символ небесной линии Петербурга.

– Ну и?

– Мы ее защищаем. Ты, я… Не даем нарушить.

– Так это снаружи линия. А внутри домов что творится? – он машет рукой. – Там вообще такое…

Интернет подкидывал все новые ужастики, запугивая жителей исторического центра и всех, кто туда стремился. Одной из мишеней стали пресловутые ТСЖ, которые Фонтанка. ру расшифровала как Тихая Смерть Жильцов. Мол, руководители именно этих структур способствуют исчезновению жителей из их законных квартир. Два агентства недвижимости и три ТСЖ подали на портал в суд, но затем отозвали иск. В зале суда озвучивались такие факты, что судьи разводили руками: это не к нам, а в церковь или, на худой конец, к экстрасенсам.

Впрочем, всю эту информацию сливал читателям тот же скандальный портал, а какое ему доверие? Майя знакомится с начальницей ТСЖ, и видит: милейшая дама. Опять в «Райский сАд» приглашает, поит-кормит, потом бумаги показывает. Наша политика, говорит, простая: неплательщиков – вон! Жил тут один, отказывался платить, так быстро оказался на улице.

– Дядя Женя? – спрашивает Майя.

– Какой он вам дядя?! – округляет глаза дама. – Отребье, бомж алгогол ический…

Как назло, алгоголический бомж решает проникнуть в ресторан.

– Не пускать! – командует начальница. – Это он по старой памяти сюда рвется! Ишь, алкаш, думает, здесь его рюмочная любимая…

А дядя Женя стучит и стучит в большую стеклянную дверь. Майя из-за столика глядит на него с жалостью, но что она может сделать? «Твое место в ночлежке. – думает она сочувственно. – Или в грустном Веселом поселке. А здесь должны жить такие люди, как я…»

К окончательному решению вопроса подталкивает закрытие на вход станции «Проспект Большевиков». Теперь на «Улице Дыбенко» по утрам был натуральный ад (а никакой не райский). Пытаясь ввинтиться в воронку, люди давились, матерились, пинали друг друга локтями, и Майя сказала себе: все, готовимся к переезду.

Начальница ТСЖ настолько любезна, что организует переезд едва ли не за счет товарищества. Мол, свои люди – сочтемся. Перевозкой вещей занимаются молчаливые грузчики в черном, чем-то напоминающие официантов «Райского сАда». То есть, Майе кажется, что они похожи (нервы, нервы!). Она мечется от двери к лифту, от лифта к машине, призывает нежнее относиться к домашним растениям и к тщательно упакованным сервизам. Но люди в черном молча грузят вещи, и на Майины выклики – ноль внимания.

– Они ведут себя так, будто нас нет… – усмехается Кирилл.

– Они ведут себя, как профессиональные грузчики! Я просила тебя, между прочим, друзей позвать, – и где они?!

Переезд завершается поздно вечером. Наконец, мебель расставлена, коробки распиханы по углам, и можно приблизиться к окну. Майя не чувствует рук, ног, спины, но она счастлива: свершилось! Теперь под окнами всегда будет Фонтанка, теплоходы, плеск воды и т. п. Она долго не может уснуть, когда же засыпает, вокруг нее кружатся в хороводе грузчики в черном, осыпая ее тюльпанами…

Летняя ночь, пустынный двор. Из подъезда выкатывается Зверьков – припозднился, сидя в гостях у начальницы ТСЖ. Лежащий возле клумбы бездомный тут же встает, и парочка, застыв, молча озирает друг друга. Рот риэлтора оскален в ухмылке. Видно, как остренькие зубки удлиняются, а в глазах вспыхивает багровый огонь, вроде как две маленькие мартеновские печи, готовые испепелить ничтожного бомжа. Но тот почему-то спокоен. Его лицо безмятежно, из глаз струится голубоватый небесный свет, а там, где горб, что-то трепещет.

– Ты крылышки-то не топорщи… – шипит риэлтор. – Квота увеличена, поэтому они – мои!

Только сияние неба все ярче, кажется, что в полутемный двор заглянул ослепительный солнечный день. С легкостью разорвав ветхую ткань, выпрастываются два огромных крыла, и Зверьков, не выдержав, заслоняет ладонью глаза.

– Ну, хватит, хватит! Забирай их, если очень нужно!

Огонь в буркалах превращается в тлеющие угольки.

– Только зря ты это делаешь. Люди здесь не нужны, неужели ты не понимаешь?! Дома, набережные, каналы – нужны, а люди тут лишние. Без них такая красота!

Они расходятся с первым лучом солнца. Зевнув, риэлтор направляется к арке, дядя Женя сворачивается калачиком возле клумбы. В самом красивом городе мира начинается утро…

Мусорный остров

1

Уборка начинается с террасы. Опоясывающая коттедж по периметру, терраса прикрыта навесом, но ветер и сюда заносит листья, так что настил из мореного дуба сплошь усеян разноцветными пятнами. И газон усеян, и мощеные дорожки, и кровля гостевого домика, и баня, и причал – все засыпано опавшей листвой.

Природное воспроизводство мусора огорчает Петровича. Будь Петрович художником, он бы любовался желтыми и красными узорами на зеленой траве, глядишь, еще и картину бы живописную наваял. Но Петрович не художник, его обязанность – поддерживать порядок на территории, а как поддержишь, если высшие силы против тебя? Кажется, будто некий небесный командир запил, и вверенная ему воинская часть медленно, но верно погружается в хаос. А хаос и Петрович – две вещи несовместимые, поэтому метлу с граблями в руки, мешки за пояс – и полный вперед!

Методично очищая пространство и набивая черные пластиковые мешки листвой, Петрович думает: лучше бы поставили дом на берегу, в сосняке. Хвоя осыпается не в таком грандиозном количестве, как листья с дубов и лип, настоящих генераторов мусора. И мост тогда возводить не пришлось бы, потому что как без моста, если усадьба на острове? Точнее сказать, на островке, от которого до берега рукой подать, но все равно ведь – водная преграда…

Закончив с газоном, Петрович приставляет лестницу к бане и, вооружившись щеткой, прикрепленной к длинному шесту, сметает с рыжей черепицы отходы матушки-природы. То же самое проделывается с кровлей гостевого дома, с ангаром для гидроциклов, после чего Петрович переходит на причал. Эту границу земли и воды он выметает особенно тщательно, не оставляя на таком же, как на террасе, мореном дубе ни единого листочка. После чего вынимает из кармана тряпку и до блеска натирает установленные вдоль причала металлические поручни.

Блестящие поручни пробуждают в душе что-то забытое, с чем Петрович распрощался семь лет назад. И вода пробуждает, хотя эта вода, спокойная, будто в ванной, – совсем не та, к которой привык Петрович. Самое же острое «пробуждение» наступало, когда он поднимался в мансарду, под конек крыши, и озирал оттуда усадьбу. Сверху были отчетливо видны границы крошечного, в полгектара, островка, окруженного водой, и казалось: он вот-вот отчалит от берега и пустится в свободное плавание…

Свободное плавание мичмана Василия Петровича Лапина закончилось в день, когда волновалось море и его МПК (малый противолодочный корабль) «Отважный» вздымало на волне. Корабль приказали отшвартовать у заякоренной бочки, и сделать это был обязан мичман. Так было принято: швартуется – Петрович, красит облезшую рубку – Петрович, даже продукты посвежее на базе выбивает Петрович. Официально, конечно, к нему обращались иначе, в соответствии со званием, но в обыденном общении он был Петрович, а еще «наш боцман». До лампочки нам официальная табель о рангах, мы по-человечески привыкли, по-простому. Что всегда палка о двух концах. То есть от «человеческого» до «бесчеловечного» нередко бывает один шаг.

Сделал шаг молодой (гораздо моложе Петровича) кап-три, назначенный новым командиром корабля. Невзлюбил молодой командир немолодого мичмана, и тому были причины. Молодой с отличием закончил военно-морское училище, сразу был назначен командиром БЧ (боевой части) на тральщик и вскоре стал капитан-лейтенантом. Еще через пару лет звездная россыпь слетела с погон, и там обосновалась одна большая звезда, сигналя: вот, мол, новый капитан третьего ранга! А поскольку чину должна соответствовать должность, молодого (все еще молодого) поставили командовать «Отважным», где душой экипажа был Петрович. А кто такой Петрович? Сверхсрочник, училища вообще не заканчивал, от старшего матроса до главного корабельного старшины рос пять лет, а потом еще пять – от старшины до мичмана. И это все, потолок, без образования выше не прыгнешь, можно разве что стать «нашим боцманом», к которому еще и не подкопаешься. Петрович был озабочен порядком на корабле, как образцовая хозяйка – чистотой своей кухни. По его распоряжению матросы драили палубы так, что с железа отслаивалась шаровая краска, а само железо, казалось, протиралось до дыр. Поэтому корабль буквально блестел, а командир хотел, чтобы блестела его репутация, чтобы ценилось его умение ставить задачи и их решать, ну и т. д.

Так вот о финале свободного плавания. Не стоило бы связываться с бочкой, когда штормит, да только приказ есть приказ. Чтобы завести швартов, спустили шлюпку, куда вместе с Петровичем попрыгали матросы-срочники. Забираться на бочку предстояло мичману, так что управление шлюпкой было передано матросу. А тот возьми и неправильный маневр сделай! А еще МПК «Отважный» винтами отработал, ну, чуть вперед двинулся, в итоге «малый» (а на самом деле – очень большой!) корабль так шандарахнул маломерное судно, что сразу оверкиль!

По счастью, никто не утонул. Но в рапорте молодого командира мичман предстал во всей красе: дескать, и сам не умеет, и других не обучил, и вообще тут сплошь преступная халатность, несовместимая со службой в краснознаменном флоте! Когда честный (я, мол, анонимных кляуз не пишу!) командир зачитывал эту галиматью мичману, тот менял цвет лица, будто хамелеон. То бледнел, то серел, то вдруг краской наливался, а в висках стучало: как же так?! Это же враки, это несправедливо!

А в глазах молодого читалось: понял, кто ты такой? Никто, и звать тебя никак, скажи спасибо, что под суд не отдаю, а просто списываю на берег. Мичман мог бы попросить командование перевести его на другой корабль, но ему порекомендовали вообще уволиться с флота. Карьера не светит, возраст опять же, да и сокращения грядут в связи с тяжким экономическим положением страны.

Когда мичман, сойдя по трапу с чемоданом, оглянулся на родной корабль, несправедливость в очередной раз захлестнула горло, словно удавка. И, освобождаясь от этой унизительной петли, он мысленно открыл кингстоны. Будь он сейчас на борту, точно бы открыл, чтобы пустить корабль на дно, а там – будь, что будет!

Слабым утешением было то, что молодому так и не удалось сделать блестящей карьеры и выйти в адмиралы. Тяжкое экономическое положение вначале приковало МПК к причальной стенке, а затем и вовсе перебросило его (за совсем небольшие деньги) в состав военно-морских сил Индии, где «Отважный», надо полагать, сделался каким-нибудь «Шивой многоруким». Лапин же сделался «дембелем», коего безжалостная эпоха перемен в упор не видела.

В маленьком поволжском городке, где они жили с женой, на работу не брали, и жена, в конце концов, заявила:

– Ну, кто ты такой? Никто! Сухопутный моряк – с печки бряк! Мало того, что ждала тебя месяцами, пока ты по морям болтался, так теперь еще зубы на полку класть?! Извини, не хочу!

Расстались мирно, благо детей у них не было. Проявив благородство, жена уехала к родителям, оставив Петровичу двухкомнатную квартиру с мебелью и пустоту на душе. Еще, правда, загородный участок остался, но заниматься им не было никакого желания. Иногда Петрович приезжал туда, без охоты ковырял землю, а еще подыскивал халтуры, ну, рукастый же был. Один из таких халтурных подрядов и привел Петровича на этот причал – и в буквальном, и в переносном смысле.

«Вот именно: причал…» – думает Петрович, докуривая «беломорину». Другой без зазрения совести кинул бы папиросу в озеро, он же, загасив окурок аккуратным плевком, сует его в пластиковый мешок. На родном причале не мусорят. И рядом с жильем не гадят, поэтому мусор будет отвезен куда положено – в контейнеры.

Пластиковые мешки под завязку забивают багажник старенькой «девятки». Петрович отпирает ворота, заводит мотор и какое-то время прислушивается. Двигатель работает ровно, без перебоев, значит, включим первую и аккуратно выедем за территорию. Еще один выход из машины, чтобы запереть ворота, дальше десятиметровый мост, соединяющий остров с берегом, и вот он уже катит по дороге, искоса поглядывая на домишки, окруженные штакетниками.

Из-за штакетников время от времени высовываются головы аборигенов, в свою очередь, провожая взглядом машину. Петрович догадывается, какие мысли возникают в этих головах, но ничуть не расстраивается. Думайте, что хотите, только не свинячьте у себя (и у меня) под носом! Он знает: если доехать до оврага, служившего границей поселка, то сразу захочется прикрыть окно. Такой запах в нос шибанет, что мама не горюй! Почему? Потому что местные свинтусы устроили из оврага натуральную помойку, отчего вонь по всей округе. Лень им, видишь ли, протопать два километра до контейнеров, что установлены возле поворота на трассу! Лучше нюхать говно, ага, чем сесть на велосипед (если ног жалко) и выбросить мусор куда следует!

«Девятка» тормозит у края оврага. Зачем Петровичу лицезреть помойку? Не верит же он, что в один прекрасный день она исчезнет, а на ее месте возникнет благоухающая клумба? Ну да, не верит, он просто воспитывает себя на отрицательном примере. Так сказать, отталкивается от противного, сам же являет собой исключительно положительное начало. Петрович застегивает на все пуговицы бушлат (можно сказать, демисезонную свою одежду), одергивает его и, вполголоса выматерившись, направляется к машине.

Машину подарил Вадим Олегович – владелец этого «причала». Хозяин усадьбы когда-то приютил отставного мичмана и с тех пор ни разу не пожалел о своем решении. Столкнулись они на строительном рынке, где Петрович подрабатывал грузчиком, а Вадим Олегович закупал материалы для стройки. Погрузишь за столько-то? Нет вопроса. А на месте – разгрузишь? Без проблем. Так он и оказался на островке, где в то время стояли одни лишь фундаменты.

– Прораба уволить пришлось, – говорил Вадим Олегович, – подворовывать начал, сукин сын. Теперь сам занимаюсь строительством, хотя времени совершенно нет. Дела у меня за рубежом, и они требуют личного присутствия. А ты, я вижу, флотский?

Петрович отрапортовал по форме, мол, такое-то звание, служил там-то, потом оказался на берегу.

– Ну да, вашему брату сейчас нелегко, это известно…

Вадим Олегович приглядывался к человеку в бушлате, прикидывая: годится тот в прорабы? Не пустит ли налево немецкую черепицу вкупе с финским клеевым брусом? Опасения оказались беспочвенными, Петрович и сам не зарился на чужое, и другим не позволял. Хотя предлагали позариться, ага, и на флоте, и на строительстве усадьбы.

Предложил вожак белорусской бригады, нанятой Вадимом Олеговичем в один из кратких приездов. Мол, хозяин далеко, в Германии, а на другом берегу тоже коттедж строится, и не перебросить ли туда десяток-другой мешков с цементом? Петрович все это выслушал с невозмутимым видом, затем подошел к воротам (уже стояли ворота) и распахнул их во всю ширь:

– Пять минут на сборы и – шагом марш отсюда. Всей бригадой.

Белорусы повозмущались, мол, не ты нас нанимал, не тебе и увольнять. Но бывший мичман был настроен решительно. Потом он пахал как папа Карло, до приезда хозяина одолев фронт работ, рассчитанных на целую бригаду. И Вадим Олегович это оценил. Он позволил Петровичу самому нанимать рабочих (теперь это были таджики), выделил для него личный вагончик и подарил «девятку», правда, сломанную.

– Починишь – твоя будет, – сказал он, залезая в Land Cruiser и отбывая в очередной германский вояж. Петрович перебрал движок, заменил масло и вскоре уже пылил по окрестностям, доставляя стройматериалы и вывозя строительный мусор на свалку. Таджики безропотно выполняли строгий приказ: в конце рабочего дня собрать мусор в плотные бумажные мешки, завязать и выставить у ворот. Бывало, и контейнер заказывали, но в основном Петрович справлялся своими силами.

Дом рос не по дням, а по часам: первый этаж, второй, стропила, кровля, дымовая труба; потом котел заработал, электричество подключили, а там уже и баню пора строить. Когда постройки были закончены, взялись за причал и ландшафт. Раскатали рулонные газоны, дорожки замостили, после чего озаботились альпийской горкой. Лишней земли на островке не было, и тогда Петрович первый и последний раз наступил на горло собственной песне. А именно: высыпал на месте предполагаемой горки десятка два набитых мусором мешков, ждавших своего часа у ворот. Поверх подсыпали чернозема, посадили цветочки, уложили камушки, в общем, горка как горка, очень живописно смотрелась.

Вскоре из вагончика Петрович переехал в дом, где ему была выделена комната между котельной и бильярдной. Он фактически забыл, что в городке у него есть квартира; и про участок забыл, так что вместо теплиц и моркови там рос один бурьян. Зачем ему это все? Здесь гораздо уютнее, опять же природа, свежий воздух, а главное – вода. Бывших моряков (как и бывших разведчиков) не бывает, вода – это любовь на всю жизнь, пусть даже озеро совсем не похоже на морскую стихию.

По большей части он жил здесь один, Вадим Олегович лишь изредка наведывался с супругой или с шумной компанией, чтобы погулять несколько дней, попариться в бане, погонять по водоему на гидроциклах, и вновь за бугор, работать на износ. С течением времени Петрович сменил амплуа: теперь он соединял в своем лице охранную структуру и управляющую организацию. Иначе говоря, был сторожем и одновременно сантехником, электриком и уборщиком, поддерживающим усадьбу в идеальном состоянии. Без разрешения хозяина сюда ни одна собака не проникала, разве что местные, когда встречались за территорией, портили настроение.

Окрестные жители поругивали обладателей коттеджей на берегу озера, особенно тех, кто закрывал народу выход к берегу. Честно говоря, берег был народу по фигу, в местных селениях даже рыбаков не осталось, одни алкаши. Но это ведь дело принципа: обеспечьте нам выход к водной глади – и точка! Доставалось порой и Петровичу, мол, цепной пес, служащий «новым русским», прихлебала, за медный грош продавший честь военного моряка! Петрович на истерики местных люмпенов реагировал спокойно. Во-первых, усадьба никому не закрывала выход к берегу, поскольку располагалась на острове. Во-вторых, если человек сумел на такое заработать, то он вполне заслуживает уважения. А что? Живет сам и другим жить дает, например, Петровичу.

С течением времени выстроилась некая новая вертикаль, по мнению экс-мичмана, вполне здравая. Командиром корабля был Вадим Олегович, его жена имела статус командира БЧ, остальных же (прежде всего гостей) он попросту игнорировал. То есть просьбы, пожелания и приказы вначале передавались «начальству» и лишь после соответствующего распоряжения исполнялись. Бывало, возникали конфликты, но Вадим Олегович, смеясь, разводил руками:

– Такой вот у меня мажордом! Военная косточка, для него субординация – превыше всего!

Коллективных приездов, честно говоря, Петрович не любил. Эти глупые гости заезжали на своих джипах на мост одновременно, что небезопасно (мост мог попросту обрушиться). Только им хоть бы хны: стоят бампер в бампер и еще сигналят в нетерпении! А пьянки-гулянки? Сам Вадим Олегович выпивал умеренно, он больше о деле думал, но гости попадались такие, что туши свет! Один заснет посреди газона, другой в сауне угорит, у третьего гидроцикл перевернется, так что приходится работать еще и сотрудником МЧС. Но самое страшное начиналось после пикников, когда Петрович инспектировал территорию, приходя в ужас от того бардака, в который погружалась усадьба. Стеклянные и пластиковые бутылки, какие-то пакеты, сигаретные пачки и оброненные зажигалки, остатки жратвы (ее почему-то всегда оставалось много), и все это воняет, приводя «мажордома» в ужас.

Когда джипы выкатывали поутру за ворота, Петрович яростно набрасывался на мусорные монбланы, превращая их вначале в скромные холмы, а затем и вовсе сравнивая с землей. В финале битвы с мусором возле ворот выстраивался ряд черных пластиковых мешков, будто матросы-новобранцы, так что не терпелось скомандовать: «На-пра-аво! Шагом марш за ворота!» Лишь после поездки к контейнерам на душу Петровича сходил покой – до следующего пикника.

– Ты куда мусор-то выбрасываешь? – спросил однажды Вадим Олегович. – В овраг, как остальные?

У Петровича вытянулось лицо.

– Обижаете, Вадим Олегович. Я по правилам действую, мне остальные не указ. Строительный мусор на свалку, бытовой – в контейнеры, а в овраг свое говно одни свиньи выбрасывают.

– Ладно, извини. Ты, случаем, его не сортируешь? Ну, мусор? Стекло отдельно, пластик отдельно и так далее?

– Зачем? – искренне удивился Петрович.

– Потому что так принято в цивилизованных странах. Мусор – это вообще тема, понимаешь? Очень перспективная тема!

Тыкая пальцем в кнопки портативного компьютера, Вадим Олегович удалился в дом, оставив Петровича в недоумении. Почему мусор – перспективная тема? Мусор – это мусор, его полагается утилизировать, проще говоря: выкидывать в специально отведенное место – и все.

«Что-то давно Вадим Олегович не звонит…» – думает Петрович, возвращаясь в усадьбу. Сам он хозяина не беспокоил, у того хватало забот и без него. Вадим Олегович отзванивался сам, если собирался приехать с супругой или с ордой гостей. А поскольку одним из неизменных пунктов «отдыха на природе» было катание по водной глади, требовался профилактический выезд на одном из гидроциклов.

Заехав на территорию, Петрович направляется к ангару. Отпирает, обводит взглядом трех красавцев и делает выбор: синий. В прошлый раз был красный, в позапрошлый – желтый, значит, сегодня надо синий погонять, чтоб не застаивался. Он наполняет бензином бак, переодевается в прорезиненный костюм и на специальной тележке везет гидроцикл к воде. Петрович до сих пор не мог унять восхищения этим замечательным плавсредством. Он начинал службу на ракетном катере, знал, что такое скорость, но с водным мотоциклом не могло сравниться ничто.

Вначале Петрович утюжит акваторию на малых оборотах, вроде как проверяет работу в принципе. Вираж, еще один, что ж, руля слушается идеально. А тогда – подкрутим ручку газа и направимся к другому берегу. Озеро немаленькое, берег маячит где-то в отдалении, теряясь в дымке, но скоростной гидроцикл стремительно его приближает. Бывших моряков, как уже говорилось, не бывает, поэтому Петрович кайфует, иногда он что-то даже поет. Ветер в лицо, серебристые брызги, скорость – что еще надо?

Достигнув цели, он эффектно глиссирует вдоль береговой линии. В самом дальнем конце, где высятся кроны вековых сосен, озеро истекает протокой, соединяющейся с Волгой. Бывало, Петрович углублялся в протоку, но затем всегда возвращался. Чтобы добраться до Волги (до «большой воды», как говаривал Петрович) и вернуться обратно, бака не хватало, надо было брать дополнительную канистру, так что путешествие пока откладывалось. Зато никогда не откладывался проезд мимо домика, что высится на берегу неподалеку от острова. Берег тут застроен хаотично, скромные «хижины» вперемешку с помпезными «дворцами», но Петровича интересует лишь одно строение. Точнее, та, что живет в строении, вскапывая грядки на даче и высматривая своего моряка. Петрович притормаживает, движется на малой скорости, но участок, как видно, пуст. И свет в домике не горит, хотя дело к вечеру, значит, Нина сегодня не приехала.

2

С Ниной они познакомились возле контейнеров. Петрович привез мешки со стружкой, а она принесла старую пленку, снятую с дачной теплицы. То, что женщина пешком отправилась за несколько километров, не выкинув по малодушию отходы в овраг, сразу внушило уважение. Петрович пригласил ее в машину, чтобы довезти обратно, по дороге разговорились, так и завязались отношения. А чего не завязаться, если Нина была в таком же положении, что и ее новый знакомый? Безмужняя, бездетная, она точно так же не могла терпеть свою городскую квартиру (тоже, между прочим, двухкомнатную) и предпочитала проводить время на прибрежных шести сотках.

Встречались тоже на ее сотках, хотя Петрович имел в распоряжении полгектара. То есть вроде бы имел, а на самом деле… Нет, его никто бы не упрекнул, приведи он к себе женщину, да и не узнал бы никто. Что-то, однако, мешало, поэтому их любовные свидания проходили в «хижине», причем в дневное время. Усадьба была подключена к сигнализации, но Петрович предпочитал находиться по ночам на боевом посту. А Нина изредка приходила сюда как на экскурсию: посмотреть баню, обстановку в доме или полюбоваться на то, как ее возлюбленный ловко управляется с газонокосилкой, подстригая лужайку.

– Надо же! – всплескивала она руками. – А я траву сорную – только руками, потом так спину ломит…

– Это еще что, – говорил Петрович, – мы с тобой как-нибудь на гидроцикле прокатимся.

– На котором ты по озеру носишься?! Да ты что, я же забоюсь!

– Почему забоишься? Я же с тобой буду.

И вот звонок, а затем и появление хозяина, на этот раз одного и очень озабоченного. Когда Петрович, по обыкновению, приносит для отчета товарные чеки и оставшиеся наличные (деньги ему выдавали в каждый приезд), Вадим Олегович машет руками: верю, Петрович! Он не отнимает от уха трубку телефона, постоянно что-то подсчитывает на компьютере, только к вечеру третьего дня беспокойство с лица исчезает.

– Все, – говорит, – сделка проведена. По русскому обычаю надо бы обмыть такое мероприятие. Выпьешь со мной?

Петрович не злоупотреблял, но под хорошую закуску и в хорошей компании – почему не выпить? Он не спрашивает про сделку, ждет, пока хозяин сам расскажет. И тот, конечно, не выдерживает, хвастает, мол, купил мусоросжигательный завод!

– Ну, я же тебе говорил, что мусор – это серьезная тема? Так вот я приобрел такой завод в Германии. Мусорная проблема в Европе – одна из самых острых, только они, в отличие от нас, научились ее решать.

Завод, говорит он, может сжигать юо тысяч тонн мусора в год, при этом еще и тепловую энергию будет давать! Энергия Петровича мало интересует, а вот юо тысяч тонн – это впечатляет. Сколько же, думает он, лежит на дне оврага? Больше? Или меньше?

– Давай еще выпьем! В общем, грамотно подходят к этому делу немцы. Они проблему утилизации еще в Освенциме решили.

– Как это? – не понимает Петрович.

– Они же там людей сжигали, для них заключенные – тот же мусор.

Они выпивают, закусывают, и Вадим Олегович опять наливает.

– Да что немцы? Вон, в Сингапуре целый остров из мусора создали, он им свалкой служит. Только на этой свалке никакой вони и никаких бомжей, там даже птицы гнезда вьют.

Петрович дожевывает салями и, кашлянув, говорит:

– Я тоже мусорный остров видел. Когда на ТОФе служил.

– Где служил?

– На Тихоокеанском флоте. Мы тогда в дальний поход ходили, в район Гавайских островов. Так в одном месте из пластиковых бутылок целый остров образовался! Их круговым течением прибивает друг к другу, и с каждым годом их все больше, больше…

– А я о чем?! Проблема, причем острейшая! Выпьем за ее быстрое разрешение!

Ночью беседа оборачивается кошмарным сновидением. Малый противолодочный корабль, на котором опять оказался Петрович, причаливает к огромному мусорному острову. И молодой командир, имеющий почему-то обличье Вадима Олеговича, командует: мичману Лапину сойти на берег! «Какой же это берег?! – хочется возопить. – Это ж пластиковые бутылки!» Только приказ есть приказ, и Петрович осторожно спускается по трапу. Бутылки пружинят под ногами, но худо-бедно держат, и мичман движется вперед. Внезапно остров вспыхивает синим пламенем. Путь назад отрезан, и впереди все горит, а с корабля доносится усиленный мегафоном голос: