Был день осенний

– Так вот, то, что я видел в Испании, напомнило мне годы моей юности. Но тогда авиация боевая только зарождалась. А сейчас это уже сила. Гитлер натаскивает своих псов, дабы разжечь пожар мировой войны. России этого не избежать. Drang nach Osten. Я согласен сотрудничать, но при одном условии.

– Слушаю.

Теперь разговаривали только Филипп и Мишель.

– Моим куратором и связным будет Дарья Олеговна. Наши встречи не вызовут подозрений. Тем более что через неё вы сможете передавать и получать информацию, как правдивую от меня, так и дезу от вас.

– Вот как…

– Даю слово офицера и дворянина, что мои сведения правдивы.

– Это, конечно, если Олег Вадимович не будет против.

– А вы не так просты.

– Премного благодарен.

В разговор вновь вмешался Олег Вадимович:

– Что ж, раз дело во мне, то ради нашего общего дела я даю своё согласие. Но что скажет Даша?

И трое мужчин уставились вопрошающе на девушку.

– Скажу так: за то время, что я знаю Мишеля, в искренности его помыслов не было повода сомневаться. Я согласна.

Филипп громко выдохнул. Олег Вадимович улыбнулся. А Мишель был просто счастлив.

Вечером в Москву ушло донесение, что вербовка агента Казака прошла успешно и без особых затруднений. О роли Дарьи Олеговны также было доложено. Теперь Мишеля и Дашу связывали не только чувства, но и общее дело.

Ade, Polenland!

(Прощай, Польша!)

1 сентября 1939 года. Гитлер напал на Польшу. Этот день стал отправной точкой в истории Европы. Вермахт, люфтваффе и вундерваффе обрушились вероломно на эту страну. Англия и Франция, вопреки всем заключённым договорам, повели себя крайне странно: вместо того чтобы обрушиться на Германию, они сначала не замечали того, как громят Польшу, и лишь 3 сентября 1939 года французская армия начала «Странную войну».

Мишель – к тому времени он уже был майором – ещё в начале года неоднократно докладывал своему командованию о готовящемся вторжении.

Филипп, получив эти сведения, известил Москву. Итогом стало подписание 23 августа 1939 года пакта Молотова – Риббентропа. Мир, как и предсказывал Мишель, стоял на пороге войны.

Ещё до вторжения Гитлера в Польшу Москве было интересно, как поведут себя Англия и Франция. Казак лаконично ответил, что особо они этому противиться не будут. Так и вышло. Размявшись на Польше, а до этого подчинив себе Австрию (аншлюс) и Чехословакию, Гитлер вторгся во Францию в июне 1940 года.

Мишель находился в этот момент в отпуске. Он возил Дарью в Марсель на Средиземное море. На обратном пути их поезд подвергся атаке люфтваффе. Взрывной волной вагон, в котором они ехали, сбросило с рельс, и Мишель с Дарьей оказались под обломками. Спустя час Мишель пришёл в сознание и начал искать Дашу, а она с окровавленной головой и в изодранном платье лежала на железнодорожной насыпи – настолько сильной была ударная волна, последовавшая после взрыва авиабомбы. Случилось это в Орлеане. Вокруг были раненые и окровавленные люди.

«Ну, вот и началось», – пронеслось в голове у Мишеля.

Он бережно взял Дашу на руки и отнёс в здание вокзала, которое было изрешечено осколками. Здесь организовали временный лазарет и сюда же, только отдельно, сносили тела погибших.

Среди людей, оказавшихся в здании вокзала, нашлись несколько врачей. Они действиями и советами помогали раненым.

К одному из них Мишель принёс и Дарью:

– Простите, месье доктор, я понимаю, что у вас и без меня много работы…

– Слушаю вас, месье майор.

– Эта девушка – моя невеста, и мне крайне важно знать степень тяжести её ранения. Насколько это возможно.

– Мне ещё надо помогать другим пострадавшим…

– Я понимаю. Одну минуту.

Доктор взял руку Даши и нащупал её пульс, затем приоткрыл её веки и посмотрел реакцию зрачков на свет.

– Что я могу сказать? Контузия, голова разбита. Вашей невесте необходима госпитализация и покой. Месяца три её нельзя будет беспокоить в том плане, что переезд ей противопоказан. Да, и позвольте вопрос…

– Конечно, но я, пожалуй, его предугадаю.

– Интересно.

Доктору, с которым Мишель разговаривал, было на вид лет пятьдесят – пятьдесят пять. Седой, с клиновидной бородкой и усами а-ля Д’Артаньян, полноватого телосложения. Годы брали своё. Карие глаза излучали меланхолию, и казалось, что его уже ничем не удивить.

– Анри Мате, – представился он.

– Мишель Контане.

Они пожали друг другу руки.

– Судя по всему, Анри, вы гасконец. Так вот, «боши» пришли надолго, по крайней мере им так хочется и кажется. Моя же задача – их в этом разубедить. Как это сделать, вопрос другой. Главное сейчас – оказать первую помощь пострадавшим и госпитализировать их.

– Вы меня удивили. Да, я гасконец. Как вы это определили?

– Продолговатое смуглое лицо; выдающиеся скулы – признак хитрости; челюстные мышцы чрезмерно развиты – неотъемлемый признак, по которому можно сразу определить вас и ваших соотечественников. Взгляд открытый и умный; нос крючковатый, но тонко очерченный; рост слишком высокий для юноши и недостаточный для зрелого мужчины.

– Ба, да вы физиономист, как я погляжу.

– И к тому же ваш акцент…

– Всё, хватит, дальше можете не продолжать. Идите и помогайте другим. Я сообщу вам, в какую больницу увезли вашу невесту. Я забыл спросить её имя и фамилию.

– Дарья Никонова.

– О, мадемуазель из России?

– Да, а откуда такие познания?

– Во время Великой войны мне довелось сражаться бок о бок с казаками экспедиционного корпуса. Они научили меня вполне сносно говорить по-русски.

– А вы, случайно, не встречали Матвея Дмитриевича Самойлова?

Гасконец с удивлением воззрился на Мишеля:

– Этот казак спас мне жизнь и при этом сам был ранен. Удар, предназначавшийся мне, он принял на себя.

– Это мой отец.

Доктор Мате ещё более удивлённо посмотрел на него.

– Сейчас не время и не место, мы с вами после договорим.

И Мишель ушёл помогать другим раненым.

Налёт немецкой авиации наделал много разрушений в городе. Отовсюду слышались сирены пожарных машин и карет скорой помощи. Больницы и госпитали были переполнены ранеными. Телефонное и телеграфное сообщение прервалось. Упросив доктора Мате присмотреть за Дашей и отправить на парижский адрес записку для Филиппа, а в случае, если того не окажется дома, оставить её в Люксембургском саду в кустах между пятой и шестой лавочкой, Мишель, найдя на одной из улочек города кем-то брошенный «ситроен», отправился в столицу. Он сменил свою форму на гражданскую, при этом оставив при себе табельное оружие. Это было рискованно, ведь передовые части вермахта наряду с панцерваффе Клейста уже находились на территории Франции. Попади Мишель в руки немецким военным, его могли бы тотчас без суда и следствия расстрелять.

То, что он увидел в пути, сильно его удручало. Французские войска после падения Нидерландов и Бельгии хаотично отступали по всему фронту.

Для них нападение германских войск явилось неожиданностью, хотя ещё в феврале 1940 года Контане в своей докладной записке на имя военного министра предупреждал о нападении. Но, увы, тогда к его словам остались глухи. Теперь же было поздно. Хорошо вооружённые, по последнему слову техники, немецкие войска входили во Францию. К слову, на осуществление плана «Рот» немцам понадобилось шесть недель…

Уже на третьи сутки ему встретились передовые части вермахта. Мишеля остановил мотоциклетный отряд:

– Halt. Ihre Dokumente^[1].

Мишель в совершенстве владел немецким, а требование вооружённого человека – это закон.

– Bitte, Herr Offizier^[2], – ответил он и предъявил паспорт.

Хорошо, что наряду с военным документом у Мишеля имелся гражданский. Его-то он и показал.

На ломаном французском мотоциклист с удивлением в голосе спросил:

– Говорить на немецкий?

– Да, не утруждайте себя.

– Хорошо.

Офицеру – он оказался лейтенантом – было на вид лет двадцать пять – двадцать семь. Эталон арийца – голубоглазый блондин с ослепительной белоснежной улыбкой.

– Итак, Мишель Контане, куда путь держим?

– Простите за мою наглость, с кем имею честь?..

– Командир мотоциклетного отряда четвёртой танковой армии.

– О, так мне выпала честь быть пленённым командиром этого подразделения…

От этих слов офицер расцвёл в улыбке:

– Дитрих Шроде. Ну что вы, вы ведь не военный с оружием в руках, действующий против победоносных сил вермахта.

– Даже если бы я им и был, то для меня всё равно было бы честью сдаться вам.

Эти слова ещё больше расположили немецкого офицера к Мишелю.

– Вы хорошо говорите по-немецки…

– Скажу больше, я владею ещё несколькими европейскими языками так же хорошо и, вдобавок, русским.

– Русским? Я думаю, нет, знаю, что в скором времени он пригодится, ведь, я уверен, фюрер не остановится на Европе.

– Вы думаете, это не конец?

– Всё только начинается, и было бы лучше для вас, – при этом немец двусмысленно улыбнулся, – если бы вы были с нами.

– Но ведь я гражданский человек!

– Это неправильно. Так куда же вы путь держите?

– В Париж, у меня там служба.

– Какого рода?

– Я служу секретарём в одной газете.

– Вы журналист?

– Можно и так сказать.

– Тогда нам с вами по пути.

– Вот как…

– Вы напишете, точнее, у вас есть возможность написать статью о победоносном шествии доблестных германских воинов четвёртой танковой дивизии генерала Эриха Гёпнера. До Парижа пока далеко, но я уверен, что вы туда с нами попадёте. Я предлагаю вам послужить нам.

– А что на это скажет ваше командование?

– Пусть это вас не тревожит. Эй, Курт, неси сюда трофейный фотоаппарат и найди блокнот с карандашом. Наш боевой путь теперь будет освещать корреспондент! – И немец задорно рассмеялся.

Мишелю пришлось присоединиться к наступавшим немецким танковым частям. С ними он дошёл до берегов Ла-Манша и наблюдал за расположившимся на пляже британским экспедиционным корпусом. Это был позор и унижение, по-другому нельзя было назвать происходившее. Только чудо могло спасти людей, находившихся на побережье, и оно случилось…

Когда Гейнц Гудериан сообщил Гитлеру о том, что французские войска и британский экспедиционный корпус попадают в зону досягаемости пушек немецких танков, фюрер снисходительно улыбнулся и сказал:

– Мой милый Гейнц, оставим их в покое и дадим им спокойно уйти. Явите им снисхождение победителя к побеждённому. Они (британцы) могут пригодиться в качестве союзников в грядущей войне (Крестовом походе) против большевизма.

С высоких берегов немецкие танкисты наблюдали за эвакуацией союзных войск на корабли, присланные за ними. Дело было в начале июня 1940 года. А уже 22 июня того же года в Компьенском лесу близ Парижа, в том самом вагоне, в котором в 1918 году тогдашняя кайзеровская Германия подписывала унизительный для себя мир, нынешняя Франция капитулировала перед гением фюрера. Это был реванш за годы унижений…

Так хотел Гитлер, и это произошло. К моменту подписания униженная и раздавленная кованым немецким сапогом Европа замерла в ожидании бури, и она была неизбежна. На юге Франции образовалось лояльное Гитлеру правительство Виши. Но тем не менее не всех это устраивало и не все французские войска сложили оружие и прекратили сопротивление. В Лондоне, в эмиграции, образовалось «правительство в изгнании», главой которого стал бригадный генерал Шарль де Голль. Он и возглавил армию, которая вела боевые действия в Северной Африке против Гитлера и его союзника – итальянского диктатора Бенито Муссолини.

С генералом де Голлем Мишель был знаком и не раз встречался.

После падения Парижа под натиском гитлеровских войск СССР перевёл своё представительство в столицу коллаборационистского режима в Южной Франции – город Виши, курортный город.

Олегу Вадимовичу, с той поры как Гитлер напал на Францию и оккупировал её, о судьбе Дарьи и Мишеля ничего не было известно. Его тревожила их дальнейшая судьба. Внутренне он надеялся, что Всевышний их уберёг. В Париже на нелегальном положении остался Филипп.

Под звуки торжественного марша Мишель в составе 16‐го моторизованного корпуса 4‐й танковой дивизии генерала Гёпнера въехал в столицу республики. Его сердце разрывалось на части, когда, проезжая на броне немецкого танка, он видел на фасадах домов флаги со свастикой. Париж пал. Горе побеждённых и радость победителей…

Во время остановки в Дюнкерке Мишеля представили лично генералу Гёпнеру:

– Господин генерал, позвольте представить вам летописца нашей доблестной дивизии, он из местных…

Эрих Гёпнер удивлённо воззрился на стоявшего перед ним Мишеля:

– Интересно, господин шпион, и как же вас угораздило к нам попасть?

Окружавшие генерала загалдели:

– На дыбу, в гестапо его! Смерть мерзавцу!

Мишеля стали окружать. А он, с присущим ему хладнокровием, и глазом не вёл, глядя в лицо неминуемой гибели.

– Позвольте, генерал, последнее слово.

– Слушаю вас.

– Вы, видно, по моей выправке определили, что я военный.

– Да.

– И это правда, не буду этого скрывать. Вернее, я им был и даже успел повоевать. Но это было давно и далеко отсюда.

– Даже так…

– В далёком двадцатом году я уходил из Крыма в составе казаков барона Врангеля.

Настала очередь генерала Гёпнера удивляться:

– Вы белогвардеец?

– Казак Всевеликого войска Донского. Мой отец, есаул в составе экспедиционного корпуса, в далёком тысяча девятьсот пятнадцатом году попал во Францию, а после февраля и октября семнадцатого наотрез отказался возвращаться в Россию. Я же после мыканий на Галлиполи тоже оказался в Франции и чудом его нашёл. Тогда мне было шестнадцать. С тех пор Франция стала для меня второй родиной.

– И вы с тех пор…

– Ненавижу большевиков, они отняли у меня всё, к тому же я дворянин. Моему прадеду пожаловали дворянскую грамоту за беспримерное мужество.

– Я отменяю свой приказ, но вы состоите при мне адъютантом. От меня ни на шаг. Разве что по девкам или в бой, и то может быть. С кем в Париже водили знакомства?

– С генералом Деникиным, был ему представлен, и со множеством других белых офицеров.

– Как вас звали в России?

– Константин Матвеевич Самойлов, – уже перейдя на русский, ответил Мишель.

– Я, с вашего позволения, – с иронией в голосе и взгляде сказал Гёпнер, – буду звать вас Мишель.

– Почту за честь, – щёлкнув каблуками сапог и вытянувшись во фрунт, отвечал казак.

Это понравилось Гёпнеру.

С тех пор и до вхождения в Париж Мишель был в подчинении генерала.

Несмотря на это, он доказал на поле брани своё геройство, так сказать выказал личную храбрость, чем заслужил Железный крест, который лично для него выхлопотал Гёпнер у Гудериана:

– Этот молодец спас мои танки от губительного огня артиллерии противника и повёл машины на уничтожение замаскированной батареи.

Во время торжественного приёма на Елисейских полях, устроенного в честь фюрера, Мишеля представили Гитлеру. Тот, взглянув Мишелю в глаза, задал один-единственный вопрос и ушёл, не дождавшись ответа:

– Значит, вы и есть тот самый казак? Интересно…

Мишель от растерянности не нашёлся, что и ответить.

С тех пор его передвижение по оккупированной Франции было неограниченным. Немецкие солдаты и офицеры отдавали ему воинское приветствие, даже если он был в штатском. А Мишелю это и надо было. Перво-наперво он нашёл адрес, где располагались служащие советского посольства. Но, увы, там никого не оказалось. Он стал искать Филиппа и спустя неделю всё-таки встретил его в Люксембургском саду.

Филипп сидел с отсутствующим видом и пил коньяк, когда к нему на лавочку подсел Мишель.

– Простите, у вас свободно?

– Впрочем, как и везде. – Таков был отзыв на пароль.

– Я уже думал, вас нет в Париже.

– И не надейтесь.

– Слава богу.

– Что с мадемуазель?

– Последний раз я её видел в Орлеане после налёта люфтваффе, она была без сознания.

– Твою мать!

– Тише, за мной могут ходить.

– Ещё бы, вы ведь знаменитость. Лично Гитлер удостоил вас своим вниманием.

– Осуждаете?

– Наоборот, вы теперь легализовались в среде немецкого офицерства.

– Есть интерес?

– Да. Я сам наведу справки о Дарье. Ваша задача – обзавестись знакомыми среди немецкого генералитета и местных коллаборационистов. Добудьте рацию или передатчик.

– Анри Мате, гасконец, доктор. Ему на попечение я оставил Дашу.

– Что ещё?

– Она нужна мне здесь.

– Не обещаю.

– Я буду искать выходы на Сопротивление.

– Это опасно.

– Знаю.

– Встретимся через пять дней.

– Нет, давайте каждого нечётного числа здесь же.

– Хорошо. А мне импонирует живость вашего ума. Рад, что не ошибся в вас.

– До встречи! Дашу следует беречь. Она – моё всё!

* * *

Итак, Орлеан. С момента оккупации Франции жизнь в некоторых её городах замерла. В них появились комендатура и гестапо (тайная полиция, политическая).

Гестапо выискивало евреев и боролось с несогласными, а также с «маки» (Сопротивлением).

По улицам Орлеана курсировали патрули, которые задерживали всех подозрительных.

Мишель предусмотрительно сделал для Филиппа документы и пропуск, позволявшие тому без особых трудностей передвигаться по оккупированной территории.

По прибытии в город Филипп отметился в местной комендатуре и обозначил цель приезда. В документах, выданных ему Мишелем, значилось, что он сотрудник парижской «Фигаро» и пишет новости провинции.

Для Филиппа, как опытного агента-нелегала, эта поездка могла принести хороший результат, и он не преминул воспользоваться этим шансом. Ведь ни для кого не секрет, что в каждой стране есть патриоты, которые, несмотря ни на что, не сложили руки и не пали духом. На полях ещё недавних сражений оставалось много оружия, и попади оно в надёжные руки, могло послужить правому делу.

Это Филипп знал из опыта Гражданской войны. Правда, тогда в руки большевиков попали арсеналы и склады царской армии. Молодая Красная армия добыла себе форму и вооружалась тем, что там имелось. А имелось немало, но хватило ненадолго, потом пришлось отвоёвывать. Так и тут. Главное сейчас – нащупать нить, ведущую к деятелям Сопротивления. А там дело техники… И ещё один немаловажный аспект: в буржуазной Франции вряд ли кто-нибудь захочет сотрудничать с агентом из коммунистического лагеря. Ведь слили же они Польшу…

Нет, надо продолжать выдавать себя за француза, которому небезразлична судьба своей страны. А там Мишель достанет передатчик или, на худой конец, можно съездить в Виши (но это опасно!). Последний вариант Филипп отмёл.

В прошлой жизни это был полковник российского царского Генштаба, ещё в Первую мировую откомандированный к союзникам для координации действий союзных сил.

Но чем больше он узнавал, тем мрачнее становилось у него на душе. А когда союзники предательски поступили по отношению к царской семье, отдав монарха и его фамилию в руки палачей, то есть ничего не предприняли для их освобождения, то он решил, что будет дружить и сотрудничать с красными, но для блага России. В письме на имя председателя ВЧК Феликса Дзержинского изложил свои мысли и доводы.

Звали его Александр Сергеевич Яровой…

В 1923 году с ним встретились в Вене, и когда он получил гарантии личной безопасности, то его полулегально привезли в Москву для встречи с Дзержинским.

Феликс Эдмундович хорошо разбирался в людях. Годы каторги не прошли даром. Вот и сейчас, глядя в глаза военспеца царского Генштаба, ещё больше убеждался в лояльности того к советской власти.

– Как вас изволите величать?

– Филипп, и прошу лишь об одном…

– О чём же?

– Я сам вышел на вас и изъявил желание сотрудничать. Верьте мне, ни с кем из своих бывших коллег не имею сношений.

– Почему?

– Я монархист и предан делу монархии до конца, но при этом я патриот своей Отчизны. А эти, – Филипп презрительно оттопырил губу, – мало того что предали государя императора, так ещё и, прошу простить меня за этот моветон, просрали Россию в своём либерализме. А вы, сумев сыграть на давней мечте крестьянства о земле, смогли железной рукой загнать народ в коммунизм. За вами сила.

Феликс Эдмундович улыбнулся. Ему импонировал этот полковник.

– Что ж, откровение за откровение. Мы будем играть на вашем патриотизме. А вы, в свою очередь, будете опекать наших диппредставителей за границей.

Так, Филипп по заданию ОГПУ был сначала в Венгрии, затем в Варшаве и уже в 1933 году осел в Париже. Европа надолго запомнила этот год.

В этом году в Германии к власти пришёл Гитлер. Филипп, как и обещал Дзержинскому, несколько раз срывал террористические акции против сотрудников диппредставительств. Причём делал это настолько умело, что о вмешательстве постороннего в развитие событий никто не смог и подумать. В 1933 году его вновь вызвали в Москву. Филипп опасался, что может попасть в одну из камер Лубянки и навсегда там сгинуть.

К счастью, его опасения не подтвердились. В кабинете у следователя, куда его привезли после встречи, ему дали прочитать и подписать бумаги, из коих следовало, что ему, как и раньше, доверяют охрану наших консульств. Но он обязан до конца жизни хранить молчание о своей службе.

Напившись до беспамятства в номере отеля, он таким образом дал волю чувствам, которые им владели в часы неопределённости. Не каждому агенту удавалось оставаться вне подозрений после стольких лет жизни за границей.

Как показали дальнейшие события, Филипп ошибался насчёт того, что французы не будут сотрудничать с коммунистами. На тот период времени во Франции существовала компартия, так называемые левые, и хоть они не имели такого влияния, как провластные партии, но пользовались успехом среди рабочих.

Филипп знал, что французы – свободолюбивая нация и давний недруг немцам. «Бошам», как они презрительно их называли. Оставалось нащупать нить, ведущую к патриотам.

Как-то вечером, зайдя в кафе пропустить рюмку коньяка, он услышал выступление по радио.

Голос вещал:

– Лидеры, которые на протяжении многих лет стоят во главе французских армий, сформировали правительство. Это правительство, ссылаясь на поражение наших армий, вступило в контакт с врагом, чтобы остановить боевые действия. Конечно, вражеская сила – механическая, сухопутная и воздушная – затопила и затапливает нас. Бесчисленные танки, самолёты, тактика немцев заставляют нас отступать. Танки, самолёты, тактика немцев, которые застали врасплох наших лидеров, приведя их туда, где они сегодня находятся. Но разве последнее слово уже сказано? Разве надежда должна исчезнуть? Разве это поражение окончательно? Нет! Поверьте мне, я говорю вам, опираясь на знание фактов, и я говорю вам, что ничего не потеряно для Франции. Те самые средства, что победили нас, могут приблизить день победы. Ибо Франция не одинока! Она не одинока! За ней стоит обширная империя. Она может объединиться с Британской империей, которая господствует на морях и продолжает борьбу. Она, как и Англия, может без ограничений использовать огромную промышленность Соединённых Штатов.

Эта война не ограничивается лишь несчастной территорией нашей страны. Исход этой войны не решается битвой за Францию. Это мировая война. Все ошибки, промедления, страдания не означают, что в мире нет необходимых средств для того, чтобы раздавить наших врагов.

Поражённые сегодня механической силой, мы сможем в будущем победить при помощи превосходящей механической силы. Судьба мира зависит от этого. Я, генерал де Голль, находящийся сейчас в Лондоне, призываю французских офицеров и солдат, которые находятся на британской территории или которые прибудут туда с оружием или без оружия, призываю инженеров и работников военной промышленности, которые находятся на британской территории или прибудут туда, связаться со мной.

Что бы ни случилось, пламя французского Сопротивления не должно потухнуть и не потухнет. Завтра, как и сегодня, я буду говорить по радио Лондона…

«Так вот куда подевался де Голль», – подумал Филипп, прослушав речь по радио.

Мишель ещё год назад составил подробную характеристику на этого полковника, занимавшего должность секретаря Высшего военного совета Постоянного комитета национальной обороны, командовавшего танковыми подразделениями 5‐й французской армии.

«Случись война в Европе, а она случится, – говорил Контане, – этот полковник может возглавить Сопротивление. Поверьте, Филипп, англичане и их союзник Соединённые Штаты будут с ним сотрудничать. Маршал Петен стар и слаб, а полковник де Голль бодр и энергичен…»

Выпив коньяк, Филипп закурил и заказал ещё рюмку.

– Простите, месье, а какой сегодня день? Число какое?

– Вторник, восемнадцатое июня сорокового года.

– Спасибо, месье. И запомните раз и навсегда. Вы не слышали ни-че-го по радио. Иначе вам с нами несдобровать.

– А что такого?

– С сегодняшнего дня начинает своё существование сопротивление «бошам».

Бармен улыбнулся:

– О нет, месье, это началось ещё раньше.

– Ах да, я забыл, это же старая добрая традиция – враждовать с ними ещё со времён Седанской катастрофы и Великой войны…

– Именно так, месье, и в честь этого знаменательного события я вас угощаю. Надеюсь, вы не донесёте на меня в гестапо?

– Предлагаю распить бутылочку.

– Согласен.

– Меня зовут Филипп.

– Анри Дюмилье, с вашего позволения.

И оба расхохотались.

– Анри, вы же местный?

– Да.

– В таком случае вы можете мне помочь.

– Слушаю вас.

– Мне необходимо найти доктора Мате, Анри Мате.

– Отличный доктор.

– Вы его знаете?

– Да, он служит в госпитале Святой Катерины.

– Замечательно! Не могли бы вы завтра отправить туда смышлёного мальца с запиской к доктору?

– Легко.

– Вот и чудненько, ваше здоровье.

– Благодарю.

Филипп и бармен, он же хозяин кафе, поняли, что они одного поля ягоды. Единомышленники.

Утром в госпитале к доктору Мате в сопровождении старшей сестры Элен Бисе подошёл мальчонка лет десяти.

– Вот, доктор, вас искал.

– Меня? – удивился Анри.

– Да, вас. Сказал, по очень важному делу, а по какому – молчит.

– Слушаю вас, месье, – с серьёзным лицом сказал доктор.

– Вам привет из Парижа! Спрашивают о состоянии здоровья мадемуазель, которую вам оставили на попечение. Это на словах. И вот ещё записка.

Проговорив всё это и сунув опешившему Мате в руки клочок бумаги, малец убежал. Доктор прочитал записку.

– Элен, у меня на сегодняшний вечер запланирована операция…

– Да, месье доктор.

– Подмените меня, я уверен, вы справитесь.

– Хорошо, месье.

– Да, и я бы вас попросил никому не рассказывать о визите молодого месье.

Элен улыбнулась. С доктором Мате они работали вот уже десять лет.

– Я могу обидеться.

Увидев, что Элен не шутит, доктор стушевался:

– Простите мне эти слова, нынче время такое, сами понимаете.

А в семь часов вечера он пришёл в кафе, где его ждал Филипп. Тот сидел за столиком у окна и пил кофе, перед ним стоял цветок. Это был условный сигнал, по которому доктор узнал автора записки.

– Добрый вечер! Анри, будь любезен, принеси мне бутылку анжуйского, сегодня я не дежурю.

И он взглянул на Филиппа:

– Итак…

– Мишель справляется о состоянии здоровья мадемуазель.

– Передайте ему, что она ещё слаба и её рвёт.

– Насколько всё серьёзно?

– Не настолько, чтобы можно было опасаться за её жизнь.

– Я их общий друг и даже знаю её больше, чем его. Друг семьи.

– Даже так… Вы сами всё увидите.

– Когда я смогу её навестить? Мишель прислал меня за ней.

– О её транспортировке не может пока идти речи. А увидеть можете хоть сейчас.

Филипп достал из внутреннего кармана пиджака фото Мишеля и Дарьи и показал Анри:

– А это чтобы вы не сомневались.

Взглянув на фотокарточку, доктор с облегчением выдохнул и сделал глоток вина.

– Понимаю ваше состояние, – продолжал Филипп, – время.

– Да уж, это время. Чем сейчас занимается Мишель? В последний раз, когда я его видел, он пытался выбраться из города.

– На полпути к Парижу его остановил мотоциклетный разъезд генерала Гёпнера. А так как он представился сотрудником парижской газеты, то ему пришлось стать «летописцем» победоносного шествия четвёртой танковой армии.

– Вот как…

– Ещё хуже, дабы не быть расстрелянным как шпиону, он умелым манёвром обошёл артиллерийскую засаду и уничтожил её. Гёпнер снял после этого со своей груди Железный крест и вручил ему при всех.

– Стало быть…

– Да, именно, пришлось пойти на контакт с врагом и послужить рейху. Теперь он находится на легальном положении.

– Но это не означает, что он продался врагу. Наоборот, это позволяет нам быть своими среди чужих.

– Нам?

– Да, после вчерашнего выступления по радио Франция оказалась разделённой на две части.

– И вы?

– Истинный патриот.

– Я тоже.

– Вот и славно. А теперь идёмте к мадемуазель.

Они пришли в госпиталь. Там было много тех, кто пострадал во время налёта люфтваффе. Анри провёл Филиппа к Даше. То, что увидел Филипп, его сильно опечалило. Некогда цветущая девушка неподвижно лежала на боку и была бледна как мел. Лишь сокращения тела во время вдоха выдавали, что Даша жива. Глаза были закрыты.

– Я уже говорил Мишелю, что ей необходимо от двух недель до трёх месяцев, чтобы прийти в норму.

– Да, я понимаю. А что потом?

– Курс хвойных ванн с применением корня валерианы, корня пиона, травы мелиссы и хмеля.

– Я могу на вас рассчитывать?

– Само собой разумеется. Да, и ей необходим полный, вы слышите, полный покой!

– Какие могут возникнуть осложнения?

– Об этом ещё рано говорить, но, забегая вперёд, скажу. Последствия контузии разнообразны – от временной утраты слуха, зрения, речи с последующим частичным или полным восстановлением до тяжёлых нарушений психической деятельности. Глухонемота. В её же случае, а у неё наблюдается сотрясение мозга, часто возникают затяжные психические расстройства, головокружения, головные боли, раздражительность, несдержанность. Но, повторюсь, это предварительно, и говорить об этом рано. Надо, чтобы она пришла в сознание.

– Да, я понимаю, вы извините меня за мою несдержанность.

– Всё хорошо. Не волнуйтесь, я о ней позабочусь и приложу максимум усилий и опыта, дабы поставить её на ноги. Поезжайте к Мишелю и расскажите всё, что увидели и услышали тут.

– И ещё…

– Слушаю вас.

– Вы слушали радио?

Мате смутился от этого вопроса, и Филипп увидел это.

– Можете не отвечать, и так всё ясно. Значит, я могу рассчитывать и в этом на вас.

Они пожали друг другу руки, а на следующее утро Филипп уехал в Париж. В назначенный ранее нечётный день он пришёл в кафе и стал ждать Мишеля. Тот явился минута в минуту, являя собой образец пунктуальности.

– У меня для вас не совсем хорошие новости.

– Что, всё настолько плохо?

– Не совсем как я сказал, она жива, и слава богу…

Мишель удивился этим словам.

– Её наблюдает доктор Мате, в общении с ним я убедился в его профессионализме, и, если учесть, что с момента её травмы прошло не так много времени, и, опять же, надо учесть и характер травмы… Короче, на выход из того состояния, в котором она находится, понадобится до трёх месяцев, и это с учётом реабилитационного курса. Так что не раньше чем через полгода наша красавица будет радовать нас своей непосредственностью.

– Нечто такое я и предполагал. К сожалению, я уже имел дело с подобной травмой.