Глава 11. Ход конём
Зэки не имели доступа к интернету, поэтому приходилось довольствоваться тем, что сообщали федеральные телеканалы. Источником более подробной информации стала Элен – свидания с ней разрешали довольно часто. Эти короткие встречи проходили втайне от остальных зэков и большей части персонала – и то лишь благодаря расположению начальника колонии. Возможно, он и впрямь испытывал симпатию к бывшему генералу, который осмелился пойти против всесильной ФСБ, либо Тортенберг подсуетился, проплатив такое отступление от правил.
И вот они сидели в комнатке для свиданий, и уже в который раз Элен завела разговор о том, что двадцать лет – это огромный срок и надо что-то предпринять, чтобы вызволить Егора из колонии. Говорили тихо, боясь, что их подслушают, но когда Элен предложила организовать побег, Егор прикрикнул на неё так, что стены задрожали:
– Ты что, совсем сдурела?!
Подобных слов Егор никогда себе не позволял, но тут простой логики было недостаточно – нужны радикальные методы, чтобы напрочь выбить из её головы всю эту хрень. Впрочем, увидев реакцию Элен, Егор понял, что перестарался:
– Родная, выкинь эти мысли из головы!
– Но я так не могу! К тому времени, когда ты выйдешь, я уже состарюсь…
– Я всё равно не перестану тебя любить. Да и свидания нам пока что позволяют.
– Вот именно, пока. А если сменится начальник?
– Тогда что-нибудь придумаем.
– Будешь слать мне воздушные поцелуи, а я, стоя где-то там, за забором, буду ловить дуновения ветерка, несущие мне весточку от тебя…
Элен улыбалась, но видно было, что вот-вот заплачет. Поэтому Егор поспешил уйти от лирики:
– С Савеличем не обсуждала эту тему?
– Говорит, что надо пождать. Возможно, настроения там, в верхах когда-нибудь изменятся, – Элен замолчала, а потом, словно решившись высказать то, над чем уже много думала, прошептала: – Может быть, обратиться с просьбой к Идельсону?
Егор так и отпрянул от неё, еле сдерживая раздражение:
– Ни в коем случае! От него я никаких подачек не приму.
Но у Элен был заготовлен и другой вариант:
– А что если воздействовать на Софочку? У меня же сохранилась запись её беседы с Василисой.
Такого поворота Егор не ожидал:
– Как? Откуда она у тебя?
– Это ты у нас такой доверчивый, по-прежнему веришь в торжество закона, в справедливость. А я этой веры уже нахлебалась, поэтому стараюсь подстраховаться на всякий случай. Вот и материалы с флэшки скопировала, когда ты принёс её тем вечером домой.
– Но это же опасно!
– Не бойся, не найдут.
Егор задумался. Конечно, эту запись можно как-нибудь использовать. К примеру, передать в СМИ. Но дело кончится тем, что отменят свидания или посадят в карцер недели на две. Да и Элен достанется… Нет, тут нужен более тонкий, изощрённый ход.
Через неделю, когда снова встретились, у Элен был готов новый вариант:
– Скоро будет Большая пресс-конференция, ну ты понимаешь… Я проникну туда под видом журналистки и задам вопрос…
– Кто же тебя пустит?
– Знакомые фирмачи из Штатов наверняка помогут. Ты же помнишь, когда они приезжали в Москву, я при них была вроде переводчицы, так что контакты установились неформальные, разве что семьями не дружили. Один даже замуж звал, – Элен улыбнулась и уже более серьёзным тоном продолжала: – Ну вот, они организуют мне аккредитацию, к примеру, от Ассошиэйтед Пресс, а уж я замаскируюсь так, что на пресс-конференции никто не сможет признать во мне жену опального генерала.
– Да уж, американцев хлебом не корми, дай только защитить жертву «кровавого режима», – Егор, раздумывая, покачал головой, а затем высказал свои сомнения: – Ну допустим, что задашь ты свой вопрос. И что надеешься услышать? Что генерал создал ОПГ с целью продвижения по службе? А то и вовсе скажет что-нибудь похлеще этого, мол, собирался захватить власть в стране. Ну и отправят меня прямиком в Мордовию…
– Но что-то надо делать! В моих руках убойный компромат, который может разрушить всю эту систему…
– Не преувеличивай, Элен, коррупцию таким образом не уничтожить. Но вот скостить мне срок они должны, надо только такую комбинацию придумать, чтобы сработало наверняка, – и после паузы процедил сквозь зубы: – Да, я попался в хитрую ловушку, но теперь обязан их переиграть!
И вот что предложил Егор:
– Слабое их звено – это прожорливая Софочка. Вот на неё и постарайся надавить. Но прежде надо подготовиться. Во-первых, достать опись драгоценностей, изъятых у Василисы три года назад во время обыска. Во-вторых, узнать у неё, какие «брюлики» перекочевали в коллекцию Софьи Павловны.
– Ну, с Василисой я договорюсь, но как быть с описью?
– В Следственном комитете есть ещё достойные люди, не откажут в помощи. Снимут копию и передадут тебе. Я подскажу, к кому нужно обратиться.
– А дальше?
– Дальше предстоит самое трудное, над этим ещё предстоит помозговать. Надо договориться о встрече с Софочкой, желательно, чтобы никто об этом не узнал, и тогда…
– Я поняла! – вскричала радостно Элен и тут же снова перешла на шёпот: – Сначала я предъявлю ей аудиозапись, а потом…
– Потом, если она будет упираться, намекнёшь, что в интернете может появиться статья о том, как Василисе удалось получить разрешение на прогулки по бутикам, хотя она находилась под арестом, и более того, по сути, спастись от наказания, получив за свои деяния мизерный срок. Если и это её не проймёт, предъявишь Софочке копию описи, где будут отмечены те драгоценности, которые теперь оказались у неё.
– Прекрасный план! Тогда уж не отвертится! Я буду настаивать на том, чтобы отменили приговор и немедленно тебя освободили.
– Элен, не строй иллюзий! Представь, как все они будут выглядеть после этого… Нет, пусть найдут какие-то нарушения на стадии следствия или в то время, когда дело уже слушалось в суде. Ну и на этом основании сократят срок хотя бы вдвое. А если изменят статью на более лёгкую, тогда я смогу рассчитывать на освобождение по УДО.
Теперь всё зависело от того, как Элен сумеет воплотить в жизнь разработанный Егором план. В обиходе это называется не слишком благозвучно – шантаж. Человек, непривыкший к такому методу воздействия, может испытать шок, если на него как следует надавить. Вроде бы всё тихо и спокойно, и вдруг… Вдруг появляется некто и вызывает из памяти то, что хотелось бы забыть, упрятать в самые глубины подсознания – хотя бы для того, чтобы не проболтаться ненароком. Так что реакция Василисы на слова Элен была абсолютно предсказуема:
– Вот уж от Егора я такой подлости никак не ожидала! Ведь обещал…
– Он сейчас не в том положении, чтобы соблюдать приличия и следовать нормам морали. Но вам, Василиса, не стоит беспокоиться…
– Да Софочка наверняка мне отомстит!
– Не посмеет! Это я беру на себя, но при условии, что вы мне поможете.
– Опять?! Как же мне не повезло, нарвалась на семейку шантажистов…
– Напрасно вы нас оскорбляете. Вспомните, кому обязаны столь мягким приговором. Если бы не Егор, никакая Софочка и пальцем бы не пошевелила. Так что, давайте, договаривайтесь о встрече.
– А что потом?
– Это уже не ваше дело.
В своём письме, отправленном по интернету, Василиса снова намекнула Софочке на ответную любезность, если подруга сможет ей помочь. Софочка тут же согласилась на встречу. Ну как можно отказать, если «брюлики» из баулов Василисы словно бы сами в руки просятся.
К счастью, Василиса и Элен были примерно одного роста. Глаза у обеих голубые, щёки нетрудно изменить, засунув в рот тампоны, брови придётся сделать накладные, а более полное сходство обеспечит умелый макияж. Вот только с фигурой пришлось изрядно повозиться – Элен купила бюстгальтер, какой бывает только у кормящих матерей, а талию увеличила, обмотав её мохеровым шарфом. Главное, чтобы охранники признали, если те же самые, что в прошлый раз.
Когда смотришь в дверной глазок, трудно выявить различия между оригиналом и искусно сделанной подделкой. Ну а после того, как откроешь дверь, уже невозможно повернуть время вспять. Всё потому, что Элен первым делом предъявила флэшку:
– Не желаете послушать?
Софочка собралась позвать охрану, но внутреннее чувство подсказало, что не следует спешить.
– И что же там?
– Там очень интересный разговор. Если эта запись попадёт в СМИ или в интернет, тогда многие узнают, кто помог Василисе избежать заслуженного наказания, и самое главное, станет известно, сколько это стоило.
В голове Софочки мигом пронеслись воспоминания о прошлой встрече с дальней родственницей. Многое она уже забыла, да и незачем всё это вспоминать, тем более, что была в тот раз слегка пьяна. Неужели лишнего наговорила? Впрочем, можно попытаться доказать, что запись сфабрикована. Да и Василиса не признается… Кому же хочется опять попасть в тюрьму? А вот подаренные ею драгоценности… Ох, как не хотелось бы их потерять! Да и скандал, конечно, ни к чему…
– Так чего же вы хотите?
Глава 12. О пользе воздержания
На следующий день в гостиной шикарного особняка на окраине Москвы должно было состояться совещание, что-то вроде «совета в Филях». Поначалу их было только двое, они сидели молча, даже не глядели друг на друга. Чувствовалось, что им не о чем говорить – всё уже сказано и пересказано, и не хотелось снова начинать теперь уже совершенно бессмысленные разговоры о том, кто больше виноват в том, что случилось. Тихо было и за окном – ни пения птичек, ни цикад. Природа словно бы затаилась в ожидании некоего грандиозного события. Однако и ей самой вроде бы ещё не ясно, то ли это будет катастрофа, то ли напротив – избавление…
Наконец, по лестнице, ведущей на второй этаж, спустился сам хозяин дома.
– Господа! Я собрал вас, чтобы вы первыми узнали о моём решении, – Антон Евгеньевич немного помолчал, видимо, собираясь с духом. – Так вот, в нынешней ситуации я не вижу иного выхода, кроме как подать в отставку.
Вряд ли кто-нибудь взял бы на себя смелость описать ощущения, которые испытали гости Антона Евгеньевича после сказанных им слов. Потому что заглянуть на дно того колодца, где сейчас обитало их сознание, не каждому дано. В меньшей степени это относилось к Идельсону – он уже «наварил» приличный капитал, и хотя в перспективе было не совсем то, на что рассчитывал, но и тут успел подсуетиться. Так что сможет обеспечить себе достойное существование. Это если удастся избежать тюрьмы…
Куда хуже могло всё обернуться для Либерзона. Потеря должности, попадание в «чёрный список», что-то вроде запрета на профессию. В лучшем случае – должность директора в мытищинском НИИ. И всё потому, что именно он стал инициатором возбуждения уголовного дела против генерала, что обернулось в итоге, если не провалом, то… В общем, они оказались «на крючке», а это грозило массой неприятностей и уж, конечно, такая ситуация не прибавит им здоровья. И что из того, что во всём виновата Софья Павловна? Даже если рука поднимется, чтобы её в чём-то обвинить, толку от этого… ну просто никакого! И остаётся лишь признать, что их переиграли.
Антон Евгеньевич тоже переживал не лучшие минуты. Сердце буквально кровью обливалось, когда он представлял, чем может это закончиться для его друзей, для тех, кто поддерживал в последние годы. Ну что тут поделаешь, если не хватило сил, не сдюжил! Да честно говоря, он никогда не хотел в этой роли оказаться – ни в роли ферзя, ни в роли короля. Можно и так всё объяснить – уговорили, обманули! Потом и сам понемногу стал обманываться. Уж очень приятное это занятие – представлять себя спасителем нации, покровителем униженных, эдаким новым Моисеем, ведущим народ к светлому будущему, к процветанию. Однако не сбылось! Теперь он находился на распутье – либо уйти в оппозицию и там продолжать борьбу, либо отправиться послом куда-нибудь в Зимбабве. Проблема в том, что он не знал истинного положения дел – Софочка не догадалась взять у этой аферистки флэшку. Если у них есть реальный компромат, тогда любое резкое его телодвижение может привести к фатальному исходу. Тогда заработает огромный маховик, и ему будет уготована участь, если не Кайманского, то где-то близко к этому – ну что-то вроде пожизненного заключения в собственной квартире. Вот это теперь и следовало прояснить: что у них есть и насколько это для него опасно?
Первым нарушил молчание Идельсон:
– Антоша! По-моему, всё не так безнадежно, как нам кажется.
– Брось, Михаил! Если Дума создаст парламентскую комиссию, тогда дело швах. Там такого могут накопать! И то, что было, и чего даже в мыслях никогда не появлялось.
– Да уж, они на всё способны. Опять же у них в Думе большинство, – присоединился к разговору Либерзон.
Снова помолчали. Антон Евгеньевич всё думал, как бы осторожно затронуть тему компромата. Софочку не удалось разговорить – сказала только, что надо пересмотреть дело генерала, иначе будут большие неприятности. А спросишь, в чём там дело, кому что разболтала, она тут же в слёзы… Понятно, что связь с фондом «Благо» трудно утаить, когда чуть ли не каждую неделю отдыхаешь в Любовке, но одно дело россказни обнаглевших журналюг, и совсем другое, если появились доказательства его деловых связей с Идельсоном. Кто знает, возможно, записали их переговоры, но это было лет семь назад. Чего ж так долго ждали?
В свою очередь, гости Антона Евгеньевича, проанализировав сложившуюся ситуацию, так и не решили, стоит ли сообщать о том, что выяснили сотрудники управления «М». Оказалось, что Софью Павловну накануне вечером посетила некая дама – было это на квартире, которую не охраняет ФСО, так что личность дамы установить не удалось. Судя по всему, эта встреча и стала причиной той истерики, которую Софья Павловна закатила, когда муж вернулся домой. Уж если эта «железная леди» прослезилась, тогда вывод однозначен – кому-то стало известно, как Идельсон стал миллиардером и почему фонд «Благо» выбрал такой необычный, можно сказать, уникальный объект для благотворительности. И вот теперь дошло до того, что он, то есть Антон Евгеньевич, готов подать в отставку.
Тут следует иметь в виду, что сам «виновник торжества» в те годы, когда всё началось, делами почти не занимался, оставаясь на своём посту чем-то вроде королевы-матери, которая обязана позировать перед телекамерами и демонстрировать свою заботу о народе. Только давал указания: обеспечить, помочь, а обо всём остальном, то есть о конкретике, Идельсон договаривался сам. Поэтому следовало ожидать такого вопроса, обращённого к гостям: «Где же это вы, голуби мои, так напортачили?»
Наконец, Антон Евгеньевич решился:
– У меня такое предложение. Давайте отмотаем всё назад, посмотрим, что было сделано не так. Тогда наши потомки, даст бог, смогут избежать апокалиптических ошибок.
– Ты уж очень трагично излагаешь всё, Антоша, – не согласился Идельсон. – Из любого положения есть выход.
– Нам с тобой уж точно ничего не светит. Вот Яша – этот выкрутится, если очень повезёт.
– Да мне без вас и жизнь не в радость, дорогой Антон Евгеньич! – зашмыгал носом Либерзон.
– Спасибо, Яшенька!
Премьер расчувствовался, стали вспоминать о первых встречах, когда только появилась идея модернизации страны, когда начали сколачивать своё ядро во власти – либералов «наверху» всегда хватало, но раньше каждый думал только о себе. А тут объединили всех одной идеей. Как же они радовались, когда что-то получалось! Самое трудное заключалось в том, чтобы дискредитировать других кандидатов на должность президента. Для этого дела любые методы годились – даже подставы на дороге.
– А помните, как ловко получилось с тем сынком? Попал вроде бы случайно в ДТП, там женщина какая-то пострадала, а у папаши сразу рейтинг рухнул. Куда ему в преемники с таким пятном? – ухмыльнулся Либерзон.
– С Дубковым тоже удачно всё сложилось.
– Я что-то не припомню, – Антона Евгеньевича и прежде подводила память.
– Это была личная инициатива Яши. Нашептал кому надо, что избиратель не поймёт, если Дубков станет президентом, а зять при нём останется министром обороны. Но что ещё опаснее – захочет ли Дубков отдать власть через четыре года, если вся армия будет за него?
– Уверен, это опасение и сыграло основную роль.
– А что было с Черкашиным? – поинтересовался Идельсон.
– Там всё гораздо проще, – со знанием дела взялся разъяснить ситуацию Антон Евгеньевич. – Он из системы МВД, а у гэбистов до сих пор есть опасение, как бы прежняя неприязнь не возникла с новой силой. В общем, они и отговорили, естественно, не без моего участия.
– Да, слишком борзый. Это ведь он настаивал на пересмотре итогов ельцинской приватизации.
– Ну, у самого Черкашина тоже рыльце в пушку. Помните, три месяца он был во главе правительства? – напомнил Либерзон.
– Разве? А я уже забыл, очень уж короткий срок.
– Но даже этого крохотного срока вполне хватило, чтобы тот банк, где работала его жена, сделал несколько весьма выгодных приобретений в самом центре Москвы. Ну а жена нашего героя увеличила свой пакет акций банка сразу в несколько раз и стала мультимиллионером. Такая вот занимательная арифметика.
– Да ладно тебе, Яша! Чего привязался к людям? Никто ведь не упрекает твою Нелю в том, что она богаче тебя. Так что давай родню не будем трогать.
– Ты прав, Михаил! – поддержал соратника Антон Евгеньевич. – Женщины это святое! Что касается Черкашина, как я припоминаю, он здорово репутацию себе испортил, когда своих аудиторов натравил на госкомпании.
– Да, этого ему не простили до сих пор. Пожертвовал репутацией, а толку кот наплакал. Разве что на последнем деле отыгрался.
– Ты о махинациях в военном ведомстве? Так ведь на Федюкина всем скопом генералы навалились, очень уж он всех достал. А в результате только его дамы пострадали.
– Да уж, известно – женский батальон. У Аркаши губа была не дура, умел себе кадры подбирать.
Помолчали. Конечно, разговор о женщинах мог бы продолжиться по известной всем колее, но только не в этих обстоятельствах.
– А вот странно! – обратился к собравшимся Антон Евгеньевич. – Ведь никого из важных лиц ни по одному из коррупционных дел он так и не счёл нужным наказать.
– Не решился, так оно точнее, – усмехнулся Идельсон. – Да потому что не хотел плодить себе врагов. Думаю, только благодаря этому и держится у власти.
– Мне кажется, враги тут ни при чём. Он больше опасается обиженных.
– Так ведь от обиды до вражды… Тебе, Антон, это лучше нас известно.
– Пожалуй…
Антон Евгеньевич не стал дальше развивать эту тему. Хотя здесь были все свои, снова бередить раны, вспоминать об унижении – нет, сейчас это вовсе ни к чему. У него так и не возникло желания покаяться, признаться в том, что не оправдал возлагавшихся на него надежд, не сделал то, что обещал уходящему президенту накануне выборов. Тут ничего не поделаешь, поскольку есть вещи более важные, чем честь или мужская дружба. Это не он сказал, но кто же станет отрицать, что истина всего дороже?
Снова немного помолчали. Каждый думал о своём. Либерзон о том, допустит ли жена к управлению активами, которые он вынужден был записать когда-то на неё. Идельсон прикидывал, кого бы ему теперь прикормить в правительстве, ну а Антон Евгеньевич своих мыслей не скрывал:
– Честно говоря, до сих пор удивляюсь, как же он решился сделать ставку на меня?
– Ты о чём? – не сразу понял Идельсон.
– Я о предпоследних выборах.
– Так больше никого и не было, кроме тебя и этих трёх.
– Нет, я слышал, что рассматривалась ещё одна кандидатура. Это нынешний московский мэр.
– Не может быть? Он же не из Питера, и с ГБ никогда связей не имел. Они бы его никогда не пропустили.
– Да, так и случилось.
В сущности, Идельсону с Либерзоном только этого и надо было – увести разговор от скользкой темы. Если уж отматывать назад, так постараться обойти вопросы дележа бюджетных денег, выделения кредитов нужным фирмам и так далее. Можно конечно поговорить, но ведь с этой бухгалтерией одна тоска – подобные разговоры только на любителя. Да и опасно – а вдруг опять кто-нибудь подслушает?
Когда уже вспомнили все приятные моменты из героического прошлого, Идельсон предложил вернуться к трагическому настоящему. Ведь, по сути, Антону Евгеньевичу предстояло войти в клетку льва, а вот удастся ли выйти невредимым – этого никто из них не знал.
– Я вот о чём думаю, – Антон Евгеньевич с надеждой посмотрел на своих партнёров, видимо, ожидая дружеской поддержки и доброго совета. – Вот, скажем, Федюкина он простил, Кайманского на свободу выпустил. Я бы ещё многих министров и бизнесменов тут упомянул, из тех, что избежали расплаты за свои «художества». Единственное исключение – Аникеев, но вам не хуже меня известно, почему он «сел». Так неужели сейчас не обойдётся без радикальных мер? Ну скажите откровенно, чем я хуже этого Федюкина?
Идельсон с Либерзоном покосились друг на друга – никто не решался высказаться первым. Но вот наконец-то Либерзон созрел:
– Видите ли, Антон Евгеньевич, в чём дело. Вся наша жизнь состоит как бы из двух основополагающих частей – это удовольствия и воздержание. И правда, нельзя же постоянно есть, тут могут быть самые ужасные последствия – ну что-то вроде заворота кишок. Так вот и в политике, и в бизнесе примерно то же самое – надо знать меру, свой предел, выше которого не стоит прыгать. Видимо, мы где-то это не учли…
– Всё верно, – согласился Идельсон. – Однако следует признать и то, что наши возможности были ограничены. У тебя, Антоша какая-никакая, но всё же власть, а мы с Яшей только на подхвате.
Лицо Антона Евгеньевича скривилось, словно бы проглотил какую-то гадость, которая может привезти к несварению желудка.
– Как у тебя интересно получается, Михаил! Вот если появился выгодный заказ, финансируемый из госбюджета, ты тут как тут, ты самый первый. А как подсчитывать убытки, оказываешься ни при чём!
– Антон, дорогой! Ты меня не понял. Я готов компенсировать потери, само собой, в приемлемых объёмах. Когда всё успокоится, подберём тебе тёплое местечко, как-нибудь пристроим. Ну скажем, пост почётного вице-президента банка подойдёт?
– Ты издеваешься? Тут жизнь наперекосяк, а ты меня должностью банкира соблазняешь!
И опять, теперь уже надолго, в гостиной повисла тишина. Все думали об одном и том же, но только Антон Евгеньевич решился задать тот вопрос, от ответа на который зависело всё их дальнейшее существование:
– Так что же делать?
Идельсон посмотрел на Либерзона, и тому ничего другого не оставалось, как озвучить мысль, которая крутилась в голове у каждого из них с тех самых пор, как стали известны некоторые обстоятельства встречи незнакомки с Софьей Павловной.
– Тяжело это говорить, но придётся выполнить их требования. Скостим вдвое срок опальному генералу, а дальше всё пойдёт по наезженной колее…
– Но это же позор! – вскричал Антон Евгеньевич, и уже гораздо тише, словно бы опасаясь, что подслушают, обратился к гостям: – И как я буду выглядеть, когда сделаю такое предложение? Сначала умолял отправить его на пожизненное, а теперь… Так что, признаться в том, что совесть замучила вконец, грехи спать не дают?
– Нет, про совесть говорить не надо, не поймут. Спишем всё на ошибки следствия, а заодно подсидим Стрекалова, чтобы не очень-то о себе воображал. Главное в таких делах это первым донести свою интерпретацию событий. Тогда там, в Кремле примут решение, которое требуется нам.
– И что, теперь жить под дамокловым мечом?
– Думаю, что генерал сделает правильные выводы и впредь не будет лезть на рожон.
– И всё равно, как же это неприятно!
Проводив гостей, Антон Евгеньевич снял туфли, надел домашние шлёпанцы и уселся в кресло у зажжённого камина. Мысли в его голове множились, сталкивались одна с другой, рождая новые догадки, которые и сформулировать-то не было возможности. Но все эти хаотично распределённые осколки мыслей в итоге вроде бы стали постепенно сходиться к одному:
«А может, Яша был прав, когда сказал о пользе воздержания? Чёрт меня дёрнул ввязаться в эту авантюру! Читал бы лекции в университете, подрабатывал консультантом в частных фирмах. Так нет, показалось мало. И вот вполне логичный результат. Но почему? То ли советники бездарные, то ли сам ни на что другое не гожусь. Да вот и Софочка пристала с ножом к горлу, мол, единственный приемлемый выход – это сократить срок генералу. Странная, однако, женщина – то чуть не силком тащила в эту мерзкую политику, настаивала на сделке с Идельсоном… И что теперь? Теперь еле удалось избежать грандиозного скандала».
Уже на исходе ночи Антон Евгеньевич пришёл к неоспоримому выводу: «Похоже, всё в этом мире устроено несправедливо. Одним – сплошные удовольствия, ну а другим…» Тут его окончательно сморил сон, и ход дальнейших мыслей проходил уже за пределами его сознания.