– Всему можно научиться. Присмотритесь, попрактикуетесь и освоите этот нехитрый процесс, тем более, что будете лечить травами. Молодого на ваше место, как видите, не поставили, потому что он, вполне возможно, мог бы придумать другое «лечение», а «больных», как вы могли заметить, здесь достаточно много, – ответил я ему.

Это в какой-то степени успокоило его, и остальную часть дороги он шел в нормальном расположении духа.

– С вами все ясно, – прервал я его молчание. -А вот со мной большой вопрос. Как это так: использовать меня для продолжения рода? Что я им- игрушка какая-то?! Я вообще не знаю, как к этим женщинам подходить и с какой стороны начинается женщина, а с какой девушка? У меня вообще ни разу еще не было женщины. И если говорить честно, я их вообще не понимаю. Как с ними разговаривать, как себя вести? Мой небольшой опыт показывает, что с ними вообще нельзя договориться. Они думают одно, говорят другое, а делают третье.

–Ничем не могу вам помочь, – ответил прелат. – Мне вообще запрещено касаться этой темы, поэтому ни опыта, ни знаний в этом вопросе у меня нет. Вон лучше спросите у Петра, он, как мне кажется, уже освоил эту «науку».

Так, беседуя между собою, мы вышли на дорогу, выложенную булыжником, и идти стало легче. Дорога привела нас в город, расположенный почти у самого моря. Вокруг стояли одноэтажные дома, сложенные из песчаника, с небольшими чистыми двориками. Они ровными рядами выводили нас на площадь, в центре которой стояли стройные колонны, поддерживающие крышу, крытую медными листами. Внутри этого здания стояла изящная скульптура, изображавшая женщину в короткой тунике, опиравшуюся на копье. Ее талию охватывал кожаный пояс, весь инкрустированный золотыми пластинками, на которых были изображены женщины на всем протяжении их жизненного цикла. Пряжка пояса была выполнена в виде медвежьей морды с раскрытой пастью, искусно набранной из драгоценных камней с огромным сапфиром посередине. У ног скульптуры горел жертвенник, а по бокам стояли серебряные чаши, в которых лежали монеты различного достоинства. У входа в это святилище стояли две атлетически сложенные женщины в полном боевом облачении.

–Что это за здание? –спросил я у конвоирши.

–Это храм нашей заступнице и покровительнице богине Артемиде.

– О, это известная греческая богиня, –вступил в разговор прелат. – Когда я учился, мы изучали греческую мифологию. И, насколько я помню, она является покровительницей охотников, защитницей девственниц и целомудрия.

– Очень интересно. А что же с остальными, которые не входят в эту категорию? Как им быть? – возник у меня вопрос.

– Но ведь они были когда-то такими же, как все, а потом потеряли свой приоритет, пойдя навстречу мужским желаниям, так что в принципе и они находятся под покровительством Артемиды, – и прелат вопросительно посмотрел на охранницу.

Та, наконец, соизволила вступить в наш разговор и, показывая рукой в сторону храма, произнесла:

–Вот те монеты, которые на подносе, – это искупительная жертва девственниц богине. Часто в жертву приносят баранов, лошадей, быков. Но иногда и пленников. Та что, считайте, вам повезло, что вас не погнали на жертвенный алтарь, как предлагали некоторые, а приговорили к работе на благо общества.

Эти слова произвели на нас достаточно серьезное впечатление. Мы переглянулись между собой, на секунду представив, что с нами могло быть в недалеком прошлом, которое оставалось за спиной. После такой новости нам расхотелось говорить, и мы молча добрались до нужного места. Наше будущее жилище представляло из себя длинное здание, сделанное из веток, обмазанных глиной, с небольшими окнами. Внутри находились спальные места в виде охапок соломы, застеленных рядном. Возле дома нас встретил пожилой казак с серебряной серьгой. Молча рассмотрев нас, он определил нам один из углов этого строения для проживания, объявив при этом, что пока мы можем отдохнуть, а затем будем определены на рабочие места. Естественно, мы не возражали и с удовольствием приняли горизонтальное положение, наслаждаясь минутой покоя.

Однако долго расслабляться не пришлось. Буквально вскоре послышался шум, женские голоса, и наши ряды стали быстро редеть. Первым оставил нас Петр, которого определили в ватагу рыбаков, затем за возницей приехала телега, и он отправился присматривать за табуном лошадей. Дошла очередь и до меня. За мной приехала стройная молодая особа, держа за уздечку заводного коня, на котором я и отправился в расположение военного табора. Остался один прелат, который, как оказалось, не был востребован сегодня.

Ехать на лошади мне было неудобно, так как седла на ней не было. Поэтому дорога до военного лагеря не вызвала удовольствия. Он представлял собой ровную площадку, где ровными рядами стояли палатки, в которых жили девушки. Часть из них скакала на лошадях, учась брать различные препятствия, другая метала копья в деревянные щиты, а некоторые рубились на мечах в полную силу, раздавая удары и направо, и налево. Мы остановились у белой палатки, откуда при нашем появлении вышла сурового вида женщина, на которой были надеты кожаные доспехи, а в руке у нее было копье. Смерив меня ничего не значащим взглядом, она повела нас туда, где метали копья. По пути мы проходили мимо палаток, возле которых живописно сидели девушки и занимались своими насущными делами. Одна точила меч, другая латала кожаный нагрудник, третья зашивала свою тунику, а четвертая устроила бой со своей тенью, пытаясь нанести ей поражение. Все они с чисто женским любопытством смотрели на меня, провожая каким-то особенным взглядом. От такого внимания мне стало не по себе, и я ускорил шаг, догнав своего направляющего. При нашем появлении занятия на площадке прекратились, и все повернулись к нам. Адрастеия, оказывается так звали эту мускулистую женщину, что означало – храбрая, приподняла копье и, взвесив его в руке, резко метнула в цель. Раздался глухой удар, и оно воткнулось точно в центр щита. Внимательно посмотрев на меня, она предложила мне проделать то же самое. Это был очень ответственный момент, так как надо было метать чужое копье, к которому я не привык. Кроме этого, копья различаются по весу, центру тяжести, по наконечнику и так далее. Поэтому каждое копье летит по- своему: одни со свистом, другие тихо, третьи вращаются в полете. Исходя из этого следует рассчитывать траекторию полета и его высоту таким образом, чтобы оно попало туда, куда ты наметил. Когда это твое личное оружие и ты каждый день с ним тренируешься, то все у тебя происходит автоматически, и ты уже примерно знаешь результат. Здесь все по-другому. Оценив метательные копья, стоявшие на подставке, я выбрал то, которое было более потертым и поцарапанным. Очевидно, оно пользовалось спросом в силу каких-то причин. Взяв его в руку, я понял, что оно достаточно практичное, не легкое и не тяжелое и по мне в самый раз. Определив его в руке, я прицелился, выбрав точку для броска. Безусловно, я должен был попасть рядом с первым копьем, иначе меня не поймут. Затем я определил траекторию полета исходя из веса копья, после чего размахнулся и послал его в полет, не отрывая взгляда от снаряда. Тут главное было связать взглядом копье и в полете сопровождать его к той точке, которую ты наметил. Именно твой взгляд не дает ему сбиться с пути и как бы подталкивает сзади. Стоит только на секунду его ослабить – и копье или другой какой-либо снаряд обязательно что-нибудь выкинет. Копье, свистнув в начале полета, понеслось к своей цели, провожаемое не только моим взглядом. Приподнявшись чуть вверх, оно спикировало на мишень, воткнувшись рядом с первым копьем, при этом расщепив его древко на две части. Это, очевидно, было связано с тем, что наконечник копья был двухгранным. Я сам не понимал, как такое произошло, но на присутствующих это произвело впечатление. Они вопросительно уставились на Адрастеию. Та, нервно передернув плечами, развернулась и повела меня туда, где девушки рубились на мечах. Причем этот неестественный для них процесс проходил под непрерывные женские вопли, от которых иногда звенело в ушах. Пончтно, что удары были слабые, но некоторые добились достаточно неплохих результатов владения мечом. Я в этом тоже ничего не смыслил, так как мое оружие – казачья сабля. Но что-то общее во владении этими приемами было.

Мы как раз проходили мимо той девушки, которая разбиралась со своей тенью. Очевидно, ей надоело постоянно прыгать за собой и выбирать такую позицию под солнцем, которая давала наиболее реальный рисунок присутствия условного врага. И когда я проходил мимо, она в очередном прыжке оказалась передо мною, приставив свой меч к моему горлу. Это было неожиданно, и во мне сработал инстинкт. Я, увернувшись, левой рукой схватил ее за кисть, а правой выбил меч, повалив ее на землю, причем я, как и положено в бою, оказался сверху и на землю мы рухнули так, что наши причинные места оказались на одном уровне, соприкоснувшись на мгновенье. Я, автоматически прижав ее правую руку к земле, схватил девушку за горло и замер в таком положении. В ноздри мне ударил пот здорового женского тела, который накрыл меня с ног до головы, вызывая какие-то непонятные мне желания. Она, шокированная всем происходящим, открыла глаза и удивленно смотрела на меня с каким-то непонятным интересом, не пытаясь вырваться и даже шевельнуться. Ее тело налилось какой-то тяжестью и стало все сильнее притягивать меня к себе. Сложившуюся ситуацию разрядил звонкий женский смех. Пока мы валялись в пыли, вокруг нас собралась толпа, которая хохотала с большим удовольствием, показывая на нас пальцем и делясь впечатлением от наших приемов борьбы. Я вскочил на ноги и протянул руку девушке, которая отбросила ее с негодованием и, подхватив свой меч, бросилась к своей палатке. Стоявшая рядом Адрастеия, чуть усмехнувшись, сказала:

– Агелла сама виновата, налетела, как вихрь, надо было думать, прежде чем делать это. А ты, чтобы больше мне таких приемов на девушках не проводил, а то испортишь всю армию. Хотя, впрочем, надо будет и их обучить этому. Мы всегда стараемся научиться чему-то новому, когда к нам попадают чужие воины. Это делает нас непобедимыми.

Затем, резко развернувшись, она повела меня дальше. Этот случай заставил меня собраться и в дальнейшем быть более осторожным, так как я понял, что от этих девушек можно ожидать все, что угодно. На ристалище сражались между собой десять женских пар. В основном у них были короткие мечи, только у двоих были сабли, и их манера боя отличалась от остальных.

– Вот твоя задача: научить их правильно драться и верхом, и в пешем строю.

– Но я же не знаю приемов боя с такими короткими мечами, – взмолился я.

– Ничего не хочу слышать, ты воин, вот и думай, – ответила мне Адрастеия, оставляя наедине с женским отрядом. Девушки, прекратив занятия, окружили меня, ожидая каких-то действий. Однако я сам не знал, что делать. Для того, чтобы выиграть время, я взял один из мечей у рядом стоящей блондинки и стал его рассматривать. У него был короткий, но достаточно широкий обоюдоострый клинок, расширявшийся книзу. Рукоятка была деревянной, без особых излишеств и удобно сидела в руке. Однако, в отличие от сабли, работа с ним имела свою специфику, и это мне надо было учесть. Я попросил девушек снова начать тренировку, а сам стал ходить, присматриваясь к их приемам и прикидывая, что нового можно в них внести, ведь от этого зависело мое будущее здесь. Позднее я придумал, что мне делать. Присмотревшись, я решил несколько изменить тип оружия этих воительниц. Для верховых я ввел в обиход длинную казацкую пику, которой можно было свалить всадника с лошади, а короткие копья оставались для метаний. А то получалось так, что, бросив копье в противника и не попав, наездница оставалась с одним мечом и не могла в полной мере защитить себя. Да и сам меч я немного удлинил, и теперь достаточно удобно было работать с ним, находясь верхом на лошади. Кроме этого, я совершенствовал с ними и приемы с мечом, применив для этого казацкий метод рубки лозы. Пришлось, конечно, попотеть, прежде чем появились первые положительные результаты. Но потом дело пошло на лад. Более того, я тоже у них кое-чему научился, что пригодилось мне позднее. Так началась наша жизнь здесь. Утром подъем, и целый день на работе. Жили в мужском селении достаточно далеко от города, который полностью принадлежал женщинам. Петр вскоре полностью переехал к рыбакам, учитывая, что за рыбой они ходили в море и ранним утром, и вечером. Перед отъездом я вызвал его на откровенность.

– Что ты все ходишь какой-то задумчивый? Ты же сам рвался сюда, а теперь вроде не рад.

–А с какой стати мне радоваться? К любимой меня не пускают, ждут, кто родится – мальчик или девочка. Если мальчик – это одно дело, если девочка – тогда разрешат встречаться с моей Кьянсой в надежде на то, что снова появится девочка, а значит, и оставят здесь. Они очень сильно следят за этим, даже отказываются от тех парней, от которых рождаются мальчики.

–А что они с ними делают?

– В лучшем случае выгоняют, в худшем- продают или обменивают.

– А парни не пытались как-то прекратить это? Вон вас сколько.

– Может, и много, но это не воины, а мирные люди, вот в чем проблема. Рассказывают, было восстание со стороны мужчин, так они его быстро подавили и всех поменяли, один дед Захар и остался из старых. Он сейчас у нас за старшего, да ты и сам его знаешь. Если что надо будет, приходи, чем смогу, тем помогу. Но сразу скажу, что дорога домой у нас одна: только через ту проклятую балку. Здесь совершенно другой мир, и если даже ты убежишь отсюда, то домой все равно не попадешь, а будешь скитаться по белому свету и все равно придешь сюда.

И, кивнув мне головой, он ушел в свою рыбачью ватагу.

Не скрою, я подумывал использовать его для бегства отсюда на одной из рыбачьих лодок. Но его откровение сразу перечеркнуло этот план. У меня не было желания путешествовать по новым мирам, да еще вдобавок попасть в плен к пиратам. Что ж, надо подобрать ключики к деду Захару. Раз он старожил, то, очевидно, знал очень много. Приняв решение, я начал присматриваться к нему, чтобы определить, с какого конца лучше подойти. На вид ему было лет под семьдесят, невысокий, внешне суховатый, но очень моторный. Над обвисшими седыми усами висел красный нос, который, казалось, все время что-то вынюхивал и выискивал. От его внимательного взгляда не ускользало ничего, и он очень строго следил за порядком. Изредка он таинственным образом пропадал по вечерам, а когда появлялся, то от него еле заметно пахло горилкой. Где он находил ее, неизвестно, тем более, что здесь выпивать было запрещено. И когда дед Захар возвращался из такого похода в приподнятом настроении, то выкуривал трубку табака, о чем – то разговаривая с самим собой, и тихонько уходил спать на свою половину.

–А не станет ли его пристрастие к горилке ключиком, открывающим дорогу к тем тайнам, которыми он владеет? – подумал я и решил проследить за ним.

В один из таких вечеров, который с завидной регулярностью повторялся раз в неделю, я тихонько пошел за ним. Особо не таясь, дед проскочил два переулка, вышел к морю и направился вдоль берега к огоньку, который мерцал на холме. Лунная дорожка, освещавшая берег, засветилась в полную силу, и мне пришлось переждать этот ослепительный свет, шедший с моря, а потом рывком преодолеть это пространство и очутиться возле таинственного огонька. Это оказался костер, возле которого крутилась ведунья. Она помешивала большой деревянной ложкой какое-то варево, которое бурлило в котле, висевшем над огнем. Пар от котла сначала поднимался вверх, затем опускался и стелился по траве в разные стороны, приятно щекоча ноздри. Этот запах будил какие-то давние воспоминания, которые, еще не оформившись, заставляли вернуться в то далекое, тревожное, непонятное прошлое, которое всегда с тобой. У каждого оно разное, но оно есть и периодически вырывается наружу, заставляя или выть по -звериному, или тихонько таять от счастья, потому что оно было когда-то в твоей жизни, хотя уже и нереально его вернуть. Однако можно снова попытаться мысленно отправиться туда и прочувствовать это. С трудом уйдя от нахлынувших чувств, я затаился в кустах и решил понаблюдать, что будет дальше. Я, как говорится, успел к началу действия. Дед, приостановившись, вытащил трубку и, поправив усы, подошел к женщине.

– Добрый вечер, уважаемая Мэйя, – произнес он, картинно выставив вперед левую ногу.

– Слава Богам, – ответила она, бросив на него взгляд.

– Как ваше драгоценное здоровье? – Захар подошел почти вплотную к котлу, втягивая носом воздух. – Вот, думаю, дай проведаю женщину, может, чего надо помочь, а то все одна и одна.

–Да уже не одна. Этот толстяк теперь со мной везде ходит. Учу его траву различать и собирать ее в определенное время, чтобы на пользу шла, а не во вред.

– Ну и как, получается? – уставился вопросительно дед.

– Не то, чтобы очень, но старается. Пытается учить меня чему-то своему, рассказывая какие-то истории, порой даже очень интересные. Я, в свою очередь, объясняю ему природу вещей так, как мы ее понимаем, толкую наши традиции и обычаи. Так за целый день и травы насобираем, и наговоримся вволю.

–Уж не собирается ли он каким-то образом поухаживать за вами? – возмутился Захар.

–Куда ему! Он сказал, что его вера запрещает ему вообще думать о женщинах, не то, чтобы что-то предпринимать.

– Странно, а с виду вроде мужик, только одежда у него немного женская.

Пока они разговаривали, дед набил свою трубку табаком, раскурил ее от костра, и дым ядреного табака перебил те ранее витавшие сладкие запахи, которые действовали расслабляюще. Вкусно затягиваясь трубкой, он продолжил свой разговор.

– Вы знаете, уважаемая Мэйя, я что-то стал плохо себя чувствовать, нездоровится и горло дерет. Не можете ли вы дать мне того чудодейственного лекарства, которое давали в прошлый раз? Я от него прямо сразу выздоровел.

– Отчего же не помочь хорошему человеку, но только лекарство очень крепкое, поэтому я дам вам всего одну порцию и больше не просите, а то оно будет вам не в пользу, а во вред. Прошлый раз я пошла вам навстречу, так вы и провалялись целую ночь в кустах. Еле утром вас нашли и привели в порядок. Хорошо, что об этом мало кто знает, а то бы досталось мне на орехи.

– Что вы, что вы, то мне просто стало нехорошо. Перед этим я попил немного топленого молочка, а оно очень плохо влияет на мой организм. Вот и присел в кустиках подумать об жизни, а меня и стомило, – засуетился дед, подскочив на ноги, протестующе размахивая руками.

– Ладно, сейчас принесу вам ваше лекарство.

И ведунья, повернувшись, пошла к домику, который темнел невдалеке. Через некоторое время она вышла, держа в руках глиняную кружку, наполненную какой-то жидкостью, которую и вручила деду. Из моего убежища я не мог определить, что это за напиток. Но по тому, с какой осторожностью его принял Захар и как нежно стал вдыхать его аромат, радостно улыбаясь, я понял, что это очень хорошее лекарство и оно ему действительно помогает. Он пил его мелкими глотками, закрыв глаза и периодически крякая от удовольствия, закусывая все это дымом своей глиняной трубки. Выпив последний глоток, Захар перевернул кружку и, выцедив остатки напитка к себе на ладонь, пригладил свой седой чуб и надел шапку, которую перед этим снял. Молча посидев минут пять, словно прислушиваясь к тому, что происходит у него внутри, он затем встал и, поклонившись, произнес:

– Премного благодарен вам, уважаемая Мэйя, за то, что не дали пропасть христианской душе. Теперь мне действительно намного легче, и если вы не желаете больше продолжить мое лечение, то я пойду.

– Да уж, будь добр, иди, мне еще очень много надо сделать. И иди, пожалуйста, спать, а не наслаждайся красотой синего моря из кустиков.

И Мэйя махнула ему рукой, показывая, что она его больше не задерживает. Дед поклонился и пошел по тропинке вниз. Когда он проходил мимо меня, я уловил заметный запах хмельного напитка, который был задобрен какими–то травами с очень знакомым ароматом. Только из этих трав мы делали у себя ароматный чай, а тут нашли для них совершенно другое применение.

– Так вот, оказывается, каким лекарством лечится дед! Вот на этом надо будет и взять его, – подумал я и, пробыв еще немного в засаде, быстро выдвинулся домой, чтобы успеть добраться туда раньше Захара. Это мне удалось, и я мгновенно бросился на постель, благо, что все уже спали крепким сном. Чуть позже появился и дед, который, что-то бормоча себе под нос, долго устраивался на своей половине.

Утром день начался, как обычно. Мы занимались воинскими упражнениями до седьмого пота. Я занимался с девушками-воинами, к остальным, которые жили в черте города, меня, как и других мужчин, не пускали. Там обитали самые маленькие и те, которые были постарше моих подчиненных. Руководили всем жрицы храма богини Артемиды во главе с Зофией, которая уже своим именем была нацелена на принятие мудрых решений. Они обитали в храме, где и проводили основную часть церемоний, связанных со знаменательными событиями жизни этого народа. Но кто они такие и как оказались здесь, для меня это было тайной, которую я очень сильно хотел узнать. И мне это позже удалось. Я по крупицам собирал сведения, касающиеся этой тайны, и она постепенно раскрывалась передо мной во всей своей загадочной ясности. Казалось, все понятно, но не совсем, чего-то не хватает для полной картины. И это добавляло азарта в моих изысканиях, и чем больше я открывал, тем больше мне казалось, что я стою в самом начале пути по выяснению всего того, что меня интересовало.

Мои ученицы были разными и по характеру, и по внешнему виду, но надо отдать должное их грации и желанию освоить что-то новое, которое возвышало их над остальными. В них все-таки играл дух женского соперничества, и они красовались друг перед другом, выхваляясь своей гибкостью и выработанными умениями в тех или иных приемах, хотя в целом, как я узнал позже, это была попытка произвести впечатление на меня. Я любовался их воинственным видом, восхищался ими и жалел их одновременно. Все-таки это не женское дело – воевать. Вон уже достаточно опытная Нодаруж, что в переводе означало быстрые ноги, еще совсем молодая, а тело уже иссечено боевыми шрамами. А рядом скачет Кьянса с глазами, отливающими синевой, а через ее загорелое лицо тянется шрам от сабельного удара, причем эти все «боевые награды» они получили от мужчин. Поэтому мне было понятно, что когда они вырывались в атаку на вражеское войско, то поднимали дикий вой в желании добраться до тех, кто изуродовал их молодое тело, предопределив тем самым и дальнейшую судьбу. Вот почему здесь не было свадеб, вот почему здесь мужчины жили отдельно, вот почему здесь продолжение рода превратилось в особый ритуал. Несмотря на то, что я обучал их нужному делу уже достаточно долго и, на мой взгляд, достаточно качественно, все равно я чувствовал недоверие к себе со стороны отдельных личностей. Но выбирать не приходилось, и я тащил свою лямку, вовсю стараясь найти способ вырваться отсюда.

Сегодня я решил наведаться к прелату и попросить его по возможности помочь мне. Поэтому, закончив занятия пораньше, я по тропинке отправился туда, где ночью следил за дедом Захаром. Пропетляв немного по пригоркам и песчаным барханам, я оказался у знакомого мне места. Здесь недалеко от дома был расположен навес, прикрывающий от прямых лучей солнца пучки трав, которые шевелились от морского бриза. Возле них находился прелат, который методично ощупывал траву, снимал уже высохшие пучки и складывал их в плетеную корзину. Увидев меня, он очень сильно обрадовался и, отложив в сторону свои дела, предложил присесть на скамейку, расположенную рядом.

– А вы не боитесь, что вас накажут за то, что вы бросили работу?

– Нет. Во-первых, моей начальницы нет, она ушла в храм. А во-вторых, я имею право отдыхать тогда, когда захочу. Ну, и в-третьих, я уже научился различать те травы, которые мне поручено собирать. Правда, мне не доверяют рецепты приготовления из них различных снадобий, но их назначение я уже знаю, да и кое-что уже подсмотрел у ведуньи.

Он встал со скамейки и, подойдя к крайнему пучку травы, бережно взял его в руки, поднес ко мне и стал рассказывать:

– Вот, например, вербена. Это уникальная трава, она способствует примирению сторон. Ведунья их дает послам, которые едут на различные переговоры с многочисленными неприятелями, окружающими этот народ. И знаете, практически всегда добиваются успеха. Более того, она защищает человека от ранений, и каждая воительница носит ее с собой в специальном мешочке, подвешенном на шее. Еще она защищает от злых духов.

И он, нагнувшись ко мне, шепотом произнес:

– Я видел, как ведунья, проводя какие-то действия у себя на площадке, надевала на голову венок из этой травы, заставив меня собрать ее на рассвете.

Повесив траву на место, он подошел к следующему пучку:

– А это Анжелика! Она предохраняет маленьких детей от сглаза. Кусочек ее стебля или корня, три листика и три цветка тоже зашивают в мешочек и вешают ребенку на шею. Ну а вот зверобой. Его мне надо собрать достаточно много, так как во время посева его будут разбрасывать по полю, чтобы предохранить урожай от града, вызываемого злыми чарами. Кроме того, его вешают над дверью от плохих людей. Ну а вот это крапива, она придает храбрости человеку.

Так он постепенно рассказал мне обо всех видах трав, осторожно перебирая их руками.

– И все это правда? – спросил я.

– Да, кое в чем я уже убедился сам, – ответил прелат.

– А что еще делают с этой травой?

– Ну, много чего, например, варят и готовят разные снадобья, добавляют в хмельные напитки, растирают в порошок и лечат людей.

– Я смотрю, вы, пан прелат, стали крупным специалистом-травником.

–Да, сын мой, не знаешь, что в жизни может пригодиться, поэтому такие вот знания никогда не бывают лишними.

Расспрашивая таким образом, я постепенно подводил его к тому, что меня интересовало. И когда я выразил желание посмотреть, какие снадобья есть уже в готовом виде, так как они могут нам понадобиться в дальнейшем, он, оглянувшись по сторонам, подвел меня к небольшой двери, которая, казалось, вела прямо под землю, и остановился возле нее.

–Вот здесь, в прохладе, она держит все свои снадобья, даже меня сюда не пускает. Если хочешь, смотри сам, а я посторожу и помолюсь за тебя. Если она вдруг появится, я кашляну, а ты сразу убирайся вон за тот пригорок.

Долго упрашивать меня не пришлось, тем более, что дверь не имела замков. Осторожно открыв ее, я по ступенькам спустился в яму и остановился. Нужно было приспособиться к темноте и включить свое внутреннее зрение. Вскоре я стал различать отдельные элементы, а затем смог разглядеть и все помещение. Везде на полу стояли глиняные горшки и амфоры, запечатанные воском. Чувствовался пряный, насыщенный травами запах, пахло хмелем и хлебом. Я наклонился и стал рассматривать эти сосуды. Оказалось, что все они были помечены какими-то знаками. На одном была выдавлена лягушка, на другом красовались цветы, на третьем гордо стоял гриб, на четвертом была изображена стрела. Пока я присматривался и разбирался в этих рисунках, пытаясь понять их предназначение, раздался кашель прелата. В моем распоряжении было лишь мгновение. Поэтому, не долго думая, я схватил ближайший ко мне небольшой кувшин и рванул по ступенькам наверх. Пригнувшись, я тихонько выбрался наружу, успев прикрыть за собой дверь, и ползком стал пробираться к намеченному пригорку. Краем глаза я увидел Мэйю, которая шла по тропинке и, на мое счастье, смотрела в сторону моря. Нырнув за пригорок, я притих.

Сначала была тишина, а потом до меня стали долетать звуки разговора. Ведунья отчитывала прелата за то, что он не в той последовательности вывесил траву, что могло повлиять на ее качества. Затем разговор оборвался, и скрипнула дверь в дом. Я решил выглянуть, чтобы разведать обстановку. Увидев меня, прелат одной рукой махнул мне, чтобы я быстро уходил отсюда, а другой вытирал пот со своего бледного лица. Естественно, я воспользовался его советом и, придерживая кувшин, отправился домой, отходя подальше, чтобы меня не заметили. По пути я более внимательно рассмотрел кувшин. На нем был значок с изображением гриба. Благодаря моим перемещениям содержимое кувшина пришло в движение, и из-под восковой печати стал ощутимо доноситься хмельной пряный запах. «Это то, что мне нужно», – подумал я и стал прикидывать, куда можно спрятать его. Место нужно было выбрать достаточно прохладное, чтобы не испортить содержимое, ну и, само собой разумеется, недалеко от дома. И тут я вспомнил, что периодически перед сном дед выходит к морю, чтобы выкурить люльку табака, присаживаясь на разбитый баркас, лежащий на берегу. О чем он думает в это время, глядя на морскую гладь, трудно сказать, но это действует на него расслабляюще, и он становится более открытым. Вот здесь и надо пристроить мой кувшин, чтобы достать его в нужное время.

И такое время наступило буквально через несколько дней. Захар, возвращаясь из очередного посещения ведуньи в приподнятом настроении, занял свое место на баркасе и закурил трубку, со вкусом затягиваясь после принятия очередной порции хмельного. Мне тоже не хотелось спать, и я в это время бродил по берегу, наблюдая за лунной дорожкой. Возле баркаса наши пути пересеклись. Он смерил меня хитрым взглядом и, затянувшись в очередной раз дымом, произнес:

– Ну что бродишь, как неприкаянный, садись, подышим морским воздухом, глядишь, и полегче станет.

Дважды упрашивать меня не пришлось, и я сразу присел с той стороны, где было меньше табачного дыма, хотя и он приносил пользу, отпугивая кусучих комаров.

– Что, лютуют? – спросил он, глядя, как я отмахиваюсь от очередной атаки.

– Да, есть малость, – ответил я.

– На то она и весна, вся живность оживает. А в этом годе она дюже ранняя, вон как солнышко светит, скоро садить будем, мужики уже все к посеву приготовили. И комары пытаются кровушки напиться, чтобы успеть потомство дать. И у нас скоро этот праздник будет, пора казаков на волю выпускать, а то они застоялись, все работа да работа, а ласки никакой. Вот на праздник все и получат.

– А что значит – все получат? – спросил я.

Дед посмотрел внимательно на меня, затем сплюнул на землю и произнес:

– Да, сразу видно: молодо-зелено. Но ничего, придет время, сам поймешь и примешь участие, а там глядишь – и понравится, дак и останешься здесь, как многие.