В тот день он тоже слышал взрыв, явно отличающийся от всего, когда-либо взрывавшегося в его жизни. Это было где-то очень далеко. Очень странно. И очень неожиданно. И несмотря на то, что это напрямую его не касалось, у него было впечатление, что с эффектом эхо придётся иметь дело именно ему.

При всём при этом он чувствовал силу. От Джалиде пришло не мало, но самое главное, что это были первые силы, которые ему удалось взять у кого-то другого. Это первые силы, которые когда-то были чьи-то, а стали его. И тем более было бы обидно их потерять или даже поставить под угрозу потери. Такое хочется копить, словно складывая в укромное место. Такое требует внимания, того самого внимания, что не хватало этому при прошлых «хозяевах». А вот ты сам позаботишься как следует. И точно никому не отдашь. Так ты думаешь о том, что раньше принадлежало кому-то другому. И этого кого-то другого даже начинаешь считать за бездаря, что не смог удержать такую ценность.

Эти мысли странным образом застряли в его голове. С чего это вдруг он решил, что он может что-то потерять. Ещё буквально пару дней назад, его ощущения простирались в плоскости того, что всё кругом идёт своим чередом, и этот черёд движения всех вещей неизменно вдохновляет его, окрыляет, помогает стать могущественнее. И вот, оказалось, что такие вещи могут быть по-другому. Сегодня. После того, как он услышал этот взрыв.

Самое главное, что теперь захотелось, так это убежать из того места, где он находился в данный момент. Некий инстинкт, что таился совсем глубоко, сейчас подсказывал – нужно уходить. Уходить оттуда, где он находится, и уже и не важно, куда.

Ещё несколько дней назад, он купил себе авто. Не новый, видавший виды, Крайслер 300С. Что-то непонятно близкое тянуло его именно к этой машине, и именно на ней он хотел переместиться из Стамбула куда-то поближе к Европе, для начала, в Болгарию.

Дорога была непростая, но ничего не мешало: повороты шли один за другим, а ощущение того, что он оставил тревожное место только придавало ему сил. И до Бургаса, крупнейшего порта Болгарии, он добрался всего за несколько часов.

Уже темнело, когда он остановился на т-образном перекрёстке возле стадиона «Черноморец» буквально на въезде в город. На него накатывали ощущения удачного завершения долгой дороги, когда по преодолению целого ряда транспортных магистралей, наконец, достигаешь нужного города. И такой город начинает казаться чем-то более безопасным, чем вся дорога до него. Очень странно, но сейчас у него не было такого ощущения, как и не было ощущения законченной дороги. Что-то держало его в напряжении, словно предостерегало от опасности.

Сейчас ему надо было повернуть налево, после того как встречные машины закончат движение. И тут его внимание привлёк чёрный Додж Челленжер, смотревший прямо на него с той стороны дороги, куда предстояло двигаться ему. Внутри салона машины было достаточно темно, но можно было разглядеть внутри сидящего водителя – его голова была обрита на лысо, а глаза как-то странно выглядели. Они словно мерцали в темноте, как два разгорающихся уголька в печи…

Страшная волна неожиданности поразила его рассудок. «Там же такой же, как я!!!» – воскликнул Винсент. Он почувствовал силу с той стороны, только намного более глубинную, нежели его, такую силу, которая помимо своего существования, была способна скрыть своё присутствие перед другими, сделать незаметными свои намерения. Таившееся где-то ещё мгновение назад напряжение стало явным, и своим напором охватывало всё окружающее. Всё стало гнетущим, более ярким и намного более медленным.

Последняя из мимо проезжавший машин врезалась бортом о борт Крайслера, и не меняя траектории умчалась дальше. Зеркало бокового вида с водительской стороны отлетело куда-то в сторону, сработала подушка безопасности на пассажирском сиденье, а на водительском распахнулась часть руля, где такая подушка располагается, но внутри было пусто. В ушах у Винсента загудел какой-то писк от столкновения, а в голове замельтешили мысли о том, что вообще происходит.

Не было никаких сомнений, что человек, сидевший в Додже, только что таким образом поздоровался, показывая при этом, что мог бы направить ту машину при желании в самый лоб Крайслера, и это стало бы фатальным для того, кто в нём находился.

Что-то подсказывало, что сопротивляться этому будет бесполезно, но страх взял своё – Винсент вдарил по педали газа и рванул, что было сил. Он уже не смотрел, ни что сзади, ни что по сторонам – главное ему было оторваться от того, кто мог заставить окружающий мир выворачиваться наизнанку по одной только команде. Краски стали ещё ярче, а дыхание и биение сердца чувствовались самим нутром – он должен остаться жив, самое главное, это остаться в живых, ведь совсем недавно он получил такие способности, о которых можно только мечтать. Нельзя терять это. Сейчас самое главное – это собственная жизнь.

Преследования не было. Дома, машины, огни фонарных столбов и светофоров мелькали с разных сторон. Ему уже стало казаться, что всё позади, но тут на вершине моста, проходившего над той дорогой, где ехал он, показался силуэт стоявшего в полный рост человека возле своей машины. Снова этот бритый на лысо с искрящимися глазами. Даже с такого расстояния было видно, как эти красные точки раскаляют обдувающий их воздух. Это всё выглядело будто игра с ним. Словно кто-то оценивал его и прикидывал, что с ним можно сделать.

Сменить тактику. Сделать то, что от него, видимо, не ждут. Сделать что-то по-другому. Возможно, спрятаться в торговом центре. Возможно, там, где есть толпа народу, можно будет прикрыться им, можно будет отвести удары в сторону других, можно будет кем-то пожертвовать, раз уж этих кого-то так много кругом.

В Бургасе крупный торговый центр Мол Галлери располагался на северо-западе города. Остановившись на парковке, Винсент обернулся и уставился в сторону въезда, и тут гром прогремел у него в груди, когда он заметил медленно заезжающий Додж. Выскочив из машины, он рванул в основной зал, затем по коридорам и дальше к лифту. Народу оказалось достаточно много, как всегда в таких местах этот народ делал вид, что существующие в этом месте магазины созданы только для него. А раз только для него, то и особо обращать внимания на кого-то ни к чему. Кроме как в лифте, где приходится на минуту другую терпеть окружающих. Это особенно нужно было сейчас Винсенту – сознание людей в такой ситуации становится менее отстранённым, а значит его мысли могут сильнее проникать в чужие, равно как и прикрываться ими, загораживаться, жертвовать. И тогда, возможно, невидимые руки этого незнакомца переключатся на кого-то другого.

Лифт подъехал почти сразу, и, не дождавшись даже, пока все из него выйдут, Винсент протиснулся внутрь, устроился в дальнем углу, а затем развернулся и стал наблюдать. Двери лифта, практически полностью стеклянные, давали возможность смотреть на всю панораму зала и, что самое главное, на тех, кто не успел зайти в сам лифт.

Бритый на лысо мужчина подошёл в последний момент, когда потолок лифта скрывался за полом этажа, уезжавшего вниз. Эти мощные целеустремлённые глаза, в которых столько мудрости и выдержанности. Они так хотели поймать его, Винсента, взгляд. И когда достигли этого, словно потеряли к ним интерес. Всего мгновение, но за него стало ясно, что угроза миновала. Словно за ним гонялись зря. Словно его только что отпустили просто по той причине, что не стоит он того времени, что на него пришлось бы потратить. Облегчение и разочарование одновременно пронзили сознание Винсента – он спасён, но, оказывается, в мире есть кто-то посильнее его самого в столько раз, что он и посчитать не в силах.

Казмер

Он должен был проверить, что это не Густав. Просто нельзя было не проверить. Хоть и вероятности было никакой. Та сила, которая обитала в Бургасе не могла быть тем, кому полторы тысячи лет, но это был кто-то, кто питал силы от Тескатлипоки. И так же, как и Густав ранее, прикрывался вуалью тьмы. Только этот ацтекский бог обладал такой способностью – скрывать своих подопечных от других бессмертных, и только во время их же ошибок можно было успеть встретить некоторых из них. Казмер успел увидеть Винсента. И он был даже несколько раздосадован им. Тот был слишком слаб. Просто до нельзя слаб для бессмертного.

Может быть, дело было в его молодости. Или в том, что своё время, будучи бессмертным, тот тратил на потешные занятия. Но, очевидно, его способности находились на зачаточном уровне, даже без конкретного осознания их границ.

И всё же. Первый раз Казмер увидел адепта Тескатлипоки. Того, кто способен говорить и мыслить на тысячах языках. Способен проникать в тайные уголки человеческого сознания и души. И притягивать к себе окружающих своим очарованием… Хотелось помножить эти способности в миллион раз и увидеть, на что же способен Густав, но было ясно, что это таковым не окажется. Венгр прекрасно знал, как количество со временем переходит в совершенно иной вариант качества. Представлять такое было бесполезно – необходимо было увидеть ирландца своими глазами. И выполнить приказ Уицилопочтли.

Приказ похоронить могущество, построенное Густавом. Полторы тысячи лет. Трудно даже вообразить, какие знания может заключать в себе такой бессмертный. Казмер размышлял об этом всю дорогу, что ехал из Болгарии в Румынию. Ему предстояло проехать ещё две тысячи километров, чтобы добраться до столицы Кракожии. И мысли о самом главном, что могло быть в его новом противнике, развивались стремительно быстро.

Тот, кто познал столько, вполне определённо должен познать и новейшие способы работы с самим познанием. Всё, что мы анализируем извне, является способностью раскладывать по полочкам и давать оценку, по сути, всем внешним раздражителям – той информации, которая поступает не от нас самих. Посредством этого субъект познания изменяет и себя, и окружающую действительность. А чтобы делать это быстрее и эффективнее, субъект уже должен быть готов к тому, что сам он изменится в процессе. И это можно назвать «опережающим образованием». При котором субъект уже готов к тому, чтобы измениться, и его изменение не является насколько-то болезненным, потому что только так можно всецело воспринять и получить на пользу себе все изменения.

И единственный способ быть готовым к этому – это знать сами правила изменения человека. Законы природы самого человека, а именно, основы его самосознания. И закономерности развития общества, то есть множества людей, складывающихся в какие-то моменты в единое целое.

Одна из основ самосознания человека – это ответственность. Можно закрывать глаза на это качество в кругу других, но не получится отказаться от этого понятия внутри самого себя, потому что даже полный отказ является вариантом отношения к нему, то есть безответственностью. Из этого следует, что краеугольный камень любого познания есть возведение в доминанту своей ответственности перед получением знания.

За очередным поворотом открылся чудесный вид на горы. Так многие восторгаются горами, как особой формой совершенства природы, ассоциируя их с человеческими достижениями, развитием, успехом. Непокорность гор простым смертным идёт рука об руку с их красотой. И одновременно с их примером. Который они демонстрируют человеку. Горами называют только ту территорию, что на большом своём протяжении много выше всего окружающего её. И в своём совершенстве они даже становятся горными системами.

Одна из основ работы закономерностей развития общества – это системность. Все процессы, насколько бы крупными или мелкими они ни были, сохраняются лишь в том виде, в каком они соответствуют системности. И эта системность хранит в себе и ту селекцию, что получилась в итоге хода истории, когда посредством постоянной борьбы разных сторон осуществился итоговый выбор пути развития человечества. И ту селекцию, что отсеялась в результате этой борьбы, что была возможна, но не свершилась. И только в постоянном их сравнении и происходит познание настоящей исторической действительности любого момента.

Но не стоит забывать, что первоначало всё равно в человеке. Он должен узнать, признать и смириться с той системностью, которая существует на данный момент. Он должен обменяться с кем-то, чтобы утвердить эту системность. Он должен коммуницировать. И чем интенсивнее эта коммуникация, тем прочнее сама системность. Таким образом, можно прийти к выводу, что система является вместилищем, а коммуникация – жизненной силой этого вместилища.

Потому в эпоху сверхбыстрого обмена информацией возникновение новых формаций стало происходить до разрушения старых в таком объёме, что стало трудно отличать первые от вторых. Наряду с более точным определением любой данности, какая только может стать объектом изучения, мы получили растворение всего целого, и превращение в хаос всего развития человечества.

Следующий поворот был достаточно широкий и за рядом домов и густых кустов плохо виднелось, что впереди, потому Казмер сбросил скорость: на дорогу мог выбежать ребёнок или вывалится пьяный, и тормозного пути бы не хватило…

И там оказалась собака. Палевого цвета, с длинными лапами и большими треугольными ушами. Вполне хватало места для манёвра, чтобы её объехать. И тут венгр узнал в этой собаке свою. Свою собаку, что была у него почти 700 лет назад.

Ещё до того, как стать бессмертным служащим Уицилопочтли, он был охотником: на кабанов, на волков и особенно на медведей. На медведей были самые редкие и самые дорогие заказы, причём отдельный заказ мог быть только на голову, а шкура оставалась свободной для продажи. Самый могучий зверь, который только был в лесах возле Будапешта. И самый опасный. Столь же опасный, сколько и сильный. И не дающий право на ошибку.

У Казмера было две собаки: Майа и Джули. Первая была старше всего на 10 дней, но в разы умнее, легко подающаяся дрессировке и вовремя понимающая команды. Вторая была социопатичным невротиком, который не хочет даже выходить из избы и начинает чувствовать себя собакой лишь после полутора часов прогулки в лесу, когда окружающая действительность всеми силами показывает свою дикость и непокорность. Майа при охоте кусала добычу где-то с краю и тут же отскакивала, чтобы быть в безопасности. Джули всегда была в безопасности и лишь отчаянно гавкала, пытаясь привлечь к себе внимание, чтобы хозяин мог достать копьём издалека. Майа действовала расчётливо. Джули – осторожно. Они отлично дополняли друг друга, и Казмеру казалось это совершенно естественным. Пока не произошёл последний случай его охоты.

В тот раз он оступился за корень дерева и повалился прямо на спину. Медведь бы раздавил его, а потом выгрыз бы горло. Что он и собирался сделать. Но в этот момент Джули, всегда держащая приличную дистанцию, всегда боящаяся за саму себя, даже иногда прячущаяся за хозяина, забыла обо всём, увидев, что хозяина может не стать. Она впилась в шею медведю какой-то лютой хваткой и стала бешено дёргать из стороны в сторону. Тут же с другой стороны в лапу медведю вцепилась и Майа, и Казмеру осталось лишь воткнуть копьё противнику в глаз.

Джули не выжила. Медведь разодрал ей брюхо лапами так, что были видны её вывихнутые кости, торчащие наружу. И при этом она так и не отпустила хватки, впиваясь клыками в горло медведю. Она спасла хозяину жизнь. А спустя несколько дней Казмер стал бессмертым.

И теперь он видел на дороге собаку, так похожую на неё. Такой же цвет, морда, лапы. И даже глаза. «Да нет, же. Это не просто какая-то собака…» – проговорил Казмер. – «Это же она. Это же моя Джули…» Эти глаза нельзя было с чем-то спутать, карие, как каштаны, невротичные и вечно беспокоящиеся. Эти глаза не просили еды или ласки со стороны хозяина, эти глаза боялись, что хозяина может не быть рядом. И сейчас они смотрели прямо на своего хозяина.

Казмер свернул на встречную полосу, чтобы максимально обезопасить зверя от собственных же неразумных действий. Скорость ещё несколько упала, а спереди показался ещё более крутой склон. Встречное Солнце ослепило на мгновение глаза, но самым краешком взгляда венгр успел заметить, что навстречу ему мчится тяжеленный грузовик, даже не пытающий избежать столкновения.

Единственный вариант спасения был вернуться на свою полосу, но там была собака. Всё та собака, что смотрела карими глазами на своего хозяина, как это было 700 лет назад. Снова перед глазами тот лес, здоровенный ревущий в ярости медведь и кровь кругом.

Ещё лево руля, на обочину, потом за обочину, перебив заграждения… Челленджер вылетел на склон, идущий вниз от дороги, затем подскочил и, перевернувшись несколько раз в воздухе, упал прямо крышей на землю. Машина загорелась и почти сразу взорвалась.

Собака, как две капли воды похожая на Джули, отбежала от дороги, запрыгнула на рядом стоящую лавку, улеглась на ней и, посмотрев на горящую в сотне метров от неё машину, облизнулась. Глаза её уже не были карими, они были чёрными как ночь.

Ванес – Бёльверк – Кицунэ – Гунь Юэ

Ванес считал долго и упорно. И чем больше он считал, тем больше расстраивался. Так долго ждать подходящего момент и так точно рассчитать, сколь мало шансов на успех. Это и огорчало, и успокаивало его одновременно. Все выводы говорили об одном, и это вполне устраивало Ванеса.

А ещё его устраивало, что он уже способен настолько далеко считать. В такие ключевые моменты можно убедиться, насколько высоких вершин ты достиг в своём мастерстве. И эти вершины вполне могут удержать тебя от тех рисков, что встретятся в очередном начинании. Иногда лучше сохранить меньшее количество старого, чем приобрести большее количество нового. Ведь новое нуждается в обработке, а старое лишь во внимании.

***

Пройдя до конца очередной мост, Бёльверк усмехнулся. Так весело проводить время ему давно не доводилось. В этот день он ходил по тем мостам, где множество разных замков и замочков прицеплены к опорам и друг к другу, и который раз наслаждался своими способностями: он вскрывал все замки подряд, не пропуская ни одного. Они валились на мостовую или в воду, и где-то вдалеке слышались разгорающиеся скандалы… Как много людей доверяют свою судьбу чему-то материальному, чтобы оно держало их, чтобы оно крепило их дух, и чтобы однажды задуманное существовало вечно.

Эти куски стали и сплавов из неё, которые теперь валялись кругом, разваливали скреплённые браки людей. Тех самых людей, которые некогда отправлялись в свадебное путешествие и использовали при этом транспорт и дороги, принадлежавшие Густаву. Разрушая одно, Бёльверк освобождал место для самого себя, теперь он мог занять ту пустоту, что начинала образовываться, когда все начнут проклинать свои воспоминания об отдыхе, а не стремиться сохранить о них добрую память. А потом он сможет заняться и самим Густавом, когда у того не останется его империи.

***

У Кицунэ хватало масок, чтобы добраться куда угодно быстро, но в определённый момент желания просто изменились. Она успела добыть ещё 3 новых маски и даже облагородить их, но когда она узнала, что нужное ей, также нужно и её заклятому врагу, Гунь Юэ, ей стало совершенно не до этого. Такого же отношения в противовес ей придерживался и сам Гунь Юэ, который к тому момент успел накопить 2 восхода и 3 заката. Разумеется, некто устроил так, чтобы всего один раз они пересеклись друг с другом. Так мало надо для «счастья» – лишь один раз создать совпадение места и времени для двоих.

Три города и восемь деревень разрушили они, сражаясь друг с другом. Множество масок потеряла Кицунэ. Как и множество восходов и закатов потерял Гунь Юэ. И всё то время, что пытались изничтожить они друг друга, лишь истощались их силы. Лишь обнаруживались всё новые и новые обиды. Лишь проходило то время, что нужно было Тескатлипоке, чтобы это время начало работать на него.

Мари

Никогда так хорошо она себя не чувствовала, как теперь. Казалось, что даже Солнце не нужно ей для того, чтобы светить. А Земля не нужна для того, чтобы было на чём стоять. Мир, который окружал её, был под её контролем, и восторгался ей. Очень редкое сочетание вещей, ведь то, что мы стремимся контролировать, обычно сопротивляется нам, обычно пытается доказать свою самостоятельность, независимость. А восторг происходит от свободного волеизъявления – только свобода способна вызывать это чувство, ведь если её не будет, то оно превратится в раболепие. Но это было одновременно: подчинение ей и восторг ею же.

Разумеется, всё началось с Томми. Сейчас он делал то, что ей нужно, уже не задавая неудобных вопросов, не ставя каких-то сроков или условностей – он просто делал, что ему скажут. И выглядел соответствующе… Лет на 15 старше, чем ему было. Даже было жалко и неудобно смотреть – вроде молодой парень, вроде и сил хватает на всё, а жизнь словно вытекает из него, пропадает куда-то. И никто не мог понять куда. И что вообще с ним происходит… Друзья спрашивали его, где он пропадает кучу времени, и он отвечал, что работает. А на работе ему становилось всё сложнее, потому что кроме работы, ему надо было выполнять всё, что требовала от него Мари. А требовала она всё больше и чаще…

У такой манеры есть своя хорошо выверенная дорожка: сначала делать вид, что тебе это неудобно, когда что-то сделают за тебя. При этом надо сделать так, чтобы тебя долго уламывали только по поводу того, чтобы сказать, в чём же причина. Чтобы чуть ли ни упрашивали об этом, уже заранее пообещав, что сделают всё, что в их силах. И только потом можно будет сказать о какой-то совсем незначительной вещи, вроде дать в долг. Именно в долг и на время, ведь по-другому же и нельзя получить от кого-то деньги, которые он своим трудом заработал.

Потом можно будет сказать, что это очень важно, и что без этого нельзя было обойтись. И попросить ещё о чём, уже поменьше. И здесь уже главное, чтобы это что-то обязательно сделали. Чтобы это что-то стало правилом – ты мне помогаешь, а за это я говорю, что это было очень важно, и что без этого бы не получилось справиться. Чтобы человек был уверен, что сделал всё очень правильно. Уверен прежде всего для самого себя.

Потом можно будет сказать, что ситуация в жизни вообще очень тяжёлая. И что кругом очень много долгов. И что эти долги надо отдавать самой. Потому что по-другому просто нельзя и совсем неправильно, и, что самое главное, для неё и так уже очень много сделали, а дальше она должна сама, как бы тяжело это ни было. Ведь она так его любит и так его ценит, как никто.

Тогда, конечно, он сам в очередной раз захочет помочь. Как и в прошлые разы. Как и предполагалось, что он сделает, потому что уже роль у него такая. Такая, какую понимает она, понимает он сам, и понимают вообще все, кто был бы на его или её месте, что, конечно, уже подразумевает, что и обсуждать правильность этого уже неуместно.

И вот всё приходит к такому моменту, когда все эти вещи становятся уже само собой разумеющимися. Как и было в случае с Томми. Он теперь только и делал, что говорит ему Мари. Только и делал, что ей надо. И ничего не делал для того, чтобы оставить себе хоть что-то, включая собственную жизнь. И даже не сомневался, что делает правильно…

Подчинение и восторг. Так считала Мари. И это придавало ей новые силы и понимание природы вещей, которых раньше у неё и близко не было: нельзя просто так разбрасываться людьми – они могут очень хорошо пригодиться. Раньше ей и в голову не приходили такие мысли. Что человека, которого она ненавидит можно не слать куда подальше от себя с единственным желанием не видеть его своими глазами, а использовать так, как тебе надо. Это фантастическое открытие просто поражало своей революционностью. Использовать во благо себе того, кого ненавидишь.

И сейчас, разумеется, она ненавидела Томми. Только это была совершенно другой вид ненависти – не как к врагу или сопернице, а как к жалкому человеческому созданию, которое не заслуживает права даже прикоснуться к ней. Зато заслуживает права услужить…

Слуги… Какое прелестное новое слово её нового правильного лексикона. Слугам дозволено выполнять поручения, быстро и с радостью. Выполнять их, и иногда быть похваленными за это. Иногда. Баловать нельзя. Даже если всё делает правильно и вовремя – всё равно. Иначе не поймут, кто главный. Хвалить можно только иногда, и чем дальше, тем реже. Ключ к этому кроется в самом слове «слуга» – должен стремиться услужить. А слово «услужить» уже подразумевает невозможность быть корректным всё время. Оттого и необходимое отсутствие достатка похвалы…

Свита… Это слово стало вторым в новом лексиконе. Свита рядом, она динамична, и она эфемерна. В этом кроется главная её черта – можно быть в свите, но не быть даже близко к ней. Но абсолютно точно надо стараться быть рядом. Надо стараться всеми силами уловить тот момент, когда она, может быть, что-то захочет. И тогда можно будет побыть слугой хотя бы какое-то время. Но только на время, ведь свита при всей своей эфемерности предполагает нечто очень постоянное. А раз так, то и не стоит думать о том, чтобы выйти из неё… И всё же… Всё же иногда кого-то надо оттуда выпускать и делать своим слугой, чтобы все остальные понимали, что такое возможно, и что такое может произойти с кем-то из них.

Подчинение и восторг. Какие прелестные слова бывают в жизни…

Мари прогуливалась вдоль одной из набережных столицы, в тех районах, где возле берега красуются высотки, которым уж скоро должно бы исполнится сотня лет. Был вечер, достаточно тихий и безветренный, и ей казалось, что так можно прогулять и всю ночь. При всём её внешнем виде: кожаной куртке с вырезом, открывающем её нежную грудь, обтягивающих джинсах, которые подчёркивали сексуальные изгибы бёдер, замшевых сапожках на высоком каблуке – ей совершенно не казалось, что даже тёмной глухой ночью и не в центре, а в страшной подворотне, что-то может угрожать ей. Напротив, всё и все будут только выполнять её указания, и единственное, о чём они будут беспокоиться, так только о том, чтобы успеть сделать это вовремя.

Минут 30 назад с ней пытался познакомиться один мужчина, лет на десять старше её, весьма невоспитанный, грубый и высокомерный. Такой, очевидно, рассматривал женщин как неодушевлённый предмет с весьма ограниченным сроком годности. И ещё буквально пару месяцев назад Мари бы боялась его, стараясь привлечь чьё-то внимание, чтоб отвязался. Теперь же мужчину словно переклинило, стоило ему приблизиться к ней, все вульгарные пошлые фразы, что он собирался сказать в её адрес, растворились, а на их место встали раболепные мольбы о пощаде. Он разорвал на себе рубашку и стал биться головой о мостовую, а затем зарыдал… И всё это от одного лишь её взгляда. Ей не пришлось и слова сказать, достаточно было посмотреть в его глаза. И испепелить всё, что внутри этих глаз. Вытащить его душу наружу, вывернуть наизнанку, а потом засунуть обратно. За какие-то мгновения сделать из наглеца настоящее ничтожество. И так, чтобы он был благодарен ей… Нет, это поистине очень властная и очень странная сила. Та сила, что теперь ходуном ходила по её телу.

Наступала ночь. Лунная и ясная. Пахло очень свежо и романтично. В такие моменты любящие признаются другу-другу в своих чувствах.

Интересен был только Густав. Да, именно интересен. Мари вовсе не думала про него, как раньше. Что он какой-то совершенный или великолепный. Теперь он казался ей чем-то уникальным и чем-то очень интересным. В нём было что-то, что не касалось всех остальных. И что-то такое, что хотелось забрать себе. Было совершенно не понятно, что это такое, но желание будто довлело над ней. Забрать себе что-то его самое ценное…

Буквально пару дней назад что-то прогремело как мощный взрыв, причём не как наяву, а внутри головы, как если бы она услышала взрыв из воспоминания. И с того момента Густав стал казаться ей в несколько ином свете. Будто его былое влияние на неё стало иного рода, того рода, что лишь настораживает, а не пугает своим совершенством.

Густав Великолепный. Надо же было так его назвать. Он не великолепный. Он уникально содержащий в себе что-то необходимое ей. И для того, чтобы это забрать, нужно уж, наконец, определить, что это. Весьма странное ощущение…

Если речь про способности, то у неё явно всё есть. Такое, о чём она и мечтать раньше не могла. Причём не потому что считала, что такое слишком недостижимо, а потому что и не знала о существовании такого. Так манипулировать людьми, как она, казалось, было и вовсе невозможно. Но что-то отличало её от Густава. И это что-то было радикальное.

Мари ощущала возможности Густава манипулировать. Ей вспоминались его манеры, интонации, движения, которые были присущи ему, и это содержало в себе нечто харизматичное, притягивающее, очаровательное. Но её способность крутилась совсем рядом с другим словом – властность. Такое слово содержало в себе всё это сразу, причём совершенно в ином роде. И было непонятно, как это вообще можно чем-то дополнить.

В этот момент в её голове словно загудел колокол, а потом послышался взмах крыльев. Больно при этом совершенно не казалось – скорей, странно и непонятно. Такое бывает, когда пробуешь какую-то новую еду, о существовании которой даже и не знал раньше. Ищешь схожие ощущения, а потом начинаешь идентифицировать.

Чуть вдали показался силуэт девушки, смотревшей на протекающую в реке воду. Она была молода, красива и совсем без макияжа на лице. Её взгляд, обращённый на движение воды, говорил о некой отрешённости от всего прочего и даже какой-то безысходности. Кто-то даже мог бы подумать, что она подумывает о сведение счетов с жизнью, но с недавних пор Мари могла прекрасно чувствовать настроение окружающих людей, и сейчас в этой девушке она видела глубинные раздумья о чём-то давно прошедшем, что уже даже и не касалось её, и уж точно не могло причинить какой-то боли. При этом такие мысли явно должны были привести к чьим-то чужим изменениям.

Мари показалось, что в этой девушке есть что-то ещё, тем более, что теперь она мысленно ощупывала всех людей в округе в стремлении почерпнуть у них какие-то новые силы и способности, но в ней не было будто ничего особенного. Это и удивляло в некотором роде – слишком уже неочевидная отрешённость, да ещё при такой молодости. Стоило просто пройти мимо, и не брать себе это в голову.

Пока Мари проходила за её спиной, казалось, что шаги словно замедлились, словно каждая секунда стала ещё длиннее, а осознание этого придало какую-то тревогу и в некотором роде даже ненависть. Внезапно ей захотелось завладеть сознанием этой девушки, а затем её же собственными силами сбросить её в реку и там утопить. Всё это перевернулось в голове за какие-то мгновения.